Зарубежные визиты

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Зарубежные визиты

«Опять гремят ключи, взвизгивает и скрежещет дверь, стучат каблуки: собираться с вещами и быстро в другую камеру. Идет обыск, проверяют все, что можно, чужие руки ощупывают одежду, вещи. Через час мы обживаем новую камеру. Те же темно-синие стены и такая же на них «шуба» из бетона, на которой не то что написать — к ней прислониться боязно, железные нары, приваренный к полу стол и тот же бессонный глазок, из которого идет постоянное наблюдение. Впрочем, ночью, когда нет начальства, молодые ребята часто резвятся, и я не могу заснуть из-за их хохота, споров, топания каблуков. Только обессилев, забываюсь на короткое время. Сон не идет.

Память перелопачивает все, что было в жизни. А было, пожалуй, одно — изнурительная, не знающая покоя работа по 14–16 часов в сутки, нередко включая и воскресенья. Субботы — всегда, воскресенья — как правило. Я работал, как паровоз, — тянул то, что по-хорошему должны были делать несколько человек. Зачем? Видел свой долг в этом и, конечно, хотел, чтобы страна быстрее пришла к процветанию. За эти годы я ничего не нажил и был нищ, как большинство прежних чиновников, и брал кредит, чтобы что-то купить. И когда подошел рынок, то понял, что придется идти не мне, так детям или внукам в наем к тем, кто оказался ловчее и умудрился нажить деньги, пока я участвовал в подготовке речей Горбачеву о переходе к социализму с человеческим лицом и коммунистической перспективой.

М. С. Горбачеву легче: у него валютные счета. Да и поездки за рубеж многое давали. А ездить он любил.

Еще будучи первым секретарем Ставропольского крайкома, Горбачев с супругой сумел посмотреть ряд европейских стран. Перейдя на работу в ЦК, первое время М. С. Горбачев организовывал свои визиты, как это было при поездке в Канаду, а в 1984 году — в Англию. Со временем наши послы старались сами заполучить восходящую звезду в то или иное государство. А когда началась перестройка, реализация политики нового мышления, миролюбивых инициатив, от приглашений не было отбоя. Активная внешнеполитическая деятельность требовала встреч лидеров различных государств.

За рубеж, как и по Союзу, Михаил Сергеевич практически всегда ездил с Раисой Максимовной. Задолго до поездки они начинали тщательно готовиться к вояжу. В первые годы перестройки решения о визите обговаривались на заседаниях Политбюро ЦК. Для этого участникам заседания, как правило, рассылались поступившие приглашения, мнение МИД и международного отдела ЦК о целесообразности поездки, о возможности достичь каких-то соглашений или начать процесс переговоров, которые в последующем смогут привести к перспективным практическим решениям.

На Политбюро ЦК выступал Горбачев, давал свою оценку возможным результатам визита, высказывались министр иностранных дел СССР, другие члены Политбюро. Следствием этого были решения о необходимости поездки. Различным организациям и органам давались поручения представить необходимые документы о политическом положении в той или иной стране, торгово-экономических контактах и возможных вопросах, которые могут возникнуть в результате поездки. Министерство обороны, КГБ, посольства, институты, которые занимались тем или иным государством, давали свои соображения по предстоящему визиту. Горбачев поручал заниматься этими проблемами одному из своих помощников — сначала А. М. Александрову-Агентову, а позже А. С. Черняеву и В. В. Шарапову, перед которыми ставилась задача обобщить материалы, договориться через МИД и посольства о программе поездки и возможных встречах с государственными деятелями, бизнесменами, учеными, представителями общественности.

Специально составлялась программа для Р. М. Горбачевой, которая встречалась, как правило, с деятелями науки, культуры, образования, посещала различные выставки, музеи, устраивала приемы сама и приглашалась другими на чай для различных бесед.

Это была очень хлопотная сторона визита, и часто в протоколе возникали неувязки, накладки, а то и явные проколы.

Серьезную подготовку поездки осуществляли протокольный отдел МИД, службы охраны. Они входили в контакт с соответствующими службами страны посещения и начинали сложную работу по обеспечению всех мероприятий визита: когда, где и кому присутствовать на встречах, кто будет охранять главу Советского Союза, поедет ли охрана с оружием, или всю безопасность берет на себя принимающая сторона. Эти вопросы обстоятельно обсуждались, утрясалась численность сопровождения. Но что было практически неизменным — это доставка в те страны наших автомашин, как правило «ЗИЛов», оборудованных специальной связью, позволяющей сноситься с Москвой практически из любого уголка мира. Машины эти были элегантны, довольно хорошо защищены и надежны. Хотя с точки зрения современного автомобилестроения они представляли позавчерашний день. На них стоял капризный двигатель, который имел «привычку» в самый ответственный момент глохнуть.

Во время одного из визитов Горбачева в США я был свидетелем, как американцы с интересом рассматривали наши «ЗИЛы» и, оставшись удовлетворенными внешним видом, спросили: это английская машина? Они с трудом верили, что перед ними советские автомобили, и долго качали головами, что можно было понять и так: ну, ну, заливайте, но мы-то не простаки. В ФРГ, правда, не сомневались, что это советские машины, особенно когда они не могли завестись сразу. Правда, охранники старались всячески преуменьшить неудачные старты «ЗИЛов», когда они случались, и говорили, что сильно жарко и бензин улетучивается, поэтому нужно время, чтобы прогнать горючее по системе. Иногда причины указывались и другие. Но в целом, хочу сказать, это достаточно красивые, хорошо отделанные внутри, прочные и мощные автомобили, способные противостоять если не танкам, то во всяком случае боевым машинам пехоты.

