Глава четырнадцатая На новый фронт

Глава четырнадцатая

На новый фронт

Приход на Ханко отряда капитана 3 ранга Лихолетова был своего рода разведкой. Начальник штаба, доложив о решении высшего командования перебросить наш гарнизон на защиту Ленинграда, сообщил, что 1 ноября должен выйти к нам из Кронштадта второй отряд кораблей, большой отряд, который примет уже не батальон, а значительное количество войск.

Ну что же, решение правильное и смелое. До нас 226 миль от Ленинграда, нелегкое дело посылать за нами корабли. Очевидно, лучше в преддверии зимы нам уйти в Ленинград и встать на его защиту.

Все мысли теперь следовало сосредоточить на том, как организовать отход, погрузку и, главное, как оторваться от противника, не теряя, не губя людей. Все взвесить, все учесть, оценить все опасности и неожиданности.

Обстановка в устье Финского залива, на сухопутном фронте и на островах сложилась благоприятная для ухода гарнизона. Противник значительно снизил свою активность вокруг полуострова. Существовала только опасность, которую нельзя было не учитывать. Возможно, гитлеровцы все же решат нанести удар с моря, высадиться на нашем южном побережье и прямо в порту. Еще в октябре, когда такое опасение возникло, мы сделали все, что было в наших силах, вплоть до установки повзводно, то есть по два орудия, 85-миллиметровых зенитных пушек для стрельбы по плавсредствам прямой наводкой. Эти пушки, мощные и скорострельные, успели бы, прежде чем противник сможет их подавить или уничтожить, расстрелять еще в море, на подходе к нам, большое количество плавсредств.

Военный совет Краснознаменного Балтийского флота определил нам общую принципиальную задачу: вывезти в первую очередь личный состав с закрепленным оружием — винтовками, автоматами, пулеметами, минометами и боеприпасами к ним; вывезти максимально возможное количество артиллерийского и стрелкового боезапаса; вывезти максимально продовольствия и техники; все, что невозможно вывезти, уничтожить.

Все, что касается порядка эвакуации гарнизона, очередности вывода той или другой части сил, погрузки, прикрытия и всего прочего, что могло по ходу дела возникнуть на самом полуострове и островах, определяет командир базы сам — тут Военный совет дал мне все права и возложил на меня всю ответственность.

Общее руководство эвакуацией осуществлял Военный совет. Военный совет поручил вице-адмиралу В. П. Дрозду, командующему эскадрой КБФ, командовать корабельными силами.

Исходя из поставленной задачи, возможностей флота и сложившейся обстановки, мы решили: определить прежде всего, что есть первая очередь и что — вторая. Первые эшелоны войск уйдут на малых кораблях постепенно, небольшими группами. Последний эшелон должен оторваться от противника сразу, этот крупный арьергард, численностью в десять-двенадцать тысяч человек, надо грузить на большие корабли. Такое количество войск последнего эшелона определялось потребностью обороны территории полуострова — во всех возможных случаях. В последней группе должны быть наиболее подготовленные и стойкие части, насыщенные автоматическим оружием. В нее включили: весь личный состав береговых и железнодорожных батарей, их командование, личный состав всех зенитных батарей и командование, оба десантных отряда, 335-й и 219-й стрелковые полки со средствами усиления, резервы начальников боевых участков и резерв командира базы. Всех остальных вывозить в первую очередь.

Такое наше решение не противоречило общей задаче, поставленной Военным советом флота. Оно было лишь детализацией, так сказать, техническим, вернее, тактическим решением командира, отвечающего за выполнение всей задачи в целом. Всем нам — командованию, штабу, политотделу, тылу базы, командованию и штабам соединений и частей — предстояла колоссальная работа: спланировать, подготовить, сосредоточить к местам погрузки и погрузить большое количество людей, боевой техники и прочих грузов. И одновременно с этим продолжать оборону полуострова, предотвратить возможные помехи со стороны противника, защитить эвакуирующих и эвакуируемых.

Шутка ли, вывезти с нашего полуострова, да еще с острова Осмуссаар в тридцати милях от нас, без малого 28 тысяч человек, много техники и не менее трех тысяч тонн продовольствия и боезапаса. Перед флотом и перед нами стоял пример августовской эвакуации Таллина, его горькие уроки, опыт ухода с Моонзундских островов. Все это и нам и флоту в нынешних, еще более сложных условиях следовало учесть, и, как показало время, было учтено.

Флот пошел ради нас и обороны Ленинграда на огромный риск. Из Кронштадта, преодолевая на всем пути плотное минно-артиллерийское заграждение, к нам отправятся значительные группы кораблей. Надо обезопасить их пребывание в базе. Это прежде всего.

Сейчас — максимум внимания противовоздушной обороне. Нельзя допустить к нам ни одного самолета-разведчика. Одним зенитчикам с такой опасностью не справиться. Значит, вся тяжесть охраны неба над портом и рейдом падет на наших истребителей.

В базе оставалось всего 8 самолетов 4-й эскадрильи и часть эскадрильи И-16. Много самолетов мы потеряли в воздушных боях с немцами над островами Моонзунда. Много потеряли, но еще больше за месяцы нашей борьбы мы сбили вражеских самолетов.

Не могу не привести тут проверенные данные о количестве сбитых нашими истребителями самолетов противника с 22 июня до 1 ноября: три бомбардировщика Ю-88, один Ю-86, двенадцать «Фоккеров-Д-21», один «Хейнкель-60», четыре «Бристоль-Бульдога», тридцать «Мессершмиттов-109», один «фиат». Всего 51 фашистский самолет. Кроме того, на воде сожгли два «Хейнкеля-60» и пять таких же повредили. А ведь наши истребители никогда не вылетали группами более шести. Обычно они работали парами или двумя парами.

