„Капитан“ явился с повинной Б. К. ПОЛЬ, полковник запаса
„Капитан“ явился с повинной
Б. К. ПОЛЬ, полковник запаса
Второго августа 1942 года мне было приказано встать во главе отдела УНКВД, который вел чекистскую работу на территории, занятой противником. Предстояло заранее подобрать, законспирировать и обучить разведчиков и разведывательные группы, оставляемые в тылу врага. Их целью был сбор сведений военного, политического и экономического характера, своевременное выявление пособников гитлеровцев и предателей из числа оставшегося на оккупированной территории населения, а в случае необходимости — и совершение в тылу немецкой армии диверсионных и других боевых действий.
Ко времени моего назначения линия фронта проходила уже по Дону, и 12 районов области были полностью или частично заняты немецкой армией. Во всех этих районах отдел успел создать разведывательную сеть, но не удалось закончить обучение оставленных людей. Действовать приходилось быстро, времени на раскачку не оставалось. В то же время чекисты должны были быть до предела осмотрительными, учитывать обстановку и личные качества каждого человека.
Заняты мы были до предела. Кроме повседневной оперативной работы, патрулировали улицы города в целях обезвреживания вражеских лазутчиков и для пресечения деятельности преступных элементов, которые пользовались тем, что большинство жителей эвакуировалось, оставив в квартирах имущество. Очень часто отдельным группам работников управления приходилось направляться в разведку.
После передислокации КП начальника управления на левый берег Волги в самом Сталинграде осталась группа сотрудников НКВД и милиции, возглавляемая Г. Г. Петрухиным. Она находилась в городе в течение всего периода боевых действий. В ее составе были и сотрудники отдела, которым я руководил, — С. Ашихманов, А. Ф. Трушин, А. Д. Кочергин и некоторые другие.
Группа осуществляла переброску разведчиков через линию фронта, помогала командирам воинских частей в ориентировке на местности. Чекисты выполняли также обязанности проводников, снабжали штабы соединений и частей 62-й армии разведданными военного характера.
Говоря о правобережной чекистской группе, я не могу не рассказать подробнее о входившем в ее состав лейтенанте госбезопасности Валентине Петровиче Федосееве. До начала Сталинградской битвы он работал в водном отделе УНКВД. Как только управление перешло в штольни, ему было поручено руководить средствами переправы через Волгу. Эти обязанности он выполнял вплоть до конца навигации.
Чтобы представить себе всю сложность переправы с одного берега Волги на другой в условиях боевых действий, не нужно много фантазии. Река простреливалась немцами из всех видов оружия, над ней непрерывно висели вражеские самолеты. Но и в этих условиях Федосеев делал все для того, чтобы переправа действовала бесперебойно. Для него не существовало преград, он не знал чувства страха.
Как-то, идя по Красной Слободе к месту стоянки катера, мы с Валентином попали под артиллерийский обстрел. Немцы стреляли шрапнелью, которую они начиняли не пулями, а железными обрубками. Дальнобойность их от этого снижалась, зато раны они наносили ужасные. Первый же дом надежно укрыл нас от опасности, так как пробить стену железные обрубки не могли. Мы пережидали обстрел, досадуя на задержку. Вдруг Валентину показалось, что один из разрывов поразил катер. Не обращая внимания на визг шрапнели, он бросился вперед. И, только увидев, что катер невредим, остановился. После ледостава В. Федосеев остался в Сталинграде и принимал участие в разведывательной работе. Моральная чистота, кристальная честность этого чекиста всегда были примером для тех, кто знал его.
Важным вкладом работников госбезопасности в защиту Сталинграда была их борьба с гитлеровской разведкой.
Немецких агентов, действовавших на территории области до начала войны, удалось обезвредить заранее.
С первых же дней войны фашистская разведка стала забрасывать в Сталинград новую агентуру. Чем ближе подходил фронт к городу, тем более частыми становились эти попытки.
В первый период войны немецкая агентура, забрасываемая на территорию области, состояла в основном из детей белоэмигрантов. Их преимуществом было знание русского языка, безакцентное произношение, но они плохо представляли себе советскую жизнь, советские обычаи, новые слова, родившиеся после Октября. Вот это-то и приводило обычно к их разоблачению.
Был, например, такой случай в одном из районов области.
Благополучно приземлившись, немецкий парашютист сумел без всяких задержек пробраться далеко в наш тыл. Чувствовал он себя в безопасности, так как все встречи с советскими людьми кончались для него вполне благополучно. Но вот ему понадобилось купить папирос. Проходя по улице небольшого хутора, он спросил у пробегавшего мальчика:
— Слушай-ка, где тут можно купить папирос?
