НЕВСТРЕЧА С БУЛАТОМ

НЕВСТРЕЧА С БУЛАТОМ

Булат Окуджава написал к Володиному пятидесятилетию стихи-посвящение. И спустя некоторое время Володя ему ответил. В его день рождения 12 сентября мы были в Париже, ожидая прибавления семейства: Анечка, наша младшая дочь, родилась 1 октября, буквально через две недели после юбилея. Володя не хотел отмечать его в Москве, так как вообще не любит пышных сборищ. Я сделала Володе сюрприз — заказала ужин в ресторане, который для него был символом Франции. Он всегда мечтал, «когда будут деньги», пригласить всех в «Максим». Приехали наши близкие и преданные друзья из Испании, Америки и Москвы и даже Ростропович, который успел прилететь в последнюю минуту. Накануне нам привезли несколько писем и поздравлений. Среди бумаг находился манускрипт, который написал Окуджава, — замечательные, очень грустные стихи, посвященные Володе. Из всех поздравлений они потрясли меня больше всего. И его тоже. Спустя буквально месяц Володя был в Зальцбурге, позвонил мне и попросил включить факс, по которому и переслал мне свои стихи-ответ: «Путешествие дилетанта из Зальцбурга в Вену». Володя очень редко пишет стихи. Они начинались так же, как у Булата, но каждая строчка как бы перекликалась с теми стихами. Мы нашли способ переслать ответ Окуджаве, и я знаю, стихи ему очень понравились.

К сожалению, Булат Окуджава в нашей жизни — это, как писала Ахматова, «невстреча». Или полувстреча. Они с Володей практически были незнакомы, то есть формально знакомы, конечно, были, но возможности общаться, делиться чем-то они не имели. Оглядываясь назад, понимаешь, что самое драгоценное время, проведенное вместе с очень интересным человеком. Как-то мы встретились с Булатом Окуджавой в Париже в доме Люси Каталя. Она — очень известная женщина, работающая в издательстве «Альбан Мишель». В ее дом нас привела Зоя Богуславская. Жена Окуджавы Ольга очень торопилась в тот вечер его увести, общение не складывалось, Володя хотел с ним поговорить, я тоже надеялась услышать что-то необыкновенное. Но не получилось.

Булат умер в июне, и за полгода до этого в Москве был концерт, на котором «Виртуозы Москвы» впервые исполняли «Раек» Шостаковича. Так сложилось, что в Большом зале сошлось множество официальных лиц — в партере одновременно сидели Наина Иосифовна Ельцина, Чубайс, Лужков со всей своей командой из мэрии. Это было незадолго до выборов 1996 года, уже разразился скандал с Коржаковым, стенка шла на стенку. (Спивакова часто обвиняют в том, что на его концертах появляются лица, взаимоисключающие друг друга. Я же не могу закрыть дверь ни перед кем и всегда в меру своих сил достаю билеты всем без исключения. Например, Бари Алибасов со всей «На-на» однажды тоже появился у нас. Накануне мы познакомились на концерте Пендерецкого, выяснилось, что Алибасов его обожает и понимает его музыку как никто. Для него Пендерецкий или Шенберг космос, великая музыка. Я не видела ничего криминального в том, что он захотел, чтобы его «мальчики» послушали Моцарта. Правда, потом появились статейки, что «Спиваков и „На-на“ — одной крови».)

Я считаю, что музыка — идеальное средство соединить и примирить всех. Референт Наины Иосифовны передал мне ее пожелание увидеться с Владимиром Теодоровичем после концерта и просьбу организовать чай в правительственной ложе. Я, естественно, позвала туда всех — и Лужкова с его «хлопцами», и Чубайса с его пленительной, тургеневского типа женой Машей. Зная привычку Спивакова «отходить» от концерта очень долго, сначала стоя в мокром фраке и принимая поздравления, потом медленно переодеваться, когда уже остались только свои, на что уходит минут сорок пять, я понадеялась занять и развлечь гостей в правительственной ложе, но это было невозможно — все сидели по углам и молчали. Официанты отчаялись — гости отказывались пить и есть. В воздухе как будто «повис топор». Мне стало ясно — положение может спасти только Спиваков.

