Глава 1 Плантация мате в Мисьонес

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 1

Плантация мате в Мисьонес

I

С гороскопом дело обстояло неясно. Если знаменитый революционер Эрнесто Че Гевара родился 14 июня 1928 г., как указано в его свидетельстве о рождении, то он был Близнецами — причем довольно бесцветной личностью. Знакомая матери Че, астролог, еще раз сделала все подсчеты: куда закралась ошибка? — но результат оказался тот же. Че выходил неприметным, несамостоятельным человеком, прожившим не отмеченную яркими событиями жизнь. Вариантов было два: либо астролог права, либо она плохой астролог.

Когда матери Че показали этот унылый гороскоп, она рассмеялась. После чего поведала секрет, который хранила тридцать с лишним лет. Ее знаменитый сын на самом деле родился месяцем раньше, 14 мая. Он был не Близнецами, а своевольным и решительным Тельцом.

Мать объяснила, что им пришлось прибегнуть к обману, так как, выходя замуж за отца Че, она была на третьем месяце беременности. Сразу после свадьбы молодожены уехали из Буэнос-Айреса в удаленное местечко в джунглях, Мисьонес, где приобрели плантацию мате. Она вынашивала ребенка вдали от любопытных глаз столичного общества. Когда пришло время рожать, они поехали по реке Парана в город Росарио. Там она разрешилась от бремени, и врач, их друг, изменил дату в свидетельстве о рождении, сдвинув ее на месяц, чтобы избежать скандала.

Когда сыну исполнился месяц, молодые родители известили родственников, сообщив, что собирались приехать в Буэнос-Айрес, но в Росарио у Селии начались преждевременные роды. В конце концов, семимесячный ребенок не такая уж редкость. Возможно, у родственников и друзей и возникли сомнения, но историю эту и официальную дату рождения ребенка они приняли спокойно и вопросов в последующие годы не задавали.

Если бы этот младенец не стал впоследствии знаменитым революционером Че, то тайна его родителей могла бы уйти с ними в могилу. Вероятно, Гевара — один из немногих известных людей нашего времени, у кого поддельным является и свидетельство о рождении, и свидетельство о смерти. Но, наверное, так и должно было случиться, что жизнь человека, которому предстояло посвятить себя подпольной деятельности и погибнуть, осуществляя секретную операцию, началась с обмана.

II

Когда в 1927 г. Эрнесто Гевара Линч познакомился с Селией де ла Серна, она только что закончила в Буэнос-Айресе Католическую женскую гимназию для аристократок, Сакре-Кёр. Это была эффектная двадцатилетняя девушка с орлиным носом, темными волнистыми волосами и карими глазами. Селия была начитанна, но наивна, набожна, но пытлива. Иными словами, готова к романтическому приключению.

Селия де ла Серна была чистокровной аргентинской аристократкой, ведшей происхождение от испанской знати. Один из ее предков был наместником испанского короля в колониальном Перу, другой — знаменитым аргентинским генералом. Ее дед по отцу был состоятельным землевладельцем, а сам отец — известным профессором юриспруденции, конгрессменом и послом. И он, и его жена умерли, когда Селия была еще ребенком, и девочка вместе с шестью братьями осталась на попечении строгой и очень религиозной тетушки. Однако, несмотря на ранний уход родителей, у семьи сохранились доходные земельные владения, и по достижении двадцати одного года Селия должна была получить солидное наследство.

В свои двадцать семь Эрнесто Гевара Линч был высок ростом и красив, лицо его отличал волевой подбородок. Очки, которые он носил из-за астигматизма, делали его немного похожим на клерка, но это было обманчивое впечатление, так как он обладал кипучим, общительным нравом, горячим темпераментом и редким воображением. В его роду также были не последние в Аргентине люди: он являлся правнуком одного из крупнейших богачей Южной Америки, среди предков его значились представители знатных испанских и ирландских фамилий. Но с течением времени семья Эрнесто во многом утратила свое положение.

