Глава 17 «Старые буяны в ожидании чуда»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 17

«Старые буяны в ожидании чуда»

Мику не удалось стать крупной кинозвездой, которая мелькнула в «Представлении», но не от недостатка стараний. И старалась в основном его давняя английская агентесса Мэгги Эбботт.

Эбботт познакомилась с ним в Лондоне в середине шестидесятых и работала на киноагентов «Стоунз», «Криэйтив менеджмент ассошиэйтс», с Сэнди Либерсоном, продюсером «Представления». Миков кинодебют в роли искусителя и отшельника Тёрнера ее потряс, но «Неда Келли» она сочла неудачным продолжением и тщетно пыталась Мика отговорить. В результате он доверял ее мнению и выказывал ей профессиональную верность, какой удостаивались немногие. В 1970-х Мэгги Эбботт принесет ему около двадцати пяти кинопроектов — роли, которые требовали от него разных умений и давали возможность работать с режиссерами калибра Джона Бурмена, Стивена Спилберга и Франко Дзеффирелли; еще несколько предложений поступили от других людей, в том числе из круга Энди Уорхола.

Мик часто заинтересовывался, временами воодушевлялся, изредка что-то даже обещал. И однако, нерешительность, мешавший съемкам гастрольно-студийный график или же — чаще всего — малодушие в последнюю минуту не дали осуществиться ни одному из этих проектов.

По большей части они были предсказуемо связаны с музыкой. В 1973 году, когда впервые зашла речь о съемках рок-оперы The Who «Томми», Мика подумывали пригласить на заглавную роль, затем позвали сыграть Кислотную Королеву. Он решил, что не хочет сниматься «в кино The Who» — они-то ведь затмили его в его собственном «Рок-н-ролльном цирке „Роллинг Стоунз“», — и роль получила Тина Тёрнер. Примерно тогда же ему предложили сняться в байопике о его блюзовом герое Роберте Джонсоне, который умер в двадцать семь лет, якобы успев заключить пакт с дьяволом; этот проект не добрался даже до уговора с агентом. Чуть лучше дела пошли с «Во всем виновата ночь», историей рок-звезды, которая сближается со своим давно не виденным сыном; этот фильм Мэгги Эбботт планировала сопродюсировать. Мик сначала заинтересовался, особенно когда продюсер Джин Тафт предложил ему авторство «оригинального сюжета» в титрах, если Мик предоставит материал из собственного звездного опыта. Однако затем передумал, сообразив, что история неприятно намекает на него и его дочь Кэрис. Когда в 1984 году фильм все-таки вышел, «Майкл Филип Джаггер» по-прежнему значился автором сюжета.

Был и другой источник многочисленных предложений, набиравший обороты в кинематографе семидесятых, — фантастика и фэнтези. Мик мог бы сыграть с Шоном Коннери и Шарлоттой Рэмплинг в «Зардозе» (1974) Джона Бурмена — фильме об апокалиптическом мире будущего, где правит культ под названием Уничтожители, чей недооруэлловский бог проповедует несколько антиджаггеровскую доктрину: «Пенис — зло. Оружие — добро». Он мог бы играть с Малькольмом Макдауэллом в «Эпохе за эпохой» Николаса Майера, где викторианский визионер Г. Дж. Уэллс на машине времени гонится за серийным убийцей Джеком-потрошителем до самого двадцатого столетия. (Роль, которую Мэгги Эбботт прочила Мику, в итоге получил Дэвид Уорнер.) Он мог бы сыграть главную роль в экранизации «Чужака в чужой стране» Хайнлайна о юноше, который вырос среди марсиан и теперь приспосабливается к жизни на Земле; или в «Калки» по роману Гора Видала 1978 года, о вожде наркоманского религиозного культа, который стремится к мировому господству. Мик несколько раз встречался с предполагаемым режиссером Хэлом Эшби в Малибу, даже съездил в Индию присмотреть места для съемок, но затем проект увял. Пожалуй, крупнейшей упущенной удачей был «Человек, который упал на Землю» (1976), поставленный сорежиссером «Представления» Николасом Роугом. Когда Эбботт предложила Роугу Мика на роль гостя-инопланетянина, Роуг возразил, что Мик «слишком силен», а тут требуется кто-нибудь хрупкий и не от мира сего. В общем, роль досталась Дэвиду Боуи.

Мик нередко говорил, что хочет сыграть персонажа, совсем на него не похожего и с его миром не связанного, — и это тоже давало массу соблазнительных возможностей. Он мог бы сыграть в очередном римейке любимой голливудской притчи «Рождение звезды» — киноидола, которого (интересный поворот его реальной жизни) затмевает более талантливая супруга. Мог бы сыграть с Шарлоттой Рэмплинг в «Я никогда не обещала вам розового сада», экранизации романа Джоанн Гринберг о девушке-шизофреничке и ангеле-демоне, обитающем у нее в голове. Он почти попал в «На звезды не похожи» по роману Энтони Бёрджесса, автора «Заводного апельсина», где мог бы сыграть молодого Уильяма Шекспира. Переговоры дошли до письменной декларации о намерениях от «Уорнер бразерс» (несмотря на прискорбную историю с «Представлением»), но тут Мик сделал ноги. Ненадолго он соблазнился «Модернистами», историей о писателях в Париже 1920-х, и «Скрытыми пасами», о дружбе молодого инвалида и бармена-бейсболиста, — в итоге фильм вышел в 1980 году с Джоном Сэвиджем и Дэвидом Морзом в главных ролях. Он отказался от роли Рустера в «Энни», а ему отказали в ролях Моцарта в «Амадее» и доктора Франк-н-Фуртера в «Шоу ужасов Роки Хоррора».

