16 Абракадабра

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

16

Абракадабра

Убедить немцев в том, что на заводе «Де Хавилланд» была совершена диверсия, не нанеся при этом предприятию каких-то видимых повреждений, мог разве что волшебник. Что поделать, пришлось привлечь к делу волшебника. Знакомьтесь, Джаспер Маскелайн: фокусник, звезда Уэст-Энда, самое необычное секретное оружие Британии. Маскелайн происходил из старинной династии фокусников, алхимиков и звездочетов (его дед был знаменитым иллюзионистом во времена викторианской Англии). Уже в начале 1930-х годов он прославился в качестве мастера, обладающего непревзойденной ловкостью рук, а также разоблачителя жульнических трюков медиумов-духовидцев. Кроме того, он был искусным изобретателем. Одним из его наиболее значимых подарков человечеству стала дверь туалета, отпирающаяся с помощью брошенной в щель монетки: так что всякий раз, когда вы тратите пенни в уличной уборной, вы делаете это во славу Джаспера Маскелайна. Он выглядел как типичный фокусник: с напомаженными волосами на прямой пробор, усиками как у кинозвезды, в цилиндре и с волшебной палочкой, — и был при этом чрезвычайно умен и чудовищно тщеславен.

Джаспер Маскелайн, профессиональный фокусник, вовлеченный во время Второй мировой войны в деятельность по дезинформации немецкой разведки.

Когда его впервые попросили послужить своей магией делу победы, он, бросив свое шоу, отправился развлекать войска фокусами. Однако генерал Арчибальд Уэйвелл, изобретательный командующий британскими вооруженными силами в Северной Африке, придумал, как можно применить таланты Маскелайна в военных целях. Фокусника отправили в Ливийскую пустыню, где он собрал «банду колдунов» — возможно, самое эксцентричное военное формирование в истории, среди членов которой были химик-аналитик, мультипликатор, преступник, декоратор, реставратор картин, плотник — и единственный профессиональный солдат, который отвечал за всю бумажную волокиту.

Их целью было вводить врага в заблуждение. Они строили фальшивые подводные лодки и «спитфайры», маскировали танки под грузовики и даже успешно спрятали от глаз врага часть Суэцкого канала, с помощью поворотных зеркал и прожекторов создав в небе «слепое пятно» в 9 миль шириной.

В качестве вершины своей военной карьеры Маскелайн помог армии одержать победу в битве при Эль-Аламейне, с помощью целого набора «трюков, уловок и хитрых штук» убедив Эрвина Роммеля, что британцы скорее начнут контратаку с юга, нежели с севера. В 1942 году «банда колдунов» построила около двух тысяч фальшивых танков и даже начала тянуть поддельный водопровод якобы для снабжения водой этой несуществующей армии. Наполовину построенный водопровод немцы легко засекли с воздуха; работы шли медленно, и это, казалось, убедило немцев, что до ноября им не следует ждать британского наступления. Роммель отправился в отпуск, наступление британцев началось 23 сентября. После того как победа была одержана, Черчилль лично воздал должное «отличной системе маскировки», которая сделала ее возможной.

Таким образом, чтобы заставить завод «Де Хавилланд» исчезнуть в клубах дыма от фальшивой диверсии, Маскелайн был идеальной кандидатурой. По свидетельству Чарльза Фрезер-Смита, который занимался снабжением секретных служб разнообразными боевыми приспособлениями (впоследствии он был увековечен как Кью в романах о Джеймсе Бонде), Маскелайну предложили сделать так, чтобы «с воздуха завод выглядел полностью разрушенным». После консультаций с Таром Робертсоном и полковником сэром Джоном Тернером, руководителем службы маскировки Министерства военно-воздушных сил, план фальшивой диверсии на заводе стал обретать форму.

Поначалу участники группы предложили застелить крыши заводских помещений асбестовыми листами и развести на них сильный огонь, который, несомненно, будет замечен германской авиацией. Однако Мастерман наложил вето на эту идею, указав, что пламя станет чрезвычайно заманчивой целью для самолетов люфтваффе: «Немцы могут попытаться добомбить завод, пока не потушен пожар». Вместо этого было решено использовать камуфляжную сеть, столь убедительно сделанную, что и с земли, и с воздуха будет казаться, будто на заводской электроподстанции взорвалась бомба огромной силы.