Эрнесто Гевара Линч был шестым ребенком в семье Роберто Гевары Кастро и Аны Исабель Линч. В XIX веке, когда власть в стране захватил диктатор Росас, отцы Роберто и Аны, наследники богатых семей, бежали из Аргентины в Калифорнию, зараженные «золотой лихорадкой». Там и родились их дети. Когда они вернулись на родину, Роберто и Ана Исабель поженились. У них родилось одиннадцать детей. В целом жизнь супругов была благополучной, хотя они и утратили статус крупных землевладельцев. Муж работал землемером, жена растила детей в Буэнос-Айресе. На лето они переезжали в простой деревенский дом, оставшийся от старых фамильных владений и отошедший к Ане Исабель по наследству. Чтобы подготовить сына к трудовой жизни, Роберто Гевара послал его в государственную школу, напутствовав словами: «Единственная аристократия, в которую я верю, — это аристократия талантливых людей».

Но Эрнесто по праву рождения сохранял принадлежность к элите аргентинского общества. Он был воспитан на историях матери о жизни в Калифорнии и на леденящих кровь рассказах отца о нападениях индейцев и гибельных опасностях андского высокогорья. Поразительное, полное приключений прошлое его семьи бередило душу. Ему было девятнадцать лет, когда умер отец. Поступив в университет, Эрнесто стал изучать архитектуру и инженерное дело, но ушел, не закончив курс. Мечтая о приключениях и богатстве, он решил пустить скромное наследство отца на достижение своей цели.

К тому времени, когда Эрнесто встретил Селию, он (на пару с одним богатым родственником) вложил большую часть денег в яхтостроительную компанию «Астильеро Сан-Исидро». Некоторое время он сам проработал там в качестве контролера, но вскоре это стало ему неинтересно. Тогда Эрнесто загорелся новой идеей: друг убедил его, что можно разбогатеть на выращивании мате — растения, из которого делается традиционный бодрящий напиток, любимый миллионами аргентинцев.

В то время можно было дешево купить землю под плантации в провинции Мисьонес, расположенной в тысяча двухстах милях от Буэнос-Айреса по реке Парана, на северной границе с Парагваем и Бразилией. Первоначально эти места были освоены миссионерами-иезуитами, которые в XVI веке обратили в христианство индейцев гуарани. К Аргентине Мисьонес была присоединена лишь за пятьдесят лет до описываемых событий и теперь была открыта для поселенцев. Туда хлынули спекулянты землей, искатели приключений и бедные эмигранты из Европы. Гевара Линч отправился туда, чтобы посмотреть на обстановку собственными глазами, и оказался захвачен «лихорадкой мате». Его собственные деньги были вложены в компанию «Астильеро», но на приданое Селии они могли бы купить достаточно земли под плантацию. Он рассчитывал, что «зеленое золото» сделает их богатыми.

Ничего удивительного, что родственники Селии приняли в штыки столь «несолидного» жениха. Селии не исполнилось еще двадцати одного года, и по аргентинским законам ей требовалось согласие родных для заключения брака и вступления в наследство. Однако согласия получено не было. В отчаянии, особенно из-за того, что она была уже беременна, Селия бежала с Эрнесто, пытаясь силой добиться разрешения на брак. Они поселились в доме ее старшей сестры. Побег возымел нужный эффект. Разрешение на свадьбу было получено, но для отвоевания наследства Селии пришлось обратиться в суд. В итоге молодой женщине удалось получить часть того, что ей причиталось, в том числе имение с хозяйством, включавшим пашни и скот, в центральной провинции Кордова, а также кое-какие облигации — достаточно для того, чтобы купить плантацию мате в Мисьонес.

10 ноября 1927 г. состоялась их с Эрнесто свадьба. Неофициальная церемония прошла в доме ее замужней старшей сестры Эдельмиры Мур де ла Серны. Газета «Ла-Пренса» в Буэнос-Айресе сообщила об этом событии. Сразу после свадьбы новобрачные уехали из Буэнос-Айреса в глухомань провинции Мисьонес, унося с собой тайну. «Мы вместе решили, как устроить свою судьбу, — писала Селия позже в мемуарах. — Мы оставили позади все сожаления и притворства вместе с тесным кругом родственников и друзей, хотевших расстроить наш брак».

III

В 1832 г. английский натуралист Чарлз Дарвин стал свидетелем тех страшных жестокостей, которые учинил по отношению к коренным аргентинским жителям — индейцам — предводитель гаучо Хуан Мануэль де Росас. По поводу увиденного Дарвин заметил: «От краснокожих индейцев страна перейдет в руки белых дикарей гаучо. Те имеют небольшое преимущество в образовании и куда меньшую приверженность моральным принципам».