Мэгги Эбботт в 1975 году переехала из Лондона в Лос-Анджелес, работала сначала в «Агентстве Пола Конера», затем на независимого продюсера Дэна Мельника, затем вместе с Мельником в «Коламбия пикчерз» и, наконец, сама стала продюсером; все это время Мик оставался ее клиентом. Она быстро догадалась, что немолодые голливудские шишки ничего не понимают в рок-музыке, а следовательно, не имеют представления, какую киноаудиторию Мик способен привлечь. Поэтому, когда «Стоунз» в 1975 году выступали в лос-анджелесском «Форуме», она раздала студийным боссам, крупным кинематографистам и агентам влияния 200 бесплатных билетов. Еще они получили пропуски за сцену, в VIP-клуб «Форума», где сполна насладились гостеприимной щедростью Мика в его наиобаятельнейшем виде. «Очень смешно было наблюдать, как их соблазняют», — вспоминает Эбботт, хотя на самом деле то было не соблазнение, а динамо.

В основном мешало то, что жизнь со «Стоунз» пожирала Мика целиком; сначала надо было заставить его прочесть сценарий, затем — что еще сложнее — уговорить встретиться с будущими продюсерами и/или инвесторами. Эбботт вспоминает, что эти последние поначалу еле скрывали разочарование. «Они-то думали, что сейчас узрят божество, а тут этот человечек, крошечный, костлявый, косолапый, коленки иксом. Но с кем бы я его ни знакомила, все в него влюблялись — продюсеры, режиссеры, съемочные группы, дети, старики… все».

Как и многие до нее, она отмечала, что Мик подстраивает свой акцент под общество — то резкий кокни, то почти пародийный аристократизм, который она называла акцентом «коришневые бруки». И когда они вместе появлялись на публике, Мик умел стать незаметным, почти невидимкой. «А потом мы попадали туда, где он был не прочь быть узнанным, и он менялся до неузнаваемости… походка, жестикуляция — его за милю становилось видно».

Со временем Эбботт решила, что он больше заинтересуется кино и с меньшей вероятностью слиняет, если поучаствует в продюсировании. В 1977 году она уговорила своего начальника в «Коламбии» Дэна Мельника одобрить «величайший фильм-рок-концерт», где Мик выступит одновременно звездой и исполнительным продюсером, соберет и другие легенды рока, в том числе воссоединившихся «Битлз». Мик прилетел в Нью-Йорк обсудить проект, и Мельник с Эбботт после обеда в зале заседаний устроили ему экскурсию по студии. Переговоры продолжились дома у Мельника, и тут было упомянуто, что режиссером, возможно, станет Стивен Спилберг, который тогда как раз заканчивал на «Коламбии» «Близкие контакты третьей степени». «Дэн позвонил Спилбергу и попросил зайти, но не сказал, кто еще у него в гостях, — рассказывает Мэгги Эбботт. — Войдя и увидев Мика Джаггера, Спилберг рухнул на колени и принялся бить поклоны».

Хоть Спилберг и поклонялся Мику, у него имелись другие амбиции (в основном — стать богатейшим киномагнатом в истории Голливуда), поэтому обращаться пришлось к другим, в том числе к великому итальянскому режиссеру Франко Дзеффирелли. На единственной встрече с Дзеффирелли Мэгги Эбботт уверилась, что из Мика выйдет продюсер: «Франко говорил, а Мик подсчитывал сборы и проценты, у него в голове будто молнии сверкали». Но и из этого ничего не вышло.

Помимо всего вышеперечисленного, вспоминает Эбботт, «интерес не угасал — сценарии, сюжеты, замыслы, экранизации, — но все это зачастую оказывалось лишь полетом фантазии, многих просто возбуждала сама мысль о Мике Джаггере, его образ». То и дело к ней обращался Дональд Кэммелл — он хотел возродить партнерство, принесшее столь блистательные плоды в «Представлении». Однако кинопроекты Кэммелла становились все абсурднее, финансировать их было все труднее, и второй Тёрнер так ему и не достался. «Дональд очень настаивал, — говорит Мэгги Эбботт, — и иногда сердился, если я не могла предоставить ему Мика». Вне Голливуда предпринимались всевозможные попытки соединить Мика и Бьянку за рамками модных фотосессий. Возникла, к примеру, такая мимолетная идея — пусть Мик напишет театральный мюзикл, а Бьянка в нем сыграет (хотя особого вокального дара у нее не наблюдалось); поддержать проект готов был Энди Уорхол. Еще подумывали устроить так, чтобы протеже Уорхола Пол Моррисси экранизировал «Подземелья Ватикана» Андре Жида, где Мик и Бьянка сыграют брата и сестру. В итоге они вместе появились на экране всего однажды, в «„Ратлз“: Вам нужны только деньги» (1978), телевизионной сатире на «Битлз», написанной и поставленной Эриком Айдлом из «Летающего цирка „Монти Пайтон“». Играли в нем актеры из команды «Пайтона» и американского телешоу «Субботним вечером в прямом эфире», а также два настоящих битла — Джордж Харрисон и Пол Маккартни. Бьянка играла Мартини, жену Дёрка Маккратко (Маккартни), а Мик изобразил сам себя.

Одно время казалось, что из Бьянки выйдет полноценная кинозвезда, и она сама вроде бы желала таковой стать. В 1975 году она согласилась на одну из главных ролей в экранизации романа Рэя Коннолли «Дай конфетку» по его же сценарию; продюсерами выступали Сэнди Либерсон и Дэвид Патнэм, а режиссером — выдающийся Майкл Эптед. Коннолли — известный музыкальный журналист, чью первую попытку сценарной работы, «Тогда настанет день», рок-н-ролльный ностальгический экзерсис с Ринго Старром, Либерсон и Патнэм превратили в кассовый хит. «Дай конфетку» — фильм совсем иного жанра, история двух лесбиянок, которые хотят завести ребенка. Роль Бьянки — одной из лесбиянок — предполагала обнаженную сцену, против которой она поначалу не возражала.

Съемки начались в Риме, но ненадежность Бьянки, перепады ее настроения и достойные Мика истерики из-за мелочей вроде размера туалета в трейлере быстро сбили весь график. В основном по Бьянкиному требованию сценарий Рэя Коннолли то и дело переписывали и передумывали столько раз, что у бедного автора поредели густые кудри. А когда настала пора обнажиться перед камерой, Бьянка спряталась под простыню. Римские съемки забросили, а вскоре и вообще плюнули на фильм, уже потеряв полмиллиона фунтов. Прекращение работы с Бьянкой подействовало на Коннолли в буквальном смысле живительно: волосы у него снова начали отрастать.

