В ожидании чуда

В ожидании чуда

Помните анекдот?

Штирлиц, стараясь прийти в себя после беседы с Мюллером, залпом выпил поллитра московской водки и выпал с балкона, но чудом удержался за решетку. Чудо потом распухло и долго болело.

У каждого свое чудо. Кому что дано.

И у каждого чудо порой ведет себя неадекватно. А потом долго болит.

В моем случае чудом был мой муж.

Такие чудеса творил… Хичкок бы позавидовал сценариям нашей повседневной жизни. Точно говорю, не преувеличивая.

Был мой Артемий Октябревич военным врачом. И на пять лет послали его с нами впридачу в Чехословакию. Так тогда называлась страна, которой нынче нет на карте. Как и нашей родины — Советского Союза… Стерли. А воспоминания не стираются никак. Ну, пусть живут.

Поселились мы в чешском доме (не в военном городке, а прямо в гуще местной жизни). Это было хорошо: я быстро заговорила на чешском, быстро вникла в добрый уклад жизни замечательного народа. Но о помощи какой-либо я попросить бы никого из соседей не решилась — нам нельзя. Мы в несколько ложном положении… Представители сверхдержавы… То ли друзья, то ли враги, то ли оккупанты, то ли защитники.

Надо сказать, нас никто не обижал. Наоборот. Детей очень любили (их пока было двое на описываемый момент), приносили нам целые подносы с бухтичками (это некое подобие наших пирожных, скажем так).

И вот эпизод. Далекий год… Незабываемый… Брежнев уже умер. Андропов еще жив. Земля исправно вращается вокруг солнца. Приближается Новый год. Мы с ребятками нарядили елку, убрали квартиру. Я жду третьего ребеночка. Семь месяцев беременности. Хочу встретить Новый год в теплом домашнем кругу, загадать желание, чтоб родился мальчик. Что еще? Других желаний не было. Вернее, было одно — заветное, но оно все равно не исполнилось бы. Это я к тому времени уже твердо знала.

Муж с утра был на службе, больных осматривал. Потом обещал помочь накрыть стол — 31 декабря все-таки. Но в четыре часа вдруг спохватился: надо срочно на службу, у него тяжелый больной.

Охохонюшки… Про тяжелого больного речь заходила всегда не зря и не вовремя. Этот тяжелый больной — вечный и не приходящий в себя долгие годы — и был моим крестом тяжким. «Тяжелый больной» на языке мужа значило: «Мне скучно среди этой суеты. Мне надо выпить».

Но! тут удивительный парадокс моего личного восприятия — я каждый раз почему-то верила, что именно сейчас муж говорит чистую правду. И больной нуждается в срочной помощи. Может, желание срочно надраться и потерять человеческий облик превращало мужа в гипнотизера? Или, что вероятнее всего, я была круглой дурой… У нас в семье не пили, и программа отношений с пьющим членом семьи заложена в меня не была детским моим воспитанием.

В общем, как тысячи раз до этого, отправился Артемий к «тяжелому больному». Клятвенно пообещал вернуться через час.

Мы накрыли на стол. Я ухитрилась незаметно засунуть подарочки под елку. Время, так сказать, неумолимо продолжало свой резвый бег.

Часа через три до меня, естественно, дошло, что проклятый больной — все тот же… Верный спутник нашей семейной жизни. Поэтому ждать, когда Штирлиц со своим распухшим чудом явится, смысла не имело. На душе скребли кошки.

Знаете, беременным женщинам бывает нужно… Что им только не бывает нужно… Например, вместе с мужем встретить Новый год… Но я не имела права расслабляться и съезжать в негатив.

Дети заметили подарки. Радость, удивление, счастье…

По чешскому ТВ идут программы — одна смешнее другой (чувство юмора у народа уникальное).

Все хорошо.