И вот теперь, после 1 ноября, сохранившиеся «чайки» и «ишачки» под общей командой капитана Ильина и старшего политрука Бискупа должны надежно прикрыть базу от бомбежки, от разведчиков врага. Забегая вперед, скажу: летчики грамотно и бесстрашно выполнили свою задачу. Они не только уничтожали в небе над Ханко все самолеты-разведчики противника, они продолжали групповые налеты на его ближайшие аэродромы, сбивая, очевидно, финнов с толку.

То, что противник ни разу не бомбил наши корабли и места погрузки, я считаю результатом боевой активности маленькой ханковской авиационной группы. Умное и расчетливое руководство заместителя командира 13-го авиаполка капитана А. Ильина, начальника штаба полка майора П. Л. Ройтберга, летчика-комиссара старшего политрука П. И. Бискупа и беззаветная отвага летчиков Семенова, Байсултанова, Лазукина, Цоколаева, Дмитриева, Голубева, Татаренко, Овчинникова, Кузнецова сделали свое дело.

Авиация противника не помешала вывозу войск. Был только один случай, когда самолет-разведчик безнаказанно произвел разведку рейда. Вечером 14 ноября германский самолет Ю-88 пролетел с моря, т. е. с направления, где у нас не было постов ВНОС, на восток и видел только что прибывший минный заградитель «Урал», которым командовал отличный моряк капитан 2 ранга Иван Григорьевич Карпов. Наши истребители поднялись, только догнать немца не могли, уже стемнело.

Но главная задача прикрытия войск на пути к местам погрузки и защиты кораблей, стоящих под погрузкой и на рейде, возлагалась на береговую артиллерию. Надо было еще лучше, еще надежнее организовать контрбатарейную борьбу.

Теперь экономить боезапас не было нужды, артиллерия могла развернуться в полную силу. Комендант сектора береговой обороны генерал-майор И. Н. Дмитриев, начальник артиллерии майор С. С. Кобец, командиры дивизионов Гранин, Кудряшов, командиры железнодорожных батарей Волновский, Жилин, Шпилев справились с такой очень сложной и трудной задачей. Противник пытался бить по нашим кораблям, как только обнаруживал их в зоне досягаемости. Но наши батареи наваливались на вражескую артиллерию всей своей мощью и принуждали прекращать обстрел. Только один раз за все время эвакуации артиллерийский снаряд противника попал в эскадренный миноносец «Сметливый», находившийся в порту.

Но менее ответственную задачу получил ОВР базы. В охране водного района осталось пять катеров МО. Причем катер МО-239 был поврежден в недавних боях с шестью торпедными катерами. Кроме них в ОВР была еще канонерская лодка «Лайне», мы ее называли «Гангутец», ход 12 узлов, команда 25 человек, вооружена одним 75-миллиметровым орудием, четырьмя сорокапятками плюс два пулемета. Лодкой командовал Николай Георгиевич Антипин, старший лейтенант, комиссаром был Павел Георгиевич Карузе, старший политрук. Такими силами капитан 2 ранга Михаил Данилович Полегаев должен был обезопасить стоянку наших кораблей на рейде и в порту от возможных атак вражеских торпедных катеров и подводных лодок. И не только стоянку, но и безопасность при выходе на рейд и из базы. ОВР и эту задачу выполнил отлично. Так, канлодка «Лайне» 14 ноября артиллерийским огнем отбила попытку трех торпедных катеров противника атаковать только что прибывший минный заградитель «Урал».

Сухопутные войска, входящие в группу, которая должна была уйти с Ханко последней, одновременно становились и группой прикрытия. Их задача — не только отразить всякие попытки противника прорваться к местам посадки, т. е. в порт, но и не допустить успеха противника в разведке. Мы не могли позволить, чтобы противник захватил у нас «языков» и разгадал происходящее. Мы, конечно, не смогли маскировать ни приход, ни уход кораблей. Но скрыть хотя бы на первое время цель этих «визитов» мы были обязаны.

Решили активизировать боевые действия, чтобы внушить противнику, будто корабли привозят на Ханко пополнение, продовольствие и боезапас. Начало и ход эвакуации мы скрывали даже от самих защитников Ханко, увеличили пайки, доведя их до прежней нормы, перестали экономить боезапас, отвечая на 6–7 тысяч снарядов и мин не сотней-двумя, как прежде, а 3–4 тысячами. Только на автобензин мы скупились, у нас его не было. Несколько тонн автобензина для многотысячного гарнизона — это слезы.

Усилили активность нашей разведки. Все это должно было на какой-то период сбить врага с толку.

Очень трудно планировать сосредоточение войск и грузов для посадки и погрузки, не зная количества кораблей, вышедших к нам из Кронштадта 1 ноября, а главное — их вместимость и возможности. Я принял решение: если придут большие корабли, погрузить в первую очередь весь 270-й стрелковый полк, благо его первый батальон уже отправлен. Кроме того, решил отправить сразу и два дивизиона 343-го артиллерийского полка. Остальные корабли загрузить личным составом тыловых частей.

В базе, как известно, было два госпиталя. Решили с этим эшелоном отправить и большую часть военно-морского госпиталя, всех раненых, инвалидов и батальон выздоравливающих.

Пусть не удивляет читателя, что на Ханко был создан такой батальон. Благодаря быстрому и качественному строительству оборонительных и защитных сооружений гарнизон Ханко не имел больших потерь. Но ранений было много. Мы старались каждого раненого, исключая легко раненных, после госпиталя в часть сразу не посылать, а дать ему возможность окрепнуть и отдохнуть неделю-две в батальоне выздоравливающих.

2 ноября в семь часов утра на рейд Ханко прибыл второй по счету отряд кораблей — его привел командующий эскадрой вице-адмирал В. П. Дрозд.

Мы встретились с Валентином Петровичем на пирсе. Обнялись, крепко расцеловались, как братья. Знали мы друг друга хорошо. Хороший он был товарищ. Прямой, честный. Он был к хорошим командующим. Смелым, решительным и заботливым.