Однако во время этих римских каникул он мельком увидел земное существо, которое пряталось под маской гранд-дамы от-кутюр и кошмара сценариста. Как-то поздно вечером на виа Венето Бьянке вдруг приспичило попи`сать, но поблизости не оказалось туалета. Присев за припаркованной машиной, она задрала дизайнерское платье и помочилась на обочине. В отличие от схожего инцидента с Миком на лондонской бензоколонке ровно десять лет назад, в суд ее никто не поволок.

* * *

В начале 1976 года Мик завел себе постоянную базу в Нью-Йорке, купив двухэтажный дом из песчаника на Западной 86-й улице, посреди богатого Верхнего Вест-Сайда. Дом за большие деньги подновил ручной дизайнер Энди Уорхола Джед Джонсон, и все равно безликостью своей он смахивал на гостиничные номера, которые должен был заменить. Над пустотой Микова холодильника вечно потешались гости — среди ночи они отправлялись на поиски перекуса и обнаруживали, как потом вспоминал Кит, «бутылку пива и полпомидора». До Мика дошло, что пора принять меры, лишь когда его друг из «Субботнего вечера», комик Джон Белуши, явился в сюртуке и фуражке портье и доставил двадцать упаковок фаршированной рыбы.

Это нью-йоркское pied-a?-terre[297] увеличивало дистанцию между Миком и Бьянкой, которая в перерывах между визитами к модным парижским друзьям и доведением до облысения незадачливых сценаристов жила в Лондоне. Теперь этих двоих лишь изредка видели вместе, а когда такое случалось, от них несло серьезным взаимным разочарованием. На одной фотографии какого-то папарацци, заставшего их в ночном клубе, Мик не отлипает от Шарлотты Рэмплинг, своей несостоявшейся партнерши в «Зардозе», а Бьянка рядом с ним спит.

Они оставались вместе только из-за ребенка — что прекрасно иллюстрирует старомодную щепетильность этих двух якобы поверхностных эгоманьяков. Джейд уже исполнилось четыре года, и она училась в дорогой частной школе «Гарден-хаус» на Слоун-сквер. Сторонники Мика критиковали Бьянку (как ни нелепо это теперь звучит) за то, что та пыталась кормить Джейд здоровой пищей и ограничить потребление сахара. В школе на обед девочке не давали мучного, а учителям было строго-настрого запрещено кормить ее пудингами и сластями, хотя этот закон оказался неисполнимым: волкодавы, что охотятся за беглыми заключенными в мангровых болотах, упорством не сравнятся с пятилетним ребенком, который хочет сладкого.

В классе Джейд нередко шумела и мешала остальным — дочь своего отца, иными словами, — но, как и он, умела быть обаятельной и нежной. Поскольку Мика рядом зачастую не было, постоянно возникали проблемы с нянями. Занятия в «Гарден-хаус» заканчивались около четырех, но иногда Джейд до шести, а то и дольше ждала, пока ее не заберут.

Мик по-прежнему ее обожал и был хорошим отцом — насколько к этому способна кочевая, бегающая от налогов суперзвезда рока. Приезжая в Лондон, он каждый день забирал дочь из школы, живо интересовался ее успехами и расспрашивал педагогов о ее учебе — сын учителя, что поделаешь. Когда нервный преподаватель музыки признался, что у Джейд нет певческих данных, Мик расхохотался: «Это у нее от матери».

Видимость брака поддерживалась и ради его родителей. Джо и Ева Джаггер пылинки сдували с Джейд — особенно Джо, бывший адепт домашней строгости. «Он позволяет Джейд что угодно, — в изумлении рассказывал Мик друзьям. — Нас с Крисом он бы выпорол или в наказание заставил работать».

Большинство сочинителей, чья семейная жизнь не задалась, как-нибудь выдали бы себя в песнях, но Мик Джаггер — никогда. Новый альбом «Стоунз» «Black and Blue», вышедший в апреле 1976 года, изобиловал мачистской бравадой, неприятно сдобренной домашним насилием. В Лос-Анджелесе на Сансет-бульваре повесили гигантский рекламный щит, на котором была изображена фотомодель Анита Миллер, вся в синяках после встречи с Миком. «От „Роллинг Стоунз“ я почернела и посинела, — гласила подпись, — и мне это нравится». Феминистская организация «Женщины против насилия» возмутилась, и щит убрали. Мик ответил на это, что «многим девушкам нравится такое [то есть — когда их бьют мужчины]». По нынешним временам и меньшая категоричность угробила бы ему карьеру.

Сингл с альбома, «Fool to Cry», ненадолго внушил надежду, что Мик наконец раскроет публике что-нибудь личное. В реальной жизни Мик умел плакать и нередко это делал, но Главный Камень «Стоунз» лишь кривил губы и подобных слабостей себе не позволял. Песня — очередные «Wild Horses», медленная баллада, меланхоличная и доверительная, скорее прочитанная, чем спетая; в первом куплете — горькая картина, маленькая дочь сидит на коленях у усталого человека, гладит его по голове и спрашивает: «Папа, что случилось?» Но во втором куплете он уже с женщиной, которая «live [хотя надо бы „lives“] in the paw part o’ town»[298] и занимается с ним «lerve serm-tahms… so fahn»,[299] — снова в полной безопасности на Планете Джаггер.

Пока «Стоунз» готовились к британским и европейским гастролям в поддержку «Black and Blue», на любые намеки на свою ранимость он откликался очень живо (по счастью, больше не огрызаясь на феминистов): «Вы что думаете — я на гастролях этакая Одинокая Рок-Звезда? Да бросьте. Это не про меня… Незачем таскать с собой женщин, если у них на гастролях нет работы. Еще их можно ебать. В остальном же они скучают… сидят целыми днями и ноют. Если б они за тобой ухаживали, было бы иначе — если б они на звонки отвечали, готовили завтрак, следили за одеждой, паковали чемоданы, машину проверяли — и еще еблись. Помесь Алана Данна [его шофера] и молодой красотки».