При подготовке визита много внимания уделялось не только документам, речам и выступлениям, хотя М. С. Горбачев тщательно, особенно первое время, относился к таким материалам, но и внешней атрибутике и имиджу. Загодя начинали заказываться новые костюмы в зависимости от географического расположения страны посещения. Шили их с учетом предстоящих мероприятий: темные — официальные, более светлые — для поездки. Тщательно подбиралась разнообразная обувь, галстуки, сорочки. Я уже говорил, что в этом отношении генсек-президент выглядел куда блистательнее тех, с кем он встречался, хотя я не уверен, что более скромная одежда на лидерах других стран не соответствовала тогдашним понятиям приличия. Да и не всякий руководитель согласится выглядеть как манекен. Незначительная небрежность придает куда более солидное впечатление, чем экстравагантные пиджаки, от которых еще отдает запахом утюга.

Особую заботу составляли наряды Раисы Максимовны. Она одевалась всегда довольно изящно, с большим вкусом, чем многие другие дамы. У нее был более обширный гардероб, и она не любила повторяться. Это относится, как правило, и к украшениям, хотя, как я заметил, в последнее время она украшала себя одними и теми же довольно массивными браслетами, серьгами и кольцами из белого металла. Очень удачно она подбирала обувь, которая приобреталась в западных магазинах. На ней были изящные шубки, другие меховые изделия. Трудно мне судить о том зверье, которое пошло на изготовление меховых нарядов, но все это выглядело роскошно. Хотя кому-то и могло казаться, что все украшения безумно дороги, но, видимо, они ошибаются, поскольку оклад генсека-президента всегда был невелик, и как Р. М. Горбачевой приходилось выкручиваться — известно только ей и Богу. Во всяком случае, в самолет загружалось большое количество чемоданов, коробок, специальных пакетов для хранения верхней одежды. И мне все время казалось, что Раиса Максимовна уезжает на долгие месяцы.

Другой заботой четы были подарки — официальные и личные. Для этого в ЦК КПСС существовала подарочная кладовая. Находилась она на третьем этаже главного здания и была набита всякой всячиной, прекрасной и дорогой, а по нынешним временам и просто бесценной, как сокровищница Али-Бабы. И чтобы попасть туда, нужна была лампа Аладдина. Первый раз привел меня знакомиться с этой кладовой Н. Е. Кручина и кто-то из его заместителей. Там хранились картины и скульптуры известных мастеров, великолепные шкатулки палехской школы, ручной работы инкрустированные тульские ружья, охотничьи наборы, сервизы авторские из фарфора, хрусталя, альбомы с редкими марками, множество часов — все, что делалось по спецзаказам в стране. Имелись там и ювелирные украшения, шкатулки, другие изделия из камня, в том числе полудрагоценного. Особое место занимали украшения из благородных металлов.

Внимательно приглядевшись ко всему этому, я обнаружил, что там есть и предметы из Гохрана, оставшиеся с брежневских времен. И я посоветовал Н. Е. Кручине отправить все, что «оттуда», обратно. Знаю точно, что серебряный самовар работы прошлого века и, кажется, чашки он впоследствии отправил в Гохран. Удивился я и тому, что большинство цодарков имело на редкость низкую цену. Никто никогда не делал переоценок, и золотые часы старинной работы могли стоить 30–50 рублей.

И вот в канун поездок Михаила Сергеевича за рубеж в одну из комнат, расположенную вблизи кабинета генсека и президента, работниками Управления делами выставлялись разнообразные образцы подарков лидерам зарубежных государств, их супругам, другим деятелям государств. Осматривать их всегда приходила чета. Они вместе разглядывали эти дары и подбирали, что было целесообразно вручить во время поездки. Это были поначалу очень длительные осмотры, с колебаниями и сомнениями. Потом дело пошло веселее. Горбачевы знали уже, что где находится и прямо говорили: нужно вот то-то и то-то или вот такой сервиз или набор. Как-то я, видя, что намечается подарить довольно дорогой по нынешним меркам подарок, спросил генсека: «А надо ли уж так тщательно отбирать все это? Ведь за рубежом существует практика сдачи подарков». Горбачев усмехнулся и сказал, что эта практика касается официальных подарков, а личные — дело другое.

Подарки преподносились не только официальным лицам, но и их супругам.

— Ну, мадам Тэтчер мы отобрали подарок, а ее веселому супругу подберите-ка что-нибудь в соответствии с его склонностями, — поручал М. С. Горбачев.

А склонности супруга «железной леди», как я понял, знали наши хозяйственники и с согласия генсека подбирали ему либо охотничий набор, состоящий из кинжала в серебряной оправе, серебряной с позолотой чарки, инкрустированного золотом топорика и, видимо, каких-то бутылок. Был для этого случая и мужской набор, куда входили лучшие отечественные водки, икра, крабы.

Подарки женам президентов и премьеров состояли из редчайших по красоте и исполнению хрустальных или фарфоровых наборов и сервизов в авторском исполнении, разнообразных украшений и поделок из ценных камней, великолепных и огромных по величине лаковых шкатулок палехской школы и многого, многого другого. Как-то Николай Ефимович Кручина рассказывал о предполагаемом личном подарке Р. Рейгану — шикарном кожаном седле, изготовленном в духе древних традиций шорников. Он отговаривал генсека от такого дара, говоря о его двусмысленном характере, но настоять на своем, по-моему, не мог.

