Глава пятая Моонзундский архипелаг

Глава пятая

Моонзундский архипелаг

В город Kypeccaape, где предстояло разместить штаб БОБРа, я приехал со своими товарищами и помощниками по службе. Как только мы въехали на центральную площадь, я пошел к парку. Да, стоит на месте все та же фигура с обнаженным мечом, зловещую символичность которой мы уже почувствовали на практике за месяцы общения с чиновниками военного министерства правительства Пятса и кайтселийтами. «Ну, недолго тебе осталось стоять тут, меченосец», — невольно подумал я, вспоминая, как совсем недавно улицы Таллина заполонили тысячные массы эстонцев, шедших освобождать из тюрем политических заключенных и поднимать над Длинным Германом флаг революции. В Таллине и в Палдиски уже действовала новая народная власть. На островах события развивались медленнее.

Мы нашли управление строительства 05. Федор Николаевич Усков, начальник строительства, посоветовал нам занять для штаба и политотдела здание бывшего начальника Моонзундской укрепленной позиции. Там все еще размещался штаб фашистской организации кайтселийтов, хотя центральные власти объявили о роспуске этой организации. Частей старой эстонской армии на островах не было, а вот кайтселийтов — много.

На автомашинах мы по прилегающим улицам проехали вокруг этого большого, двухэтажного дома. За палисадником — сад, позади здания — вымощенный булыжником двор с хозяйственными постройками и гаражом. Двор обнесен высоким каменным забором. Вход в здание охраняли двое часовых с винтовками.

Действовать надо осмотрительно. По закону именно этот дом, как объявило правительство в середине июня, наследует эстонская Коммунистическая партия. Но в уезде Сааремаа еще не было партийного комитета. Значит, мы — единственные претенденты на здание. Только как выдворить фашистов, если с тобой приехали лишь три командира штаба?!

Мы тут же повернули машины на дорогу к полуострову Сырве, где находился тысячного состава строительный батальон и больше двухсот краснофлотцев будущей 315-й батареи. Там сотни бойцов рыли котлованы под башенные блоки и командный пост батареи, сыгравшей такую серьезную роль в Отечественной войне. Строился большой бетонный завод. Много новых наезженных дорог.

Я был несколько ошеломлен, когда узнал, что 315-й батареей командует капитан Александр Моисеевич Стебель. Он много сделал, строя батарею меньшего калибра на Малом Рогге, славный командир и человек, но я не ожидал его встретить здесь. Оказалось, что отдел комплектования штаба флота перевел его сюда внезапно. Понятно, что при расширении системы базирования флота и росте числа береговых батарей возникла острая нужда в командирах. Но я привык подолгу командовать на каждой ступени в морской артиллерии: ведь важно серьезно освоить каждый калибр; мне казалось такое быстрое продвижение молодых командиров неестественным и опасным для дела. Помнится, когда меня самого внезапно назначили командиром дивизиона на форту Красноармейском, назначили потому, что многих командиров и политработников по решению ЦК партии перевели с Балтфлота на Тихий океан, я был ошеломлен и встревожен. Правда, я все же был доволен, что капитан Стебель снова под моим началом, и могу заранее сказать: в войну, в боях он прославился как смелый командир, погибая, вел себя бесстрашно. Но вообще-то подобное «потрошение» только что сколоченных штабов и батарей было нашей бедой в те годы.

Капитан Стебель выделил по моему приказанию два взвода краснофлотцев с винтовками и ручными пулеметами; на двух автомашинах они тотчас отправились вместе с командиром нашего штаба капитаном Я. М. Тупиковым в Курессааре «штурмовать» штаб кайтселийтов.

К вечеру возле всех построек уже стояли наши часовые. Капитан Тупиков доложил, что во дворе под брезентами он обнаружил батарею русских полевых пушек с передками и зарядными ящиками, но кайтселийты увезли их в город на себе, без конских упряжек.

Обстановка в городе была неясной, и я в тот вечер не стал искать эти пушки. Но вскоре приехал старый эстонский коммунист Александр Михайлович Муй, только что выпущенный из тюрьмы и утвержденный секретарем уездного комитета. Он нашел фашистскую батарею во дворе дома, отведенного уездному комитету. Дом прежде принадлежал воинскому начальнику города, полковнику старой эстонской армии.

Приезд секретаря уездного комитета партии сразу облегчил наше положение. Нам отдали десятка два домов вокруг штаба и на Ромассаарской улице, ведущей к пристани Ромассааре. Можно было привозить семьи и по-человечески устроить командиров и политработников, измученных бивуачной жизнью. В здании штаба на первом этаже расположился политотдел, его начальником стал батальонный комиссар Л. Е. Копнов. Две комнаты отвели для телефонно-телеграфного узла, а во дворе в отдельном домике устроились радисты.

Каждому понятно значение связи для военной организации, особенно на островах, где мы еще не стали хозяевами положения и где нарастала классовая борьба за утверждение революционной власти против уходивших в подполье фашистских организаций. Начальником связи БОБРа назначили все того же кронштадтского связиста майора Г. Г. Спицу. Каждый раз я подчеркиваю достоинства кадровых командиров из Кронштадта и его фортов, считая службу там отличнейшей боевой школой, она вырастила отличных людей для близкой уже войны.