Однако в Аргентине появился свой пантеон национальных героев, начиная с генерала Хосе Сан-Мартина — освободителя страны от испанского владычества — и заканчивая Доминго Сармьенто — журналистом-борцом, просветителем и, наконец, президентом, приведшим Аргентину к ее нынешнему состоянию территориального единства и приверженности республиканскому строю. В своей книге 1845 г. «Факундо»[1] Сармьенто обратился к соотечественникам с призывом предпочесть путь приобщения к цивилизованному человечеству и отвергнуть жестокость, воплощенную в гаучо — жителях пограничных территорий Аргентины.

При этом сам Сармьенто не преминул прибегнуть к авторитарному способу управления страной, и после его смерти аргентинский культ вождя, каудильо, никуда не исчез. На протяжении следующего столетия он оставался важным фактором государственной политики: сменяя друг друга, страной правили то каудильо, то демократы. Словно бы отражая резкие контрасты ландшафта гигантской территории, оказавшейся под властью аргентинцев, характер их объединил в себе непреодолимые противоречия, находясь в постоянном поиске равновесия между склонностью к дикости и стремлением к просвещению. Необузданные, переменчивые, склонные к национализму, аргентинцы в то же время воплотили в себе такие черты, как открытость, веселый нрав, гостеприимство. Эта парадоксальность способствовала расцвету культуры. Ее выразили такие классические литературные произведения, как «Дон Сегундо Сомбра» Рикардо Гиральдеса и эпическая поэма о гаучо «Мартин Фьерро» Хосе Эрнандеса.

Начиная с 1870-х годов страна обрела некоторую стабильность. И с окончательным завоеванием южных пампасов, сопровождавшимся санкционированным властями истреблением местного индейского населения, новые обширные территории стали открыты для колонизации. Пампасы были пущены под пашни и выпас скота; повсюду возникали новые города и промышленные предприятия; активно прокладывались грунтовые и железные дороги, строились порты. На рубеже веков население страны утроилось за счет притока более миллиона эмигрантов из Италии, Испании, Германии, Великобритании, России и с Ближнего Востока, наводнивших богатую, обещающую процветание южную часть страны, — и этот поток не ослабевал.

Всего лишь сто лет назад Буэнос-Айрес был унылым поселением колонизаторов в широком устье Ла-Платы. Теперь же он напоминал раскаленный плавильный котел. Главной культурной приметой новой действительности стала страстная музыка танго, а вестником зарождающегося чувства национальной гордости был бархатистый голос темноглазого эстрадного певца Карлоса Карделя. Население города говорило на собственном креольском диалекте под названием «лунфардо» — своего рода аналоге лондонского кокни, богатом на каламбуры, рождающиеся из смеси слов языка индейцев кечуа, итальянского языка и диалекта гаучо.

Городской порт ни секунды не стоял без дела: одни корабли отправлялись в Европу, груженные аргентинским мясом, зерном, кожей; другие везли в Аргентину американские «студебекеры», граммофоны и последние новинки парижской моды. Жители Буэнос-Айреса гордились своей оперой, биржей, превосходным университетом, рядами величественных общественных зданий и частных особняков в неоклассическом стиле, ландшафтными парками с раскидистыми деревьями и площадками для игры в поло, а также просторными бульварами, украшенными монументальными статуями и причудливыми фонтанами. Трамваи с шумом и звоном проносились по мостовым мимо элегантных «конфитерий» и «вискерий» с бронзовыми дверьми и золочеными надписями на витринах. Изнутри они были украшены зеркалами и отделаны мрамором, а надменные официанты в белом готовы были устремиться к столику по первому знаку клиента.

Однако, хотя культура столичных жителей была вполне сопоставима с европейской, большинство простого народа по-прежнему прозябало в косности, застряв в XIX веке. На севере провинциальные деспоты-каудильо жесткой рукой правили огромными территориями с плантациями хлопка и сахарного тростника. В рабочей среде по-прежнему были распространены такие болезни, как проказа, малярия и даже бубонная чума. В андских провинциях туземные племена индейцев койя, говорящие на языках кечуа и аймара, жили в условиях крайней нищеты. Женщины еще не получили права голоса, да и официальные разводы были разрешены значительно позже. Линчевание и кабальная зависимость оставались обычным делом для большей части мест, удаленных от крупных городов.