Специалисты по камуфляжу изготовили четыре модели трансформаторов из дерева и папье-маше, покрасив их в металлический серый цвет. Два из них должны были быть смяты, как будто брошенные на бок силой взрыва. Тем временем настоящие трансформаторы укроют сетью и листами гофрированного железа, разрисованными таким образом, что с воздуха на их месте будет видна «громадная воронка». В ночь «диверсии» огромные деревянные ворота подстанции, выкрашенные зеленой краской, будут заменены на другие зеленые ворота, разбитые и покореженные.

Стены здания меньшего размера будут затянуты брезентом, разрисованным под полуразрушенные остатки кирпичной кладки, а остальные стены покрыты сажей, будто от взрыва. По территории завода в радиусе 100 футов будут разбросаны булыжники и строительный мусор. Полковник Тернер заверил Тара, что пилоты-разведчики, равно как и германские агенты, которых отправят изучить нанесенные заводу повреждения, будут полностью введены в заблуждение.

Чапмен передал фон Грёнингу: «FFFFF УОЛТЕР ГОТОВ К ОТПРАВКЕ. НАЧИНАЙТЕ ГОТОВИТЬСЯ К МОЕМУ ВОЗВРАЩЕНИЮ. Ф.».

Военные метеорологи, приняв во внимание прогнозы погоды и движение Луны, рекомендовали устроить фальшивую диверсию в ночь с 29 на 30 января, когда ночь будет темной, но малооблачной, что позволит немцам разглядеть результаты проделанной работы. Кроме того, луна этой ночью взойдет лишь в 2.30 ночи, и у организаторов будет как минимум три лишних часа темноты для устройства представления.

Однако создание убедительных декораций было лишь половиной дела. Чтобы убедить немцев, о диверсии должна написать пресса, причем годилось лишь одно издание — The Times, «Громовержец», газета британского высшего общества. Через The Times Эдди должен был подавать сигналы о себе фон Грёнингу, и вот теперь МИ-5 собиралась использовать тот же канал, чтобы обвести немца вокруг пальца.

Главным редактором The Times был Роберт Баррингтон-Уорд, образчик журналистской неподкупности и университетский однокашник Джона Мастермана. Несмотря на это последнее обстоятельство, Мастерман предупредил коллег, что убедить редактора принять участие в игре будет «крайне сложно». Мастерман вкратце описал ему ситуацию, подчеркнув исключительную важность фальшивой диверсии, и спросил, не согласится ли газета «утром в субботу опубликовать пару строк о происшествии». Баррингтон-Уорд отказался — вежливо и с сожалением, но решительно заметив, что «он был бы рад помочь, но сама идея о том, что The Times опубликует заведомую фальшивку, категорически противоречит политике издания. Не только репутация, но и общественная полезность газеты базируется исключительно на принципе, в соответствии с которым The Times никогда не публикует сообщений, в правдивости которых не уверена». Мастерман возразил: в конце концов, пара строк ложной информации сама по себе — мелочь. Однако Баррингтон-Уорд был непреклонен: «При всем уважении к вам — нет».

Формально редактор The Times был прав: когда независимая газета, пусть даже в военное время, публикует заведомую фальшивку, она перестает быть не только независимой, но и газетой. Баррингтон-Уорд также предостерег Мастермана от попыток протащить эту историю в прессу через Министерство информации: в этом случае либо придется лгать газетчикам, либо, что еще хуже, вовлекать их в заговор, что в стратегической перспективе непременно приведет к катастрофе, ведь большинство репортеров в принципе не способны хранить секреты. Вместо этого Баррингтон-Уорд посоветовал Мастерману обратиться к тем своим коллегам, которые, возможно, придерживаются менее строгих этических принципов: к примеру, в Daily Express или Daily Telegraph. Мастерман не привык к тому, чтобы ему читали лекции по этике. Оба чувствовали себя весьма неловко и, пожав друг другу руку, договорились считать этот разговор «несостоявшимся».