В середине июля сорокового года мы получили полный план строительства батарей на Сааремаа и Хийумаа, план на год, из которого, как я уже говорил, больше полугода было потеряно. Три трехорудийные батареи калибра 130 миллиметров — 24, 25 и 43-ю — уже строили, в июне транспорты Совторгфлота доставили на Сааремаа орудия для них. К ним план добавил две 180-миллиметровые — 315-ю башенную, 317-ю открытую и, кроме того, долговременную батарею новых 152-миллиметровых пушек. Вторая очередь строительства на Сааремаа — три унифицированные открытые батареи: трехорудийная калибра 305 миллиметров на Сырве, севернее батареи капитана Стебеля; четырехорудийная калибра 100 миллиметров на побережье Паммана перед входом в пролив Соэла-Вяйн; четырехорудийная калибра 180 миллиметров на полуострове Хундсорт (Тагамыйза), недалеко от строящейся возле селения Ундва 25-й батареи — срок строительства этой унифицированной батареи зависел от окончания 317-й башенной на мысе Нинасте (Ниназепанк). Все это на острове Сааремаа. На Хийумаа, кроме уже установленной на мысе Серош, планировали построить еще шесть батарей: на мысе Тахкуна — мощнейшую калибра 406 миллиметров, башенную калибра 180 миллиметров и четыре среднего калибра в разных местах острова.

Что и говорить, такой размах строительства мог только радовать душу артиллериста; но план большой, сроки жесткие, как справиться с ним, если на Сааремаа всего два строительных батальона, столько же строителей и на Хийумаа.

Выход был один; вместе с бойцами стройбатов и с рабочими-монтажниками, присланными из Ленинграда, работал весь личный состав батарей, все командиры и политработники. Этот героический предвоенный труд достоин особого слова в нашей военной истории.

Чтобы понять замысел плана, идею создаваемой береговой обороны, надо было как следует ознакомиться с географией архипелага, с подходами к нему, с местами, выбранными для каждой батареи. Понять, почему именно здесь, а не в другом месте надо ставить орудия, разобраться в обороне архипелага в прошлом, в немецком замысле и ходе их операции по захвату островов в 1917 году.

— В штабе, к сожалению, не было никаких пособий, книг, словно история, прошлое, боевой опыт — пусть даже с неблагоприятным финалом — не имели для нас, строителей новой обороны, значения. Хорошо, что у помощника по артиллерии капитана В. М. Харламова случайно нашлась книга фон Чишвица «Захват Балтийских островов Германией в 1917 году», переведенная и изданная у нас в 1937 году. Я вцепился в нее, как в спасательный круг, поручив одновременно начальнику штаба майору Охтинскому, уезжавшему в командировку на материк, поискать и другую литературу. Он привез интересную книгу А. М. Косинского, изданную Военно-морской академией в 1928 году, — «Моонзундская операция Балтийского флота 1917 года». Прочитав внимательно обе книги, мы в штабе решили все посмотреть на местности, представить себе прошлое и сравнить с нынешним.

С чего начать? Конечно, с бухты Тагалахт, расположенной на северо-западе Сааремаа.

Если посмотреть на Сааремаа сверху, в восточной его части откроется равнина с отдельными островками леса, в западной — возвышенность и лес большими массивами. Дорога в Кихельконна идет лесом. Там, у местечка Каырусе, строилась на опушке 24-я батарея капитана С. М. Шелкова и политрука Д. И. Беляева. Мы приехали на батарею вчетвером — с военкомом Дорофеевым, капитаном Харламовым и начальником инженерной службы Навагиным.

Все обратили внимание на особенность выбранной позиции: главное направление стрельбы, то есть директриса, проходит строго посередине вдающегося в сушу залива. Я понял: батарею решили установить здесь только потому, что весной рядом расположилась 15-я эскадрилья самолетов МБР-2, одна из двух эскадрилий, терпевших бедствие в Палдиски в ноябре 1939 года во время шторма. Очевидно, те, кто планировал и выбирал место для батареи, вспомнили высадку немецкого десанта в бухте Тагалахт 12 октября 1917 года: три германских эсминца зашли тогда в залив Кихельконна и безнаказанно обстреляли русскую авиабазу. Иначе не объяснить выбора такой позиции. Работали батарейцы на строительстве хорошо, но пушки пришлось ставить на деревянных основаниях на песке — в буквальном смысле: кругом — дюны, поросшие сосняком. Когда вскрыли растительный слой, обнажив мощную корневую систему леса, песок стал набиваться всюду. Возникла дополнительная работа — одерновать орудийные дворики, командный пункт, погреба с боезапасом.

Соседняя 25-я батарея старшего лейтенанта А. С. Зинова и старшего политрука А. Г. Горлова севернее деревни Ундва была лучше посажена, работали там успешнее: краснофлотцы строили круглые сутки. Мы с Дорофеевым узнавали многих — обе батареи комплектовались в Лебяжьем, в нашем Южном укрепленном районе, большинство краснофлотцев — комсомольцы, значит, пушки тут установят быстро.

Помнилось, что по описанию Косинского где-то тут в первую мировую войну поставили четырехорудийную батарею пушек Канэ, чем положили начало строительства обороны бухты Тагалахт; в 1917 году на ее правом берегу, на оконечности мыса Нинасте, была построена вторая подобная же батарея. Германское командование выбрало в 1917 году удобную, хорошо укрытую от ветров, широкую и глубоководную бухту Тагалахт для высадки основных десантных сил, отлично зная, что противодействовать десанту смогут только две батареи — восемь 152-миллиметровых орудий. На мысе Тохфри острова Хийумаа стояли еще четыре 120-миллиметровые пушки. Чтобы высадить 33 самокатные роты на берег между мысом Нинасте и проливом Соэла-Вяйн, захватить Ориссаарскую дамбу и окружить на Сааремаа русские войска, противник должен был уничтожить эти три батареи, что он и пытался осуществить на рассвете 12 октября 1917 года; четыре германских линкора, каждый из которых имел по 10 орудий калибра 305 и по 16 орудий калибра 152 миллиметра, привели наши три батареи к молчанию и захватили их.