Когда в декабре 1975 года распались The Faces Рода Стюарта, Ронни Вуд стал полноценным членом «Стоунз» (по-прежнему, впрочем, на зарплате). За то время, пока группа одалживала его на летние американские гастроли, Кит пришел к выводу, что Вуди более чем достоин приема в группу насовсем. Их обоих замели, когда они ехали через Арканзас в машине, где полиция обнаружила кокаин, траву, мескалин и пейот, а также запасы местного пойла в багажнике и неизменного спутника Кита, смертоносный на вид охотничий нож. Поскольку адвокат попался искусный, судья был пьян, а толпа подростков за дверью суда скандировала: «Свободу Киту!» — он умудрился отделаться штрафом в 162,50 доллара за неправильную парковку.

В 1976 году Киту было еще нужнее спастись от тяжелой семейной обстановки на европейских гастролях. Их с Анитой настолько обуяли героиновые грезы, что они уже толком друг с другом не разговаривали — разве что спрашивали: «Привезли уже?» Героин не просто убил красоту Аниты — у нее теперь случались приступы драчливости и галлюцинаций, и она, ища воображаемые нычки, устраивала погромы в гостиничных номерах. Тем не менее она снова забеременела и в марте родила Киту сына, которого назвали Тарой. В конце апреля, однако, Кит отправился на гастроли, с собой прихватив Марлона, своего незаменимого шестилетнего помощника.

Последствия ежедневного обильного употребления веществ сказывались на Ките в самые неподходящие моменты. Во время британских гастролей он уснул за рулем на М1 и разбил машину, — по счастью, никто не пострадал. Полиция, явившаяся на место аварии, обыскала автомобиль и предъявила Киту обвинение в хранении кокаина и ЛСД. Как-то раз в ФРГ он уснул прямо на сцене, во время нового номера, когда Мик бросил скакать, сел к электропианино и запел «Fool to Cry».

Вопреки всем рекомендациям Кит настоял на том, чтобы по Европе ездить самому; Марлон штурманил, толкал отца, когда тот ронял на руль всклокоченную голову, предупреждал, если впереди была граница, чтобы Кит быстренько вмазался и выбросил запасы. Вечер за вечером с приближением концерта он оставался погружен в кататонические грезы, от которых опасались его пробуждать даже самые сильные помощники, — они знали, что в такие минуты его нрав крут и к тому же под подушкой лежит пистолет. Без угрозы для жизни и здоровья задачу мог выполнить только Марлон.

Мальчик, вынужденный быть отцом своему вечно вштыренному отцу, навсегда запомнил, как по-отечески — «бережно», как он сам говорил, — относился к нему на этих гастролях Мик. Вернувшись в гостиницу после гамбургского концерта — Кит в беспамятстве, ужина не светит, — Марлон забрел в номер к Мику. На вопрос, не хочет ли он гамбургер, мальчик ответил, что никогда гамбургеров не ел. «В Гамбурге надо съесть гамбургер», — сказал ему Мик и тут же позвонил в обслуживание номеров, заказать.

В Париже «Стоунз» предстояло четыре концерта подряд, с 4 по 7 июня в «Les Abattoirs».[300] 6 июня, готовясь выйти на сцену, Кит узнал, что его сын Тара в два с половиной месяца умер от легочной недостаточности, — синдром внезапной детской смертности, как это стало называться позднее. Кит пожелал сыграть концерт и закончить гастроли; свое горе он не афишировал. Если вы когда-нибудь завидовали жизни «Роллинг Стоунз», представьте, каково стоять на сцене, подыхая от боли и раскаяния, и слушать, как Мик поет: «Daddy, you’re a fool to cry…»[301]

Британский отрезок гастролей завершился шестью аншлаговыми концертами в лондонском «Эрлз-корте» (сначала планировалось три концерта, но количество заявок на билеты превысило миллион). Среди музыкантов, получивших аудиенцию в гримерке Мика, были Брайан Ферри, вокалист глэм-роковой группы Roxy Music, и его девятнадцатилетняя невеста, американская фотомодель Джерри Холл. У Джерри о Мике сложилось стандартное впечатление: он гораздо меньше, чем она ожидала (что еще заметнее, если ты сама ростом шесть футов). Аудиенция несколько затянулась, потом Мик предложил втроем отправиться поужинать.

* * *

Женщина, которой почти удастся прикнопить нашу бабочку, в детстве звалась Джерри Фэй Холл, была одной из двух девочек-близняшек, родилась в Гонсалесе, штат Техас, и выросла в Меските, рабочем районе Далласа. Ее отец, водитель грузовика, был неисправимым игроком и однажды проиграл семейный дом в покер. Еще он был алкоголиком и домашним тираном; пяти его дочерям нередко приходилось пропускать занятия в школе, чтобы одноклассники не увидели, какими синяками покрыты у них ноги после порки. В конце концов близняшка Джерри по имени Терри наставила на отца пистолет и пообещала пристрелить, если это не прекратится. Несмотря на такое детство, Джерри отказывалась считать себя малолетней жертвой насилия и на отца не обижалась. «У нас в городе, — невозмутимо вспоминала она, — детей часто били».

Она выросла на техасских просторах, ездила верхом как дышала, смотрела, как ковбои скручивают и кастрируют бычков, а лето проводила на птицеферме у бабушки, где старушка по утрам поднимала сестер с постели палкой, вопя: «Закатываем консервы!» В противоположность отцу-деревенщине мать внушала ей правила поведения, подобающие даме с Юга, и настаивала, чтобы перед свиданиями с мальчиками Джерри плотно ела, дабы, как Скарлетт О’Хара в «Унесенных ветром», «не жевала перед жентельменами».

Подростком она выросла до шести футов и была укомплектована лавиной блестящих светлых волос, а также улыбкой, способной останавливать поезда. Она уже решила стать фотомоделью, но в Меските ее смогли нанять разве что в местную «Молочную королеву» (откуда вскоре уволили, поскольку она раздавала слишком много молочных коктейлей и жареной картошки). Целеполагание у нее было незатейливое: «Я хочу выйти за миллионера, чтобы в любое время дня и ночи есть икру и подолгу купаться в шампанском». Для чего требовалось стать современным техасским рейнджером.

