Глава четырнадцатая. ЧТО НЕМЦУ ЗДОРОВО, ТО РУССКОМУ СМЕРТЬ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава четырнадцатая.

ЧТО НЕМЦУ ЗДОРОВО, ТО РУССКОМУ СМЕРТЬ

Никогда ничего не было сказано в письмах, чтобы утвердить убеждение, что Оккультная Доктрина когда-либо учила и что кто-то из Адептов допускал нелепую современную теорию о происхождении человека от общего с обезьяною предка.

Елена Блаватская

«Имейте совесть!» — хочется воскликнуть! Но все эти люди, и омоновцы и прокурор и судьи, учились в средней школе, изучали строение человека и уверовали, что совести нет, она на анатомических атласах не значится. Все судейские считают, что человек произошел от обезьяны. Эх Дарвин, Дарвин, что же ты натворил!

Эдуард Лимонов

В 1839 году российский «Земледельческий журнал» напечатал статью «Об образовании растительного слоя земли» некоего К. Дервина, без указания переводчика. В 1846-м переводчик Бек опубликовал в «Горном журнале» пересказ книги о коралловых рифах Карла Дарвина. В 1860-м в сборник Морского министерства было включено «Руководство к ученым изысканиям для моряков» Чарльза Деруина. В 1863-м цензура дала добро на публикацию в переводе С. А Рачинского книги «О происхождении видов в царствах животном и растительном путем естественного подбора родичей», сочинения Чарльса Дарвина[30]. К 1865 году, когда в переводе Е. Г Бекетовой вышло «Путешествие вокруг света на корабле "Бигль"», уже все знали, что Дервин, Деруин, Карл и Чарльс — одно и то же лицо.

Историки немного лукавят, называя русских «предшественников» Дарвина, — к ним относят всех, кто, подобно древним грекам, признавал эволюцию, какими бы причинами ее ни объясняли: М. В. Ломоносова, А. Н. Радищева, А. А. Каверзнева, П. Ф. Горянинова. В 1854 году Московское общество испытателей природы основало журнал «Вестник естественных наук», где К. Ф. Рулье подверг критике учение о неизменности видов; дед Блока, профессор Санкт-Петербургского университета А. Н. Бекетов, в 1860-м писал об эволюции организмов под влиянием среды и «стремления к совершенствованию». Эволюционистская традиция в русской науке была, так что атмосфера благоприятствовала публикации «Происхождения видов». В 1860-м «Журнал Министерства народного просвещения» издал доклад Лайеля на заседании БАРН, в котором говорилось о «Происхождении видов»; С. С. Куторга, профессор Санкт-Петербургского университета, излагал содержание «Происхождения видов» студентам, среди которых был К. А. Тимирязев; в «Вестнике естествознания» вышел ряд обзоров «Происхождения видов»; в 1861-м обзоры появились даже в реакционной «Библиотеке для чтения». Сама книга выходила в 1864, 1865 и 1873 годах; в 1864-м «Отечественные записки» опубликовали цикл статей Тимирязева «Книга Дарвина, ее критики и комментаторы», в 1865-м вышла его книга «Краткий очерк теории Дарвина».

Противостояли Дарвину в основном российские немцы, рулившие академиями наук: И. Брандт, фон Бэр (он признавал эволюцию, но не путем естественного отбора). Молодые русские ученые были «за»: Ковалевские, анатом Я. А. Борзенков, эмбриолог В. В. Заленский, антрополог Д. Н. Анучин, ботаник А. С. Фаминцын. И. И. Мечников сначала считал, что существование примитивных организмов опровергает эволюцию, спорил с В. Ковалевским, потом принял его сторону, и оба положили начало эволюционной эмбриологии. Серьезной научной критики было мало (даже фон Бэр высказался так, что Хаксли принял его за союзника), в основном религиозная, как в 1862-м со стороны профессора Московской духовной академии П. И. Горского-Платонова; в 1864-м журнал «Прибавления к творениям святых отцов» перепечатал ряд статей из «Атенея» и призвал к «крестовому походу», но никто не откликнулся. Без проблем в 1867—1868 годах вышли «Изменения» в переводе В. Ковалевского. Но с «Происхождением человека» уже возникли трудности.

В документах КЦИ (Комитета цензуры иностранной) значится, что 31 декабря 1870 года И. М. Сеченов просил выдать «для собственного употребления» удержанные в КЦИ листы рукописи, которые высылались ему издателями. Резолюция: «Дозволяется. Ф. Тютчев». КЦИ обращался к вопросу о публикации книги 20 и 27 января 1871 года, Тютчев в представлении в Главное управление по делам печати просил разрешить: «Наша духовная цензура пропускала к обращению в публике сочинения геологические, в которых на основании веками рождающихся формаций также доказывалось происхождение человека различно от библейского указания». Первым напечатал «Происхождение человека» в сокращенном переводе журнал «Знание» в петербургской типографии В. Демакова, но 14 марта Ковалевский в отчаянии писал Дарвину, что книга запрещена. 24 марта КЦИ снова обсуждал вопрос, и благодаря Тютчеву работа была «дозволена в целости»; начались публикации в типографии А. Моригеровского («Происхождение человека и половой подбор», перевод под редакцией Г. Е. Благосветлова) и типографии К. Трубникова («Происхождение человека и подбор по отношению к полу», перевод под редакцией И. М. Сеченова). Но по распоряжению Главного управления по делам печати от 12 апреля выдача книги публике была приостановлена; Петербургский цензурный комитет возбудил в суде дело против трех типографий. В ноябре начальником ГУ по делам печати был назначен М. Н. Лонгинов, по слухам, намеревавшийся запретить издание; А. К. Толстой обратился к нему со знаменитым посланием:

Полно, Миша! Ты не сетуй!

Без хвоста твоя ведь жопа,

Так тебе обиды нету

В том, что было до потопа.

Всход наук не в нашей власти,

Мы их зерна только сеем;

И Коперник ведь отчасти

Разошелся с Моисеем.