Войдя в клуб великих правителей мира, М. С. Горбачев был этим чрезвычайно польщен. Он много рассказывал о нравах, привычках, слабостях и страстях президентов, премьер-министров, королей, давал характеристики им и их окружению, рассказывал забавные истории. Особенно он забавлялся пристрастием Р. Рейгана к российским поговоркам и анекдотам и все просил подобрать для президента какое-то пособие на этот счет. Любила давать характеристики дамам и Р. М. Горбачева. Из них можно было понять, что первые леди многих стран не всегда одеваются со вкусом и не в состоянии связно рассуждать о серьезных проблемах, особенно если речь заходила о политических системах различных стран. Не знаю, насколько это так, но и не верить супруге генсека-президента не могу, а что касается пробелов в их знаниях по философии, то даже уверен.

Во всей церемонии взаимного одаривания было много неясного и тайного. То, что дарила наша сторона и что получала в ответ, было большой тайной для парламента, не говоря уже о народе. Какие-то инстинкты продолжали эту древнюю практику задабривания друг друга, несмотря на новое мышление генсека. Сувениры получали практически все сопровождавшие генсека-президента. Ценность их была, разумеется, разная в зависимости от ранга: от брелка для ключей, часов, фотоаппаратов до того, что хранилось в большой тайне. Но сдавали их в казну, по-моему, только Н. Е. Кручина да я. Во всяком случае, когда потребовалась справка о том, что возвращали в кладовую после визитов за последние годы, не набралось и полдюжины имен.

Полагаю, что во многих странах к такого рода сувенирам относятся как к символам, и купеческого размаха там нет. Но чем беднее страна, тем дороже подарок она готовит. Мы в этом отношении «переплюнули» всех. Хотя должен сказать, что по сравнению с тем, что происходило при Брежневе, нынешние подарки обходятся народу все же дешевле…

Затем подготовка к визиту переходила в новую стадию. Зная программу, Р. М. Горбачева окуналась в литературу о стране посещения. Она смотрела кинофильмы этого государства, читала книги его классиков, изучала культуру, искусство, составляла представление о музеях, выставках и т.  п. И когда мне изредка приходилось бывать вместе с ней, то я видел, с каким удовлетворением она рассказывает сопровождающим хозяевам об их стране, реликвиях, всяческих достопримечательностях. То ли из деликатности, то ли действительно от незнания хозяева внимательно ее слушали, изредка задавая вопросы. Хорошо это было или плохо — сказать трудно. Но лучше, чем когда многие гости с удивлением взирали на памятники культуры, впервые о них услышав.

Основное сделано. Формируется команда сопровождения, вернее, утверждается окончательно. Горбачевы любили брать с собой огромную свиту деятелей искусства, культуры, литературы, журналистов. Как правило, ездил и жизнеписатель четы Уралов, который снимал все на видеопленку. Список сопровождения начинал составляться А. С. Черняевым еще задолго до поездки. Обычно этот список делился на две части — ближайшее сопровождение и группа идеологического обеспечения и украшения визитеров. В первую группу включались члены делегации. Как правило, это были министр иностранных дел, представитель международного отдела ЦК, А. Н. Яковлев, кто-то из глав республик или Верховного Совета и наш посол. Кроме того, в группу входили и лица, помогающие Горбачеву, — это помощники и советники, личные стенографистки-машинистки, а также охрана во главе с Ю. С. Плехановым. Туда же включались и помощники членов официальной делегации, переводчики. Все эти лица, как правило, летели в самолете президента.

Вторая группа улетала раньше. В нее, как я говорил, входили писатели, ученые, другие общественные деятели, которые украшали визит, представляя созвездие имен, окружающих президента. Правда, это было лишь поначалу. Потом я заметил, что некоторые стараются под различными предлогами уклониться от поездки. Это больно травмировало Горбачевых, особенно Раису Максимовну, которая занималась утверждением группы сопровождения президента. Кстати, сопровождающие часто менялись, список постоянно обновлялся, одного вычеркивали, другого вписывали. Если становилось известно, что кто-то неуважительное что-то сказал, то шансов попасть в сопровождение у него не было. Некоторые вообще никогда не приглашались, ибо это были либо люди слишком самостоятельные, либо не желающие участвовать в этом шоу. Некоторые из них, с кем я был хорошо знаком, звонили мне и спрашивали: а удобно ли не ехать? Знаю, что кое-кто, ссылаясь на болезнь, так и не поехал.

Но вот все готово к отъезду. Назначается час отлета. Горбачевы любили, чтобы их провожал широкий круг приближенных. Михаил Сергеевич утвердил порядок, по которому провожать должны были все члены Политбюро и секретари ЦК, помощники, руководители ключевых ведомств, во главе которых стояли наиболее доверенные лица: Пуго, Крючков, Язов, Бакланов, Лукьянов или их предшественники независимо от того, занимали ли они какую-то ступеньку в партийной иерархии или нет. То же самое поначалу было и при поездках внутри страны. Поскольку при этом Горбачев просил показывать отлет по телевидению и в печати, то скоро пошли сотни писем, осуждающие людей, которые служебное время проводят в аэропорту, то провожая, то встречая генсека-президента.

Горбачев скоро договорился, чтобы в полном составе его провожали лишь за рубеж. Но частые поездки за границу оставались, и поток писем продолжал поступать. Однако тут ритуал соблюдался неукоснительно. Позже к провожающим присоединились члены Президентского совета, затем Совета Безопасности, правда, уменьшилось число провожающих из ЦК. Теперь это были П. А. Ивашко или О. С. Шенин. Команды о составе провожающих всегда давал лично Горбачев, дополняя кем-то список или отводя тех или иных лиц по известным только ему причинам. Без его команды провожающие не приглашались. Некоторым он звонил сам.