— Где? Да в сельпо! — ответил тот.
— Как ты сказал? В… сельпо? — переспросил парашютист.
— Ну да, в сельпо, — повторил мальчик и показал, где именно.
Парашютист пошел в магазин сельпо, а мальчик — бегом к отцу:
— Вон тот тип не знает, что такое сельпо. Проверь, кто это.
Так и не успел немецкий агент покурить советских папирос…
Вскоре немцы убедились, что белоэмигрантские сынки — очень уязвимая для советских контрразведчиков публика. Уже с начала 1942 года их агентуру стали составлять в основном завербованные советские военнопленные. Гитлеровцы создали большое количество разведшкол, в которых обучали завербованных перед их заброской в наш тыл.
Однако и здесь немцев ждал просчет. Детей белоэмигрантов чекисты быстро разоблачали, но они, по крайней мере, служили своим хозяевам верой и правдой. Многие же из советских военнопленных соглашались выполнять задания гитлеровцев только потому, что считали это самым быстрым и безопасным для себя способом снова вернуться на родную землю. Приземлившись на советской территории, они шли с повинной в органы государственной безопасности.
Были, конечно, и такие, кто по разным причинам старался добросовестно работать на немцев.
При явке парашютистов с повинной были и курьезные случаи. На допросе в управлении НКВД один из них, смеясь, рассказывал:
— Вот ведь как получается: и с повинной-то явиться, оказывается, не так уж просто. Пришел я в районное отделение НКВД, а там только вахтер. Я говорю ему: вызови начальника, есть срочное дело. А он отвечает, что начальник несколько ночей не спал и ушел отдохнуть домой. И посоветовал мне зайти часа через четыре. Вот, думаю, положение. Куда деваться? Напарник мой может за это время скрыться. Отправился я искать квартиру начальника. Сам разбудил его. Он, конечно, сразу «принял» меня. И напарника моего успели захватить.
А вот другой случай.
Летом 1943 года, когда я был уже начальником отдела УНКГБ, мне позвонил вахтер, стоявший у входа в управление, и сказал, что ко мне хочет пройти какой-то капитан Красной Армии по срочному делу. Я послал одного из сотрудников, чтобы он провел капитана ко мне. Явившись, гость взял под козырек и отрапортовал:
— Будучи вчера переброшенным немцами на территорию Сталинградской области, явился в ваше распоряжение!
Этот рапорт был таким неожиданным, что сопровождавший «капитана» сотрудник управления тотчас схватился за пистолет. Да и я не мог сразу понять, шутит гость или говорит всерьез. Подобным образом ни один немецкий разведчик с повинной к нам еще никогда не являлся.
— Сдайте оружие! — приказал я.
Подойдя к «капитану», я прощупал ворот его гимнастерки, куда обычно зашивали ампулу с ядом. Ампула была на месте, и мои сомнения развеялись.
— Ну, что же, присаживайтесь, «капитан»! — предложил я.
— Лейтенант, — поправил он. — Это уж немцы меня в капитаны произвели.
— Один прибыл? — спросил я.
— Так точно! Но не исключено, что вслед за мной прибудут другие.
Дальше шла уже обычная работа по выяснению всего, что нас интересовало, и по захвату ожидавшихся спутников «капитана».
Свидетелем еще одного любопытного случая я стал в Хоперском районе Сталинградской области, куда прибыл в командировку в конце 1943 года.
Во второй половине дня в районное отделение НКГБ явился человек в форме офицера Красной Армии и заявил, что он — разведчик Наркомата госбезопасности СССР. Разведчик просил немедленно известить Наркомат о его прибытии. Вскоре мы получили из Москвы подтверждение.
Пока шло выяснение, я спросил разведчика, один он прибыл или с группой.
— С группой, — ответил он. — Приземлились мы в Воронежской области и сразу все разошлись, условившись встретиться завтра в Урюпинске. За переброшенную со мной публику ручаться не могу. Группу, которую сначала предполагалось отправить со мной, в последний момент неожиданно заменили.
Такая замена перед выброской была обычным приемом немцев, старавшихся оградить себя от провалов с помощью взаимной слежки агентов и ликвидации доверительных отношений, установившихся между ними.
— Со мной было еще три человека, — продолжал разведчик.
Он описал подробные приметы каждого из них. По карте мы определили наиболее вероятные пути от места приземления до Урюпинска. Сразу же всюду были разосланы сотрудники райотделений НКГБ и милиции вместе с коммунистами и комсомольцами, которых райком партии выделил нам в помощь.
