Однажды летом на даче

Однажды летом на даче

На даче мы всегда слушали «вражеские голоса» — за городом приемник ловил хорошо, а в Москве передачи из-за границы глушили.

Меня интересовала не антисоветчина, а новости, выступления писателей, которые читали отрывки своих произведений, а также музыкальные программы.

И вот однажды проводили мы спокойный вечер, слушая радио, — то ли «Голос Америки», то ли что-то подобное, и объявили интервью с каким-то защитником прав евреев. Он начал вещать. Говорил с произношением и интонациями наших членов Политбюро. Я даже удивилась — откуда взялся такой правозащитник? Танюся изменилась в лице.

— Не может быть! — воскликнула она. — Это же он! Григоренко!

Это действительно был генерал Григоренко, как и было объявлено.

И Танюся рассказала.

Как раз после смерти в 1952 году дочки Светочки она вышла на работу, плохо соображая от горя, что происходит. А ее непосредственным начальником в то время и был Петр Григоренко, тогда еще полковник. Он вызвал Танюсю и велел ей немедленно писать заявление об уходе.

— Мне евреи на факультете не нужны.

Так прямо и сказал.

Такого ей слышать пока ни от кого не приходилось. И момент был — ну, самый неподходящий.

Она ничего не написала. Пошла на прием к начальнику академии. Решила, что если тот подтвердит требование Григоренко, тут уж деваться некуда.

Но начальник академии сказал:

— Идите и спокойно работайте.

Чуть позже она перевелась в другой отдел.

Но жестокость Григоренко, конечно, помнилась.

У того же все обстояло замечательно: получил звание генерал-майора, рос по службе.

Потом все рухнуло. Петр Григоренко выступил на какой-то конференции с критикой некоторых действий Хрущева, после чего был лишен всех званий, наград. Ему приходилось работать то ли сторожем, то ли швейцаром.

Ему помогли эмигрировать. Стал генерал Григоренко защищать наши права из далекого далека.

На самом ли деле он вдруг полюбил евреев и загоревал об их доле?

Я не берусь отвечать на этот вопрос.

Танюся в ужасе слушала его голос. Через столько лет не могла она забыть тот жуткий эпизод.

А потом сказала:

— Ну, если Григоренко — защитник евреев, то я — антисемитка.