Отчего б не понемногу

Введены во бытиё мы?

И не хочешь ли уж богу

Ты предписывать приемы?

Да и в прошлом нет причины

Нам искать большого ранга,

И, по мне, шматина глины

Не знатней орангутанга…

Толстой также упомянул «наше всё» М. В. Ломоносова, по чьей инициативе в 1740 году вышла книга «Разговор о множестве миров», которую Священный синод признал «противной вере и нравственности»; ее тираж уничтожили. Лонгинов ответил стихами: запрещать не будет. 29 сентября 1872 года типографии Трубникова было позволено издание, на следующий год — переиздание. Но встретили книгу в штыки. В Англии скандал был вокруг «Происхождения видов», а «Происхождение человека» приняли спокойно. У нас наоборот. Почему? Ответ у Толстого:

Нигилистов, что ли, знамя

Видишь ты в его системе?

Но святая сила с нами!

Что меж Дарвином и теми?

От скотов нас Дарвин хочет

До людской возвесть средины —

Нигилисты же хлопочут,

Чтоб мы сделались скотины.

Начало 1860-х годов было временем прогресса: реформы Александра II, демократизация общественной жизни. Но за десять лет многое случилось: Нечаев, «Земля и воля»; после подавления Польского восстания А. Березовский покушался на царя в 1865-м, Д. Каракозов — в 1866-м; началось ужесточение внутренней политики, боялись «нигилистов»[31], к которым причисляли ученых, писателей (Льва Толстого в частности) и вообще всех, кто как-то выбивался из общей массы. Также пугала Франция: Луи Наполеон, революция, Парижская коммуна — сплошные нигилисты. В обожавшей Дарвина Германии отношение к нему в 1870-е годы ухудшилось из-за «нигилистов» Бебеля и Либкнехта; в 1877-м на Конгрессе немецких ученых Р. Вирхов назвал «дарвинизм» «опасной фантазией индивидуалистов». (Дарвин жаловался австрийскому консулу в Лондоне К. фон Шерцеру: «Что за дурацкая идея утвердилась в Германии о связи между социализмом и эволюцией через естественный отбор».) Англии же было нечего бояться: активность чартистов она пережила, второй войны с Наполеоном не случилось, иностранные революционеры, наводнившие Лондон, хозяев не беспокоили, и те никак не связывали их с наукой. Похоже, всплески неприязни к науке совпадают с периодами общественных страхов: боимся всего непонятного и нового.

Как сами «нигилисты» относились к Дарвину? Маркс на него «опирался»? Был его «последователем»? Общение их свелось к двум письмам: Маркс просил прочесть «Капитал», потом хотел посвятить его Дарвину, в обоих случаях получил отказ. Дарвин честно признался, что не осилит толстую книгу по теме, в которой не смыслит, а читать «с пятого на десятое» он не мог. Маркс, видимо, мог, так как вычитал в «Происхождении видов» престранные вещи. Энгельсу: «Это гоббсова bellum omnium contra omnes, и напоминает Гегеля в "Феноменологии", где гражданское общество предстает как "духовное животное царство", тогда как у Дарвина животное царство выступает как гражданское общество». (Дарвин писал не о «войне всех против всех», а об экологических связях, и «гражданскому обществу» «животное царство» нигде не уподоблял.) Ф. Лассалю: «Очень значительна работа Дарвина, она годится мне как естественнонаучная основа понимания исторической борьбы классов». (По Дарвину, соперничают представители одного вида, разные — сотрудничают, так что «вывести» из его работ классовую борьбу никак невозможно; пожалуй, ближе к истине были европейские социалисты конца XIX века, видевшие в «Происхождении видов» «буржуазный» принцип lasse faire: все должно идти естественным порядком.) «Защищая» Дарвина от Маркса, обычно говорят: нельзя распространять его идеи на общество. На самом деле относить открытые им закономерности к обществу можно и нужно — физики объяснили, что это закономерности всего, — но делать это следует корректно, не вычитывая противоположное написанному.

Главного Маркс у Дарвина не понял, а то, что понял, — отверг. Энгельсу: «Очень хорошая книга П. Тремо "Происхождение и видоизменение человека и других существ". При всех недостатках она представляет собой весьма значительный прогресс по сравнению с Дарвином… Тремо… доказывает, что тип негра есть результат дегенерации более высокого типа». (Забавно, что отмену рабства в США, единственное социальное явление, которое можно прямо связать с работами Дарвина, доказавшего, что негры и белые произошли от одного предка, ни Маркс, ни кто-либо еще никогда с его именем не связывал.) Француз Пьер Тремо на самом деле не был идиотом, он выдвигал блестящие идеи об экологии, но Маркс и его истолковал как хотел: так сообразительный, но некомпетентный человек, прочтя об энтропии, сделает вывод, что разбрасывание грязных носков есть физический закон, а посему собирать и стирать носки не надо.

Русские марксисты отвергли все дарвиновские открытия: дивергенцию, постепенность развития, естественный отбор. Плеханова параллели между его учителем и Дарвином оскорбили: «механистический материализм Дарвина» не имел ничего общего с «диалектическим материализмом Маркса». Что касается Ленина, он констатировал факт, что «Дарвин положил конец воззрению на виды животных и растений, как на ничем не связанные, случайные, "богом созданные" и неизменяемые, и впервые поставил биологию на вполне научную почву», и на сем потерял к нему интерес.

Не лучше поняли Дарвина «нигилисты» немарксистского толка. Чернышевский в 1880-х годах писал в «Русской мысли», что не видит связи между борьбой за существование и эволюцией, что Дарвин недооценил роль воспитания (Дарвин вообще о воспитании не писал), и повторил дурацкое утверждение, будто «Дарвин перенес в естествознание реакционную идею о "борьбе всех против всех"». Народник П. Л. Лавров отмечал, что борьба, конечно, бывает, но есть и сотрудничество, почему-то решив, что Дарвин сказал не то же самое. Иным понравилась мысль о «борьбе», хотя они ничего в ней не поняли. Писарев, 1864 год: «Только тот, кто отстоял свое тело от гастрономических покушений разнокалиберных врагов и кто сам поел достаточное количество других врагов… может оставить потомство». Его единомышленник В. Зайцев выступил с утверждениями о «низших расах», которые нельзя эмансипировать, что будто бы вытекает из «дарвинизма». Человек даже не задумался, откуда же, по Дарвину, взялись «высшие расы», с неба упали?