Артур Кристиансен, редактор Daily Express, был, по всей видимости, менее щепетилен или более патриотично настроен, а может быть, и то и другое разом. Он также указал, что в рамках подобного обмана «ему придется публиковать в газете заведомо ложные факты», но тем не менее был рад помочь. Ему искренне нравилась идея обмишурить немцев, однако, заметил он, правила цензуры, действующие во время войны, запрещают ему публиковать заметки, которые могут воодушевить врага. Сообщение о разрушении жизненно важного авиастроительного предприятия явно подпадало под категорию запретных для публикации, и в случае, если оно все-таки выйдет в его газете, «цензоры, едва прочитав, оборвут ему телефон». Они сошлись на компромиссе: Кристиансен опубликует ложную новость, но лишь в первом выпуске газеты, который отправляется в Лиссабон, откуда, через немецкое консульство, расходится по Германии и оккупированным территориям. Если немцы обнаружат, что заметка вышла только в первом выпуске, они, несомненно, придут к выводу, что цензор, прочитав ее, запретил к публикации в последующих выпусках. Мастерман быстро набросал несколько строк о событии, которое не происходило и никогда не произойдет. Кристиансен, ухмыляясь, переписал заметку журналистским языком.

Чапмен сообщил фон Грёнингу планируемую дату диверсии: «FFFFF УОЛТЕР ПОЛНОСТЬЮ ГОТОВ. ЦЕЛЬ — ПОДСТАНЦИИ».

Последние элементы камуфляжа были установлены на свои места. Командование истребительной авиации было предупреждено о том, что следует внимательно следить за появлением самолетов-разведчиков в районе Хатфилда, но ни в коем случае не атаковать их. Если бы кто-то из рабочих начал задавать вопросы о назначении раскрашенных брезентовых полотнищ, владелец должен был ответить, что на заводе проверяют, «способна ли высотная фотография зафиксировать подобные разрушения». Если бы этим вопросом заинтересовалась пресса, журналистам следовало отвечать, что «что-то случилось, но, в принципе, ничего страшного, это явно не стоит внимания газетчиков». Подобные ответы, несомненно, запустят целую волну слухов.

Как только наступила темнота, команда специалистов по камуфляжу из инженерных войск, а также несколько декораторов из театра Королевы Виктории тихо проскользнули на территорию завода «Де Хавилланд» и начали последние приготовления к мошенническому спектаклю. Скорее всего, труппой руководил Маскелайн, хотя, вполне вероятно, он наблюдал за происходящим откуда-то из-за кулис. Это было бы в его стиле: он умел появляться и исчезать совершенно неожиданно. На этот раз речь шла о фокусе промышленного масштаба, однако за несколько часов команда специалистов по маскировке закончила работу и на глазах у Ронни Рида растворилась в «непроглядной тьме». А незадолго до полуночи жителей Хатфилда разбудил мощный взрыв.

Рассветные лучи осветили панораму разрушений. Вокруг места предполагаемого взрыва, по словам Рида, «царил полный хаос». Кирпичи, булыжники, гнутое железо, куски бетона и какие-то разбитые в щепки деревяшки валялись по всему двору подстанции. Меньшее по размеру здание, казалось, сокрушил гигантский молот, фальшивые трансформаторы, совершенно разбитые, валялись среди обломков, словно выпущенные наружу кишки какого-то гигантского животного. Даже оператор бойлерной поверил в это представление: он ворвался в заводскую контору «в крайнем возбуждении», крича, что в здание попала бомба. Место происшествия тут же отгородили экранами, словно для того, чтобы скрыть от любопытствующих взглядов.

Поддельные «результаты диверсии» на заводе «Де Хавилланд»: небольшие постройки укрыты брезентом для маскировки и разрисованы «под повреждения», по территории разложены «обломки», имитирующие «последствия взрыва».

Обследовав работу фокусника, Тар Робертсон заявил, что крайне доволен. «Картина была весьма убедительна, — писал Рид. — Фотографии с воздуха, сделанные с высоты больше 2 тысяч футов, не вызывали никаких подозрений, демонстрируя картину значительных разрушений». Погодные условия, правда, были не идеальны, — тучи висели плотным слоем, — но, если «противник нанесет визит», он засвидетельствует «картину опустошения», бывшую на самом деле лишь фикцией, обманкой, нарисованной на холсте. Это, как писал Фрезер-Смит, был «шедевр Маскелайна».

Чапмен отбил триумфальную депешу: «FFFFF УОЛТЕР РВАНУЛ В ДВУХ МЕСТАХ». Этим вечером ликующий фон Грёнинг на вилле Бретоньер приказал подать «всем шампанского». Вскоре Эдди получил ответ: «ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДОСТОЙНЫМ РЕЗУЛЬТАТОМ ПО УОЛТЕРУ. ПОЖАЛУЙСТА, ПРИШЛИТЕ ГАЗЕТНЫЕ ЗАМЕТКИ О ПРОИСШЕСТВИИ. СДЕЛАЕМ ВСЕ ВОЗМОЖНОЕ ДЛЯ ОРГАНИЗАЦИИ ВАШЕГО ВОЗВРАЩЕНИЯ. ЖДЕМ ВАШИХ ПРЕДЛОЖЕНИЙ».