Валентин Петрович сказал мне, что пришел за мной. Я спросил его:

— А сколько людей ты возьмешь на корабли? Он ответил:

— Тысяч пять.

— Возьми пять тысяч, доставь их в Кронштадт. А когда придешь за последними десятью тысячами, возьмешь и меня.

Дрозд внимательно посмотрел на меня, улыбнулся и сказал:

— Приду обязательно.

В отряд Дрозда входили: минный заградитель «Марти», эсминцы «Стойкий» и «Славный», пять базовых тральщиков 207, 210, 215, 217 и 218 и шесть катеров МО.

Войска и грузы мы сосредоточили к месту погрузки быстро. Труднее всего оказалось снять с северной группы островов один из батальонов 270-го стрелкового полка и одновременно перевезти туда на смену батальон 219-го стрелкового полка. Но 8-я бригада успела проделать это до наступления рассвета.

Погрузку закончили быстро, без задержки. Минный заградитель «Марти» принял на борт два дивизиона 343-го артполка, всю артиллерию 270-го стрелкового полка и много боезапаса. Остальные корабли приняли 270-й полк, военно-морской госпиталь и много продовольствия. Всего уходило 4246 солдат и офицеров.

В 19.00 2 ноября этот отряд кораблей благополучно покинул Ханко и 4 ноября прибыл в Кронштадт.

С утра 2 ноября батареи противника в течение часа ожесточенно обстреливали рейд и порт. Попаданий в корабли не было. Успешная контрбатарейная борьба всей артиллерии сектора береговой обороны заставила финнов прекратить огонь.

Тут же пожаловал и ожидаемый нами самолет-разведчик — истребитель английского производства «спитфайер». Поднялись два наших истребителя. «Спитфайера» сбил старший лейтенант Г. Д. Цоколаев.

За день 2 ноября надо было заполнить покинутые 270-м полком позиции. Их занял 219-й полк.

Но вот вторая полоса обороны теперь осталась без войск. Командир бригады решил не заполнять ее своими резервами. Я согласился. В крайнем случае, если будет необходимо, займем ее частью сил второго боевого участка. Надо теперь комбинировать и маневрировать. Брешь в артиллерийской поддержке, возникшую с уходом двух дивизионов 343-го артиллерийского полка, пришлось заполнить плановыми огнями береговых батарей. Береговые батареи 30-го артиллерийского дивизиона Кудряшова и 10-я железнодорожная батарея Шпилева давно работали в интересах 8-й отдельной стрелковой бригады, хорошо взаимодействовали, понимая важность выполнения заданий пехотных начальников.

Так закончился этот насыщенный событиями день.

На другой день по заданию штаба флота наши истребители летали на поиск семи транспортов противника, вышедших из Таллина. Транспортов не нашли. Зато в районе мыса Шпитгамм обнаружили новые батареи немцев.

В этот же день 3 ноября четыре немецкие батареи открыли сильный огонь по Осмуссаару. На такой маленький остров они бросили более двух тысяч снарядов. Дело необычное. Надо ожидать нападения на Осмуссаар.

Мы готовились к приходу очередного отряда кораблей из Кронштадта. Наши катера проводили контрольное траление фарватеров. Пока все было спокойно. Противник продолжал обстреливать Ханко. Мы ему отвечали.

4 ноября в 8 часов 30 минут на рейд Ханко прибыл третий отряд кораблей: эскадренные миноносцы «Сметливый» и «Суровый», базовые тральщики 205, 206, 207 и 211 и четыре катера. Командовал отрядом начальник штаба эскадры КБФ капитан 2 ранга В. М. Нарыков.

Корабли, как и в прошлый раз, загружали в порту. Погрузили 2107 человек с личным вооружением и много продовольствия.

Отправляя защитников Ханко на Большую землю, мы выдавали каждому десятисуточный паек по усиленной норме. Трудно было предположить, что все продовольствие, с учетом накопленного при сокращении норм, мы сможем вывезти в Ленинград. Да, по правде говоря, мы хотя и знали уже о блокаде, но не подозревали даже, что это такое, как тяжело и голодно жить ленинградцам.

В этот раз стоянка и погрузка кораблей прошли не столь благополучно. Финские батареи открыли огонь значительно позже, чем в прошлый раз, а именно, в 16 часов 20 минут, когда уже начинало смеркаться. Наши батареи не смогли сразу же подавить противника. Один вражеский снаряд попал в эсминец «Сметливый», вывел из строя второе носовое орудие, убил младшего командира и ранил матроса. То был за все время эвакуации первый и последний случай повреждения корабля в порту и на рейде Ханко.

Катера МО, прибывшие в составе отряда, заправились горючим и были готовы к выходу. 4 ноября в 19.00 отряд покинул Ханко.

От командира этого отряда капитана 2 ранга Нарыкова я узнал, что промежуточной базой на пути Кронштадт — Ханко является остров Гогланд. Все корабли, уходящие, когда стемнеет, из Кронштадта, к рассвету должны достичь Гогланда и там отстаиваться до вечера. С наступлением темноты они преодолевают самый ответственный, самый опасный этап Гогланд — Ханко.

Внимательно и всесторонне рассматривая решение по эвакуации нашего 28-тысячного гарнизона, мы ясно сознавали, что опасность подстерегает нас теперь на каждом этапе.

Опасен путь кораблей на Ханко. Здесь главный противник — мины. Мы помнили, какие потери понес флот от мин при переходе из Таллина в Кронштадт. Теперь минная опасность стала не меньшей, а намного большей: за это время противник усилил минные постановки. Кроме того, теперь оба берега Финского залива — почти весь южный и на всем протяжении, исключая Ханко, северный — в руках противника. На острове Маккилуото — двухорудийная 305-миллиметровая батарея финнов; на мысе Юминда еще в августе появились гитлеровские крупнокалиберные батареи. Все они угрожают нашим кораблям.