Следов этих не столь уж давних для того времени событий мы не нашли, да и некогда было их искать. Но сравнивая на месте данные о батареях первой мировой войны с нашим новым планом вооружения северо-западной части острова Сааремаа, мы поняли, что командование ждет высадки десанта именно здесь, в бухте Тагалахт, и на побережье Паммана. Я знал, что на Хундсорте кроме 25-й батареи должна строиться современная, хорошо защищенная башенная батарея из четырех 180-миллиметровых орудий, а на Нинасте уже строят такую открытую батарею, которая по своему расположению и оборудованию была новинкой, самой современной на нашем Балтийском театре. Хотя план вооружения повторял план семнадцатого года, он стал содержательнее, оборона создавалась более мощная и устойчивая, если нападение последует с запада.

Идея плана строительства батарей в южной части острова Сааремаа была ясна: отражение противника с моря, оборона Ирбенского пролива. План создания сильной группы батарей на полуострове Сырве и на противоположном берегу в Латвии у маяка Михайловского обеспечивал нашему флоту владение Рижским заливом.

Но на это нужно время: год на батарею Стебеля, еще больший срок на четырехорудийную башенную 305-миллиметровую и на четырехорудийную долговременную 130-миллиметровую.

Конечно, это ни в какое сравнение не шло с былыми тремя батареями на том же полуострове, построенными наспех и плохо защищенными от огня германских линкоров, с которыми им пришлось в 1917 году сражаться. Я побывал на месте самой мощной из старых батарей. От нее остались только четыре бетонных основания и две, в плане полукруглые, защитные стенки толщиной до метра; значит, все остальное — боевые погреба, силовые станции, командный и центральные посты, укрытия для артиллеристов, все это если и было построено, то не на бетоне, а дерево-земляное. Это подтверждают и примеры, приведенные в труде Косинского.

В ночь на 1 октября 1917 года германская гидроавиация бомбила Церельскую батарею — так называлась тогда русская батарея на Сырве; осколок бомбы пробил дубовую дверь боевого погреба, вызвал пожар и страшный взрыв, при котором погибло 74 человека и было ранено 47; во второй половине дня 14 октября эта же батарея в бою с тремя германскими линкорами сумела попасть одним 305-миллиметровым снарядом в орудие головного линкора «Кайзер» и вывести линкор из боя; на другой день к Церелю подошли только два линкора, они открыли по батарее огонь с интервалами между залпами в 30–40 секунд; батарея отвечала залпами через две минуты, рассеивание в залпе большое, беспорядочное. И все же линкоры не попали ни в одно из орудий батареи; но русские артиллеристы, не защищенные от огня, прекратили бой.

Нам, строителям новой обороны Моонзундского архипелага, было полезно знать и помнить все это. Качество нашего плана было, конечно, иное, только бы успеть, только бы все задуманное построить.

Мы торопились, и нас торопили. Хорошо строилась 43-я батарея (командир В. Г. Букоткин, комиссар Г. П. Карпенко) на мысе Кюбассаар, коей суждено было в будущем сыграть героическую роль. Ее орудия ставили на железобетон, кольцевые орудийные дворики тоже строили на железобетоне, использовали опыт советско-финской войны, разнос орудий большой, словом, все, как и на других новых батареях, отвечало требованиям времени и повышало тактическую живучесть орудий и орудийных расчетов. Батарея Букоткина предназначалась для защиты подходов к острову Муху и пролива Моонзунд с юга.

Но в 1917 году в этой части пролива стояли три четырехорудийные батареи — на Вормси, на южной оконечности Муху и на материке в районе Виртсу; кроме того, на Муху было еще четыре орудия системы Дурляхера калибра 254 миллиметра, правда, не скорострельные, плохо оборудованные, но мощные. Таким образом, южный и северный входы в Моонзунд были защищены непосредственно. Ныне непосредственная защита с юга возлагалась на единственную батарею — кюбассаарскую, а с севера, по замыслу, прикрывались только дальние подходы к проливу батареями мыса Тахкуна на острове Хийумаа и батареями острова Осмуссаар.

Таким в перспективе вырисовывался вооруженный морской артиллерией Моонзундский архипелаг.

Правительство разрешило нам передать строительство городков для береговой обороны местным подрядчикам.

Мы, конечно, понимали, что бытовое строительство в какой-то степени раскрывает план вооружения островов, район батарей, количество личного состава, а следовательно, и калибры. Но выхода не было: инженерные и строительные батальоны, саперные роты, штабные команды, орудийные расчеты, рабочие-монтажники из Ленинграда — все день и ночь были заняты на боевых объектах. Без частников не обойтись, в Эстонии еще не было строительных организаций новой республики.

Со дня переезда на острова мы почувствовали поддержку большей части населения. В Палдиски мы были как-то отгорожены от жителей: городок маленький, получалось так, что мы волей-неволей вытесняли горожан с насиженных мест. На островах этого не было: все оставались в своих домах и на хуторах, в штабе работало много вольнонаемных, мой помощник по материальному обеспечению интендант 2 ранга И. Г. Фролов сумел подобрать среди местных жителей хороших работников, патриотов, активных участников восстановления Советской власти в Эстонии. Они показали себя верными людьми и во время гитлеровской оккупации Моонзундского архипелага.

Я уже говорил, что в конце июля на остров прибыл секретарь уездного комитета эстонской Компартии Александр Михайлович Муй, высокий, сутулый, сильно исхудавший в тюрьме и на каторге человек, безгранично преданный коммунистическому делу. С ним приехала группа таких же заслуженных коммунистов. Сперва у нас с My ем случился маленький конфликт: дом кайтселийтчиков полагался уездному комитету, а береговая оборона его заняла. Я, правда, объяснил товарищу Мую, что до выселенного нами фашистского штаба там размещался штаб моонзундской укрепленной позиции. Александр Михайлович рассмеялся и признал наши наследные права на этот дом; он занял то здание, во дворе которого нашли спрятанную батарею. Наш политотдел и его начальник Л. Е. Копнов много помогали эстонским коммунистам — помогали все и во всем.