Политическая система Аргентины явно отставала от изменений, происходивших в обществе, в ней наблюдался застой. В течение десятилетий две партии — Радикальная и Консервативная — определяли судьбу страны. В период, который нас сейчас интересует, президентом был радикал Иполито Иригойен, человек пожилой и чудаковатый, который, окружив себя аурой тайны, редко выступал и появлялся на публике. Рабочие были практически бесправны, их забастовки нередко подавлялись с помощью оружия и полицейских дубинок. Преступников отправляли на кораблях к местам заключения — в холодные пустынные места Южной Патагонии. Но иммиграция и прогресс XX века принесли новые политические идеи. В обществе зазвучали голоса феминисток, социалистов, анархистов, а вскоре и фашистов. К 1927 г. политические и социальные перемены в Аргентине были уже неизбежны, но еще не начались.

IV

На деньги Селии Гевара Линч купил двести гектаров джунглей вдоль побережья Параны. На крутом склоне с видом на кофейного цвета реку и густые заросли леса на парагвайском берегу они построили просторный деревянный дом на сваях с открытой верандой и туалетом во дворе. От комфортной жизни Буэнос-Айреса их отделяло очень большое расстояние, но Гевара Линч был в восторге. Острым взглядом предпринимателя смотрел он на джунгли, раскинувшиеся вокруг, и видел заманчивые перспективы.

Похоже, он верил, что сможет, подобно своим дедам, в новых и неизведанных землях «восстановить» пошатнувшееся благосостояние семьи. Но, даже если Эрнесто и не имел прямого намерения повторить опыт предков, ясно одно: для Гевары Линча жизнь в Мисьонес была сродни приключениям на Диком Западе. Для него это было не аргентинское захолустье, а потрясающее место, полное «свирепых животных, опасной работы, грабежей и убийств, лесных циклонов, бесконечных дождей и тропических болезней».

Он писал: «Тут, в загадочной провинции Мисьонес… всё притягивает к себе и пленяет сердце. Притягивает — ибо таит опасность, и пленяет сердце — ибо исполнено страсти. Тут нет ничего привычного, всё незнакомо: почва, климат, растительность, джунгли, полные диких зверей, даже местные жители… Стоило нам ступить на эту землю, и тут же стало понятно: чувство безопасности здесь дает только мачете или револьвер в руке…»

Их усадьба находилась в месте под названием Пуэрто-Карагуатаи, что на языке гуарани означает очень красивый алый цветок. Правда, тамошний «пуэрто» (порт) представлял собой не более чем маленькую деревянную пристань. У них ушло два дня на то, чтобы доплыть до Карагуатаи из старого торгового порта Посадас — на «Иберии», почтенном викторианском пароходике с гребным колесом, который до того верно служил британским колонистам на Ниле. Ближайший «аванпост» находился в Монтекарло — крохотном немецком поселении в пяти милях от них. В то же время у супругов Гевара обнаружился приятный сосед, живший всего в нескольких минутах ходьбы через лес, — Чарлз Бенсон, ушедший на покой английский инженер-железнодорожник и заядлый рыболов, он построил для себя чуть выше по реке белое приземистое бунгало с ватерклозетом, заказанным аж в Англии.

В течение нескольких месяцев молодожены приятно проводили время, занимаясь обустройством дома и исследованием окрестностей. Они рыбачили, плавали на лодке, катались на лошадях вместе с Бенсоном, а порой ездили в Монтекарло в коляске, запряженной мулами. В восприятии восьмилетнего Гертрудиса Крафта, чьи родители владели маленькой гостиницей в Монтекарло, супруги Гевара были «богатыми и красивыми людьми», внушающими восхищение, а их простое жилище на берегу реки казалось мальчику особняком.

Идиллия медового месяца, однако, длилась недолго. Спустя некоторое время все-таки пришлось вернуться к цивилизации: рожать ребенка следовало в более подходящих и безопасных условиях. Супруги отправились вниз по реке и прибыли в Росарио — портовый город, где жило триста тысяч человек. Здесь и появился на свет их первенец — Эрнесто Гевара де ла Серна.

Его свидетельство о рождении, выданное местными властями 15 июня, было заверено двумя свидетелями — родственником Гевары Линча, жившим в Росарио, и бразильским таксистом, по-видимому приглашенным в последнюю минуту. Документ гласит, что ребенок родился в 3 часа ночи 14 июня в доме 480 по улице Энтре-риос.