Опасна и стоянка в базе Ханко. Опасна потому, что противник может сосредоточить две-три эскадрильи бомбардировщиков на аэродромах Турку и, используя свое превосходство в воздухе, прорвется на рейд.

Не менее, а более опасен обратный путь. Противник будет точно знать, когда вышли корабли, он сможет тут же атаковать их торпедными катерами, а на переходе морем и на стоянке у острова Гогланд — самолетами, торпедными катерами и подлодками.

И, наконец, новая опасность — лед. Финский залив обычно начинает замерзать в ноябре.

А на самом полуострове?! Мы становимся слабее. Прорвать жидкую оборону и ворваться на плечах отходящих на погрузку войск — не так уж сложно. Значит, риск во всем. На то и война. Рискуя, надо делать все, что в наших силах, чтобы задуманная флотом грандиозная операция прошла хорошо.

4 ноября мы получили сообщение с Осмуссаара. С мыса Шпитгамм отвалила шлюпка под белым флагом и направилась на веслах к южной гавани острова. Прибыли три немецких парламентера. Они привезли ультиматум фашистского командования, адресованный коменданту острова Е. К. Вержбицкому.

Смысл ультиматума таков: сдавайтесь, поднимайте к 12 часам 5 ноября на маяке белый флаг и постройтесь к этому времени без оружия на площади у кирхи. Иначе — смерть.

Комендант острова капитан Е. К. Вержбицкий немедленно донес мне об этом. Я приказал срочно доставить «парламентеров» на Ханко. А в указанный гитлеровцами срок поднять красный флаг и открыть сильный артогонь из всех орудий острова по известным и разведанным целям.

Рано утром 5 ноября начальник штаба доложил мне, что получено оповещение от командира отряда капитана 2 ранга Нарыкова о возвращении на Ханко одного БТЩ и трех катеров МО. Значит, что-то случилось с остальными кораблями.

Мы вышли с Расскиным из командного пункта и в тумане разглядели какие-то силуэты. Корабли были настолько перегружены, что стало трудно их распознать. Торчали только мачты и трубы на БТЩ, все остальное покрыто людьми.

Это была часть отряда Нарыкова: вернулись 570 гангутцев и 80 человек из команды эсминца «Сметливый».

Утро было холодное, мглистое. Корабли вошли в порт, ошвартовались. Началась разгрузка. Люди сходили на берег мокрые и измученные. Начальник тыла капитан 2 ранга Куприянов и начальник медицинской службы штаба военврач 1 ранга Ройтман быстро организовали их доставку в теплые помещения. Надо было не только обогреть всех, но и накормить, успокоить.

«Сметливый» погиб на минах, погибла часть его экипажа и 233 ханковца. Первая с начала эвакуации потеря боевого корабля, о которой мы узнали.

Какова же судьба остальных кораблей?

Эсминец «Суровый», базовые тральщики № 206, 207 и 211 и один катер МО, имея на борту 1261 гангутца, после подрыва эсминца «Сметливый» на пути к Гогланду подвергались обстрелам батареи острова Маккилуото и германской батареи с мыса Юминда. Обстрелы были безрезультатны, корабли дошли до Кронштадта.

После возвращения на Ханко части бойцов, отправленных третьим отрядом кораблей, общий счет вывезенных составлял почти шесть тысяч. Не много.

У нас не было точного плана эвакуации людей, техники и запасов, так как мы не знали, когда и сколько придет к нам кораблей. Все делалось распорядительным порядком: получив оповещение о выходе кораблей, мы составляли план погрузки в нескольких вариантах и отдавали приказания, к какому сроку и куда должны прибыть части или подразделения, когда и куда подать грузы и кто будет их грузить. Выделенная из состава штаба базы группа, в которую вошли начальник оперативного отделения капитан-лейтенант Н. И. Теумин, офицеры-операторы капитан-лейтенанты А. И. Зыбайло и Р. А. Карпилов под непосредственным руководством начальника штаба П. Г. Максимова, отлично справлялась с такой работой. Откровенно говоря, я удивлялся, как быстро все делалось. Занятый заботами об отражении атак противника и контрбатарейной борьбе, я только решал, какую именно часть выводить для погрузки и кем ее заменять.

5 ноября мы ожидали нападения на Осмуссаар, так как в полдень немцы должны были убедиться, что ультиматум отклонен. Мы привели в готовность свои истребители, катера МО и торпедные катера. К этому времени у нас оказалось семь торпедных катеров: три Д-3 и четыре одиннадцатой серии, прибывшие с Хийумаа. Ночью мы отправили на Осмуссаар для усиления обороны катер МО с несколькими станковыми пулеметами и боезапасом. Немцы подбили катер у острова, он затонул у береговой черты, но команда и груз были спасены.

В полдень 5 ноября защитники Осмуссаара подняли красный флаг на специально построенной мачте — кирха была полуразрушена, а на маяке поднять флаг нельзя было — маяк служил запасным командным пунктом. Одновременно с подъемом флага комендант острова Вержбицкий открыл артиллерийский огонь из всех могущих участвовать в этой стрельбе пушек. Вражеский ультиматум был отклонен, и гитлеровцы теперь знали об этом.

9 ноября из Палдиски (он значительно восточнее Осмуссаара) вышел отряд из двадцати мотоботов, груженных немецкими солдатами. Мотоботы шли под эстонским берегом. На траверзе Осмуссаара они резко повернули и пошли к острову. Вержбицкий подпустил их на 33 кабельтова, что составляет около 6 километров, и открыл огонь. Видно было, что артогонь нанес противнику большие потери. Более половины мотоботов приткнулись к берегу, они так и застряли там. Уцелевшие мотоботы удрали в Палдиски.

Стоит отметить, что, получив от Вержбицкого радиограмму о появлении мотоботов с войсками, я запросил его, нужна ли помощь, думая послать к Осмуссаару истребителей. Вержбицкий ответил: «Помощи не надо. Сами справимся». Хороший, смелый комендант Осмуссаара!