Самолет отправлялся из Внуково-2 — специального аэровокзала для высоких гостей. Туда все съезжались задолго до отлета президента. Собирались группами, обсуждали проблемы, и мне часто казалось, что шло продолжение каких-то заседаний. Нередко там решались и некоторые вопросы. Затем приезжал генсек-президент. Когда было время, он включался в разговор, высказывал пожелания, давал задания. Затем все отправлялись к трапу самолета, и там происходил ритуал прощания. Провожающие выстраивались в три шеренги. В первую входили А. И. Лукьянов, В. С. Павлов, В. А. Ивашко. Во вторую — все члены Политбюро или Совета Безопасности. И в третью — все прочие помощники, министры и т.  д. Начинается процесс рукопожатий. Продолжительный — с первой шеренгой, короткий — со второй, небрежный и мимолетный — с третьей.

Президент с супругой поднимаются по трапу. Перед входом в самолет поворачиваются и печально машут рукой. Все дружно поднимают руки и активно качают их над головами, изображая на лицах улыбки и безмерную тоску — что нужно для телевидения. Еще перед отлетом все целовались. Последнее время целовались реже. Состав руководства так быстро менялся, что, видимо, мешал ритуалу родственного расставания. Эта прощальная церемония с непокрытыми головами продолжается, пока самолет не вырулит на взлетную полосу. Все с нетерпением ждут этого момента. Затем оставшиеся входят в зал аэровокзала и ждут, когда взлетит самолет. Раньше взлета уехать неприлично. В какие-то времена еще при Хрущеве самолет неожиданно вынужден был приземлиться из-за каких-то неполадок, а провожающих и след простыл. С тех пор только после доклада представителя Аэрофлота о том, что самолет в воздухе и все нормально, провожающие начинают прощаться, проявляя какую-то трогательную привязанность друг к другу, хотя знают, что через час, а может, и раньше встретятся на совещании или другом мероприятии.

Итак, на земле все разъезжаются по своим делам.

А в это время на борту самолета идет кипучая работа. Первые полчаса она связана с рассадкой. В первом, президентском салоне чета начинает размещаться и переодеваться. Этот салон — приблизительно половина самолета. Он имеет кабинет или комнату отдыха и большой просторный зал с двумя столами и мягкими креслами-диванами, телевизором, телефоном и прочим оборудованием. Вся мебель из ценных пород дерева. К салону примыкает кухня с большим запасом всего, что может только пожелать самый привередливый человек.

За кухней еще один маленький тесный салончик со столами. Он рассчитан на восемь человек. Этот салон крайне неудобен. Особенно в нем трудно заснуть, если летишь через океан. В этом салоне, как правило, размещаются Черняев, министр иностранных дел, кто-то еще из сопровождающих, а также Плеханов и Медведев из охраны.

В третьем салоне, где летит охрана, врачи, горничные, машинистки также рассаживаются поудобней, хотя в самолете они находятся задолго до приезда делегации.

Наконец, после рассадки кто-то достает бумаги, кто-то газеты и журналы, другие ждут, когда подадут чай и к нему всякие сласти. Минут через 40–50 Горбачев приглашает к себе министра иностранных дел, помощника, иногда других сопровождающих. Начинается работа. Но трудиться по-настоящему там тяжело: гудят двигатели, да и документы много раз уже обсуждались. И разговор скоро переходит в плоскость общих рассуждений.

Я лечу, когда меня брали, без особых функций, скорее как мебель или чемодан, который вдруг понадобится, хотя и маловероятно. Меня такое положение угнетает, и несколько раз я попытался деликатно уклониться, ссылаясь на большой объем работы, что соответствовало действительности. Но, видимо, Михаил Сергеевич считал, что для меня это какое-то поощрение или благо. Кстати, то же самое положение было и у А. Н. Яковлева, Э. А. Шеварднадзе решал все вопросы и участвовал в переговорах, а Яковлев, как член Политбюро ЦК, чувствовал себя не всегда уютно среди государственных деятелей.

Итак, в президентском салоне продолжалась работа. Иногда приглашенные оставались здесь и обедать. Остальным подавалось все на местах. А в салоне, где летела охрана, врачи, стенографистки, обед ставили, как в обычных аэрофлотовских самолетах, где столики были в спинках кресел предшествующего ряда. Обед обычно бывал обильный. Подавались закуски — рыбные, мясные, икра, крабы, жульены. Затем следовали на выбор первые блюда — бульоны, уха. После этого шли рыбные или мясные горячие блюда. Далее — кофе или чай, молоко, шоколадные конфеты, пирожные или торты, мороженое, фрукты. Можно было и принять рюмку, но особых любителей этого я никогда не видел. Во всяком случае, во втором салоне. Другое дело, когда самолет возвращался на Родину…

По прибытии в страну президент и супруга обычно размещались либо в советском посольстве, либо в специальной резиденции, которую предоставляла принимающая сторона. Но я не помню, чтобы чета селилась где-либо, кроме посольства. Правда, это говорит лишь о том, что я бывал относительно редко в подобных поездках.

Далее начинались официальные переговоры, встречи, обеды и деловые завтраки — занудная работа, которая лишь сковывала и приучала «надувать щеки» и делать важный вид при обсуждении тех или иных договоренностей, хотя я уже знал, что все согласовано и речь идет лишь о подписании тех или иных бумаг, а если и оставались разногласия, то они решались лично лидерами и наиболее доверенными лицами из МИД.