Супруги Гевара решили остаться в Росарио, пока Селия полностью не оправится после рождения Эрнестито. Они снимали просторную квартиру с тремя спальнями и комнатой для прислуги, расположенную в новом фешенебельном доме недалеко от центра города по адресу, указанному в свидетельстве о рождении. Им пришлось продлить срок пребывания там, поскольку ребенок вскоре после рождения заболел бронхопневмонией. Мать Эрнесто, Ана Исабель Линч, и его незамужняя сестра Эрсилия приехали, чтобы помочь в уходе за младенцем.

Если родственники супругов что-то и подозревали, то хранили молчание. По утверждению младшего брата Че — Роберто, — мать говорила ему, что «Эрнесто родился в клинике в Росарио 14 июня 1928 г. Адрес, указанный в документе, обозначает дом, где он прожил первые месяцы своей жизни, но не тот, где появился на свет. Вероятно, подлинным местом рождения был дом какого-то их друга, а то и дом таксиста, подписавшего свидетельство…»

Как Селия позже поведала Хулии Констенле де Джуссани (той самой женщине, которая передала данные Че их знакомому астрологу для составления гороскопа), на самом деле сын ее родился на месяц раньше, 14 мая, причем накануне в ходе забастовки был смертельно ранен портовый рабочий по кличке Дьенте де оро (Золотой Зуб).

В архиве ежедневной городской газеты Росарио хранятся пожелтевшие старые номера, и они подтверждают эту историю. В мае 1928 г. забастовка портовых рабочих в Росарио спровоцировала вспышки насилия. Почти каждый день происходили поножовщина и стрельба, в основном «благодаря» вооруженным штрейкбрехерам, нанятым подрядчиками докеров из конторы «Сосьедад патрональ». В четверг, 13 мая 1928 г., в 17:30, двадцативосьмилетний портовый грузчик по имени Рамон Ромеро, по прозвищу Золотой Зуб, был ранен в голову в стычке, разгоревшейся в пригороде Росарио — Пуэрто-Сан-Мартин. На следующий день, 14 мая, он скончался в больнице «Гранадерос-а-Кабальо» в Сан-Лоренсо, примерно в двадцати километрах к северу от Росарио.

V

Чета Гевара приехала в Буэнос-Айрес и, совершив бесчисленное количество визитов к родственникам, чтобы показать малыша, вернулась на ферму в Мисьонес.

Гевара Линч взялся за плантацию всерьез. Он нанял парагвайца-управляющего, «капатас», по имени Куртидо. Тот руководил расчисткой земли и первыми посадками мате. Но когда ему потребовались рабочие, Гевара столкнулся с системой трудового рабства, все еще широко распространенной в тех диких краях.

Лесорубы и плантаторы в Мисьонес обычно нанимали индейцев-гуарани, которые кочевали с места на место в поисках работы. Таких называли менсу. С ними заключали контракты и сразу давали аванс наличными. Затем менсу получали плату по низким ставкам за объем выполненной работы — причем не наличными, а талонами, по которым они могли купить лишь самое необходимое в магазинах при плантациях, где цены были непомерно высоки. Фактически это означало, что они никогда не смогут погасить свой первоначальный долг. Вооруженные охранники, капангас, бдительно следили, чтобы никто не сбежал, и нередко случалось, что кого-то жестоко убивали мачете или выстрелом из ружья. Те же менсу, которым удавалось бежать от капангас, попадали в руки полиции и неминуемо возвращались к своим хозяевам. Гевара Линч тоже нанимал менсу, но, шокированный этими историями, платил своим работникам наличными. Благодаря этому он стал весьма популярен, и много лет спустя его по-прежнему вспоминали в этих местах как «доброго человека».

Гевара Линч трудился на плантации, а сын его в это время учился ходить. Чтобы помочь ему в этом, отец посылал малыша на кухню: отдать повару баночку с мате. Эрнестито постоянно спотыкался, но упорно продолжал путь. Еще одна каждодневная забота была связана с наводнявшими Карагуатаи вредоносными насекомыми. Каждый вечер, когда сын спал в колыбели, Гевара Линч и Куртидо тихонько заходили в детскую. Отец светил фонариком, а Куртидо с помощью горящего кончика сигареты изгонял клещей, которые успели за день впиться в плоть малыша.

