НЕВСТРЕЧА С АЛЬФРЕДОМ

НЕВСТРЕЧА С АЛЬФРЕДОМ

3 августа 1998 года в парижском аэропорту я увидела в газете «Liberation» некролог. Статья называлась «Реквием по Шнитке». У меня опустились руки. Я испытала что-то сродни тем чувствам, которые не давали мне покоя после смерти Булата Окуджавы. Еще одна невстреча нашей жизни. Этот гениальнейший человек отразил сегодняшний день, он его чувствовал, видел ядро, суть вещей. Он ощущал дисгармонию, какофонию этого общества, уродство души под маской. Прочитав заголовок некролога, я подумала: Шнитке сам мог бы написать «Реквием» по нашему веку, который был на исходе в момент его смерти. Он оказался композитором, вобравшим в себя весь двадцатый век.

Я знала, что Шнитке давно болел. Но все же пока был жив, в глубине моей души таилась надежда, что когда-нибудь они сойдутся — Шнитке и Спиваков. Володя очень любит современную музыку. Не всех авторов. Но к Шнитке он прикасался трепетно, и это всегда было блестяще.

Часто у жены бывает гораздо больше обид за мужа, чем у него самого. Володя был знаком со Шнитке, но никогда не ходил к нему «пить чай» и никогда не принадлежал к клану людей, называвших себя «кругом Шнитке». Есть музыканты, в числе которых Гидон Кремер и Юрий Башмет, для которых Альфред Шнитке действительно много написал. Мстислав Леопольдович Ростропович или Геннадий Николаевич Рождественский, с которым Шнитке связывала большая личная дружба, также были первыми исполнителями многих его произведений. Отчасти этой дружбой я объясняла причину нашего необщения (Рождественский женат на первой жене Володи, пианистке Виктории Постниковой, и разрыв этот происходил небескровно). Ощущение было такое, что Шнитке сторонится Спивакова.

Моя единственная встреча со Шнитке произошла в начале 1990 года во время того самого обеда в честь королевы Испании в Морозовском особняке.

За столом мы сидели напротив Шнитке и его жены Ирины. Весь обед мы общались и переглядывались с ней, не зная, когда можно будет закурить. Начать первыми было неловко, но как только королева достала портсигар, мы с облегчением вздохнули и вытащили свои зажигалки. Помню, тогда Володя подошел к Шнитке и спросил:

— Альфред, может быть, когда-нибудь вы что-то напишете если не для меня, то для моего оркестра?

Тот ответил:

— Я подумаю.

До этого Володя исполнял его «Сюиту в старинном стиле» для скрипки и фортепиано и прелюдию «Памяти Д. Д. Шостаковича». Впоследствии Володя переложил эту сюиту для камерного оркестра. Спиваков попросил однажды у Шнитке разрешения добавить в одном месте аккорд клавесина, повторив его еще три раза. Шнитке долго думал, и Володя на свой страх и риск прибавил эти два такта. Когда вышла запись, Шнитке сказал:

— Вы были правы, этого действительно не хватало.

Впоследствии из этого невинного диалога и истории с двумя тактами клавесина выросла обида. Как-то раз Шнитке позвонил очень обиженный:

— Мне передали, что вы давали интервью по радио, в котором говорили, что я попросил вас переложить и исполнить мою «Сюиту в старинном стиле». Я никогда никого ни о чем не просил!

Володя сказал:

— Альфред, вы меня неправильно поняли. Единственное, что я мог сказать, что я исполнил с оркестром сюиту, а у вас попросил разрешения дописать три аккорда.

Шнитке, кажется, не очень поверил. Было ясно, что его кто-то хорошо «накрутил». В этой ситуации с интервью Володя не стал оправдываться и переубеждать Альфреда. Отношения их совсем сошли на нет, тем не менее Володя часто исполнял в концертах его сочинения.

Потом мы уехали на Запад, Альфред жил в Германии и в то время уже очень сильно болел. На одном из концертов фестиваля Шлезвиг-Гольштейн, транслировавшемся по всей Германии, Володя исполнял сонату для скрипки и камерного оркестра, написанную Шнитке еще в 1963 году. Спивакова вдруг позвали в антракте к телефону. Звонил Шнитке из Гамбурга:

— Я хотел вам сказать: я только что слушал свою сонату в вашем исполнении — это воплощенная мечта композитора!