Мне особенно запомнилась поездка в США, когда Горбачев встречался с Рейганом и подписывал там ряд важных соглашений. Чета разместилась тогда в нашем посольстве, для чего потребовалась некоторая реконструкция помещений, перестановка и обновление мебели. Подобного рода «обновления» делались при всяких высоких визитах. Обычно посольства наши были очень заинтересованы в таких поездках главы государства. Пользуясь этим, они требовали баснословные суммы денег для Обновления», Освежения» помещений, приобретения гарнитуров, посуды. По существу делалось за время визита то, что не решалось многие годы. Под таким предлогом закупалось и ненужное для визита.

Остальные сопровождающие остановились в гостинице «Мэдисон», которая размещалась практически напротив посольства. Там и я расположился, но бывал в номере только тогда, когда приходило время сна.

Для делегации, а возможно, и для других проживающих в гостинице был внизу организован «шведский стол», и можно было попробовать многое из того, что тебе нравилось. Но и этим практически пользоваться не пришлось, ибо время все было занято различными официальными мероприятиями: завтраками и обедами, участием в переговорах.

Первый раз я попал в Белый дом 8 декабря 1987 года в начале переговоров. Наша делегация прошла в здание, оказавшееся сравнительно небольшим, напоминающим больше старинную российскую помещичью усадьбу с многочисленными небольшими комнатами. И только на втором этаже имелся зал, где могли разместиться около ста человек.

Библиотека Белого дома, комната заседаний Совета Национальной Безопасности, да и сам кабинет президента были столь малыми, что трудно себе представить, чтобы там могли собраться полтора-два десятка человек.

Перед началом совместного заседания президенты уединялись в Овальном кабинете, а остальные разбредались по различным апартаментам.

Мы с В. М. Каменцевым, заместителем Председателя Совмина СССР, остались сидеть в зале заседаний Совета Национальной Безопасности и вели свои беседы, в том числе делились впечатлениями о Белом доме. Осмотрев стол и кресла членов Совета, выяснив, кто где сидит и кто где сидел, сошлись на мнении, что только традиции могут заставить собираться руководителей страны в этом зальчике, размещенном на первом этаже практически на уровне газонов. Посочувствовали мы и президенту Рейгану. Ведь у Горбачева в Кремле кабинет был раза в два больше.

М. С. Горбачев продолжал беседы наедине с Рейганом. Остальные, как я говорил, разбрелись; где-то ходили американцы, которые также должны были присоединиться к переговорам. Час шел за часом, и скоро стало ясно, что расширенного заседания не будет. Времени оставалось только на то, чтобы съездить в свою резиденцию и переодеться для официального обеда, который также должен был состояться в Белом доме. Так оно и получилось. Горбачев не любил широкие встречи. Скоро он вышел, сел в машину, и весь кортеж потянулся в резиденцию.

В середине дня началась церемония подписания Договора по РСД — РМД, затем в 19 часов состоялся официальный обед в Белом доме. К президенту Рейгану был приглашен цвет американской общественности — и официальные лица, и бизнесмены, и ученые, и артисты. Рассаживали гостей весьма оригинально — муж и жена сидели за разными столиками. Я разместился в приятной компании, среди которой были политические лидеры демократической партии. Была там и моя соотечественница Наташа Сайме, которая когда-то выехала в США, вышла здесь замуж. Разговор шел общий. Американцы прятали в карман меню этого обеда, предварительно попросив соседей расписаться на карточках. Сохранилась и у меня такая карточка с перечислением того, что нам предстояло отведать за обедом.

— Обед был по нашим меркам без излишеств, но достаточным. Закуска состояла из лососины, омара и лопушка салата, с различными приправами. Затем подали филе телятины, нарезанное небольшими порциями, и несколько долек фруктов. К закуске и мясу подавали легкое белое вино. А к мороженому и кофе — шампанское. Соседи по столу, очень приятные люди, рассказывали, что для американцев важно быть в хорошей спортивной форме и не полнеть. Действительно, все они были достаточно подтянутыми и стройными. Президент Рейган и генсек Горбачев обменялись речами, и все подняли бокалы и аплодировали выступлениям.

Обед продолжался недолго. За стенами зала играла музыка, и все скоро потянулись в холл. Там уже слышались веселые и громкие голоса. Все подходили друг к другу и дружески здоровались, почему-то непрерывно широко улыбаясь. Вино кружило голову и создавало доброе настроение. Затем в небольшом зале Вэн Клайберн дал концерт, исполнив интермеццо Брамса, этюды Рахманинова, произведения Шумана, Листа, Дебюсси. Все это он заключил «Подмосковными вечерами», и успех был полный.

Перед отъездом Горбачев также давал обед в нашем посольстве. Собрались наиболее известные люди Америки, приехавшие для этого даже из Калифорнии, других дальних штатов. Мы были верны своим традициям. На столе была водка. Официанты разносили икру, накладывая ее ложками из серебряных икорниц. Гости, не распробовав сразу икру, просили повторно продегустировать. Видимо, отечественная икра чем-то сильно отличалась от местной. Им очень нравился наш черный хлеб, и они на этот раз не щадили свои фигуры. Затем подана была малосольная рыба: лососина, семга, осетрина горячего копчения. Затем шли жульены из грибов и крабов, закуски из мяса. Гости оценили водку, и многие остались довольны ее качеством. Хотя по этому поводу, видимо, были сомнения, и по одной рюмке судить о достоинстве напитка кое-кто не брался и вновь и вновь продолжал дегустацию.