Мы не раз говорили с Расскиным о том, что хорошо подобрали новое командование на этот небольшой, но очень важный и сильно вооруженный остров.

События следовали одно за другим.

В ночь на 6 ноября на сухопутном участке нашего фронта задержали человека, одетого в рваное красноармейское обмундирование и без документов. В карманах шинели у него нашли несколько штук обгрызенной моркови. Он назвался лейтенантом Ивановым, попал в плен на Карельском перешейке. Был в лагере, бежал из плена. Настораживало то, что, судя по его рассказу, он сумел пройти через участок фронта, занимаемый наиболее плотной группировкой противника. Он назвал в конце концов свою настоящую фамилию и признался, что вражеская разведка поручила ему разведать: есть ли на Ханко эпидемия, количество больных, политико-моральное состояние гарнизона, сколько можем держаться и так далее. Шпион показал, что финны лишь создают видимость подготовки удара, а на самом деле удар они предполагают нанести с наступлением ледостава. Смена частей финнами замечена.

Ну что же, все так, как мы и предполагали. Финны собираются наступать зимой. Есть еще время. Хотя в базу пришло и уже ушло три эшелона, финны о начале эвакуации пока не знают.

Донесение послали в два адреса: Военному совету флота и в штаб Ленинградского фронта. В ответ я получил приказание при первой возможности доставить шпиона в Ленинград, в штаб фронта. Пока такой возможности не было. Как только придут корабли, отправим его.

5 ноября над Ханко появились четыре самолета-разведчика. Пять наших истребителей уже были в воздухе. Произошел короткий воздушный бой. Два самолета противника были сбиты. Начальник штаба авиационного полка майор Ройтберг доложил, что оба сбитых самолета типа «спитфайер», их сбили старший лейтенант Г. Д. Цоколаев и капитан В. Голубев. Молодцы летчики! На счету наших истребителей уже 54 сбитых в воздушных боях самолета противника.

В тот день отличился один из катеров МО. Находясь в дозоре, он обнаружил неприятельскую подводную лодку. Командир катера немедленно ее атаковал, забросал место погружения глубинными бомбами. Я донес в штаб флота, что подводная лодка противника потоплена.

Наступили дни празднования 24-й годовщины Октября. Праздник прошел на Ханко торжественно. Везде были проведены собрания с докладами командиров и комиссаров частей о значении праздника. Все, как в мирные дни. И все же не так праздновали в боевой обстановке. На торжественных собраниях сидели бойцы и командиры в первосрочном обмундировании, чистые, выбритые, в отутюженных брюках, в начищенных сапогах, но с оружием, с противогазами и с патронташами, наполненными патронами, готовые по боевой тревоге снова сражаться.

Начали ремонтировать поврежденные авиацией транспорты «Вахур» и «Хильда».

Противник вел себя как всегда — обстреливал город, порт, рейд, аэродром. Особенно часто он бил по нашим трем железнодорожным батареям. Видимо, они больше всех ему досаждали. И опять от зажигательных снарядов — пожары.

Надо сказать правду. Пожары в городе возникали не только от обстрелов: начали его поджигать и бойцы. Мы не могли скрывать от гарнизона, зачем к нам приходят корабли и куда вывозят наши войска. После праздников пришлось объявить о решении правительства и командования — эвакуировать Ханко. Мы разъясняли людям, что уходим непобежденные, на более важное дело — станем стеной, защищая Ленинград. Это значит — не потерять, а умножить боевые традиции защитников Ханко. Личному составу сообщили, что, уходя с Ханко, мы возьмем с собой все, что только сможем увезти. Остальное — уничтожим.

Вот некоторые горячие головы и решили: город, хоть он и полуразрушен, оставлять противнику нельзя. И начали поджигать дома.

Это могло привести к страшным последствиям. Мало того, что борьба с пожарами стоила дорого нашим героям-пожарным. Финны и здесь применяли такую же тактику, как в лесу: увидев в городе пожар, открывали по огню обстрел осколочными, гибли бойцы наших пожарных команд. Но это — одна беда. Другая, что поджоги сведут на нет всю нашу маскировку, откроют противнику глаза на истинное значение прихода и ухода больших групп кораблей. Разгадав план, он сорвет его выполнение, понимая, что с каждым уходящим эшелоном наши силы тают.

Надо бороться теперь не только с пожарами, но и с поджигателями. Ловить и строго наказывать, как за тягчайшее воинское преступление.

В то же время необходимо было определить, что и когда мы начнем уничтожать и, возможно, уже начать постепенное уничтожение. Боевые объекты и техника, подлежащие обязательному уничтожению, известны заранее. Неведомы лишь сроки уничтожения, неизвестно и что сможем увезти, а что останется; не знаем мы и до каких пор нам понадобятся транспорт, перевозящий грузы и людей к пирсам, краны, вагоны, другая техника, средства прикрытия последнего эшелона.

Всего этого не решишь без плана и сроков прихода кораблей в базу. А такого плана, повторяю, не было, и, возможно, если он где-то и был, нам не могли его сообщить, учитывая положение флота, фронта и Ленинграда в ноябре 1941 года. Мы даже не знали, чем флот располагает для вывоза с полуострова ценной боевой техники.

И еще: где-то в глубине моего сознания копошилась мысль: а вдруг иссякнут у флота возможности продолжать эвакуацию?

Надо как-то заранее продумать и такую, самую тяжкую вероятность, куда, как, на чем тогда уходить, как обезопасить оставшиеся части, как действовать…

Ясно, в расчете и на такое осложнение, нужно сохранять на полуострове самые боеспособные части. Все худеющий, но кулак, способный самостоятельно пробиваться из глубокого тыла к линии фронта. Не придут корабли — придется, возможно, пробиваться на эстонский берег по льду, зимой. Значит, часть танков и автомашины следует сохранить, хоть и бензина у нас очень мало. Сохранить до последнего мгновения на любой вариант прорыва с боем — по льду или по суше.