В шестнадцать лет ей выдали 800 долларов компенсации за врачебную халатность во время рутинной процедуры над носовыми пазухами. Джерри оказалась игроком не хуже отца — все деньги потратила на поездку во Францию. В 1971 году на пляже в Сан-Тропе, где позже развернется брачный «цирк» ее будущей любви, Джерри заприметил агент; в результате ей стали заказывать модельную съемку в Париже, и одно время она делила квартиру с негритянкой равно амазонских пропорций, певицей Грейс Джонс. Как-то раз в ресторанчике «Купол» ее пригласили за стол к двум выдающимся писателям, Жан-Полю Сартру и Симоне де Бовуар. Позже она вспоминала, как они «поразились», что она читала их работы об экзистенциализме и «хотела понимать ничто и сущее»; еще им «понравилось слушать всякие истории про родео».

В 1975 году Брайан Ферри увидел ее фотографии в «Вог» и попросил ее сняться для конверта нового альбома Roxy Music «Siren». Брайан Ферри тогда был воплощением глэм-рокового стилизованного шика — гладко зачесанные волосы, костюмы на заказ, белые рубашки и галстуки, все то, что «Роллинг Стоунз», казалось бы, давно втоптали в землю. На конверте альбома «Siren» — который стал номером первым в Великобритании — Джерри изображала мифическую соблазнительницу, что влекла моряков к гибели; она полуобнаженной лежала на скале, спрятав золотые локоны под кудрями цвета водорослей. После съемки у нее начался роман с Ферри, она переехала к нему в Холланд-парк, Западный Лондон, и согласилась выйти за него замуж.

Эра тощих как палки и дышащих на ладан супермоделей еще не наступила, но пышущая здоровьем Джерри со своей слегка лошадиной красотой выделялась среди соперниц по подиуму — а также над ними возвышалась. Она зарабатывала беспрецедентные 1000 долларов в день — хватило на 200-акровое ранчо в Лоун-Оуке, штат Техас. В Великобритании ее губы прославились не меньше лица, оказавшись на лондонских автобусах в рекламе губной помады «Ревлон» (самый знаменитый рот страны такого успеха не добился). В 1976 году она вместе с Ферри снялась в клипе его сольного сингла «Let’s Stick Together»[302] — в якобы тигриной шкуре с разрезом до талии она рьяно испускала звериные вопли. Сингл стал хитом, однако название его оказалось не лишено печальной иронии.

Еще до появления Мика помолвка с Брайаном Ферри разлаживалась. Ферри вырос в рабочем районе графства Дёрэм, но прикидывался английским сквайром и к тому же поэтом; он предпочитал, чтобы его шестифутовая белокурая сирена носила твид и сидела картинно, пока все остальные скачут вокруг него. Джерри любила веселье, хохот и ножную борьбу — техасский спорт для баров, в котором она добивалась замечательных успехов.

Июньским вечером в 1976 году, когда Джерри за себя и жениха приняла приглашение отужинать с Миком, Ферри ничего не заподозрил. Потом, все еще полагая, что Мик в основном интересуется им, Ферри пригласил его к себе в Холланд-парк. В машине, позже рассказывала Джерри, Мик тесно прижался к ней коленкой, и ее словно «током ударило». Когда прибыли, она пошла заваривать чай, а он вызвался помочь, «скакал вокруг, шутил… и все разливал», к немалому огорчению домашнего аккуратиста Ферри. Мик умудрился пригласить к ним еще нескольких людей, и Ферри не досталось тихой беседы тет-а-тет о том, как трудно быть поп-звездами.

По одной версии этой истории, которую Джерри часто излагала, Мик устремлялся за ней всякий раз, когда она уходила в кухню, а подозрительный Ферри шел следом. По другой — Мик гонялся за ней вокруг теннисного стола, пока не пришел Ферри и его не шуганул. В конце концов, разнервничавшись от этой гиперактивности и бедлама, Ферри обиженно отбыл в постель. По словам Джерри, Мик попытался ее поцеловать, но она не далась. Однако, как потом Мик говорил одному другу, она его недвусмысленно дразнила: «Он сказал, Джерри была в чулках с подвязками и то и дело ими светила».

Потом он раз за разом звонил Ферри и оставлял на автоответчике бодрые сообщения: «Привет, Брайан, давай опять повидаемся…» — но ему не перезванивали. «Я с ним больше встречаться не буду, — сказал Ферри Джерри. — Он только и делал, что на тебя пялился».

В июле европейские гастроли завершились, и Мику опять пришлось отправиться к семье. Они с Бьянкой съездили на Олимпийские игры в Монреаль — ему, разумеется, без проблем удалось достать билеты в последний момент, — посмотреть, как кубинский спринтер Альберто Хуанторена получает две золотые медали. Потом они снова повезли Джейд к Энди Уорхолу в Монток, где Мик отметил свой тридцать третий день рождения.

Дабы смягчить их с Бьянкой трения, в дом потоком зазывались гости, в том числе Джон Леннон и Йоко Оно (уже примирившиеся), Эрик Клэптон, Дэвид Боуи и Уоррен Бейти. Как и в прошлый раз, гости Мика порой нечаянно забредали на соседний участок телеведущего Дика Кэветта. Однажды утром Кэветт на берегу столкнулся с Джеки Онассис, дважды вдовой — президента Джона Ф. Кеннеди и греческого судового магната Аристотеля Онассиса.

На закате брака Мика и Бьянки Кэветт близко с ними познакомился — и Джейд покорила его, как и Уорхола год назад. «Она была такая миленькая, и Бьянка ее красиво наряжала, в брючные костюмчики с бабочками. И, господи, какая она была умная — и смешная! Помню, я куда-то вез ее и Бьянку, а машина никак не заводилась, и я сказал: „Вот говно-то, а?“ Извинился за грубость, а Джейд с этим своим роскошным британским акцентом мне говорит: „Прошу вас, не беспокойтесь. Я вполне привычна слышать такие слова“».

Кэветт, интеллектуал и библиофил, обнаружил в Мике литературные глубины, каких тот не выказывал на ток-шоу. «Вечером мы с женой позвали их с Бьянкой выпить. Когда они уходили, я сказал, мол, приятно, что они побывали у нас в доме. „В нашем доме…“ — сказал Мик, и я только потом понял, что он цитировал „Макбета“».[303] В другой раз они пошли в японский ресторан на Манхэттене. «Узнав Мика, мальчишка-официант сполз на пол по стене».