Я рванула в артистическую, крича сразу всей очереди:

— Ради Бога, извините, он сегодня не сможет ни с кем говорить.

Быстро переодела Володю в свитер на голое тело, и мы побежали. В тот момент, когда я выхватила его из артистической, я увидела, что в середине очереди стоит Булат. Эта встреча в канун Нового года, после концерта в консерватории, как вспышка в памяти, которая никогда не угаснет: он — в толпе, Володя к нему кинулся, они обнялись, крепко, быстро, в последний раз. Если бы знать, что в последний…

Мы убежали с обещанием позвонить. Даже не сообразили пригласить его с собой. Потом я так ругала себя, думала, а что, собственно говоря, дороже? У меня на сердце это осталось каким-то грузом вины. Остались два стихотворения, свидетельствующие о перекличке между их душами. Они прекрасно почувствовали друг друга. Муж всегда возит эти стихи в футляре скрипки.

Я безумно жалею, что мне не довелось знать Булата Шалвовича ближе. Ведь вся моя юность связана с его поэзией. Окуджава для меня равноценен Пастернаку или Мандельштаму. С пятнадцати лет у меня была его пластинка 33 оборота, на конверте — портрет с сигаретой, такой коричневый дагерротип. Как только закрою глаза и вижу эту пластинку, вспоминается очень дорогой мне отрезок жизни конец школы, начало института, наши поездки в колхоз, в деревню Княжево под Волоколамском, когда мы, студенты ГИТИСа, согревались у костра и пели «Виноградную косточку». Все его песни — «О московском муравье», «Прощание с новогодней елкой», «Опустите, пожалуйста, синие шторы»… — великая поэзия. Он пел ее под музыку, и второго такого трубадура эпохи не было — философа, поэта, музыканта. Наверное, я не одинока в этой любви. И я безмерно горжусь стихами Окуджавы, посвященными Спивакову. Володя сам — человек щедрый, но в то же время он совсем не избалован вниманием и щедрым отношением к себе. Ему мало посвящено произведений, но то, что ему посвящено — дорогого стоит. И стихотворение Булата в этом ряду. Для меня эти стихи очень важны.

ОТЪЕЗД

Владимиру Спивакову

С Моцартом мы уезжаем из Зальцбурга.

Бричка вместительна. Лошади в масть.

Жизнь моя, как перезревшее яблоко,

Тянется к теплой землице припасть.

Ну а попутчик мой этот молоденький

Радостных слез не стирает с лица:

Он и не знает, что век-то коротенький,

Он все про музыку, чтоб до конца.

Времени не остается на проводы…

Что ж, они больше уже не нужны

Слезы, что были недаром ведь пролиты,

Крылья, которые Богом даны?

Ну а попутчик мой только и верует

Жару души и фортуне своей,

Нотку одну лишь нащупает верную

И заливается как соловей.

Руки мои на коленях покоятся,

Горестный вздох угасает в груди…

Там, позади — «До свиданья, околица!»…

И ничего, ничего впереди.

Ну а попутчик божественной выпечки,

Не покладая усилий своих,

То он на флейточке, то он на скрипочке,

То на валторне поет за двоих.

1994 г. Булат Окуджава

ПУТЕШЕСТВИЕ ДИЛЕТАНТА

Булату Окуджаве

С Моцартом мы уезжаем из Зальцбурга,

Бричка вместительна, лошади в масть.

Сердце мое — недозрелое яблоко

К Вашему сердцу стремится припасть.

Молодость наша — безумная молния,

Вдруг обнажившая Землю на миг.

Мы приближаемся к царству безмолвия,

Влево и вправо, а там — напрямик.

Вместе мы в бричке, умело запряженной,

Вместе грустим мы под звон бубенца,

Смотрим на мир, так нелепо наряженный,

Праздник, который с тобой до конца.

Медленней пусть еще долгие годы

Бричка нас катит дорогой крутой,

Пусть Вас минуют печаль и невзгоды,

Друг мой далекий и близкий такой!

Музыка в Вашей поэзии бьется,

Слово стремится взлететь в облака,

Пусть оно плачет, но лучше — смеется.

И над строкою не дрогнет рука…

В. Спиваков. По пути из Зальцбурга в Вену. 7 октября 1995 г.