Мы сообща обсуждали и такой вариант. Пробиться через Финляндию к своим — дело безнадежное. Во-первых, если мы и разгромим противостоящую нам группировку финнов, то путь дальше осложнит водная преграда у города Таммисаари. Ну, а еще дальше — густонаселенная Южная Финляндия. Почти шестисоткилометровый марш по южному берегу Финляндии, берегу самому обжитому и населенному, пожалуй, неосуществим. Зная, как воюют финны на фронте, я был уверен, что 10–12 тысяч человек без артиллерии, с небольшим количеством танков не смогут дойти до своих. Со мною согласились дивизионный комиссар Расскин и командир 8-й бригады генерал-майор Н. П. Симоняк.

Зато переход по льду ночью — а ноябрьские и декабрьские ночи длинные и темные — на остров Осмуссаар, оттуда — дальше, на берег Эстонии, с тем чтобы через Эстонию пройти к своим, это нам казалось более перспективным, тут были какие-то шансы на успех. Мы могли рассчитывать на сочувствие и помощь со стороны значительной части населения Эстонии, как раз то, чего не было бы при марше по Финляндии. Пусть даже гитлеровцы не допустят марша всей группой, разобьют ее, что более чем вероятно. Но отдельные подразделения и небольшие группы наших бойцов и в этом случае смогут достичь своих. А если и погибнем, мы уничтожим, погибая, немало фашистских войск, осаждающих Ленинград. Это наверняка.

Следовало не только продумывать и обсуждать и эту тяжелую операцию, но и быть готовыми к ней. Потому нельзя было все уничтожать, какое-то количество автомашин, танков и хоть немного горючего надо во что бы то ни стало сохранить до последнего часа. Ответственность за доверенные мне судьбы людей диктовала именно такое решение. Чувство такой ответственности воспитала и во мне, и в моих ближайших товарищах по гангутскому гарнизону, в подчиненных мне командирах — от Николая Павловича Симоняка и Михаила Даниловича Полегаева, участников революции и гражданской войны, и до Бориса Митрофановича Гранина и Якова Сидоровича Сукача — наша вся долголетняя служба в Красной Армии и Флоте. Я уже не говорю о партийной совести, долге и ответственности каждого из замечательных гангутцев.

Предстояло подготовить распорядок уничтожения многочисленной артиллерии. Надо было уничтожить: две крупнокалиберные железнодорожные, бронепоезд Шпилева, три 130-миллиметровые береговые стационарные, одну 100-миллиметровую береговую стационарную, шесть 45-миллиметровых стационарных, двенадцать зенитных 76-миллиметровых и одну зенитную 85-миллиметровую, а всего — 26 батарей.

Я решил взрывать почти все батареи в день прихода за нами последнего эшелона. Боезапас, оставленный у орудий на случай отражения внезапного штурма, нужно было в последние часы расстрелять, взрывая в процессе стрельбы поочередно и орудия. Железнодорожные же батареи Волновского и Жилина надо взрывать на день-два раньше. Сигналом для этого можно считать оповещение о выходе отряда кораблей с Гогланда.

Необходимо было уничтожить около 250 единиц железнодорожного транспорта и подвижных батарей: вагоны, паровозы, спецвагоны и транспортеры. Особенно ценны семь железнодорожных транспортеров: три — с 305-миллиметровыми орудиями весом по 400 тонн каждый, четыре — с 180-миллиметровыми орудиями весом по 250 тонн. На все это потребуется время. Я решил подвижной состав уничтожать с середины ноября, оставив до последних дней транспортеры, вагоны-центральные посты, вагоны-силовые станции, вагоны-погреба и часть паровозов. Ох, как жалко было губить все это богатство. Что же делать? Не оставлять же врагу такие богатые трофеи.

Теперь: решено вывезти около двух тысяч тони продовольствия и почти тысячу тонн боезапаса. Астрономические для нас цифры! И если учесть, что вся эвакуация будет проходить в тяжелых условиях преодоления минных заграждений и помех противника как на суше, так и на море, то кораблям КБФ и защитникам Ханко предстояло совершить героический подвиг, подобного которому не знала военная история.

2 ноября 1941 года в центральном органе ЦК нашей партии — газете «Правда» было опубликовано наше письмо защитникам Москвы. Подписывая это письмо, мы не знали, что скоро, по решению правительства, прекратим оборону Ханко и непобежденными уйдем защищать город Ленина непосредственно под его стенами. Но все равно нам предстояло продолжать еще какой-то срок оборонять Ханко.

Публикация письма глубоко нас всех взволновала. Каждый день с финской стороны нас оглушали пропагандой. Чего только не делали наши противники, внушая, будто наши жертвы напрасны, все равно мы будем разбиты. Чего только не сулил нам противник, в каких только красках не описывал он нам тяжесть положения нашей Родины! И вот — наше письмо опубликовано в «Правде». Ленинград защищается и нас ждет. Москва защищается и слышит наш голос. Наша борьба помогает бороться там, на Большой земле. Там читают наше слово и ждут нас.

На следующий же день «Правда» поместила передовую статью о нашем письме и нашей борьбе. Затаив дыхание мы слушали по радио ее строки: «Во вчерашнем номере „Правды“ был напечатан документ огромной силы: письмо защитников полуострова Ханко героическим защитникам Москвы. Это письмо нельзя читать без волнения. Оно будто бы написано кровью — сквозь мужественные строки письма видна беспримерная и неслыханная в истории борьба советских людей, о стойкости которых народ будет слагать легенды». В заключение передовой статьи, озаглавленной «За Москву, за Родину!», «Правда» писала: «Мужественные защитники Ханко дерутся с таким героизмом, потому что они знают: с ними весь народ, с ними Родина, она в их сердцах, и сквозь туманы и штормы Балтики к ним идут, как электрические искры огромного напряжения, слова восхищения и привета. У этих людей нет ничего личного, они живут только Родиной, ее обороной, ее священными интересами.