DAILY EXPRESS

Понедельник, 1 февраля 1943 года

Первый выпуск

ВЗРЫВ НА ЗАВОДЕ

Проводится расследование взрыва на заводе в пригороде Лондона. На данный момент известно, что повреждения были незначительными, человеческих жертв не было.

Сама краткость газетной заметки должна была продемонстрировать, что за ней многое кроется. Первый выпуск был отпечатан в пять утра и, как всегда, отправлен в Лиссабон.

По приятному совпадению в день после происшествия Герман Геринг, клявшийся, что ни один вражеский самолет не пролетит над Берлином, участвовал в военном параде в немецкой столице. Перед началом его выступления в небе зажужжали «москито» из 105-й эскадрильи и начали бомбежку города, тем самым прервав парад и приведя в ярость шефа люфтваффе. В тот же день «москито» из 139-й эскадрильи столь же непочтительно обошлись с другим парадом, на котором выступал доктор Геббельс. «Москито» вновь показали себя с лучшей стороны. С тем большим удовлетворением германское высшее командование восприняло новость о том, что завод, производивший эти машины, теперь лежит в руинах благодаря немецкому диверсанту.

Тон поздравительной депеши фон Грёнинга, направленной агенту Фрицу, свидетельствовал о том, что немцы не торопятся вернуть его, с учетом отличных результатов, которых ему удалось добиться. Однако МИ-5 хотела вернуть Чапмена во Францию как можно скорее — раньше, чем полиция узнает, что разведка укрывает известного преступника. Как заметил Тар, «на сегодняшний день разведка покрывает как минимум два тяжких уголовных преступления, а также много других, которые, по-видимому, также были совершены». Эдди, вдохновленный вновь обретенной уверенностью в себе, по-прежнему стремился поскорее приступить к работе — в качестве шпиона, диверсанта или убийцы.

Предложение Чапмена об убийстве Гитлера было отвергнуто без шума и объяснений. Архивы МИ-5 содержат на этот счет подозрительно мало информации. Несмотря на то что этот план наверняка должны были обсуждать на самом высоком уровне, в рассекреченных документах нет и следа данных на этот счет. Официальный рапорт по делу Зигзага содержит детальное описание предложения Чапмена об убийстве фюрера с помощью взрывчатки, однако следующий непосредственно за этим описанием отрывок был полностью вымаран внутренним цензором МИ-5. Возможно, вето было наложено лично Черчиллем. В мае 1942 года чешский партизан, прошедший подготовку в Британии, убил Рейнхарда Гейдриха, потенциального преемника Гитлера и главу службы безопасности Рейха, однако последовавшая за этим чудовищная волна репрессий убедила британский кабинет министров отказаться от дальнейших убийств видных чиновников Рейха. Возможно, Чапмен был слишком неконтролируемым агентом, чтобы посылать его на подобное дело. А может быть, познав любовь и радость отцовства, он и сам уже не столь стремился «уйти в ореоле славы».

Риду казалось, что предложение фон Грёнинга отправить Чапмена на нацистский митинг было «туманным». Однако оно, напротив, было вполне конкретным. Несмотря на собственные мысли относительно Гитлера, фон Грёнинг с энтузиазмом отнесся к идее добыть Чапмену место в непосредственной близости от фюрера, пусть даже его пришлось бы переодеть для этого в форму немецкого офицера. И это позволяет нам сделать другое интригующее предположение. Фон Грёнинг, как и многие офицеры абвера, был стратегическим противником нацистского режима. Некоторые из офицеров абвера с 1938 года плели заговоры против Гитлера, а июльская попытка убийства фюрера, случившаяся год спустя, привела к роспуску абвера и казни самого Канариса. Полагал ли фон Грёнинг Чапмена потенциальным орудием для убийства Гитлера? Быть может, германский аристократ и сам надеялся «навеки остаться в истории»? Полагал ли он, что его лучший агент, при всей своей явно демонстрируемой преданности нацистским идеям, может иметь собственные скрытые причины желать оказаться поблизости от фюрера? Быть может, Чапмен и фон Грёнинг совместно стремились к осуществлению этого плана? Скорее всего, мы никогда не узнаем ответов на эти вопросы, поскольку британская разведка тихо отказалась от этой идеи. Джон Мастерман редко допускал ошибки, а допущенные практически никогда не признавал. Однако и после войны он все еще задавался вопросом, не допустила ли МИ-5 роковую ошибку, отказавшись поддержать предложение Чапмена об убийстве Гитлера: «Возможно, мы упустили отличную возможность, ведь Зигзаг был энергичным и опытным преступником».