Затем подали на выбор уху, борщок, бульон. После этого на столе появились форель, горячий ростбиф и уж только потом — пирожные, мороженое, шоколадные конфеты, вина, шампанское, кофе, коньяк.

Мне было приятно смотреть на гостей, которым явно нравилась наша кухня, хотя это, конечно, и нарушало правила диеты. Все сидели за столами на американский манер — мужья и жены отдельно. И лишь Рейган и Горбачев сидели вместе с женами за столом, как бы у нас сказали, президиума.

Во время обеда звучала музыка, а Е. Образцова даже спела, что было высоко оценено гостями. За хорошими напитками и кофе все засиделись. Велся интересный, часто шутливый разговор, обмен мнениями. Все развеселились так, что выступления артистов были не всегда слышны. Чтобы закончить рассказ об этой поездке, коротко скажу, что в заключение состоялась пресс-конференция в нашем новом посольстве, в которое официально американская сторона так и не разрешила въехать. На ней Горбачев подвел итоги визита, ответил на многочисленные вопросы прессы. Через два часа делегация была в аэропорту. А затем трудная ночь перелета, посадка в Берлине, ознакомление глав государств — участников Варшавского Договора с результатами подписания документов и некоторыми моментами переговоров с Рейганом.

Обычно при возвращении в страну Горбачевы приглашали к себе в салон основных сопровождающих лиц. Накрывались столы, наливалось в бокалы вино, в рюмки — армянский коньяк, любителям — виски. Поднимались тосты. Шли воспоминания о тех или иных эпизодах переговоров. Пили немного, иногда просто чокались. Все были слишком измотаны, невыспавшиеся, травмированные разницей во времени, сменой часовых поясов. Впрочем, когда возвращались из европейских стран, за столом дело шло веселее. Редко на таких встречах Михаил Сергеевич вновь и вновь не возвращался к периоду, когда он боролся за восхождение на пьедестал генсека, и упоминал обидчиков, которые мешали этому. Несколько человек до сих пор вызывают у него аллергию.

…И вот опять Внуково. Встречают все те же лица; радостные улыбки, поздравления, каждому хочется сказать, что он видел по телевидению и как все прошло удачно. У нас все-таки добрые люди и не хотят огорчать, говорить, что они просто не понимают тот или иной шаг, последствия которого сомнительны. Безраздельная власть первых лиц приучила их только подчиняться и хвалить.

Я часто думал, почему они так себя ведут, ведь в беседах между собой они во многих действиях генсека сомневаются, считают его шаги опрометчивыми. Иногда мне это напоминало рассказ Александра Яшина, в котором говорилось, как несколько колхозных коммунистов пришли на партийное собрание и пока ждали, когда наберется кворум, говорили, что в хозяйстве тяжелое положение, плохо с кормами, мало собрали зерна и если сдадут что-то сверх плана, то придется скотину пускать под нож, что подорвет основы развития хозяйства в следующем году. Это была откровенная беседа людей, озабоченных положением дел в колхозе. Но вот открылось собрание, и те же люди, поднимаясь на трибуну, начали говорить, что сверхплановая сдача продукции — почетный долг перед Родиной и колхоз должен исполнить его, сдав больше зерна государству.

Видимо, этот психологический парадокс кроется во многих из нас. И только экстремальная ситуация отрезвляет людей, и они прозревают. Но это из области размышлений. А в прошлом на встречах в аэропорту всегда говорили только об удачном визите, о том, как нам удалось ловко решить многие вопросы, которые предшественники не могли осилить годами.

Ездили Горбачевы с официальными визитами и в бывшие социалистические страны. Их принимали руководители государств и партий, старые друзья Михаила Сергеевича, с которыми он был связан многими годами работы — Я. Кадар, Э. Хоннекер, В. Ярузельский, Г. Гусак, Т. Живков, Н. Чаушеску. Я знал, как доверительно и сколь по-дружески они в прошлом общались, часто переговаривались по телефону, направляли поздравления и подарки друг другу по поводу тех или иных событий, в том числе личного характера. Мне всегда казалось, что приход М. С. Горбачева хотя несколько и озадачил кого-то из них, но, зная давно Михаила Сергеевича, они поначалу поддерживали его линию, много сделав для популяризации генсека КПСС в своих странах.

Дружили, естественно, не только лидеры наших стран. Десятки, сотни тысяч советских людей имели братские отношения с жителями восточноевропейских государств. У нас был единый оборонный союз, взаимосвязанная экономика, надежные отношения между городами и предприятиями. Поэтому приезды М. С. Горбачева в эти страны хорошо организовывались и успешно проводились. Михаил Сергеевич и его супруга не раз говорили о трогательном приеме, горячих встречах.

— Ты знаешь, я такой встречи еще не видел, — говорил он после поездок.  — Вышла вся страна. Люди готовы были нести нас на руках…

Я представлял, как ликующие массы народа, воздев руки к небу, несут Михаила Сергеевича и Раису Максимовну. И они плывут над головами бесконечного потока людей вдоль улиц городов и сел, указывая гражданам мира путь в светлое будущее.

— А к чему вы их призывали? — любопытствую я.

— Как к чему? Естественно, к перестройке.

— И как они ее собираются делать?

— Это их суверенное право. А потом пусть смотрят на нас.

— Вот это правильно, это мудро, — соглашаюсь я.

— Действительно, ведь есть на что посмотреть…

— Не все, конечно, и у нас доработано, но процесс пошел. И им нечего в хвосте плестись. Разве я не вижу, что не всем нравятся мои начинания?