Незадолго до отъезда Джаггеров Кэветт на некоторое время отлучился. «Я летом сдавал свой дом секретарше Дорис, так что она тоже познакомилась с Миком и Бьянкой. Потом рассказала, что они однажды вечером зашли, посидели, вели себя очень достойно, но она заподозрила, что они пили. „С чего ты взяла?“ — спросил я. „Потому что, — сказала она, — Бьянка читала „Нью-Йорк таймс“ вверх ногами“».

Прибыли Миковы родители — к несчастью, как раз когда поступили сообщения о приближении урагана «Белль». К Лонг-Айленду он почти выдохся, но прямо перед участками Уорхола и Кэветта вызвал любопытное явление. Пришла гигантская волна, однако не разбилась, застыла десятифутовой зеленой стеной. Для рок-звезды, жаждавшей сбежать из своего брака, но боявшейся последствий, как медийных, так и финансовых, то была идеальная морская метафора: волна должна разбиться, но, господи, пожалуйста, пусть не прямо сейчас.

В августе «Стоунз» вернулись в Великобританию и стали хедлайнерами музыкального фестиваля на холмистых землях величественного Небуорт-хауса в Хёртфордшире — их первом фестивале с Алтамонта. Первоначально центральным номером программы должна была стать наимоднейшая глэм-роковая группа Queen (название, немыслимое в шестидесятых, даже когда Мик был квинее некуда). Но Queen вскоре отпали, позвали «Стоунз» — и они согласились за относительно скромные деньги. Мику гораздо важнее было доказать, что он по-прежнему король горы и способен разделаться с любыми конкурентами.

Впрочем, в Небуорте все прошло неважно. Британские СМИ впервые вспомнили, что «Стоунз» уже за тридцать, — возраст, который музыканты плюс-минус двадцати пяти лет по-прежнему считали водоразделом. Журналисты злорадствовали от души: у группы «10cc», игравшей на разогреве, была такая песня «Wild Old Men», жестоко уместная в контексте приближения пенсии: «Old men of rock ‘n’ roll come bearing music… where are they now?.. they are over the hill… but they’re still gonna play on dead strings and old drums… wild old men, waiting for miracles».[304]

Тему возраста развил Кит — он дал интервью, в котором пожаловался, что Мик всё заигрывает с глэм-роком. «Мику пора бы уже перестать мазать лицо толстым слоем — это же абсурд, японский театр какой-то. [Он] стареет, и, если собирается продолжать делать то, что делает, пора найти способ повзрослеть. Пора уже выйти к микрофону и СПЕТЬ, блядь!» Мик мог бы возразить: мол, торчать до такого состояния, что разбиваешь машину, а твой шестилетний сын сидит без ужина, — тоже невеликий симптом зрелости. Но он ни слова не сказал — тактика, которой он мудро придерживался и дальше, в ответ на все Китовы диатрибы.

В отличие от Алтамонта, фестиваль в Небуорте превратился главным образом в концерт «Стоунз» — красная сцена изображала Миков рот с высунутым языком, 200 тысяч зрителей между сетами развлекали жонглеры и клоуны а-ля «Beggars Banquet». Но авансцена в форме языка отпихнула аудиторию еще дальше обычного, и немногие захотели покинуть с боем добытые места на траве, чтобы посмотреть на жонглеров или клоунов. После памятных сетов группы Utopia Тодда Рандгрена и Lynyrd Skynyrd наступил четырехчасовой перерыв — сцену подстраивали и переделывали под световые эффекты «Стоунз». Их выступление, которое в конце концов все же состоялось, «Таймс» объявила «жалкой пародией».

В Небуорте Лес Перрин в последний раз выступил пресс-агентом «Стоунз» и лично Мика. На дальневосточных гастролях 1973 года Перрин подхватил гепатит, затем у него случился инсульт, и до конца он так и не оправился. Этот заядлый курильщик, старый волк с Флит-стрит, посвятил свои неуемным клиентам десять лет жизни, правил кораблем посреди катастроф, грозивших утопить их вовсе, вроде «редлендского» налета и смерти Брайана Джонса; их печальная слава досталась и ему — его донимала полиция, его телефоны прослушивали; он говорил с Миком откровенно, как не смела ни одна живая душа, кроме Микова отца; своим отеческим «Не дури» он не раз вынуждал Мика свернуть с кривой дорожки. «Стоунз», по сути своей, были настолько приличной организацией, что идея увольнять Леса Перрина никому не пришлась по душе, хотя на его место уже прочили бывшего музыкального журналиста Кита Олтэма. В день фестиваля Мик перевернул с ног на голову весь протокол, велел доставить Перрина с женой в Небуорт на машине с шофером, усадил их на лучшие места в VIP-зоне и велел просто наслаждаться концертом, а о работе даже не думать.

На фестивале имел место и другой эпизод — пожалуй, столь же пронзительный. Телевизионная съемочная группа собиралась возвращаться в Лондон, и тут, к их изумлению, Бьянка Джаггер подошла к ним и попросила ее подбросить. В пути выяснилось, что она совсем не похожа на высокомерную диву с фотографий в модных журналах, — она была скромна, дружелюбна и трогательно благодарила за помощь.

Осталось неясным, как так вышло, что она не попала в Микову кавалькаду. Но то обстоятельство, что его жене пришлось добираться домой автостопом, а его пресс-агент ехал в машине с шофером, весьма красноречиво само по себе.

* * *

Но Бьянка все-таки пережила свое «рождение звезды» и взаправду затмила Мика. В апреле 1977 года антрепренеры Стив Рубелл и Иэн Шрагер открыли дискотеку для нью-йоркского полусвета — предполагалось, что она будет элитарна, как старейшие ассоциации университетских выпускников. Поскольку дискотека располагалась в бывших телевизионных и радийных студиях Си-би-эс в доме 254 на Западной 54-й улице, Рубелл и Шрагер назвали свое новое предприятие «Студия 54».