В августе в Курессааре собралась многотысячная демонстрация. Автобусы по острову не ходили; на подводах, повозках и на попутных грузовиках приехали жители многих деревень. Площадь, где состоялся митинг по случаю образования ЭССР, была запружена народом.

Шествие направилось с площади по Ромассаарской улице к пристани. Оказалось, что там находится огромная братская могила расстрелянных в 1919 году участников сааремааского восстания трудящихся, участником которого был и Александр Муй. Сотни восставших были убиты карателями на улицах, 250 человек расстреляны по приговору военно-полевого суда. Вот какому «освободителю» эстонского народа был поставлен тот памятник в парке — меченосец, показанный мне когда-то полковником Нормаком.

У братской могилы плакали родственники расстрелянных. Они пошли к этому «памятнику» и разнесли его на куски.

Эстонцы тут же привели в порядок братскую могилу, и это место стало чтимым на острове Сааремаа, ухоженным уголком города.

Надо сказать, что в те недели и месяцы от местных жителей нам стали известны неведомые страницы революционной борьбы и ужасающие факты белого террора, факты преступлений, совершенных интервентами и внутренней контрреволюцией.

В начале августа меня вызвал в Таллин командующий флотом. Выслушав мой доклад о положении на Моонзунде, Владимир Филиппович Трибуц сообщил мне, что принято решение о постройке башенной 180-миллиметровой батареи на острове Найссаар (Нарген) и я назначен председателем комиссии по выбору позиции; заместителем — комендант береговой обороны главной базы полковник Кустов, и члены комиссии ожидают меня, чтобы немедленно выйти на катере на остров. Задание срочное.

У меня нашлось время зайти ненадолго к члену Военного совета КБФ дивизионному комиссару Марку Григорьевичу Яковенко, на третий этаж здания штаба. Мысленно я с удовлетворением отметил, что это здание прежде принадлежало главному штабу кайтселийтов Эстонии — моя совесть перед секретарем уездного комитета на Сааремаа была чиста.

Дивизионный комиссар, узнав, что я уже бывал в мае на острове Найссаар, осматривал там руины взорванных в восемнадцатом году нашими матросами тяжелых русских батарей и позиции двух сохранившихся четырехорудийных батарей Канэ, спросил меня: рассказывали ли мне о братских могилах наших моряков, расстрелянных интервентами и белогвардейцами на этом острове?..

Конечно, представители армии режима Пятса, сопровождавшие меня, ни словом не обмолвились об этих расстрелах. Оказывается, по распоряжению ЦК эстонской Компартии теперь была найдена и вскрыта могила экипажа эсминца «Спартак», захваченного англичанами, заключенного на острове Найссаар в концлагерь и в феврале 1919 года, вместе с комиссаром «Спартака» В. П. Павловым, расстрелянного.

История похода «Спартака» и «Автроила» для разведки батарей Найссаара и Аэгны (Вульфа), героического боя с английскими легкими крейсерами, имевшими десятикратное превосходство в артиллерии, описана, хотя и недостаточно, в литературе, но в сороковом году она была почти неизвестна нам, особенно трагическая участь экипажа; останки героев позже перенесли в Таллин и перезахоронили, на новом месте братской могилы впоследствии установили памятник.

На маленькой пристани Найссаара наш катер встречал командир 94-го артиллерийского дивизиона капитан Л. Крючков, вместе с которым наша комиссия работала трое суток, определяя место новой современной батареи в соответствии с требованиями времени.

Мы обошли весь остров по узкой колее железной дороги, кишевшей, кстати сказать, таким количеством змей, что краснофлотцы, помогавшие в изысканиях, не раз сталкивали меня в сторону, спасая от укусов. Поздно вечером мы возвращались в бывшее эстонское офицерское собрание уставшие, с полными белых грибов руками, карманами и фуражками — удивительно грибная была осень.

Выбрав позицию, мы покинули остров, довольные, что кроме устаревших восьми пушек Канэ на нем будет установлена самая современная батарея для защиты таллинской бухты.

Но времени для прогулок на другие острова Балтики, хоть и деловых, важных для флота, у нас не было. С каждым днем заботы по вооружению Моонзунда возрастали.

Сейчас, почти три десятилетия спустя, просто диву даешься, в каком темпе шло столь запоздалое не по нашей вине развертывание, как в считанные дни, недели, месяцы мы и опыт приобретали, и возможности изыскивали там, где это казалось немыслимым, и лбы расшибали, и все же старались опередить все плановые сроки, хотя это не всегда, как известно, приносит пользу, особенно в столь ответственном деле, как долговременное оборонительное строительство. Что ни говори, но острейшее чувство переднего края, военной угрозы со стороны фашизма побуждало каждого краснофлотца и красноармейца на такое глубоко осознанное подвижничество, без которого, будь мы семи пядей во лбу, нам не справиться бы никак, да еще в таких сложнейших политических условиях, как в Прибалтике в тот год.

Самым частым нашим гостем, неумолимым, требовательным, неистощимо трудоспособным, выслушивающим наши просьбы только в том случае, если мы не нарушаем графика работ, был вице-адмирал Гордей Иванович Левченко, заместитель наркома, благословивший меня в октябре тридцать девятого года на «эстонскую командировку». Когда он появлялся на островах, мы спали не больше двух, от силы трех, часов в сутки, но работа шла. Иного пути тогда не было. Через год мы часто вспоминали это штурмовое время с одним лишь чувством — с досадой, что мало его нам было отпущено.