Тем временем внутри МИ-5 шли ожесточенные дебаты о том, что делать с Чапменом. Рид, Мастерман и Робертсон были уверены, что он «честен и искренен», хотя и непостоянен. «В его искренности не приходится сомневаться», — настаивал Рид. Мальчик с рабочей окраины, выросший в многоквартирном доме на Кингз-Кросс и выучившийся лишь благодаря стипендии, он понимал, с какими трудностями сталкивала Чапмена жизнь, и мог говорить с ним на одном языке. Остальные, однако, не испытывали подобной уверенности. Капитан Шенкс, один из сотрудников, подобно Риду работавших с двойными агентами, считал Чапмена мошенником, «чье оружие — приятная, учтивая и обходительная манера общения в сочетании с мнимой утонченностью… Он как катящийся камень, который не успевает обрасти мхом, зато полирует себе бока». Шенкс полагал возможным, что в Чапмене сохранилась «искра благородства», однако сомневался в этом. В конце концов, Эдди был спекулянтом и бандитом, согласившимся служить немцам из своекорыстных интересов и теперь предлагавшим услуги Британии, исходя из тех же мотивов. «Чапмен далеко не дурак, и, вполне возможно, он решил угодить и нашим, и вашим. Сложно себе представить, что человек, всю жизнь остававшийся врагом общества, может быть движим патриотическими чувствами». Шенкс соглашался с тем, что, «патриот ли Чапмен или приспособленец, он в любом случае оказал Британии услугу», однако не мог скрыть своей неприязни к нему.

Подобные сомнения были отчасти справедливы, однако при этом они показывали и ту пропасть, что разделяла профессионалов из спецслужб, по большей части выходцев из высших слоев общества, получивших хорошее образование, и мошенника из рабочей семьи, вовсе образования не имевшего, с которым им, однако, приходилось теперь работать локоть к локтю. От внимания снобов из числа сотрудников не укрылось, что Эдди пытается скрыть свой северо-восточный акцент за «витиеватой манерой речи» — однако с его стороны это была лишь попытка походить манерой речи на образованного человека. «Когда он говорит естественно, повинуясь лишь чувствам, его речь безграмотна, — заметил один из следователей. — Однако, на мой взгляд, тот факт, что человек с его биографией и характером сумел приобрести хотя бы зачатки культуры, уже достоин всяческого восхищения».

Самая глубокая пропасть отделяла Эдди Чапмена от Виктора, лорда Ротшильда — пэра, миллионера, ученого и главу В1С — подразделения МИ-5, ведавшего взрывчаткой и диверсиями.

Лорд Ротшильд был продуктом Итона, Кембриджа, элитных ночных клубов — словом, представителем самой аристократической элиты Британии. Помимо наследственного титула, он обладал всем, что можно купить за деньги, а также IQ, равным 184. Малкольм Маггеридж, журналист и писатель, во время войны работавший в разведке, находил его несносным типом, до краев переполненным «фальшивыми истинами науки и столь же безосновательным самоуважением, ожидаемым и от других лишь из-за его состояния и знаменитого имени». Однако в то же время он был до странности застенчив и совершенно бесстрашен, отличаясь при этом чисто мальчишеской страстью к взрывчатым веществам. Как глава В1С (подразделения со штатом из двух секретарей), Ротшильд занимался вопросами предотвращения диверсий. Он должен был определять, какие из британских военных производств наиболее беззащитны перед диверсантами, а также предупреждать попытки диверсий со стороны немецких агентов. Одной из его обязанностей, в частности, было проверять присылаемые Уинстону Черчиллю сигары, дабы убедиться, что в них не установлены мины-ловушки. Другой, куда менее веселой задачей было обезвреживание немецких мин. Бывало, немцы прятали взрывчатку в вешалках для одежды, маскировали мины под лошадиный помет, набивали тринитротолуолом термосы. Этим он занимался с удивительным хладнокровием, работая в частной лаборатории, которую оплачивал из собственного весьма туго набитого кармана. «Когда разбираешь на части взрыватель, времени пугаться нет», — писал он. Многие охотно поверили бы лорду Ротшильду на слово в этом вопросе.