Но подспудно я все же жду своего чуда. Где он? Что с ним? Уже одиннадцать… Через час Новый год. А наш, московский Новый год уже час как наступил. Мы как раз с детками его отметили. Выпили лимонад, желания загадали…

— А теперь — спать! Спать, мои солнышки…

— С Новым годом, мамочка!

— С Новым годом, деточки мои…

Детки быстро улеглись.

Я одна. Нет. Мы с моим ребеночком, которому предстоит появиться на свет ровно через два месяца, в феврале…

Мне хочется плакать, но нельзя. Я говорю себе: «Ничего. Нельзя. Новый год… Как встретишь, так и проведешь… Надо радоваться… Надо загадывать желание… Пусть будет мальчик…»

Заветное — чтоб муж перестал врать и пить — я уже давно не загадываю… Понимаю, что не сбудется никогда…

В без четверти двенадцать слышу возню у входной двери. Открываю.

Вижу — чудо. Распухло до неузнаваемости. Себя не помнит и не понимает. Еле стоит. Мне страшно, что он всей мощью своих 120 кг упадет на мой живот… Как он шел по городу? Шинель военная распахнута, галстука нет… Шапки тоже…

Делаю шаг назад. Чудо вваливается в свой мирный дом, падает у входа. Все — запас его самоконтроля закончился. Я захлопываю дверь. Снизу, со стороны пола, доносится грозное:

— Откуда такая жестокость! У меня больной тяжелый, а ты… А ты… Все всё понимают… А ты — жестокая…

Эта тема почему-то всегда звучит, когда чудо возвращается после затянувшегося осмотра тяжелого больного.

Встать он не может. И это хорошо. Потому что когда может встать, обязательно раскрутит скандал, разбудит детей. А тут — просто поорал и заснул.

А до Нового года — всего ничего осталось…

Каких-то две-три минуты… Скорее лимонад налить в бокал! И не вздумать плакать. Детка в животе испугается. И — надо улыбаться… Ведь как Новый год встретишь, так и пойдет…

У меня все хорошо, Дедушка Мороз!

Слышишь? У меня все хорошо! Очень! Мне тепло! Тепло! На храп из коридора не обращай внимания. Все равно — муж же дома. И мне не надо волноваться о нем… Жив, здоров… Пожалуйста — пусть детки будут здоровы. И пусть родится мальчик. Мальчик!

— Бум… бум… …

— Главное еще, Дед Мороз, пожалуйста, умоляю, сделай так, чтобы соседи не пришли поздравлять… Хотя вряд ли… Они понимают… Живот… Мне раньше надо спать лечь. Но на всякий случай — пусть не приходят. Пожалуйста! А то тут у входа лежит честь советского офицера… Нельзя ее ронять…Она сама упала. Случайно. Не удержалась… Но встанет! Встанет завтра!

Дед Мороз все исполнил в лучшем виде. Первого января пошла гулять с детками… На пустыре чешские мальчишки играли в футбол с советской офицерской шапкой. В груди кольнуло. Честь советского офицера подвергалась частичному поруганию…

— Дед Мороз… Еще одна просьба! Пусть никто не узнает, чья это шапка… Пусть ребята ее запинают так, чтобы она превратилась поскорее в кусок рухляди… Стыдно, Дед Мороз!

И кто после этого скажет, что я невезучая? И что Деда Мороза не существует? Через пару дней шапку вовсе было не узнать… Спокойно идешь себе мимо пустыря и даже в ус не дуешь…

Когда-то замечательный чешский писатель Карел Чапек (кстати, ему мы обязаны словом РОБОТ — это попутно) сказал о захвате своей родины фашистской Германией:

«Все не так плохо: Нас не продавали — нас выдали даром».

И действительно — как метко сказано!

Но не про нас…

Потому как мы сами себя сдали… Как ту шапку… По пьяни.

Но как же удобно, лежа на полу в собственной блевотине, обвинять всех кругом! Виноватые всегда найдутся… Вот — жена с пузом… Спящие дети… Их удобнее всего сдать… Даром…