В марте 1929 г. Селия вновь забеременела. Чтобы присматривать за Эрнестито, которому не исполнилось еще и года, она наняла молодую няню-галисийку. Кармен Арьяс вскоре стала для Гевара членом семьи; она прожила у них восемь лет, пока сама не вышла замуж, и на всю жизнь осталась дружна с ними. Освободившись от необходимости постоянно следить за ребенком, Селия стала каждый день плавать в Паране. Пловчихой она была хорошей, но однажды, когда она купалась, будучи на шестом месяце беременности, ее стало уносить течением реки. Селия, вероятно, утонула бы, если бы двое лесорубов ее мужа, работавших неподалеку, не заметили женщину и не вытянули на берег, бросив ей лиану.

Гевара Линч нередко с упреком припоминал Селии такие опасные эпизоды, случившиеся в первые годы их брака. Уже тогда наметилось несоответствие их очень разных натур. Она была замкнута, нелюдима и как будто ничего не боялась, он же постоянно нуждался в людях, был тревожно-мнителен, его живое воображение всегда преувеличивало опасности, таившиеся, как ему казалось, повсюду.

Но, хотя первые признаки их будущего семейного разлада были уже налицо, до разрыва было еще далеко. Супруги Гевара устраивали семейные походы: на лошадях по лесным тропинкам (Эрнестито сидел спереди на отцовском седле) или речные прогулки на «Киде», деревянной лодке с каютой на четыре койки, которую Эрнесто построил в «Астильеро Сан-Исидро». Однажды они плавали к знаменитым водопадам Игуасу на аргентинско-бразильской границе и смотрели, как над ревущей коричневой водой, каскадами падающей с покрытых девственными джунглями утесов, поднимается пар. В конце 1929 г. семейство вновь собралось в речное путешествие — в Буэнос-Айрес. Земля для посадок была уже расчищена, и ее начали засевать, но Селия вот-вот должна была родить второго ребенка, а Геваре срочно требовалось приехать в «Астильеро Сан-Исидро». Там за время его отсутствия дела пошли неважно и один из инвесторов вышел из игры. Поездка предполагалась недолгая — всего на несколько месяцев, — но они так и не вернулись в Пуэрто-Карагуатаи всей семьей. Время, которое Эрнесто Гевара Линч вспоминал как «трудные, но очень счастливые годы», закончилось.

VI

В Буэнос-Айресе Гевара Линч снял для своей семьи бунгало, находившееся во владениях его сестры Марии Луизы и ее мужа. Новое обиталище было расположено удобно: в Сан-Исидро, вблизи претерпевающей трудные времена яхтостроительной компании.

Вскоре, в декабре, Селия родила второго ребенка, девочку, которую они назвали Селией. Некоторое время, пока Гевара Линч улаживал дела на верфи, главными событиями в семейной жизни были посещения яхт-клуба «Сан-Исидро», находившегося недалеко от места, где реки Парана и Уругвай, сливаясь, образуют залив-эстуарий Ла-Плата.

Гевара Линч обнаружил, что его компания находится на грани банкротства, виной чему, предположительно, была нехватка делового чутья у его троюродного брата и партнера Германа Фрерса. Для Фрерса, не стесненного в деньгах чемпиона парусной регаты, это было просто хобби. Он хотел создавать шедевры яхтостроения и тратил огромные деньги на дорогие импортные материалы и высококлассных мастеров. Эти расходы были, как правило, выше заранее оговоренной стоимости произведенных лодок. Вложения Гевары Линча вот-вот могли испариться. Мало того, вскоре после его приезда на верфи разгорелся пожар. Лодки, дерево, краска — все погибло в пламени.

Если бы верфь была застрахована, пожар мог бы оказаться ее владельцам даже на руку. Но Фрерс забыл сделать страховой взнос, и Гевара Линч в одну ночь потерял свое наследство. Все что осталось — это «Кид». Чтобы частично компенсировать Геваре убытки, Фрерс отдал ему «Алу», двенадцатиметровую моторную яхту.

Так что не все было потеряно. За «Алу» можно было кое-что выручить, и у них еще по-прежнему имелась плантация в Мисьонес, управление которой Гевара на время своего отсутствия передал в руки друга семьи. Вскоре, как супруги надеялись, урожаи мате принесут прибыль. А пока что можно было жить на доходы от имения Селии в Кордове. К тому же у них было много родни и друзей. Голод семейству Гевара не угрожал.