Нам стало известно, что на КБФ прибыли Народный комиссар Военно-Морского Флота адмирал Н. Г. Кузнецов и его заместитель адмирал Л. М. Галлер знакомиться с новыми базами и новыми условиями дислокации флота. С Николаем Герасимовичем Кузнецовым я впервые встретился в декабре 1938 года в Москве на заседании Главного военного совета ВМФ, созданного постановлением Совнаркома. Наркомом тогда был М. П. Фриновский, не моряк, что мы все сразу же почувствовали. Кузнецов, недавно вернувшийся из Испании, командовал Тихоокеанским флотом, и на меня, командира соединения на Балтике, произвела сильное впечатление его умная и твердая позиция в оценке боеготовности на Тихом океане. Атмосфера была столь напряженная, что его поведение и настойчивость были попросту мужественными. Вскоре, в апреле 1939 года, Н. Г. Кузнецов стал наркомом.

После осмотра Лиепаи и Усть-Двинска дошла очередь и до БОБРа. Накануне вечером я получил радиограмму командующего флотом вице-адмирала Трибуца, сопровождавшего наркома, что на следующее утро нарком прибудет на эскадренном миноносце на рейд Ромассоаре. Командующий флотом приказал мне обеспечить встречу. Я правильно понял, что речь идет не только об уставной воинской встрече, но и о доставке Народного комиссара и сопровождающих его военачальников с рейда на берег.

В сухой и ясный день, но при крупной волне я подошел к борту эсминца на Ромассаарском рейде. Катер не смог стать у трала, волна отбрасывала его. Первым, выбрав удобный момент, с завидной легкостью прыгнул в катер командующий флотом. Точно так поступил и нарком. С большим опасением я ожидал адмирала Л. М. Галлера — он был значительно старше и наркома и командующего флотом. Но возраст не повлиял на долголетнюю морскую выучку Льва Михайловича: он ловко прыгнул в болтающийся на волне катер. Через несколько минут мы уже высадились на пристань.

Дело шло к вечеру. После короткого доклада я пригласил прибывших в маленький домик, приготовленный на случай приезда командования. После обеда никуда не поехали, а выслушали мой более обстоятельный доклад о ходе строительства. Нарком и его заместитель легли отдыхать, командующий флотом потребовал провести его в мой служебный кабинет.

Переговорив по телефону с начальником штаба флота, вице-адмирал Трибуц сказал:

— Ну и кулак же ты, Сергей Иванович. Я не думал, что ты так хорошо разместился и устроился. Отличные здания, полный порядок. Только почему встречал на эстонском катере?

Пришлось объяснить, что своего катера пока нет. Владимир Филиппович обещал все исправить. И действительно, вскоре мы получили разъездной катер «КМ».

То, что комфлота обозвал меня кулаком, я принял за похвалу. И в самом деле. Сколько пришлось поработать всем нам, особенно А. И. Охтинскому, В. М. Харламову и И. Г. Фролову, комиссару П. Е. Дорофееву и начальнику политотдела Л. Е. Копнову, чтобы за короткий срок организовать службу в штабе БОБРа и всех его учреждениях.

Рано утром, после завтрака, поехали на полуостров Сырве. Народный комиссар внимательно ознакомился с работами на 315-й батарее. Начальник строительства 05 военинженер 2 ранга Ф. Н. Усков и начальник участка военинженер 3 ранга Ю. Е. Васильев доложили о ходе работ. Уже отрыты два громадных котлована, на дне их готовились бетонировать массивные фундаментные плиты. По графику в ноябре следовало забетонировать оба блока. В полутора-двух километрах от огневой позиции подрядчик Эденберг строил жилой городок. Шла кладка стен всех трех зданий. Сомнений не было — городок к зиме будет готов и батарейцы смогут зимовать в тепле. Но на самой батарее еще много работы. Где же будет зимой жить 34-й отдельный инженерный батальон? Народный комиссар приказал до зимы сделать как можно больше наружных работ, а для строителей обязательно найти жилье.

В Кихельконна нарком осмотрел уже построенную батарею № 24. Боевая подготовка еще не началась, краснофлотцы сами строили оборону батареи с суши — проволочные заграждения, огневые точки.

В километре от батареи строился казарменный городок. Работали все и везде.

Нарком спросил меня, каково состояние двух других 130-миллиметровых батарей. Я доложил, что готовность батареи № 25 на полуострове Хундсорт такая же, как и батареи № 24, обе поставлены на деревянные основания, а вот строительство 43-й батареи на полуострове Кюбассаар затягивается, она на бетоне.

Нарком решил, не заезжая на 25-ю, посмотреть бухту Тагалахт, а потом и строительство 180-миллиметровой батареи на полуострове Нинасте.

Бухта Тагалахт произвела на всех сильное впечатление. Приехавшие обсуждали, как усилить ее оборону и как использовать бухту для стоянки наших кораблей. На строительстве 180-миллиметровой батареи смотреть было нечего. Везде шли земляные работы, работали на всех объектах.

На обратном пути остановились у селения Когула, где строился большой аэродром. Видимо, у наркома был особый интерес к этому объекту, на котором должна была базироваться бомбардировочная и минно-торпедная авиация флота. Окончанию работ мешала скала почти в середине летного поля. Скалу нужно было взрывать, нарком это разрешил. Никто, конечно, не предполагал тогда, что через год с этого аэродрома балтийские летчики Евгения Преображенского полетят бомбить Берлин.

К вечеру нарком, его заместитель и командующий флотом уехали на моей автомашине через Куйвасту — Виртсу в Таллин.