В Европе ученые критиковали естественный отбор, а гуманитарии спорили о том, «буржуазны» или «антибуржуазны» дарвиновские открытия; сами принципы борьбы за существование и отбора под сомнение не ставились. У нас же, как у «лириков», так и у «физиков», включая эволюционистов, спор велся именно вокруг «борьбы»: есть ли она? Европа приняла тезис о перенаселении, мы — нет (неудивительно: у них тесно, у нас простор); левые (Н. Г. Чернышевский, Г. В. Плеханов, П. Н. Ткачев, Н. К. Михайловский) критиковали Мальтуса как теоретика эксплуатации, правые (К. П. Победоносцев, Н. Н. Страхов, Н. Я. Данилевский, Л. Н. Толстой) считали его выразителем неправильного «западного склада ума». А раз Мальтус не прав и перенаселения нет, то нет и борьбы. Половина волчат и зайчат в помете не выживает? Ну, во-первых, мы люди городские и этого не знаем, а во-вторых, это результат нападения хищников или стечения обстоятельств, но не внутривидовой борьбы за существование, которую русские мыслители толковали как бой, завершающийся убийством (мысль для нас характерная: с оппозицией не соревнуются на выборах, ее уничтожают); впрочем, социолог В. В. Берви писал, что это на гнилом Западе борьба, а у нас соборность, общинность и любовь.

Это странное заблуждение разделяли даже ученые. Н. Д. Ножин в 1866 году возражал против «применения принципа борьбы за существование к вполне сходным друг с другом организмам»: у таких есть только сотрудничество. Бекетов в 1860-м доказывал, что борьбы внутри одного вида нет: «Так, если две охотничьи собаки вступили в бой с волком, то, с точки зрения дарвинистов, мы должны спросить себя: кто тут борется? Собаки ли с волком, или собаки между собой; ибо та из собак, которая сильнее и ловчее, останется в живых, задушив окончательно волка, а менее сильная и ловкая сама погибнет: значит — сильнейшая собака поборола слабейшую! С нашей же точки зрения мы скажем не колеблясь, что обе собаки борются с волком, находясь между собой в состязании». На самом деле «состязание» и есть борьба за существование, иного Дарвин никогда не говорил. Бекетов, однако, писал, что «состязание» — частный случай взаимопомощи. Что ж, давайте считать, что смерть щенка у голодной матери есть частный случай его сотрудничества с выжившим братом, а увольнение работника по сокращению штатов есть частный случай помощи ему. Звучит благородно.

Ругали Дарвина также за «беззаконие», тут нового по сравнению с европейской критикой не было. Главным критиком в 1870-х годах был его бывший пропагандист, публицист Н. Н. Страхов; став антизападником, он изменил отношение к Дарвину, «выразителю триумфа западного нигилизма», и опубликовал цикл статей в журнале «Заря»: согласился, что «изменчивость видов есть истина», но движет ею «способность к саморазвитию и самосозиданию». Публицист Н. Я. Данилевский назвал «дарвинизм» «философией случайностей», коему надо противопоставить развитие, направляемое «интеллектуальным началом». Страхов на время уступил Данилевскому роль борца с «дарвинизмом», но интереса к проблеме не потерял и обсуждал ее с Толстым, повторив, в частности, аргумент Дженкина; в 1882—1883 годах он издал работу «Дарвин» в сборнике «Борьба с Западом в нашей литературе». (И тут борьба—а говорите, ее нет…)

В борьбу внесли лепту и литераторы. У Лескова в романе «На ножах» «нигилисты», поддавшиеся влиянию Запада, толкуют эволюцию как «глотай других или тебя проглотят». Достоевский: «…все эти Милли, Дарвины и Штраусы преудивительно смотрят иногда на нравственные обязанности современного человека». Толстой: «Я увидел те рассуждения в катехизисах и научных книгах, распространяемых миллионами, в которых объясняется необходимость, законность убийства одних людей по воле других… В научных же сочинениях, начиная с Дарвина, ставящего закон борьбы за существование в основу прогресса жизни, это подразумевается… я увидел все явные и грубые обманы, которыми церковь и наука скрывают от людей злодеяния, совершаемые государством». У Толстого церковь и наука — враги христианства, но сам он был зачислен в таковые враги А. А. Тихомировым (ректор МГУ в 1899—1904 годах): «Дарвин и гр. Л. Толстой выступили против учения Христа».

Толстой, «Анна Каренина»: «Разум открыл борьбу за существование и закон, требующий душить всех, мешающих удовлетворению моих желаний. А любовь к ближнему не мог открыть разум, ибо это неразумно». Дарвин, «Происхождение человека»: «Человеке его благородными качествами, сочувствием, которое он распространяет и на самых отверженных, доброжелательством, которое он простирает не только на других людей, но и на последних из живых существ…» Почему великий писатель истолковал слова великого ученого с точностью до наоборот? Многие из нас, не исключая великих, по разным причинам (настрой «за» или «против» автора, его страны или «школы», увлеченность собственной идеей) читают в книге не то, что написано, а то, что хочется прочесть: удовлетворив (как нам кажется) свои ожидания, мы получаем дофаминовую награду…

Разъясняя ошибку людей, прочитавших у Дарвина противоположное сказанному, мы часто впадаем в ту же ошибку. «Защитники» Дарвина говорят, что не только нельзя применять его открытия к обществу, но и сам он этого не делал. Это не так, делал, и не только в «негритянском вопросе». Он говорил, что «цивилизованные» народы в войне побеждают «нецивилизованные», так Россия, защитившая Болгарию, победит Турцию, и это хорошо (за это он был обруган пангерманистом Марксом). Он также говорил, что цивилизованные и без войн вытесняют нецивилизованных, и это печально, но факт: так погибли многие народности, описанные в «Путешествии натуралиста», чуть не погибли индейцы США. Если мы думаем, что у нас малые народы не теснили, то это заблуждение. Они вымирали и вымирают, и для этого не обязательно идти на них военной силой, как было в XVIII веке с чукчами. П. Суляндзига, первый вице-президент Ассоциации коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока, о народе удэге: «Раньше было восемь этнических групп, четыре исчезли—у них вырубили тайгу». То же в благополучной Канаде. Можно сколько угодно говорить, что так нехорошо, но если ничего с этим не делать, то народы будут исчезать.