Стив Рубелл, ведущий в этом дуэте, отбирал клиентуру лично, словно прослушивания для бродвейского спектакля проводил. Каждый вечер несколько сотен экзотически наряженных людей собирались под дверью и пытались убедить Рубелла, что они достаточно красивы, модны или интересны и потому достойны войти. Добиваясь, как он выражался, «нужного состава», он разделял женатые пары, юношей и девушек или родственников, поднимал красный канат перед женами, братьями или матерями, а их мужья, сестры и дочери прозябали снаружи во тьме.

Кое-кто, разумеется, такому просеиванию не подвергался: художник Энди Уорхол; кинобогиня Элизабет Тейлор; писатели Трумен Капоте и Уильям С. Берроуз; актеры Джек Николсон, Эллиотт Гулд, Райан О’Нил и Хельмут Бергер; кутюрье Халстон; звезда «Кабаре» Лайза Минелли; обувной дизайнер Маноло Бланик; владычица журнала «Вог» Дайана Вриленд; магнат звукозаписи Ахмет Эртеган; танцовщик Михаил Барышников; недавно начавший сольную карьеру певец Майкл Джексон; голливудская инженю Брук Шилдс; фотомодели Верушка и Джерри Холл и жена первого в мире рок-божества, день ото дня все свободнее, — Бьянка Джаггер.

Собственно говоря, благодаря Бьянке «Студия 54» и прозвучала. На ее тридцать второй день рождения 2 мая ее друг Халстон уговорил Стива Рубелла нарушить расписание и открыть клуб в понедельник, чтобы закатить Бьянке праздник-сюрприз. В этот вечер на танцполе появился белый конь, ведомый человеком, одетым только в белые перчатки. Бьянка в открытом алом платье запрыгнула коню на спину, а голый конюх, обладатель впечатляющего агрегата, пару раз обошел со своим скакуном танцпол.

После этого она стала Пчелиной Маткой, королевой «Студии 54». Она появлялась несколько раз в неделю, затмевая всех претенденток на свой титул бесконечно разнообразными нарядами и самой манерой их носить, принимала посетителей на диванах у танцпола или в подвальной VIP-зоне — совсем не та замороженная модница, что пять с половиной лет провела в тени Мика.

Как ни парадоксально, «Студия 54» была гораздо упадочнее всего, что оскорбляло ее чувства подле Мика. Танцоры — многие нагишом или почти нагишом — раскачивали бедрами, внимая оргазмическим диско-гимнам Донны Саммерс под гигантской фигурой Лунного Человека, которого с ложечки кормят кокаином. В кабаре выступал кордебалет трансвеститов — голых, если не считать блестящих плюмажей и трусов-танга. Наркотики употреблялись так откровенно, что бледнели худшие сцены «Блюза хуесоса». Официанты и их помощники бегали в одних узеньких шортиках и галстуках-бабочках и вполне готовы были к сексу с женщинами или мужчинами, за услугу под названием «кругосветка» требуя немыслимые 300 долларов. И все это в городе, который когда-то в ужасе отмахивался, созерцая патлы «Роллинг Стоунз».

Чаще всего Бьянку сопровождал Энди Уорхол, чья мучительная застенчивость испарилась, едва он сообразил, что в «Студии 54» человеческого уродства еще больше, чем на его собственной «Фабрике» (и что за один-единственный вечер он может собрать тысячи долларов на портретных заказах). Уорхол был идеальным спутником — с точки зрения секса угрозы не представлял, безропотно торчал рядом долгими часами, хотя многие подозревали, что он нашептывал Бьянке об изменах Мика. Видели, как она танцует, — никто и не подозревал, что она умеет так танцевать, временами ее ноги обнимали талию партнера, — а на диванах у танцпола обжимается то с Райаном О’Нилом, то с Эллиоттом Гулдом, то с Хельмутом Бергером. Газетные колонки сплетен намекали, что у нее романы со всеми тремя. Вот и молодец, думала публика, — небось ей крепко досталось.

Самая нелепая из этих якобы связей случилась из-за сотрудничества Бьянки с журналом Уорхола «Интервью», который позволял звездам искусства и шоу-бизнеса без всякой редакторской цензуры выбалтывать о себе хоть тысячи слов зараз. Как-то вечером, для разнообразия оказавшись в клубе «Марокко», Бьянка сидела за одним столиком с восьмидесятилетней герцогиней Виндзорской (которая почему-то считала, что находится на борту лайнера «Королева Елизавета II») и двадцатипятилетним сыном президента Джеральда Форда Джеком. В результате уговорились, что Бьянка возьмет у Форда-младшего интервью в Белом доме, а Уорхол составит ей компанию и поснимает. На одной фотографии — она и сын президента в прежней спальне Авраама Линкольна, и, как сообщили, задыхаясь, газеты, «его руки лежат у нее на талии».

Как бы Мика ни превозносили в «Студии 54», то была Бьянкина территория, а он оставался всего-навсего гостем (и однажды доброжелательный, но непреклонный вышибала Хауи Монтог даже заставил Мика уплатить шесть баксов за вход). Иногда их видели там вдвоем — например, на ее тридцать втором дне рождения, когда они сидели и держались за руки. Временами они приезжали по отдельности, не здороваясь, даже как будто не узнавая друг друга. Как-то раз, на звездном гала в честь Элизабет Тейлор, они со свитами вошли в разные двери и миновали друг друга на танцполе, злые и безмолвные, точно Акулы и Ракеты.[305]

Лондон в ту пору оказался во власти совсем другой музыки — вовсе не вкрадчивых оркестровок диско — и совсем другой моды — вовсе не нагого карнавала «Студии 54». Прежний солнечный оптимизм превратился в неверное воспоминание. Британская молодежь шестидесятых была привилегированной избалованной элитой, а их наследникам 1977 года оставалось предвкушать только безработицу, городское гниение и гиперинфляцию, от которых страну были не в силах спасти один лейбористский кабинет за другим. Прежние музыканты были революционерами и бунтарями, большинство же нынешних умели порождать либо длинные и претенциозные псевдоклассические симфонии (Yes, Рик Уэйкмен, Emerson, Lake & Palmer), либо курьезный недоводевиль (Showaddywaddy, Brotherhood of Man, The Wurzels). Отчего и появился панк — музыка и мода.