Вскоре начались большие осенние учения флота. Проверялась боеготовность кораблей и частей в условиях базирования в новых базах. БОБР участвовал в учениях. Конечно, мы к этому не были готовы. Ничего не построено, кроме двух батарей в Карузе и Ундва на Сааремаа и двух на Хийумаа — № 12 на мысе Серош и № 26 на Тахкуна. Не было и сухопутной обороны; стрелковый полк 69-й стрелковой дивизии к этому времени вывели с островов, а 3-я отдельная стрелковая бригада еще не пришла. У нас не было даже командных пунктов, откуда командующий обороной мог бы руководить будущими соединениями и частями. План предусматривал строительство только батарей.

Еще в июле мы задумались над созданием главного командного пункта.

Хотя штаб в Курессааре был размещен хорошо, стараниями начальника штаба и связистов был создан хороший узел связи, но считать это командным пунктом мы не могли. Во-первых, штаб не защищен от воздействия авиации противника и артобстрела и, во-вторых, его место знали не только в городе, но и на всем острове. Надо строить главный командный пункт где-то вне города. На полуострове Сырве? Но там, на тесном пространстве, соберется много боевых сил и средств: две батареи уже строятся, еще одна будет построена. А это значит: три командных пункта и три запасных. Куда же втискивать еще один — главный командный пункт?.. Нет, этого делать нельзя. Возникнет нужда — всегда сможем использовать долговременный пункт любой батареи как передовой или выносной КП командующего.

Подошли к решению задачи просто. Ожидаемое направление ударов противника — с запада. Размещение не только основных, но и всех батарей — на запад. Следовательно, и КП строить надо где-то в западной части острова. Выбрали для этого небольшую высотку, поросшую молодым сосняком, в 3–3,5 километра от Курессааре. КП будет хорошо прикрыт с северо-запада озером Мулут, в 5 километрах от Курессааре; близка и дорога Курессааре — Кихельконна.

Но материалов для КП — бревен, досок, цемента — у нас не было. Не было ни денег, ни проекта. Пришлось Сергею Сергеевичу Навагину самому срочно проектировать дерево-каменный КП. Строительный лес достали на батареях; Ф. Н. Усков помог железом для скоб, дал гвоздей; сами пилили доски, ну а камня, песка — сколько угодно. Строила КП 10-я отдельная инженерная рота.

В августе, еще не закончив КП, столкнулись с новой трудностью: надо оборудовать второй узел связи, а техники для этого нет. Все, что положено по табелю и благоприобретенное, — все использовано в узле связи в городе. Разорять его нельзя. Словом, ввод загородного КП в строй затянулся. Пришлось участвовать в учениях флота, оставаясь в городском здании.

Для нас, командования, штаба и политотдела, учения, по сути дела, превратились в учение по связи. Весь командный и политический состав мы перевели на казарменное положение. Организовали наблюдение за морем и воздухом. Вели карты, журналы боевых действий. Штаб флота даже не прислал на остров посредников.

Наступил сентябрь 1940 года. На острова пришла осень. Надо было всерьез готовиться к зиме. Не только форсировать строительство жилых городков, но и заготавливать топливо. Уголь нам прислали с материка, дрова надо было заготовлять самим. Где хранить овощи и картофель? Ведь создавался запас на год.

Скрепя сердце разрешил И. Г. Фролову использовать подвалы епископского замка. Подвалы большие, сухие, только жалко было нарушать тишину и порядок исторического средневекового сооружения. Но ничего не поделаешь. Нельзя же оставить тысячи людей на зиму без овощей.

Головы у всех раскалывались от забот о зиме. И в то же время нельзя было уменьшать напряжение в оборонительном строительстве. Батареи нужны в срок. Не только строители, все были заняты на авральных работах, приеме и подготовке материальной части, на монтаже, устройстве сухопутной обороны — все это ложилось на плечи самих батарейцев. Все мы понимали, что сверху, из Москвы и Таллина, нас не зря торопят. И торопят очень жестко, упорно.

Балтийские острова, как их называли немцы, лихорадочно вооружаются. Создается мощная оборона в ожидании удара противника с запада. Каких же ударов мы ожидаем, от кого?

Война в Европе вроде кончается. В июле Франция капитулировала перед гитлеровской Германией и фашистской Италией. Фашисты захватили Бельгию и Норвегию. Англичане эвакуировались из Дюнкерка на острова. В состоянии войны с гитлеровской Германией осталась только Англия, которую немцы нещадно бомбят. К отражению каких же ударов мы готовимся? Чьих?

Когда-то на Балтике врагом № 1 для нас, русских, была Швеция. Потом — Германия. Но с немцами — пакт. Шведы? Нет, они нам не опасны. Слишком слабы. Англичане заняты войной с немцами. Хотя об этом и не писали в газетах, но все мы ориентировались в душе именно на фашистскую Германию, как на врага № 1.

Тут случилось одно событие. На полуостров Сырве к пристани Мынту пришла немецкая моторно-парусная шхуна под немецким военно-морским флагом со свастикой. Пришла за останками солдат и офицеров кайзеровской армии, убитых при захвате немцами этих островов в октябре 1917 года. Приход шхуны и вскрытие могил, очевидно, были разрешены нашим правительством. Мы никакого отношения к этому не имели, мы просто наблюдали, нервничая: ведь тут строились батареи!

Я знал, что на северо-западе города есть германское военное кладбище солдат и офицеров, погибших в 1917 году. Если верить фон Чишвицу, бывшему начальнику штаба десантного корпуса, который участвовал в тех боях, немцы понесли в 1917 году следующие потери: сухопутные войска — убитыми 3 офицера и 51 солдат, флот — 130 офицеров и солдат; кроме того, 102 раненых. Можно считать, что на этом военном кладбище вместе с умершими от ран похоронено было двести-двести пятьдесят человек. Вот за ними и пришла двадцать три года спустя шхуна под флагом со свастикой. Немецкие могильщики разрывали могилы и укладывали в цинковые гробы истлевшие кости, доски и, в большей степени, землю. Гробы, запаяв, отправляли на автомашинах, привезенных шхуной, в Мынту на погрузку. Работу наконец окончили. Военное кладбище перестало существовать.