Альфред говорил медленно, затрудненно произнося слова. Володя был потрясен. Шел 1993 год. А в 1994 году на фестиваль в Кольмар пришел запрос Спивакову от какого-то камерного английского оркестра с просьбой разрешить первое исполнение только что написанного произведения Шнитке, посвященного ему. Они хотели исполнить его на фестивале в Великобритании, посвященном шестидесятилетию композитора. Но поскольку право «первой ночи» принадлежит Спивакову и «Виртуозам», которые этот опус еще не исполняли, они обращались к нему с этой просьбой. На что Володя сказал:

— Я знаю эту путаницу — «Виртуозов Москвы» всю жизнь на Западе путают с «Солистами Москвы». Наверняка это что-то, написанное для Башмета. Ответьте, что Шнитке мне никогда ничего не посвящал, поэтому ни разрешать, ни запрещать я ничего не могу.

Мы встретились с Башметом на музыкальном круизе на корабле «Мермоз», это был очередной период нашего примирения. Я всегда старалась их соединить, сделать так, чтобы они общались. Необязательно дружить и пить водку с утра до ночи, играть в бильярд и вместе гоняться за бабами. Можно просто выходить вместе на сцену.

Как-то мы с Юрой сидели на палубе, и я попросила телефон Ирины Шнитке, чтобы узнать, как Альфред, и прояснить себе немного эту историю с английским оркестром. Вдруг Шнитке действительно что-то написал? Юра поднял меня на смех:

— Не звони, не позорься, не унижайся. Мне не хочется, чтобы ты подставляла Вовку. Во-первых, Альфред никогда в жизни ничего для него не писал. Поверь мне, уж я-то знаю. Как ты не понимаешь, Спиваков — это не музыкант Шнитке, не герой его романа. Это два разных полюса. Володя — популист, он работает на массы. Альфреду это противно. Идеал скрипача для него — это Гидон. А Гидона и Володю невозможно поставить на одну доску, они разные во всем. Я знаю, как работает Альфред. Если он пишет что-то для кого-то, он много раз звонит, советуется, контактирует с музыкантом. Когда он заканчивает, присылает первый вариант произведения со своей надписью сверху на титульном листе. Мне же посвящено столько сочинений, я знаю, что говорю. Альфред пишет только для тех, кто ему действительно дорог. Мы и так все стоим у него в очереди годами — и Гидон, и я, и Слава Ростропович. Мой тебе совет, выкинь это из головы, зачем Вову травмировать.

Хоть меня эти пассажи и резанули, больше к этой теме я не возвращалась.

Вскоре после смерти Шнитке в 1998 году я получила в Париже очередные бумаги от Издательства Сикорского, где издано несколько Володиных переложений. Они очень скрупулезно, по-немецки, годами перечисляют скромные авторские гонорары на счет. Что меня вдруг дернуло? Зная, что они издатели музыки Альфреда Шнитке, я позвонила директору Издательства Сикорского и спросила, существует ли какое-нибудь произведение этого композитора, посвященное Спивакову или «Виртуозам Москвы»?

— Конечно, существует посвященное Владимиру Спивакову, изданное в 1994 году, произведение для скрипки, тромбона, тенора, ударных инструментов и камерного оркестра. Оно есть в нашем каталоге, называется «Пять фрагментов по картинам Иеронима Босха». Мы только удивлялись, почему ваш муж никогда его не исполнял.

— Дело в том, что мой муж не знал о существовании этого произведения.

Директор издательства немедленно прислал нам запись исполнения с того английского фестиваля и ноты. Когда в Париж вернулся Володя, он увидел пакет на столе. В ответ на его вопросительный взгляд я сказала:

— Это тебе привет с того света — от Альфреда.

Он открыл партитуру, изданную Сикорским, на которой черным по белому было написано: «Владимиру Спивакову».

Произведение — совершенно удивительное. Для меня — шок, потрясение. Не концерт, не соната. Скрипка в нем — ведущий голос, а тенор — как музыкальный инструмент, которому отдана функция слова. Шнитке использовал стихи Эсхила и Райзнера. Во втором фрагменте тенор поет о том, что лягушка рождается весной, а умирает зимой и век ее короток, живет она в болоте. А человек приходит на эту землю, и когда он уходит, то воспаряет к Богу. Сам триптих Иеронима Босха называется «Сад наслаждений» — там совершеннейшее смешение: рай, ад. Я бы многое отдала, чтобы понять, что побудило композитора обратиться к этим источникам и написать такое произведение. И почему именно его Шнитке посвятил Спивакову? Почему мы не знали о нем четыре года? Володя считает — между звонком Шнитке после его исполнения сонаты тогда в Германии и этим посвящением есть прямая связь. Иногда музыканты могут понять друг друга без слов, без объяснений. И даже подавать друг другу знаки из разных, несоприкасающихся миров.