Нью-Йорк начала семидесятых вызвал к жизни нечто под названием «панк-рок», но теперь появилась его сугубо британская разновидность — злая, нигилистичная, жестко сатирическая. Британский панк стал бунтом в формате самоистязания, униформой его были бондажные аксессуары, какие прежде носили только садомазохисты и только в очень интимной обстановке, и его цепи, кольца, заклепки и громадные английские булавки пронзали нежнейшие места на лице и теле. Панк взорвал сонную молодежную культуру и музыку той же энергией, что «Роллинг Стоунз» полутора десятилетиями ранее. Его лицо — группа The Sex Pistols пошла по стопам «Стоунз» и превратилась в национальную скандальную сенсацию. Их менеджер Малькольм Макларен, достойный наследник Эндрю Олдэма, взял бесконечно бесталанного мальчика по имени Джон Лайдон, сделал ему шипастую прическу, одел в драную футболку, переименовал в Джонни Роттена[306] в честь его гнилых зубов и превратил в современного Мика Джаггера, подсунув ему равно бесталанного мальчика, нареченного Сидом Вишезом,[307] чтобы оттенял его, превратившись в современного Кита. The Sex Pistols выступали так, как ни за что не позволили бы себе прежние «дикие» «Роллинг Стоунз», — плевались в зрителей, оскорбляли королеву, матерились по телевизору в прайм-тайм. Когда-то родители молодежи полагали Мика Антихристом; в своей самой известной песне Джонни Роттен прямо объявляет себя таковым[308] (что не менее абсурдно).

С появлением The Sex Pistols публика упорнее почитала «Стоунз» за устарелых старикашек. Джонни Роттен обозвал их «динозаврами» и отметил, что Мику «надо было свалить на пенсию в 1965 году». Мик разыграл недоумение престарелого государственного деятеля, выразив поддержку основной мишени «Пистолз»: «Я тут, знаете ли, с королевой, это одно из лучших британских явлений…» Он упрекнул «Пистолз» за то, что продали свой похуизм, снявшись в «Самых популярных» на Би-би-си и появившись на обложке «Роллинг Стоуна» (как когда-то и «Стоунз» — и под такие же обвинения в продажности). Еще он сказал, что энергия панков ему нравится, но не нравится манера и уж тем более одежда. Что бы там ни было модно сейчас на улице, он поклялся никогда не надевать драных футболок.

Невзирая на подъем панка, «Стоунз» стабильно удерживали позиции и в Великобритании, и в США. «Black and Blue» и «Fool to Cry» добрались до первой и шестой позиции соответственно, а тираж грядущего двойного концертника «Love You Live» оценивался в два миллиона — вполне достойно взрослых рок-гигантов Fleetwood Mac. В феврале они подписали контракт на четыре альбома с WEA в Штатах и EMI в остальном мире. Мик поспешно опроверг разговорчики о том, что сделка будто бы принесла им 14 миллионов долларов. «Да нам всем, вообще-то, деньги слегка по барабану… Я стараюсь записывать хорошую музыку, вот и все дела». И сколько ни вглядывайся, не заметишь, как у него растет нос.

Рок-динозавры еще могли показать пару новых фокусов писклявым панковским птенчикам птеродактилей. В том же месяце «Стоунз» съехались в Торонто на запись треков для «Love You Live» — инкогнито, в маленьком клубе под названием «Эль-Мокамбо». Не хватало только Кита, которого британские магистраты недавно оштрафовали за кокаин в разбитой на М1 машине. Запоздало улетая с Анитой и Марлоном, он, чтобы не рухнуть после пяти суток без сна, в самолете двинулся героином по тяжелой. В аэропорту Торонто задержали Аниту — у нее нашли ложку, которую Кит использовал.

Кит не знал, что запас герыча, посланный вперед, перехватила канадская северо-западная конная полиция. В тот же день отряд конных полицейских, переодетых официантами, обыскал Китов номер в отеле «Харбор-Касл». Экономии ради телохранителей у двери не выставляли, а сам Кит провалился в глубокий сон, так что общаться с полицией пришлось Марлону. В номере нашли унцию героина — хватило на обвинение в хранении с целью сбыта. По закону Кит в момент предъявления обвинения должен был бодрствовать. Полицейские будили его сорок пять минут.

Кит, разумеется, не планировал сбывать героин кому-либо, кроме себя лично, но полиция не пожелала смягчить обвинение, чреватое тюремным заключением сроком до семи лет. Внезапно частная поездка «Стоунз» обернулась их величайшей публичной катастрофой со времен «Редлендс». Годы, потраченные Миком на тщательную подготовку и планирование, оказались под ударом, потому что его Проблесковый Близнец был лишен и проблеска здравого смысла.

Логично было ждать от Мика холодной ярости и срочного дистанцирования от сцены бедствия. Напротив, повествует Кит в своих мемуарах: «Мик ухаживал за мной, был очень добр, ни словом не упрекнул. Он все устроил, он работал, он командовал теми силами, которые в итоге меня и спасли. Он по-братски обо мне заботился». И не только Мик: настоятельная проблема Кита заключалась в том, что герыча больше не было, а доза была нужна. И Билл Уаймен, самый недооцененный, но самый добросердечный из «Стоунз», сильно рискуя, раздобыл Киту героин.

Группа застряла в отеле «Харбор-Касл» и ждала, что скажут юристы; едва ли ей требовались новые сенсации. Сенсация, однако, прибыла в облике Маргарет Трюдо, двадцативосьмилетней супруги пятидесятисемилетнего премьер-министра Канады Пьера Трюдо. Мадам Трюдо славилась любовью к развлечениям и неосторожностью, поспешно прискакала в отель, когда туда вселились «Стоунз», и позже ее видели в коридоре у их спальни в банном халате. Имя ее неизбежно связали с Миком (ничего себе поворот — семь лет назад Джон Леннон обсуждал с ее мужем мир во всем мире), хотя слегка позабавился с ней не Мик, а Ронни Вуд, о чем он поведал в своих мемуарах 2007 года «Ронни».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.