Но не тут-то было. Фашисты заявили, что у селения Ориссааре есть еще одна могила, какого-то обер-лейтенанта. Поехали через весь остров на место, сразу же нашли могилу.

Дело тут не только в немецкой пунктуальности: фашисты, изымая останки немецких солдат, вроде бы показывали, что не имеют никаких притязаний на эту землю. Вот, мол, напрасны ваши сомнения в гитлеровской «искренности к миру и дружбе с Советским Союзом». Мы усиленно продолжали строить оборону.

В сентябре вошла в строй батарея на Кюбассааре, все ее орудийные дворики, погреб для боезапаса, КП. Начали строить и сухопутную оборону, обнесли батарею проволочным заграждением в три кола, строили дзоты. Сорок третья была, пожалуй, самой лучшей из временных батарей. Ей бы еще приборы управления артиллерийской стрельбой, так называемый ПУС.

Случились в сентябре еще два события: нам дали наконец-то штаты военно-морского госпиталя и военно-морской комендатуры. Полгода инженерные части и береговые батареи жили без квалифицированной стационарной медицинской помощи. В частях — лекарские помощники или фельдшеры. Не было госпиталя. А люди, работая по 16–18 часов в сутки на тяжелых физических работах, получали травмы, нуждались в госпитализации. Сперва их отправляли на попутных кораблях в Кронштадт, потом — в Таллин. Оказии случались не всегда. Госпиталь нужен был нам, как воздух. Начальник медико-санитарной службы БОБРа военврач 2 ранга В. Р. Баудер делал все, что было в его силах, чтобы как-то наладить госпитализацию больных. Но не было врачей, не было штатов для них.

Комиссар и начальник политотдела чуть ли не в каждом политдонесении Военному совету и Политуправлению писали об этой неотложной нужде. И вот дошла очередь. Штаты мы получили. Уездный комитет партии немедленно помог нам получить для госпиталя большой двухэтажный каменный дом у городской ратуши. Приехал и начальник госпиталя военный врач 3 ранга Заплетаев. Сергей Сергеевич Навагин и Иван Гаврилович Фролов с помощью саперов роты Г. В. Кабака за две недели перестроили дом под госпиталь.

Военным комендантом города Курессааре был назначен майор И. Г. Федоров. Мы все прочней и глубже врастали в острова Моонзунда. Появились и пожарная команда, и даже гарнизонная гауптвахта. Надо прямо сказать, что гауптвахта была и нужна и не нужна. Нужна, чтобы командный состав знал, что может подвергнуть аресту подчиненного не только по праву Дисциплинарного устава, это право у него было давно, но и есть место, где арестованный будет отбывать наказание. И в то же время арестованных не было. Все военнослужащие без всякого исключения были настолько заняты, что никому и в голову не приходило выкидывать какие-либо «фортели» и совершать «чудеса», за которые надо было бы сажать под арест. Я человек строгий и требовательный, но ни разу за все пребывание в Эстонии не арестовал ни одного подчиненного. Благополучие это не пришло само собой. Требовательность была высокой, примиренчества к недостаткам не было, не было и главного врага дисциплины — панибратства начальника с подчиненными. И в то же время была очень высокой и доходчивой политическая работа. В ней участвовали все командиры. Отделу политической пропаганды надо было только внимательно и разумно использовать время. И Лаврентий Егорович Копнов отлично справился с этой работой. У нас не было не только крупных воинских проступков, за совершение которых надо сажать на гауптвахту, но и уголовных преступлений, хотя были и прокуратура и трибунал.

Хуже всего обстояло с сухопутной обороной Моонзундских островов. Островам придавалось большое оперативное значение, если не сказать больше. Невозможно создать устойчивую оборону Рижского залива и тем обеспечить базирование нашего флота в Усть-Двинске, а в случае надобности — в бухтах Сааремаа, не владея твердо этим островом и островом Муху. В этом должно было убедить нас недалекое прошлое — первая мировая война, захват немцами этих островов. То же можно сказать и про остров Хийумаа. В системе обороны устья Финского залива Хийумаа очень важен, он значительно усиливал ее, создавая оперативно-тактическую глубину.

Но почему-то Прибалтийский особый военный округ, в ведении которого находились острова, не желал заниматься ими, хотя Наркомат Военно-Морского Флота создавал береговую оборону Моонзундского архипелага не только в своих интересах, но и в интересах обороны Эстонской и Латвийской Советских Республик.

В сентябре к нам приехала комиссия штаба КБФ. Председатель ее полковник Василий Казимирович Зайончковский, хорошо знакомый мне еще по совместной службе в Кронштадте, в тридцатых годах командовал одной из лучших частей флота — Кронштадтским крепостным стрелковым полком. Комиссия должна была решить все вопросы сухопутной обороны: определить оперативную емкость, т. е. количество войск, необходимых для обороны островов, и все связанное с их инженерной подготовкой.