Лорд Виктор Ротшильд, пэр, миллионер, ученый и глава отдела МИ-5 по диверсионной деятельности и взрывному делу. Ротшильд и Чапмен сошлись на почве страсти к взрывчатым веществам.

Как хорошо подготовленный немецкий диверсант, Чапмен неминуемо должен был встретиться с лордом Ротшильдом, дабы тот внимательно изучил его и, по возможности, «разминировал» — столь же тщательно, как любую бомбу. Они встречались дважды, проговорили много часов подряд и отлично поладили, поскольку и мошенник, и пэр испытывали одинаковый восторг от громких взрывов. Они обсудили мины-ловушки, приспособления для замедления взрыва, угольные бомбы, бомбы для подрыва поездов, а также различные способы затопления кораблей. Чапмен рассказал лорду Ротшильду, как можно сделать взрыватель из наручных часов, бутыли из-под чернил или нити накаливания электрической лампочки, как замаскировать взрыватель на рельсах с помощью бабочки, спрятать динамит в брикете марципана и изготовить детонатор из уротропина — патентованного лекарства от желудочных хворей.

Ротшильд, изумленный и восхищенный, впитывал информацию:

— Все, что вы держите в голове, — это поразительно. Ваша память — просто кладезь интереснейших, потрясающих сведений.

— У меня большой опыт в устройстве подобных штук.

— Вы ведь и раньше много знали об этих делах?

— Мой практический опыт был довольно ограниченным.

— Вы специалист по электричеству?

— Нет, но моя бурная карьера действительно началась с должности электротехника.

— Проблема в том, что вы слишком искусны в этих делах… Я имею в виду, что обычный парень, которого немцы могли бы привлечь к сотрудничеству, вряд ли окажется таким способным.

Они продолжали болтать, восхищаясь искусством друг друга, — высококлассный ученый и не менее искусный грабитель.

— А как вы открываете сейфы? — поинтересовался Ротшильд.

— Очень просто: надо просто заложить динамит в замочную скважину. Так вы не повредите сейф — если только заложите слишком много, тогда у сейфа снесет дверцу, но если вы все сделаете правильно — сейф просто откроется.

Так потомок великой династии банкиров научился грабить банки.

Когда речь зашла о фальшивой диверсии на заводе «Де Хавилланд», взгляд Ротшильда стал мечтательным.

— Жаль, что меня не было с вами. — Пэр Англии завистливо вздохнул. — Это было весело, правда?

Закончив беседу о прошлом, они перешли к вопросу о будущем.

— Чем вы собираетесь заняться, когда вернетесь во Францию? — поинтересовался Ротшильд.

— Вообще-то я открыт для предложений. Я имею в виду, что, если я могу быть полезен, я готов сделать все, что в моих силах.

У Ротшильда была просьба: он хотел бы иметь в своем распоряжении немецкие бомбы, детонаторы и кое-какие технические штуки.

— Думаю, нам бы стоило получить от них кое-какое оборудование.

— Что именно вы хотели бы иметь?

— Какие-нибудь технические приспособления. Если вы и вправду собираетесь опять нанести нам визит, мы были бы рады получить кое-какую немецкую технику плюс к нашей собственной. По ряду причин это было бы интересно, согласитесь.

Когда в разгар дискуссии о том, как сделать бомбу из куска угля, в комнату вошел Ронни Рид, Ротшильд обернулся к нему с мальчишеской живостью: «Послушайте, мы только что обсуждали, что нам неплохо было бы вдвоем устроить хорошее шоу — что-нибудь как следует взорвать».

Наконец, с большой неохотой, лорд Ротшильд прервал этот допрос, похожий скорее на беседу двух приятелей с общим хобби.

— Мы чертовски долго проболтали, — радостно сказал он.

Чапмен, поднявшись, пожал руку улыбающемуся круглолицему лорду, которого ему представили как мистера Фишера.

— Огромное спасибо, до свидания! — произнес его светлость. — И удачи — на случай, если до вашей очередной поездки мы не сможем увидеться.

Казалось, он провожает Чапмена на веселый уик-энд, а не на задание в самое сердце нацистской Германии.