Еще Дарвин говорил, что хорошо бы здоровые телом и духом люди рожали больше, а больные и пьющие меньше, но принимать для этого меры нереально и морально неприемлемо. Иного мнения придерживались «социал-дарвинисты» (термин ввел историк Дж. Фишер в 1877 году): У. Рэтбоун, У. Бейджот, У Грег. (Дарвин о нем Гальтону: «…что-то лирическое, непонятное».) Сам Гальюн предлагал, чтобы государство решало, кому размножаться, Дарвин сказал, что это несерьезно. Тем не менее мы продолжаем слышать старый вздор о том, что «Дарвин придумал евгенику», и тому подобное.

Дарвин, оказывается, также придумал войны. Нет, отрицать факт, что войны бывали до него, конечно, трудновато. В. Эфроимсон: «Уничтожение Карфагена, Иерусалима, войны Рима с италиками… ослепление 30 000 болгар императором Василием Болгаробойцем… уничтожение коренного населения обеих Америк и Австралии, Тридцатилетняя война в Германии, в ходе которой население с 16 миллионов сократилось до 4». Но идея, пошедшая от американского публициста Р. Хофстадтера, что «Адольф Гитлер, впитавший в себя идеи Дарвина и пропагандировавший их, привел человечество к трагедии», популярна среди любителей «теории заговоров».

Споря с ними (бессмысленное занятие), обычно указывают, что Гитлер Дарвина не читал, а ссылался на X. Чемберлена (ссылавшегося на Ж. Гобино, автора концепции о том, что разные расы произошли от разных предков, разрушенной Дарвином) и Библию. Но дело-то не в том, что читал Гитлер, а в том, что он хотел прочесть. Его соратник фон Зеботтендорф заявлял, что нашел подтверждение расовых теорий в… опытах по расщеплению атома; авторы понятия «расовая гигиена» утверждали, что опираются на генетику. А Джон Рокфеллер умудрился, оправдывая монополизм, сослаться на Библию и Дарвина одновременно: «Рост крупного бизнеса — это выживание наиболее приспособленных… Это всего лишь работа закона природы и закона Божьего».

* * *

Многие русские ученые, не прибегавшие к риторике о проклятом Западе, тоже толковали борьбу за существование как прямой бой и отрицали, что она ведется между особями одного вида. Этнограф М. М. Ковалевский писал, что животные одного вида любезно уступают друг другу добычу. Зоолог К. Ф. Кесслер в 1880 году выступил с лекцией «О законе взаимопомощи»: помощь и дружба движут эволюцию. Развил его идеи П. П. Кропоткин, естествоиспытатель и социолог, в работе «Взаимная помощь среди животных и людей как двигатель прогресса» в 1902 году. (К противникам Дарвина его причисляют ошибочно: он атаковал Хаксли, в 1888-м выдвинувшего концепцию о «космическом и этическом» началах: без сознательного вмешательства со стороны культуры человечество не перейдет от животных инстинктов к более высоким. У Дарвина, наоборот, развитие морали — процесс естественный.)

О дарвиновских открытиях Кропоткин отзывался с восторгом и, один из немногих, понял принцип дивергенции и занятия ниш: «В великой борьбе за существование — за наиболее возможную полноту и интенсивность жизни при наименьшей ненужной растрате энергии — естественный подбор выискивает пути именно с целью избежать, насколько возможно, состязания». Он оспаривал лишь то, что «состязание» идет внутри вида, ссылаясь на наблюдения А. Н. Северцова, зоолога и теоретика-эволюциониста: хищные птицы едят добычу, не отталкивая друг друга. Борьбу оба все-таки понимали как драку, а не как соревнование (бессознательное) за то, кто больше оставит потомства. Для Кропоткина это имело и политический смысл: люди должны бороться с государством (другим видом), а друг другу помогать, и будет всем счастье. В 1932 году английский генетик Дж. Холдейн (коммунист) писал: «Если я использовал бы зоологию для преподнесения уроков морали, я должен был бы… объявить себя защитником точки зрения Кропоткина, что внутривидовая конкуренция всегда является злом, а взаимопомощь значительным фактором эволюции».

После смерти Дарвина биолог М. А. Мензбир сказал, что биология потеряла своего Ньютона, народник Михайловский — что дарвиновское открытие «оптимистично». Но Данилевский продолжил борьбу с покойным, издав в 1885—1889 годах книгу «Дарвинизм. Критическое исследование», где работы Дарвина назывались «кучей мусора» и «растлевающая западная наука» противопоставлялась «созидательной» русской; труды Менделеева, Мечникова, Лобачевского автор относил к «растлевающей» и сетовал, что науки у нас нет. Его поддержали Н. Страхов и В. Розанов, спорили с ними Тимирязев, Мечников, Фаминцын и философ Владимир Соловьев, восхищавшийся (в отличие от ученых) концепцией полового отбора: «Дарвин показал независимость эстетического мотива от утилитарных целей даже в животном царстве и чрез это впервые обосновал идеальную эстетику».