М. С. Горбачев предполагал осуществить грандиозные перемены не только в Советском Союзе, но и во всем социалистическом содружестве, заставить весь мир думать по-новому, хотя народы пока об этом не знали.

Во время поездки в Румынию у Горбачева с Чаушеску в одной из частных встреч, в которых участвовали и супруги, состоялся весьма важный и жесткий разговор, смысл которого состоял в том, что можно, конечно, менять политический курс, но делать это надо прежде в своей стране, да и то хотя бы поставив в известность о целях новаций, и уж во всяком случае не подбивать на это другие народы. А потом не Румыния и ГДР были инициаторами создания государств социалистической ориентации, а Советский Союз. Именно ему в послевоенные годы нужен был буфер между Западом и Востоком, именно ему требовались армии, базы и т.  п. , чтобы выдержать напор Запада в период холодной войны.

Приблизительно так об этом вечере рассказывал М. С. Горбачев. В общем разговор был откровенный, и он, видимо, состоялся в таком духе со многими лидерами восточноевропейских стран. Но в ту пору была эйфория успеха. И М. С. Горбачев, вдохновленный идеей перестройки, сеял семена перемен у соседей, не думая о скорой жатве.

Результаты не заставили себя долго ждать. В одной за другой странах Восточной Европы в конце 80-х годов происходили «бархатные революции», устранявшие партии, все сложившиеся структуры управления от власти. Последней была ГДР. В Берлине Горбачевы приветствовали многотысячные колонны демонстрантов и, по существу, содействовали созданию ситуации, способствующей развалу этого государства, слиянию его с ФРГ. По мнению специалистов, из всего этого Советский Союз не извлек никаких выгод и даже не позаботился о сохранении советской собственности в ГДР. Конечно же, сохранять разделенным немецкое государство далее было трудно, но и игнорировать многие наши интересы при объединении его не годилось. Советские люди это понимали и писали огромное количество писем в ЦК, спрашивая об условиях вывода войск.

Событием, потрясшим и испугавшим Горбачевых, была смерть Чаушеску и его супруги. Это шокировало супругов. Я уже говорил, что М. С. Горбачев все чаще стал пересаживаться в бронированный «ЗИЛ», резко усилил и ужесточил охрану, поднял оплату всем, кто его окружал и охранял, увеличил численность работников безопасности. Но это вряд ли играло особую роль, ибо, повысив зарплату одному, тотчас же обижали другого, кто хотя и не был на глазах президента, но обеспечивал успех прочих служб.

События в соседних странах развивались столь быстро и бурно, что скоро друзья Горбачева по коммунистическому движению, его личные добрые товарищи оказались в опале, без работы, а многих ждал суд. И самое трагичное состояло в том, что генсек никому не протянул руку помощи, не встал на защиту тех, кто оказался в трудном положении. Это беспокоило многих. Вместе с лидерами государств содружества оказались в незавидном положении военные, сотрудники разведок, которые многое сделали, в том числе и для нашей безопасности, партийные руководители, министры, директора крупных предприятий. Большинство из них учились у нас, были искренними друзьями, и предать их значило не только отречься от друзей, но и от принципов порядочности. Никогда в прошлом ни мы, и уж во всяком случае американцы так не поступали со своими друзьями. Они вывозили своих друзей из самых горячих точек, рискуя многим, но считали делать это своим долгом, ибо в будущем больше никто и никогда не будет сотрудничать с теми, кто бросил товарищей в трудный для них час. И это не только партийная мораль и этика. Это мораль здравомыслия.

Да, социалистические страны перестроились так, что к ним вернулся капитализм, хотя помогал им Советский Союз в свое время немало. И даже оказался в экономическом долгу перед ними. И жили, и живут они получше нас. Впрочем, и работают лучше. При всей критике колхозов и совхозов в этих странах они обеспечивали людей продовольствием, а Чехословакия даже ограничивала производство продуктов питания в своих кооперативах. Да и сейчас они не везде распались, хотя попытки к развалу делались. В общем, нет больше друзей. У многих из них от общения с нами осталась только ненависть к нашему государству, пренебрежение и брезгливость в связи с предательством. Даже памятники советским солдатам, освободившим эти страны, готовы сбросить с пьедесталов.

…Не оставляет в покое меня этот вопрос. Да и многие другие ищут объяснение происшедшему. Как же могло случиться, что некогда мощный и достаточно прочный блок стран социалистического содружества при существовании НАТО вдруг начал распадаться, как карточный домик, и буквально за два-три года государства Восточной Европы из союзников превратились в противников великого соседа?

Ответ на этот вопрос, полагаю, интересует не только советского читателя, но всех, кто мало-мальски следит за развитием международных событий в различных регионах мира. Конечно, он имеет общие корни с развалом Советского Союза. Но тут есть и своя специфика. Во-первых, полураспад начался раньше, когда в начале 80-х годов наметилось падение добычи нефти в СССР, увеличилась задолженность Советского Союза многим кредиторам, в том числе и в социалистических странах. В результате наши восточноевропейские союзники все чаще поглядывали на Запад. Тайно и открыто налаживались экономические, финансовые, а следом и политические связи. За спиной Советского Союза совершались договоренности, ослаблявшие единство содружества, ущемлялись наши экономические интересы. Лучшие виды продукции все в больших объемах поставлялись на Запад за свободно конвертируемую валюту, а нам поставлялось по принципу: на тебе, боже, что нам негоже. В это время советские высокотехнологичные разработки, которыми мы делились с нашими братьями, уплывали к конкурентам. Политические контакты лидеров социалистических стран с Западом носили все более широкий масштаб. Уже и Э. Хоннекер завел «амурные» дела с руководством ФРГ. Западногерманский капитал постепенно осваивал высокоэффективные отрасли и производства ГДР. Последующие действия руководства СССР довершили развал содружества.