Вскоре из близлежащего совхоза нам сообщили по телефону, что какой-то военный спрашивает, как ему добраться до райотделения НКГБ.
— Везите его сюда, — сказал я, — а мы сейчас выедем навстречу.
Посадив в машину нашего разведчика, чтобы сразу же определить, не из новой ли немецкой парашютной группы окажется человек, явившийся к директору совхоза, мы двинулись в путь. Совхозной машины по дороге не встретили: пока там раскачивались, мы были уже на месте. Войдя в кабинет директора, я сразу же убедился, что к нам пожаловал с повинной один из тех, кого мы поджидали.
Во время нашей беседы агент вдруг вскочил и бросился к окну.
— Вон он! Задержите его! Это главный! — закричал он.
Оказалось, что агент увидел неосторожно высунувшегося из машины разведчика…
Второй из парашютистов этой группы сдался властям в соседнем районе Воронежской области, третий тоже вскоре был обнаружен.
Большое внимание уделяли мы в годы войны дезинформации противника.
Многие из разоблаченных или явившихся с повинной немецких разведчиков-радистов работали по нашим заданиям, передавая гитлеровцам дезориентирующие их сведения, специально составленные Генштабом Красной Армии или армейскими штабами.
Таких «радиоигр» сталинградские чекисты провели немало. Забегая вперед, скажу, что эффективность их была высокой. Плененные в Сталинграде сотрудники немецкого разведоргана «Абвергруппа-104» хвалились, что их агенты хорошо работали, передавали по радио ценные сведения. Но при этом они называли исключительно тех разведчиков, которые находились под нашим контролем.
Время от времени радисты передавали немцам по нашему заданию просьбы о присылке подмоги, денег, питания или запасных частей для раций. А то и просто указывали места, где можно «безопасно» приземляться парашютистам. Тогда для сталинградских чекистов наступали боевые дни. «Подмогу» надо было быстро и бесшумно захватить и, в зависимости от того, что она из себя представляла, включать в «игру» или обезвреживать.
Поистине героической была деятельность наших разведчиков, остававшихся в тылу врага и переходивших линию фронта. Они добывали ценнейшие сведения. Невозможно перечислить все немецкие штабы, все места скопления гитлеровских войск и техники, которые они обнаружили, всех фашистских агентов, пособников и предателей, которых они выявили.
Беззаветная работа разведчиков давала нам возможность быть в курсе политических и экономических мероприятий оккупантов, передавать командованию советских войск массу ценных сведений чисто военного характера.
Многие из наших разведчиков получили от командующих фронтами, армиями и соединениями боевые награды.
Наиболее активными и бесстрашными разведчиками были Дора Дмитриевна Павлова и Анна Ивановна Детистова. Они шесть или семь раз совместно ходили за линию фронта, собрали массу сведений. Насколько помню, это они обнаружили немецкие унтер-офицерские курсы, размещавшиеся в одной из сталинградских школ. Не раз участвовали Павлова и Детистова в приманке «языков».
При возвращении из-за линии фронта серьезно была ранена Нина Николаевна Лянгузова. Но вела она себя геройски и принесла нам очень ценные сведения.
Несколько раз переходили линию фронта комсомолки Леонида Заверюха и Аня Ремнева. Обе они были маленького роста и не вызывали у немцев никаких подозрений. Именно они ездили в Карповку и обнаружили около нее замаскированный немецкий аэродром.
Отлично работали Нина Ивановна Кулиничева, Мария Ивановна Моторина, Мария Кириченко и многие, многие другие беззаветно преданные своей Родине патриоты.
Однажды кто-то из разведчиц, попавших на временную работу в немецкую комендатуру Сталинграда, сообщил нам о том, что в комендатуре работают двое советских военнопленных — Алексей и Павел. Они кололи дрова, топили печи и выполняли другую «черную» работу. Разведчицы отзывались о них в целом положительно и просили нашего согласия привлечь военнопленных к разведывательной работе. Не желая подвергать своих людей риску, мы колебались.
После настоятельных просьб мы согласились лишь на то, чтобы разведчицы намекнули Алексею и Павлу, что знают участок фронта, где можно легко перейти в расположение наших войск. Те сразу же попросили показать им этот участок. После дополнительной проверки подлинных намерений Алексея и Павла оба они оказались у нас в блиндаже. Им пришлось немало попотеть, отвечая на наши вопросы, но зато постепенно мы прониклись доверием и к тому, и к другому.