Был составлен план обороны в расчете на стрелковую дивизию для Сааремаа и не менее стрелкового полка со средствами усиления, то есть с артиллерией и танками, для Хийумаа. Острова Муху и Вормси по решению комиссии войсками не занимались. План сухопутной обороны Моонзунда, как и действия береговой артиллерии, строился в расчете на противника только с запада. Упорная оборона бухты Тагалахт, бухты Мустельгама, Сырве и сильные резервы в центре западной части острова Сааремаа — вот идея обороны. Материалы комиссии, утвержденные Военным советом КБФ, были переданы в Главный морской штаб. На острова прибыла 3-я отдельная стрелковая бригада в составе двух стрелковых полков — 46-го и 79-го и одного артиллерийского полка. Командовал ею полковник П. Гаврилов, военный комиссар — батальонный комиссар И. Кулаков, начальник штаба бригады — полковник В. Пименов. Бригаду разместили на Сааремаа, только один стрелковый батальон и один артиллерийский дивизион из артполка бригады пошли на Хийумаа. Этих войск, конечно, было мало для обороны островов.

Казалось, что период бездействия кончился. Но… бригада подчинялась опять-таки Прибалтийскому округу и, занимаясь боевой подготовкой, не оборудовала своих районов и участков обороны. Мне она подчинялась только как начальнику гарнизона; ни я, ни штаб не вправе были заставить бригаду строить оборону. Осенью 1940 года бригаду подчинили было флоту, но в декабре ее снова передали в Прибалтийский военный округ.

Очень плохо было и с организацией противовоздушной обороны. Только что окончившаяся советско-финская война не была воздушной войной равноценных по силе противников, и средства ПВО мало в ней участвовали. Но гражданская война в Испании, развязанная в 1936 году режимом Франко, показала в полной мере необходимость мощной и устойчивой системы противовоздушной обороны. Мощные авиационные соединения гитлеровской и фашистско-итальянской авиации день и ночь бомбили боевые порядки республиканских войск. То же самое происходило и в 1940 году — гитлеровцы беспощадно бомбили Англию. Нас, на островах, беспокоила слабость ПВО. Конечно, Моонзунд — не Мадрид и не Лондон. Но, вкладывая десятки, если не сотни, миллионов рублей в строительство обороны островов, нельзя было экономить на защите объектов с воздуха.

В конце 1940 года на Сааремаа был создан участок ПВО БОБРа. Командиром назначили капитана В. Г. Дроздова. Ту, единственную батарею 76-миллиметровых зенитных пушек, которая вместе с 15-й авиаэскадрильей прибыла в Кихельконна, начали дополнять новыми батареями. Две из них установили на полуострове Сырве и в районе Карузе, и две — на острове Хийумаа. Таким образом, однослойным огнем были прикрыты будущие Церельские батареи, аэродром в Кихельконна и батарея у Карузе, будущая батарея на полуострове Нинасте и временная батарея на Ундва. Двухслойным огнем был прикрыт полуостров Тахкуна. Вот и все. Все коммуникации на островах, дамба, пристани, города Курессааре, Кярдла на Хийумаа, склады — все было пока открыто. Если это временно, связано с тяжестью нашего стремительного развертывания на Балтике, то не беда. Пока нас никто не бомбит. Но если это недооценка ПВО? Тогда дело плохо.

Не удовлетворяло нас и организационное положение острова Хийумаа. Трудно, находясь со штабом и отделом политической пропаганды на таком большом острове, как Сааремаа, руководить работами, боевой подготовкой и материальным обеспечением всех батарей и частей еще одного крупного острова, не имея там общего для них начальника, штаба и хотя бы маленького политоргана. Об этом мы неоднократно просили командование. И в этом я еще раз убедился, побывав за несколько дней до 23-й годовщины Октября на Хийумаа.

Сама поездка, особенно поздней осенью, оказалась сложной. Отлучиться с Сааремаа больше чем на три дня я не мог. Помимо всего прочего, вечером 6 ноября, в канун праздника, впервые отмечаемого в Курессааре и эстонским населением, я обязан был присутствовать на торжественном заседании и вечере.

Наш разъездной катер, полученный после памятной встречи наркома на катере наемном, стоял у причала в Трийги. В добрую погоду он был хорош, но чуть посвежее да подальше в море — он уже ненадежен, хотя старшина катера был умелым моряком. В тот короткий ноябрьский день мы благополучно перешли к Хийумаа, к маяку Тохфри, где полным ходом строилась 44-я батарея стотридцаток, такая же, как на Пакри в Палдиски. Старший лейтенант М. А. Катаев, командир батареи, и старший политрук И. В. Паршаев умело организовали работу своих подчиненных, активно помогавших 33-му отдельному инженерному батальону, хотя артиллеристы прибыли на позицию недавно и материальную часть доставили поздно. И батальон этот, раньше работавший в Палдиски и считающийся по праву пионером создания береговой обороны в Эстонии, пришел на Хийумаа только в июне, но уже успел подготовить для бетонирования все три орудийных блока. Было только неясно, когда островное строительное начальство даст сюда бетон. Жилой городок тоже уже был под крышей, началась его внутренняя отделка. Эту ночь на Хийумаа в комнате двухэтажного кирпичного дома, еще сырой, пахнущей известкой, я провел с сознанием, что вот начала все же устраиваться жизнь наших людей на островах.

Рано утром через город Кярдла, заехав за начальником строительства 04 Е. С. Соколовым и главным инженером В. И. Бондаренко, я отправился на главные объекты полуострова Тахкуна. Меня поразило, как дружно, вровень, шли всюду работы: в сосновом лесу стояли уже несколько кирпичных корпусов для личного состава 316-й и 26-й батарей, заканчивался корпус для занятого здесь 36-го отдельного инженерного батальона, часть помещений, еще не отделанных, заселена, зима для островитян не страшна. В городке работало много эстонских рабочих. Все шесть объектов 26-й батареи подготовлены к бетонированию, через два-три дня пойдет на них бетон, потом забетонируют первый блок башенной батареи, а затем начнут класть бетон и на 44-й батарее на Тохфри. Стало понятно, что у Соколова все распланировано, чтобы бетонировать объекты подряд, по графику.