Почему же практически на всех этажах власти никто не поднял тревоги по поводу ликвидации военно-политического и экономического союза социалистических государств?

Произошло это прежде всего потому, что люди в нашей стране давно привыкли к положению, когда за них «думают вожди». Даже в Политбюро и правительстве хорошо знали, что вопросы международной политики являются прерогативой двух-трех человек, и прежде всего генсека. Никто, повторяю, никто не смел вторгаться в сферу международных отношений, если Горбачев не просил или не поручал кому-то специально заняться тем или иным вопросом.

К этому следует добавить и тот факт, что М. С. Горбачев и министр иностранных дел имели по существу монополию на информацию о процессах, происходящих в мире, и прежде всего в социалистических странах, руководстве партий, настроении народа. В этом вопросе положение осталось таким, какое оно было при Сталине, и нынешний генсек ничего менять не собирался. Более того, оно даже ухудшилось. Многие записи бесед Горбачева с лидерами других стран вообще не рассылались. МИД и КГБ вменялось в обязанность наиболее важные шифротелеграммы направлять лишь в один адрес — Горбачеву. По некоторым вопросам круг адресатов несколько расширялся и кроме генсека телеграммы поступали Рыжкову, Яковлеву, иногда другим членам Политбюро в зависимости от постановки вопросов. Обычная политическая информация, нечто похожее на обзор печати стран, направлялась всем членам Политбюро. К ним часто добавлялись кандидаты в члены Политбюро и секретари ЦК. В результате даже руководство партии и государства не все знало о происходившем в бывших социалистических странах.

Разумеется, утаить события, которые в них происходили, невозможно. Мировая печать, радио, телевидение сравнительно широко сообщали о всех видимых катаклизмах в странах — союзниках СССР. И руководство партии в центре и на местах имело представление о событиях. Но реакции, адекватной им, не было, во-первых, потому, что большая часть населения, в том числе члены КПСС, занятые своими делами, особенно и не волновалась — их это никак не затрагивало. А члены ЦК, партийные секретари были столь заняты внутренними делами, ухудшением политической, социально-экономической ситуации в стране, республиках, краях и областях, что им было впору удержаться на плаву, сохранить за собой свои посты. Кроме того, разгар преобразований в международных делах пришелся как раз на подготовку к выборам в Верховные Советы в центре и на местах, а также к съезду и партийной конференции. Обращать должное внимание на положение дел у соседей было просто недосуг. В результате без серьезных обсуждений и дискуссий прошла фактическая ликвидация СЭВа, а затем роспуск военного блока, созданного в соответствии с Варшавским Договором, и многое другое. Но дело не только в незнании истинного положения или занятости руководства внутренними проблемами. В стране не было никакой серьезной силы, как некоторые утверждают, «консервативного крыла», которое в тот период организованно выступало бы против преобразований в нашей стране и государствах-союзниках. Я уже говорил, что подавляющее число членов партии, а также большая часть общества все еще ждала и надеялась на результаты перестройки. И, естественно, люди хотели видеть перестройку у своих соседей.

Это желание совпадало и с той информацией, которая поступала из официальных источников, и прежде всего от самого генсека. Он умело поставил дымовую информационную завесу и недоговаривал о многих негативных фактах или их последствиях. М. С. Горбачев громогласно и многократно сообщал общественности страны о том, что перестройка в СССР активно поддерживается в социалистических странах. Более того, он говорил, что там преобразования идут быстрее и эффективнее, чем в Советском Союзе. И это не слишком расходилось с истиной — руководство партий и правительств соседних государств уходило со сцены. Но это не было и полной правдой.

Я уже говорил, что в те годы поездки Горбачевых в другие страны пьянили и волновали их. Они возвращались тогда в состоянии эйфории, довольные итогами визитов, и не столько от встреч с руководителями партий и государств, сколько от общения с народом. Я и сам однажды ездил с генсеком в Польшу и видел, какой прием был оказан Горбачевым жителями страны, особенно в Щецине, где генсек подтвердил, что этот город был и будет всегда польским. Торжественно встречали и Р. М. Горбачеву, которой супруг поручил представлять себя на встрече с шахтерами, кажется, в Катовицах. Поляки верили, что появился лидер, способный создать условия по избавлению их от тяжелых условий жизни, помочь найти новый путь социально-экономического развития в стране. Они, конечно же, тогда не знали, что им уготован возврат в прошлое, о котором они имели достаточно хорошее представление.

М. С. Горбачев часто выступал в социалистических странах с импровизированными речами перед собравшимся народом, рассказывал об успехах перестройки в Советском Союзе, о светлых горизонтах, открывающихся перед миром в связи с новым курсом КПСС. На экранах телевизоров все это показывалось у нас и при таком информационном давлении парализовало тех, кто знал или чувствовал, что дело идет к развалу братского союза.

Совершающиеся «бархатные революции» уже не волновали многих из членов политического руководства. Повсеместно господствовал принцип нового мышления, невмешательства в дела других стран. Эта спасительная формулировка о «невмешательстве» была удобна, ибо позволяла быть «демократами» и повторять вслед за Горбачевым: пусть народ сам выбирает свою судьбу.