В 1880-х годах началось царствование Александра III, запуганное общество обрадовалось «сильной руке», вместо конституции страна получила «Положение о мерах к охранению государственной безопасности», в университетах запрещали многие предметы, включая антропологию. Журнал «Научное обозрение» в 1895 году хотел издать «Происхождение человека» — запретили. Потом маятник начал обратный ход: в 1896-м в издательстве Филиппова вышел перевод второго издания «Происхождения человека» и издания пошли ежегодно, в 1896-м в типографии Пороховщикова вышла дарвиновская «Автобиография», из которой, правда, были исключены фрагменты о религии. Собрание сочинений Дарвина выходило до революции четырежды.

Вектор научной критики Дарвина в 1890-х годах сменился, «борьбу» перестали оспаривать, зато взялись за отбор. А. Н. Бекетов и П. Ф. Лесгафт считали, что новые виды появляются под прямым влиянием среды, без отбора, как у Ламарка, к тому же клонился Тимирязев. Зоопсихолог В. А. Вагнер изложил занятную теорию, что из материнского инстинкта морали произойти не могло, ибо дети — враги матери и она ведет против них борьбу. А. С. Фаминцын предложил теорию симбиогенезиса: сложные организмы появились в результате соединения простых, его поддержал ботаник К. С. Мережковский. И тут грянула мутационная теория; ее русский родитель С. И. Коржинский, в отличие от де Фриза, противопоставил ее «дарвинизму»: мутациями движет непознаваемая «жизненная энергия». В ответ Тимирязев развернул борьбу с «мутационистами», а тем временем Мечников стал «дарвинистом» и свое главное открытие, фагоцитоз, назвал проявлением естественного отбора; он «мутационистов» приветствовал. М. А. Мензбир, Н. А. Северцов, В. И. Талиев, А. С. Серебровский, В. М. Шимкевич тоже считали, что Дарвин и генетика дополняют друг друга: наша ранняя генетика смотрела на вещи шире, чем европейская. Ботаник Р. Р. Регель в общих чертах изложил то, что потом назвали СТЭ; ботаник О. В. Баранцкий сказал, что открытые Дарвином законы занимают то же место в биологии, что аксиомы в математике: «Современная критика направлена не на эволюцию, а на различные неверные истолкования ее механизмов».

В начале XX века зашаталась империя, маятник вновь качнулся в сторону страха и «закручивания гаек», хлынула новая волна идеологической критики Дарвина. Богослов С. С. Глаголев заявил, что де Фриз и Мендель «опровергли дарвинизм», Тихомиров писал: «После временного ослепления биология возвращается к представлению о человеческой природе как стремлению достичь идеала». Биологи в тот период о Дарвине особо не спорили, им было некогда. И после революции мощная, блистательная русская наука не погибла; по большому счету, для биологов ничего не изменилось. Ю. А. Филипченко, с 1913 года читавший генетику в Санкт-Петербургском университете, в 1919-м основал кафедру генетики, в 1921-м — Бюро по евгенике, в 1930-м реорганизованное в Лабораторию генетики АН СССР, потом в Институт генетики. Вавилов продолжал начатые до революции эксперименты. Директор Института экспериментальной биологии Н. К. Кольцов, в 1920-м приговоренный к расстрелу по делу «Тактического центра», был освобожден и в 1927-м выдвинул гипотезу, что хромосома с генами — это самокопирующаяся молекула; С. С. Четвериков в 1926-м основал популяционную генетику, И. А. Рапопорт начал исследования химического мутагенеза, А. С. Серебровский и Н. П. Дубинин открыли, что гены мутируют независимо друг от друга, Дубинин предложил гипотезу генного дрейфа.

Никто не требовал, чтобы советские ученые соглашались или не соглашались с Дарвином. Северцов и Шмальгаузен пытались его разграфить и упорядочить: отбор бывает стабилизирующий и творческий, борьба активная и пассивная и так далее. Филипченко отрицал естественный отбор. Против «отжившего дарвинизма» выступал энтомолог А. А. Любищев: «…построение системы из философии Дарвина оказалось иллюзией, надо строить систему, отрешившись от эволюционного подхода» (он повторил мысль раннего Хаксли: вид — это развитие «идеи вида»). Классик русского антидарвинизма Берг отрицал отбор и борьбу: «Присутствие и развитие на Земле организмов связано с идеей Добра. Все живое представляет собой ценность; заключается она в идее Добра, которую призвано осуществлять все живое». Из воспоминаний его дочери Р. Л. Берг: «…[отец] говорил, что теория Дарвина вредна для человечества, так как в применении к человеку санкционирует борьбу как фактор прогресса… Я говорила, что… борьбу за существование Дарвин понимал не в буквальном смысле, а как соревнование. Соревноваться можно и по взаимопомощи, что виды и делают. Выживают те, где взаимопомощь, включая заботу о потомстве, наиболее совершенна. Взаимопомощь — это средство победить в борьбе. Такого Лев Семенович и слышать не хотел и сердился».

В конце 1920-х и начале 1930-х годов наша наука славилась по всему миру, русские ученые участвовали в международных программах, Тимофеев-Ресовский в 1925-м был командирован в Берлин, Добржанский в 1927-м в США, американец Г. Мёллер работал в СССР, издавались переводы иностранных генетиков, в том числе Моргана, бывшего членом-корреспондентом РАН и почетным членом АН СССР. Потом пришел тотальный страх, а с ним — долгая ночь русской науки. (Почему страх убивает разум, объяснил Дарвин: «Боль или любое другое страдание, если они длятся долго, вызывают подавленность и понижают способность к деятельности».) Дарвина ликвидировали. Как?! Его же всем вбивали в головы! Вбивать-то вбивали. Но не его.