Особенно понравился нам Алексей. Он был моряком, в плен попал при обороне элеватора, будучи без сознания после контузии. Это был спокойный, молчаливый, крепкий духом человек.
Павел был украинцем. Его шустрость и многословие несколько настораживали, но Алексей характеризовал его как человека, ненавидящего немцев.
Они рассказали, что кое-что уже делают во вред немцам. В частности, по их словам, они поддерживали связь с группой наших военнопленных, работающих в немецкой оружейной мастерской и саботирующих ремонт оружия.
— Оружия там, надо полагать, достаточно, — сказали мы, — повернули бы его против немцев…
— А время-то подошло? — спросили они с надеждой.
Решение созрело. Мы предложили Алексею и Павлу снова идти к немцам, сколотить из оружейников боевую группу и действовать по нашим указаниям.
— Да мы ведь и сами собирались это сделать, — проговорил Алексей.
— Тем лучше, если наши намерения совпали.
Подробно проинструктировав военнопленных, мы договорились, что один из них будет регулярно переходить линию фронта с сообщениями о ходе дел и за получением новых заданий. Выбор пал на Алексея.
— Ну, раз ты стал боевиком, — сказал я ему, — вот, возьми. И протянул пистолет «ТТ».
— Не надо, — ответил Алексей, — там к нему патронов не найдешь.
— И патронов дадим.
Тогда Алексей молча вытащил из кармана парабеллум и показал его мне.
— Ну, что ж, бейте немцев их же оружием. А у тебя тоже есть? — обратился я к Павлу.
— Есть, но не с собой, — ответил он.
Через некоторое время Алексей снова перешел линию фронта и сообщил, что дела идут на лад, группу сколотили. Все вооружились и ждут сигнала. Было это уже в последних числах января 1943 года, когда войска 64-й и 57-й армий подошли близко к реке Царице с юга.
— Сигнала не ждите. Не будем терять время на получение команды. Как только увидите, что надо помочь наступающим частям Красной Армии, так и начинайте действовать по своему усмотрению. Вы люди военные, не вас учить.
Алексей ушел.
А 28 января наши войска вышли к Царице именно в районе расположения тюрьмы, где была оружейная мастерская. Наши боевики ударили в тыл гитлеровцам и создали брешь, в которую прорвались наши части. После Сталинградской битвы все они влились в ряды регулярной армии.
Казалось, что с разгромом немцев под Сталинградом закончилось и участие сталинградских чекистов в защите родного города. Однако сразу же возникла новая проблема. Стали поступать сведения о частых подрывах мирных жителей на оставленных немцами минах.
Свои минные поля наши войска сняли в короткий срок. С немецкими дело обстояло сложнее. На применявшиеся гитлеровцами деревянные мины миноискатели не реагировали. Щуп, тонкий металлический прут, тоже ничего не давал, так как с его помощью необходимо было обследовать огромную площадь. Формуляры на свои минные поля немцы умышленно уничтожили. Было принято решение — выявить места расположения этих полей путем массового опроса военнопленных. Чекисты приступили к делу.
Работа велась обычно так. Сотрудники управления выстраивали военнопленных и приказывали выйти из строя вперед всем саперам (немцы называли их «пионерами»). Каждому саперу давали лист бумаги и предлагали нарисовать схемы всех минных полей, которые он устанавливал лично, с указанием точного расположения поля, времени установки, типа мин и порядка их расстановки. Собранные таким образом материалы анализировались, сопоставлялись и на их основе составлялись ориентировочные справки о каждом выявленном поле. В некоторых случаях военнопленных саперов вызывали на место, где окончательно уточняли сообщенные ими сведения.
Всего таким образом была опрошена не одна тысяча военнопленных, что позволило выявить многочисленные минные поля.
Надо сказать, что многие пленные давали необходимые нам сведения даже с охотой. Особенно это относилось к румынам, которые во главе со своими офицерами составляли исчерпывающие схемы и даже предлагали свои услуги в разминировании.
Все полученные сведения мы немедленно передавали нашим инженерным войскам, на которые была возложена работа по разминированию.
Хочу отметить, что работа по опросу военнопленных была исключительно напряженной. Ее срочность (ведь каждый час промедления грозил мирным жителям смертью) заставляла чекистов пропадать в лагерях днем и ночью. Особенно активно и самоотверженно работал Д. А. Костинский, который добыл очень много ценных сведений о минных полях.
Работа чекистов по разминированию Сталинграда получила высокую оценку командования Красной Армии. Ее по праву можно назвать подвигом.