Этот доблестный героический подвиг защитников полуострова Ханко в грандиозных масштабах должна повторить Москва!»

Подумать только: «Правда» призывает защитников столицы равняться на подвиг гангутцев!..

Вскоре на страницах «Правды» была напечатана подвальная корреспонденция Вл. Рудного о борьбе гангутцев, рассказавшая о наших героях-матросах, солдатах, летчиках, катерниках. А 13 ноября все газеты и радио опубликовали ответ защитников Москвы защитникам Гангута. Защитники Москвы писали: «Пройдут десятилетия, века пройдут, а человечество не забудет, как горстка храбрецов-патриотов земли советской, ни на шаг не отступая перед многочисленным и вооруженным до зубов врагом, под непрерывным шквалом артиллерийского и минометного огня, презирая смерть во имя победы, являла пример невиданной отваги и героизма. Великая честь и бессмертная слава вам, герои Ханко! Ваш подвиг не только восхищает советских людей — он вдохновляет их на новые подвиги, учит, как надо оборонять нашу страну от жестокого врага, зовет к беспощадной борьбе с фашистским бешеным зверьем».

И защитники Ханко, прочитав это письмо, подписанное сотнями людей — рабочими, солдатами, партийными руководителями и всем командованием обороны столицы, еще более упорно продолжали оборонять свой Гангут.

10 ноября на Ханко получили оповещение о выходе с острова Гогланд нового отряда кораблей под командованием контр-адмирала М. З. Москаленко. Отряд большой: эсминец «Стойкий», лидер «Ленинград», минный заградитель «Урал», транспорт «Жданов». Его переход обеспечивали пять базовых тральщиков — 201, 211, 215, 217, 218 и четыре катера МО.

Накануне начальник штаба базы П. Г. Максимов получил запрос о погоде. Мы ответили, что погода в районе Ханко плохая: ветер 4 балла, снег, температура — минус 3.

По нашим расчетам эти корабли могли забрать около девяти-десяти тысяч человек и большое количество груза. Началась подготовка, сосредоточение грузов и личного состава. Я был крайне озабочен. Останется ли у нас время для уничтожения боевых объектов и техники?

Прошло 10 ноября. Отряд Москаленко на Ханко не прибыл. Мы донесли об этом командующему флотом. Весь день наши самолеты искали корабли в заданной части Финского залива. И не нашли.

Потом выяснилось, что наши истребители зря искали этот отряд. Утром 11 ноября эти корабли из-за плохой погоды вернулись на Гогланд.

Пришлось сосредоточенные грузы укрывать в порту, а воинские части вернуть на их прежние места. Опять мы зря расходовали горючее.

14 ноября в 8 часов 46 минут на рейд Ханко прибыли минный заградитель «Урал» под командованием Ивана Григорьевича Карпова, в сопровождении базового тральщика № 215 и трех катеров МО.

Командир этого отряда — капитан 1 ранга Н. И. Мещерский, прибыв на командный пункт, сообщил, что из его отряда погиб на минах эсминец «Гордый», подорвался на мине эсминец «Суровый». Погиб также базовый тральщик № 206 и катер МО-301.

Я спросил, где же лидер «Ленинград» и транспорт «Жданов»?

Н. И. Мещерский ответил, что «Жданов» погиб, а лидер «Ленинград» подорвался на минах и отведен на Гогланд.

Капитан 1 ранга Н. И. Мещерский донес командующему флотом о гибели кораблей. В своем рапорте он совершенно объективно указал, что опасность на переходе — только от мин. Причинами гибели кораблей являлись, с одной стороны, неточность счисления, а с другой — возможное усиление противником заграждения Юминда-Кери в западной части Финского залива.

Мы, в свою очередь, после всестороннего анализа обстановки донесли командующему флотом о прибытии отряда Мещерского и о наших предложениях. Они заключались в следующем.

Выпускать в обратный переход минный заградитель «Урал» только с двумя базовыми тральщиками — № 205, который пришел к нам после гибели «Сметливого», и № 215, который сопровождал «Урал» от Гогланда, опасно. Надо задержать «Урал» до прихода следующего эшелона. Обстановка на полуострове Ханко — без изменений. Противник пока не противодействует вывозу войск. Основная опасность — минная. Перевозка войск малыми группами кораблей приводит к большим потерям. Исходя из этого, мы просили прислать большой отряд, могущий снять сразу всех.

Ответа пока не было. Мы ждали.

С 4 ноября, когда стало ясно, что эвакуация началась, ради скрытности мы резко сократили радиообмен со штабом флота. Но дело требовало, чтобы мы все время держали Военный совет флота в курсе событий и обстановки в районе Ханко и подробно докладывали о ходе эвакуации. Опять нагрузка для наших летчиков-истребителей. Им поручили эту новую задачу. Все важнейшие документы, доклады, донесения мы отправляли самолетами прямо в Кронштадт. Не было ни одного случая, чтобы отправленные с Ханко пакеты не дошли до адресата.

На море появилось множество плавающих мин, подсеченных параванами, но не расстрелянных. Возникла новая опасность для кораблей непосредственно на рейде и на подходах. Командиру ОВРа капитану 2 ранга М. Д. Полегаеву, командирам и командам его катеров пришлось немало поработать, расстреливая и подрывая эти мины. Все время штормило. Очень опасно для катера или шлюпки подходить к качающейся на волне мине — одно неосторожное движение, порыв ветра, рывок волны — и мина ударится о борт и взорвется. Гангутские катерники отлично справились с этой ответственной работой. Не было ни одной жертвы от плавающих мин.

А на далеком Осмуссааре продолжали в это время отражать натиск фашистов.