В начале тридцатых годов Гевара Линч определенно не был обеспокоен своим будущим. Несколько месяцев он весело проводил время: уик-энды с друзьями на борту «Алы», пикники на островках в дельте. Жарким аргентинским летом (с ноября по март) семья проводила целые дни на пляжах яхт-клуба «Сан-Исидро» или гостила у богатых родственников в их загородных «эстансиях».

Однажды, в мае 1930 г. Селия с маленьким сыном пошли в яхт-клуб купаться, но погода стояла уже почти зимняя: холодная и ветреная. В тот вечер у мальчика случился приступ кашля. Врач диагностировал астматический бронхит и прописал обычные в таких случаях средства. Но приступ не утих, а, напротив, продлился несколько дней. Вскоре стало ясно, что у юного Эрнесто хроническая астма, что болезнь эта будет сопровождать его до конца дней и что она коренным образом изменит течение жизни всей семьи.

Вскоре приступы возобновились и стали еще тяжелее. Хрипы страдающего от удушья сына приводили родителей в отчаяние. Они повсюду искали врачей и безуспешно пытались лечить Эрнесто всеми известными лекарствами. Атмосфера в доме стала тягостной. Гевара Линч корил Селию за неблагоразумие, проявленное ею в тот день на пляже, и говорил, что в болезни сына виновата она.

Однако Гевара Линч сильно заблуждался. Селия сама была подвержена аллергии и страдала от астмы. По всей вероятности, она передала Эрнесто эту предрасположенность. Позже у некоторых его братьев и сестер тоже обнаружилась астма, хотя ни один из них не страдал от болезни так жестоко, как он. Холодный воздух и вода, вероятно, лишь послужили толчком для проявления ждавшей своего часа болезни.

Какова бы ни была причина, астма Эрнесто сделала невозможным возвращение во влажный климат Пуэрто-Карагуатаи. Даже в Сан-Исидро, расположенном у Ла-Платы, было слишком влажно для астматика. И в 1931 г. семья Гевара вновь переехала, на этот раз непосредственно в Буэнос-Айрес. Они сняли квартиру на шестом этаже здания, расположенного недалеко от парка Палермо. Теперь они обитали совсем близко от Аны Исабель, матери Гевары Линча, и его сестры Беатрис, старой девы, жившей с ней. Обе женщины были страстно привязаны к болезненному Эрнестито.

Третьего ребенка Селия родила в мае 1932 г., и это тоже был мальчик. Назвали его Роберто, в честь деда-калифорнийца по отцовской линии. Маленькой Селии исполнилось уже полтора года, она начала ходить, а четырехлетний Эрнесто учился ездить на велосипеде в парке Палермо.

Однако переезд в Буэнос-Айрес не помог ему излечиться от астмы. Для Гевары Линча болезнь сына оказалась просто проклятием: «Наши решения стали зависеть от состояния здоровья Эрнесто. Каждый день налагал все новые ограничения на свободу наших передвижений, и с каждым днем мы все больше оказывались в зависимости от прихотей этой окаянной болезни».

По совету врачей, рекомендовавших для укрепления здоровья Эрнесто сухой климат, родители стали возить сына в центральную, гористую, часть провинции Кордова. В течение нескольких месяцев они ездили туда-сюда между Кордовой и Буэнос-Айресом, ненадолго останавливаясь в отелях и арендованных на краткий срок домах. Приступы у Эрнесто то утихали, то возобновлялись с новой силой, причины чему были неясны. Гевара не мог ни заниматься дальше своим бизнесом, ни начать какое-то новое дело и все больше погружался в тоску. Он чувствовал, «будто потерял опору под ногами, оказался в пустоте, стал ни на что не способным».

Затем врач порекомендовал им пожить в Кордове хотя бы четыре месяца — это обеспечило бы выздоровление Эрнесто. Друг семьи предложил им остановиться в Альта-Грасии, маленьком курортном городке в предгорьях Сьеррас-Чикас, небольшой горной цепи недалеко от Кордовы. Там был прекрасный, сухой климат, и место это пользовалось большой популярностью у страдающих туберкулезом и другими респираторными заболеваниями. Супруги Гевара последовали этому совету. Они ехали в Альта-Грасию ненадолго и даже не подозревали, что останутся там на одиннадцать лет.