Пшеница, рожь, ячмень бывают яровые и озимые. Это не способы сева, а разновидности, отличающиеся генетически. Яровые сеют весной, жнут осенью. Озимые сеют осенью, до зимы они прорастают, весной созревают раньше яровых. Они дают лучший урожай, но в холода гибнут. В 1925 году на Ганджинской опытной станции Т. Д. Лысенко начал опыты, предположив, что если сеять озимые ранней весной, то они созреют к осени, как яровые. Для этого нужно закалять семена, выдерживая их в холоде. Он назвал манипуляции с семенами «яровизацией» и в 1928 году попытался вывести формулу, по которой можно определить количество дней, необходимых для обработки. А. Л. Шатский подверг формулу Лысенко насмешкам. Возможно, с этого момента тот и озлобился.

Лысенко продолжал опыты в 1929 году на Украине: весной крестьяне закапывали мешки с проросшими зернами пшеницы в сугробы, через несколько дней сеяли. Летом в прессе писали, что вся озимая пшеница, посеянная весной, заколосилась. Лысенко отчитался на Всесоюзном съезде по генетике, селекции, семеноводству и животноводству; Наркомзем УССР внедрил «яровизацию», Лысенко предложили возглавить отдел физиологии в Одесском селекционно-генетическом институте, Вавилов его поддержал. С 1930 по 1936 год Лысенко публиковал множество статей о «яровизации» всего.

То, что семена перед посевом можно обрабатывать, было известно еще в XIX веке в США; в начале XX века подобные опыты проводил немец Г. Гасснер, на которого Лысенко ссылался, а Н. А. Максимов из Всесоюзного института растениеводства в 1930-м получил за них Ленинскую премию. При обработке в семенах происходят сложные, до сих пор толком не изученные процессы, связанные с действием гормонов. Некоторые способы обработки, замачивание, например, — помогают. Так что гипотеза о «закаливании» семян холодом имела право на существование. Но она не подтвердилась. Одни семена у Лысенко прорастали быстро, другие медленно, третьи никак. Проверить, лучше ли они в целом растут, чем нормальные озимые, было невозможно: Лысенко не делал контрольных делянок. (Иностранные ученые, повторившие его опыты, нашли, что стало хуже: простуженные семена болели.) Массовые мероприятия по «яровизации» закончились провалом. Лысенко объяснил это неточностями выполнения его инструкций. Ему поверили. Его деятельность была объявлена «переворотом в зерновом хозяйстве». Не защитив диссертации, он в 1934-м стал академиком Украинской академии наук. В 1935-м он и И. И. Презент (завкафедрой диалектики природы и эволюционного учения ЛГУ) в журнале «Яровизация» провозгласили «новую концепцию наследственности».

Лысенко выступил против генетики («менделизма-морганизма»): бред, коему должно противопоставить «мичуринскую генетику». И. В. Мичурин к этому отношения не имел. Он принял генетику и писал, что опыты, поставленные им для опровержения законов Менделя, подтвердили их. Но это никого не интересовало: Мичурин умер. Дарвин тоже умер (а хоть бы и не умер, Англия далеко), и с ним можно было делать что угодно. Лысенко и Презент окончательно оформили свою теорию к 1943 году, выпустив книгу «О наследственности и ее изменчивости».

Говорят, что Лысенко исказил открытия Дарвина. Это не так. Он их не «исказил», а последовательно, по всем пунктам, отрицал. Г. Грузман: «Лысенко, возгласив в качестве лозунга "наука — враг случайностей", должен непременно ликвидировать дарвинизм в целом, какой в объеме лысенковского мнения имеет себя неклассическим научным воззрением, утверждавшим значение случайных зависимостей для природных процессов; если мнение Лысенко и имеет какое-либо отношение к дарвинизму, то только как его антипод, своего рода антидарвинизм. Тем не менее все выпады против своих оппонентов Лысенко и его сподвижники ведут от имени Дарвина, все аргументы мнения Лысенко освящены дарвинизмом и даются со ссылками на великого ученого, и даже более того: все, сотворенное во мнении Лысенко, названо "советским творческим дарвинизмом"».

По Дарвину, новые виды получаются потому, что происходят случайные мутации, которые потом регулирует отбор. Лысенко, как и Берг, писал, что организмы меняются «целесообразно». Дарвин все строил на наследственности — Лысенко ее отрицал. «В какой степени в новом поколении строится сызнова тело организма, в такой же степени, естественно, сызнова получаются все свойства, в том числе и наследственность, то есть в такой же степени в новом поколении сызнова получается и природа организма». (Стиль Лысенко — Презента весьма своеобразен: «Живые тела обладают жизненностью», оплодотворение «создает противоречивость», которая «создает жизненность».) Разумеется, отрицал он и существование частиц — носителей наследственности. (Из комментария к переписке Дарвина издания 1950 года о пангенезисе: «…гипотеза Дарвина носит выраженный механистический характер, который сказывается в придумывании каких-то специальных частиц, геммул».) Изменения, которые происходят в живых организмах, Лысенко объяснял «свойством живого тела требовать определенных условий… и определенно реагировать на условия». «Внешние условия, будучи включены, ассимилированы живым телом, становятся уже не внешними условиями, а внутренними, то есть они становятся частицами живого тела и для своего роста и развития уже требуют той пищи, тех условий среды, какими в прошлом сами были». Изменили условия, организм «расшатался», «потребовал условий», ему их дали, он их «ассимилировал», после чего превратился в «новую природу», как озимая пшеница в яровую.

От борьбы за существование Лысенко отмахнулся: «Внутривидовой конкуренции нет в природе. Существует лишь конкуренция между видами: зайца ест волк, но заяц зайца не ест, он ест траву». То, что всходят не все посаженные семена, Лысенко объяснял не конкуренцией, а «самоизреживанием»: «…густые всходы данного вида своей массой противостоят в борьбе с другими видами и в то же время так регулируют свою численность, что не мешают друг другу». Но и не помогают. Г. В. Платонов, «Мировоззрение К. А. Тимирязева», 1952 год: «Т. Д. Лысенко… нашел, что особи одного вида представляют не атомизированные части его, а составляют как бы органы единого целого, между которыми не может быть ни борьбы, ни взаимопомощи, как не может быть борьбы и взаимопомощи между органами здорового организма… Эти огромной теоретической и практической важности выводы были сделаны Т. Д. Лысенко в ходе решительной и непримиримой борьбы против проводников буржуазного влияния — академика Шмальгаузена и его школки, пытавшихся догматизировать и усилить ошибки Дарвина утверждением, что внутривидовая борьба составляет краеугольный камень дарвинизма». (Дарвин — Дж. Роменсу, 16 апреля 1881 года: «…происходит борьба внутри организма между органическими молекулами, клетками и органами». Примечание к этому письму в издании 1950 года: «…идеи Дарвина ошибочны… организм это тело, снабженное органами; исторический процесс пригнал друг к другу эти органы».)