14 ноября гитлеровские батареи с мыса Шпитгамм вновь обрушили на остров шквал артиллерийского огня. Под его прикрытием около восемнадцати катеров пытались подойти к острову и высадить десант. И опять, потеряв 6 катеров, были вынуждены уйти на восток. После этой неудачи противник до конца эвакуации так больше и не пытался захватить Осмуссаар. Все его ультиматумы и дважды повторенные попытки высадки ожидаемых результатов не дали. Осмуссаар так и остался непобежденным.

Плохо у нас на базе было с тральным имуществом. Приходили к нам корабли, требовали снабдить их параванами-охранителями, а у нас их не было. Напрасно мы обращались в тыл флота и к командующему — видимо, и в Кронштадте тралов не было. Только от этого кораблям не легче. От этих параванов-охранителей зависела судьба корабля и жизнь многих десятков, сотен людей. Все же плохо, что не запаслись таким простейшим имуществом, как тральное.

«Урал» и оба тральщика стояли на рейде, ожидая подхода другого отряда. Командующий согласился с нашим предложением. Грузы были частично погружены.

С середины ноября мы начали уничтожение подвижного состава Ханковской железной дороги и железнодорожных батарей. Решили сбрасывать подвижной состав в воду, в гавань, преследуя две цели: не отдать вагоны, паровозы, транспортеры противнику и в то же время замусорить гавань, лишить противника возможности пользоваться ею хотя бы 6–8 месяцев, а может быть, и больше.

Замусорить-то дело не хитрое, а вот как самим пользоваться при этом гаванью?

Подрывники предложили все сброшенное снабдить сильными зарядами глубинных бомб и мощных 305-миллиметровых снарядов, а потом взорвать и разбросать по всей площади гавани.

Лучшего придумать мы не смогли.

Построили специальную железнодорожную ветку, по которой паровозы подавали подлежащий уничтожению подвижной состав в порт, сталкивали в воду, а потом сами, развив скорость, сваливались на груды утопленных вагонов. Машинист должен успеть соскочить с паровоза на ходу.

Всего предстояло уничтожить таким образом: 6 паровозов, 1 мотовоз, 3 автодрезины, 13 железнодорожных цистерн, 1 снегоочиститель, 83 вагона и 63 платформы.

Утром, когда решили уничтожать подвижной состав, я приехал в порт. Новую ветку проложили на пирсе, образующем южную стенку гавани. Началось движение. Два мощных паровоза, толкая сзади состав из двух десятков не сцепленных между собой товарных и пассажирских вагонов, подошли к срезу пирса и сбросили их в воду. Второй состав вагонов падал на первый. Возникла гора из вагонов, падающих уже не в воду, а друг на друга. А паровозы все толкали и толкали. Треск, хруст стекла, грохот! Ужасное, незабываемое зрелище!

Потом пришли бойцы 8-го отдельного железнодорожного батальона и перенесли ветку на другое место. Взвод саперов заложил под вагоны, уже полузатопленные, фугасы из авиабомб и глубинных бомб, но взрывать не стал.

Так продолжалось несколько дней. Подрывать заложенные фугасы нельзя было. Только потом, когда все будут погружены на корабли, в тот последний день, когда сядут на корабль и группы прикрытия, только тогда произойдут эти мощные взрывы.

16 ноября часа в три дня мы пошли с начальником штаба из командного пункта парком в кинозал Дома Флота. Там, под обстрелом, регулярно демонстрировали кинофильмы.

Вдруг началась зенитная стрельба. В небе над рейдом, там, где стояли пришедшие из Кронштадта корабли, пролетел фашистский Ю-88.

Мы научились издалека безошибочно определять тип летящего вражеского самолета. Ю-88 шел на большой высоте. Огонь зениток до него не доставал. Истребители его не догнали. Пожалуй, это печальный результат ослабления гарнизона, вывода частей и подразделений. Нет уже прежней стройности и строгости наблюдения и оповещения. И летчикам очень трудно. Чем только они не занимались, чего только не делали. Мы использовали их всюду. Понимали, что им трудно, очень трудно, но ничем не могли помочь. Так что я не винил их, что пропустили разведчика безнаказанно.

Что-то мне не понравился этот воздушный «визит». Наверняка приход кораблей обнаружен и противник уточняет их место, тем более что уже наступали сумерки.

В кино я не пошел, а вместе с Максимовым вернулся на КП и приказал оперативному дежурному переменить местами корабли. Мало ли что случится.

В это время ко мне позвонил капитан 1 ранга Н. И. Мещерский, он тоже обратил мое внимание на этот полет. Я ответил Николаю Иосифовичу, что уже все сделано. На то место на рейде, где только что находился «Урал», была поставлена наша вездесущая канлодка «Лайне».

Наступила ночь. Противник продолжал вести беспокоящий огонь по порту, городу, аэродрому и переднему краю. Мы к этому давно привыкли.

В 5 часов 10 минут утра 17 ноября канонерская лодка «Лайне» обнаружила силуэты трех торпедных катеров. Канлодка открыла артиллерийский огонь. Катера противника скрылись, уйдя на восток.

Нельзя было допустить, чтобы на рейде Ханко «Урал» торпедировали. Мы уже знали теперь, как тяжело нашим морякам прорываться к полуострову. Знали, что многие корабли гибнут.

Все больше меня беспокоила мысль: а что будет, когда противник убедится, что на переднем крае нет перед ним наших бойцов? Что будет, когда мы вынужденно прекратим огонь?

Конечно, финское командование поймет, что мы ушли, нас будут преследовать. Произойдет то, чего надо больше всего бояться: противник на наших плечах ворвется в порт, какую-то часть наших бойцов уничтожит, какое-то имущество захватит.

Можно этого избежать, оставив группу прикрытия на полуострове. Но это значит пожертвовать двумя-тремя сотнями гангутцев.

Так нельзя ли обмануть противника? Заставить его не верить нам? Именно не верить. Не верить в то, что мы ушли.