Главный труд Дарвина называется «Происхождение видов путем естественного отбора». Лысенко отрицал и происхождение видов, и естественный отбор. Виды неизменны, это «качественно особые органические формы… к образованию новой формы не приводит накопление количественных отличий, коими различаются разновидности». Откуда же берутся новые виды? Возникают «под воздействием изменившихся условий и выживания целесообразно изменившихся в новых условиях». Нет никакой дивергенции, общего предка у всего живого никогда не было, виды не расходятся как ветки от ствола, а просто превращаются один в другой: свинья в корову, пшеница в рожь («Отрицать, что пшеница в соответствующих условиях порождает отдельные зерна ржи, которые потом вырастают и вытесняют пшеницу, это значит отворачиваться от жизни, от практики»); для этого их надо «расшатать» и «воспитать», как делал профессор Выбегалло[32], выводивший путем «воспитания» червяка, самонадевающегося на крючок.

Итак, Лысенко отклонил естественный отбор, дивергенцию, общего предка, наследственность и борьбу за существование, оставив у Дарвина… а ничего не оставив, кроме наивной ошибки — веры в телегонию, каковая «не укладывалась в рамки вейсманистско-морганистских представлений, поэтому вейсманисты опорочивали факты телегонии, бесспорность которой установлена». В чем тогда заслуга Дарвина, если он, кроме телегонии, все писал неправильно? А черт его знает: «поставил биологию на научную основу» да и все. А мы спустим ее обратно в Средневековье. Долой материю, какие-то там частицы, всем правят «требования» и «внутренние силы»; круг замкнулся, советская критика Дарвина совпала с религиозной, как всегда смыкаются крайне левое и крайне правое; при этом материальные частицы назывались «идеалистическими», а «внутренние силы» — «материалистическими».

Зачем Лысенко назвал свои идеи «дарвинизмом»? Удобно прикрыться чьим-то именем. Писателей-новаторов били Пушкиным, композиторов — Чайковским, художников — Репиным. Почему его фантазии пришлись ко двору? Во-первых, он обещал быстро вырастить громадные урожаи. Во-вторых, подтверждал «принципы диалектического и исторического материализма». В едином «организме, снабженном органами», то бишь СССР, борьбы нет (если кого-то съели, то это он осуществил «самоизреживание»), борьба ведется с другими видами, то есть с капиталистическими странами…

Вопреки собственной теории Лысенко повел борьбу именно с представителями своего вида, а поскольку он по русской традиции понимал борьбу как бой на уничтожение, то и методы выбрал соответствующие. В феврале 1935 года на II съезде колхозников-ударников он заговорил о «вредителях» в науке и получил поддержку Сталина. Вавилов, критиковавший своего протеже в 1931-м за стремление внедрять предложения без проверки, теперь был смещен с поста президента ВАСХНИЛ. В 1936-м на IV сессии ВАСХНИЛ растениеводы раскритиковали Лысенко; после этого дискуссии в биологии стали вестись исключительно на идеологическом языке. В 1938-м Лысенко стал президентом ВАСХНИЛ, в 1940-м — директором Института общей генетики АН.

В 1937-м был закрыт Медико-генетический институт, его директор Левит расстрелян. Вавилов арестован в 1940-м, умер в 1943-м. Расстреляны президенты ВАСХНИЛ Г. К. Мейстер и А. И. Муралов, директор Института микробиологии Г. А. Надсон. Кольцов уволен в 1937-м (его Институт экспериментальной биологии закрыт), умер в 1940 году. Репрессированы А. В. Чаянов, Н. Д. Кондратьев, Н. М. Тулайков, Л. И. Говоров, И. И. Агол, Г. А. Левитский, Г. Д. Карпеченко, М. Л. Левин, В. В. Таланов и десятки других. Уничтожив тяжеловесов, в 1940-х годах Лысенко остался один. Когда-то его обидели математики, теперь сторонников математических методов в биологии разогнали, методы запретили. Он потребовал изъять из биологии «менделизм-морганизм» — уничтожались целые кафедры. Спасся ли хоть кто-то? Серебровский, завкафедрой генетики биофака МГУ, держался, но его учеников отстреливали по одному. Четверикова травили еще с 1929-го (был сослан в Свердловск и работал консультантом при зоопарке — повезло). Его ученик Добржанский отказался вернуться из США, Тимофеев-Ресовский — из Германии; первый преуспел, второго посадили за «измену родине». Страшнее всего то, что ученые, нарушив законы природы, вместо состязания занялись «самоизреживанием»: в 1939-м академики А. Н. Бах и Б. А. Келлер и шесть молодых сотрудников Вавилова заявили, что «лжеученые» Кольцов и Берг не могут быть избраны в АН. (Однако Берг и другие советские антидарвинисты репрессиям не подверглись; они были достойнейшими людьми, но показательно, что их Лысенко врагами не считал.)

Англичанин Генри Дейл, президент Королевского общества, говорил Джулиану Хаксли, что известие о гибели Вавилова дошло до общества только в 1945 году. Все мольбы сообщить о месте его захоронения остались без ответа; в знак протеста Дейл сложил с себя звание почетного академика АН СССР. Из его письма С. И. Вавилову, физику: «Н. И. Вавилов был заменен Т. Д. Лысенко, проповедником доктрины эволюции, которая по сути дела отрицает все успехи, достигнутые в этой области… Хотя труды Дарвина все еще формально признаются в Советском Союзе, его открытие будет теперь отвергаться».

Русская наука захлебывалась кровью, но генетика не умерла. Оставалась кафедра А. С. Серебровского в МГУ. Был еще Н. П. Дубинин, серьезный ученый, не самый порядочный человек, в демагогии не уступавший Лысенко: в 1932-м он занял пост уволенного Четверикова (завотделом генетики Института экспериментальной биологии); пылко говорил о диалектическом материализме, на IV сессии ВАСХНИЛ выступил на стороне генетиков, но и с Лысенко старался не ссориться; в 1937-м принял участие в травле Кольцова, в 1939-м вновь защищал генетиков в журнале «Под знаменем марксизма».

С 1943 года генетика начала оживать: стало ясно, что ее можно использовать, выводя урожайные сорта растений. После войны осмелевшие генетики попытались биться за себя и за Дарвина. В 1946-м в журнале «Селекция и семеноводство» лауреат Сталинской премии селекционер П. М. Жуковский опубликовал статью «Дарвинизм в кривом зеркале», не оставив камня на камне от «самоизреживания» и «расшатывания». В 1947-м в МГУ прошли дискуссии по «основам дарвинизма», 40 докладчиков выступили против Лысенко. В феврале 1948-го на конференции по «проблемам дарвинизма» Шмальгаузен и еще несколько академиков назвали «творческий дарвинизм» Лысенко «фантазиями». С биологами встретился завсектором науки ЦК ВКП(б) Ю. А. Жданов, сказал, что люди жалуются на Лысенко в ЦК, и в апреле сам выступил против него. В ответ тот написал жалобу Сталину и старшему Жданову, после чего в июле отменили выборы академиков ВАСХНИЛ и вакантные места заполнили путем назначения по списку Лысенко.

В августе на сессии ВАСХНИЛ Лысенко пошел в наступление на Шмальгаузена, Дубинина, И. А. Рапопорта, А. Р. Жебраку. Никчемные людишки: изучают каких-то паршивых дрозофил, вместо того чтобы увеличивать яйценоскость кур. Генетика была объявлена лженаукой. Сам же Лысенко пообещал вывести «ветвистую пшеницу». (Свою теорию он несколько изменил, признав, что материальные частицы существуют: пшеница в рожь превращается путем «появления в теле пшеничного организма крупинок ржаного».) Биология подверглась полному разгрому, не уберегся даже Дубинин, пришлось прятаться в Институте леса Академии наук. Закрыли несколько сот кафедр генетики, включая кафедру Серебровского (и тот умер). Четвериков скрывался в Горьковском университете на кафедре экологии — уволили. Эфроимсон, благородный, отчаянный, уже отсидевший в 1930-х по делу Вольного философского общества, отправил в ЦК исследование преступной деятельности Лысенко. В мае 1949 года его взяли. Никто не вступился, а Дубинин заявил, что Эфроимсон «выступил с ошибочными взглядами о якобы генетической обусловленности духовных и социальных черт личности».

Все учебники уничтожили, издали новые, лысенковские. Уничтожалась не только генетика. О. Б. Лепешинская, придумавшая учение о «живом веществе» в духе XVIII века, уничтожила основы биологии, К. М. Быков, назвавший себя последователем Павлова, — физиологию, Г. М. Бошьян — микробиологию. Кибернетика стала «буржуазной лженаукой». Почитайте мемуары химиков, психологов, математиков — везде находился свой Лысенко, и везде наука объявлялась «идеализмом», а средневековые фантазии — «материализмом». А Лысенко, не сумев вывести «ветвистую пшеницу», занялся новым проектом: предложил сажать в степи лес, чтобы почва не выветривалась. Деревья там не росли, но если их воспитать, вырастут как миленькие. Посадили их тесно: если что, займутся самоизреживанием. Деревья самоизредились так, что на площади в 117 900 гектаров ни одно не выросло. Лысенко не пострадал, но Презента в 1951-м выгнали со всех постов и исключили из партии.

В 1952 году «Ботанический журнал» напечатал статью Н. В. Турбина, бывшего сторонника Лысенко, направленную против учителя, а после смерти Сталина продолжил сеансы разоблачения черной магии. А. А. Рухкьян доказал, что превращение граба в лещину, о котором писал Лысенко, было фокусом: ветка лещины, якобы выросшая на грабе, была туда привита; нашли и человека, который подлог осуществил. Комиссия Латвийской АН изучила якобы выросшую из сосны ель и нашла, что это тоже подлог. В 1955 году 297 ученых, включая Дубинина, подписали письмо в ЦК с призывом «покончить с лысенковщиной»: «Лысенко фактически отбросил ее [дарвиновскую концепцию], не дав ничего взамен». Но Хрущев поддержал Лысенко (если кукуруза может превратиться в картошку, то, может, и однокомнатная квартира превратится в трехкомнатную?). Он спас нескольких ученых, в том числе Эфроимсона и Тимофеева-Ресовского, но и Презента в науку вернул. Эфроимсон тут же написал генпрокурору, предлагая судить Лысенко за вредительство. Ему не вняли, но и самого не посадили. И ничего не изменилось: в 1950-е годы на страну была одна кафедра генетики — М. Е. Лобашева в ЛГУ. Остальные вузы готовили лысенковцев.

В середине 1950-х годов биология получила помощь от могущественной сестры: физики были недовольны тем, что в СССР не изучают действие радиации на наследственность. Америка нас обгонит, говорили они, и Хрущев внял: в 1957-м Дубинин на базе Сибирского отделения АН открыл Институт цитологии и генетики и организовал генетическую лабораторию в Москве. Любищев в письме Хрущеву подытожил ущерб, нанесенный Лысенко сельскому хозяйству, тот не отреагировал. Сам Лысенко кляузничал на Дубинина, и его сняли (но он продолжил исследования в Москве).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.