ПОЧЕМУ ПРОЦЕСС НЕ ПОШЕЛ?

ПОЧЕМУ ПРОЦЕСС НЕ ПОШЕЛ?

В учебный полк, на вакантную должность командира роты, из Дальневосточного военного округа прибыл подполковник Ронькин. До перемещения старший офицер служил заместителем командира ракетной бригады по тылу, но, по слухам, оказался козлом отпущения в расследовании по поводу крупномасштабного присвоения войскового имущества. Впрочем, по неведомым нам причинам, военная прокуратура быстренько квалифицировала должностную халатность фигуранта как дисциплинарный проступок. И с рук на руки сдала штрафника начальству: наказывайте, мол, своей властью. В итоге главного бригадного тыловика с понижением в должности перевели из непрестижного округа… в курортный, южный.

К исполнению новых обязанностей Ронькин приступил рьяно. Утром, представленный комбатом личному составу роты, сразу пообещал в кратчайший срок вывести подразделение из отстающих в передовые. И тут же засел в канцелярии, где к вечеру перелопатил все имеющиеся там бумаги, оставшись крайне недовольным ведением ротной документации. А когда солдаты и сержанты ушли на ужин, принялся один на один беседовать с командирами взводов.

Первым аудиенции удостоился лейтенант Заступин. Задав ему ряд общебиографических вопросов, Ронькин ошарашил подчиненного предложением написать рапорт о переводе в Дальневосточный военный округ.

— А за что? — обидчиво спросил, оттопырив нижнюю губу, лейтенант. — Чем это я вам сразу не угодил?

— Ага-а! — радостно протянул Ронькин, воздев к потолку мясистый указательный палец. — Стало быть, на дурничку надеемся? Всю службу по тылам да по югам отсидеться, балду прогонять?..

— Это я-то балду гоняю? — еще больше возмутился Заступин. — С утра до ночи в казарме, ни выходных, ни «проходных»…

— Молчать! — насупившись, прикрикнул на него ротный и открыл тетрадь энциклопедического формата в красном ледерине и с золотым тиснением по нему: «Приказы».

— Приказ министра обороны номер… от восемьдесят восьмого года. Быстро!

Комвзвода наморщил лоб, но, конечно, ничего не вспомнил: приказ издавался, когда лейтенант еще учился в школе.

— Ага-а! — торжествующе протянул и почти уткнул палец-сардельку в грудь подчиненному Ронькин. — Ни хрена не шаешь? Дармоед! Гнать из армии в три шеи! Вон, б…, из кабинета!

Следующим в канцелярию постучался лейтенант Опенкин — и через пять минут выскочил из нее под аккомпанемент аналогичных «похвал».

К тому времени тертый жизнью капитан Барбачев уже успел выпытать у Заступина детали «задушевного» разговора и в канцелярию вошел готовый к нему.

Капитан спокойно разыграл с Ронькиным все тот же испытанный ротным вариант «индивидуальной беседы», бесстрастно выслушал, что он, взводный со стажем, есть «дурничный балдежник», без которого «армия только облегченно вздохнет», и попросил разрешения задать вопрос.

— Ну… — снизошел до соблаговоления начальник.

— Вот лист бумаги и ручка. Можете по памяти нарисовать схему фильтрации горючего на складе ГСМ авиатехнической части?

— Чего-о? — изумился ротный. — Да на х… она мне нужна? — и пренебрежительно отбросил граненую авторучку, скатившуюся со стола на пол.

— Да по должности знать положено, — подстроился под лексикон подполковника Барбачев, настойчиво возвращая авторучку на чистый лист. — А какие анализы ГСМ производятся на полевой лаборатории ПА-2М? А чем октановое число отличается от сортности в маркировке авиабензинов? А…

— Молчать! — рявкнул ротный и бухнул кулаком по столешнице. — Ты мне лапшу на уши не зависай! Число, сортирность какую-то удумал! На х…, говорю, они мне уср…сь! Главное — воинская дисциплина и уставы!

— Насчет этого ничего против не имею, — быстро согласился Барбачев. — Однако смею напомнить, что по должности вы — старший преподаватель, тире — командир учебной роты. Стало быть, все вопросы курса подготовки будущих лаборантов ГСМ обязаны знать назубок! Как же иначе нас, взводных, проверять будете? Знание основной программы, методика, контроль перспективных наработок, наращивание учебно-материальной базы?..

— Ну, ты! — перебил, мало что уловив, подполковник. — Не умничать мне тут! Не боги горшки! Надо — и нарастим, и освоим!

— Ну и мы давние приказы освоим, — с улыбкой пообещал капитан. — Сами знаете, как их обычно доводят до нас: в части, касающейся…

Больше в тот вечер Ронькин с командирами взводов не беседовал. Может, подустал, а может, и еще по какой причине.

Весь следующий день ротный лазил по солдатским тумбочкам, заглядывал под матрасы, ревизовал кладовую-каптерку, копался в комнате для умывания, а особенно долго — в туалете. Вечером же, в канцелярии, победно орал на командиров взводов, утверждая, что:

— Рота погрязла в грязи!

— Честь подразделения обесчещена нечищеным оружием!

— Налицо наличие отсутствия присутствия дисциплины!

— В казарме беспорядочный беспорядок!

Наконец подытожил разнос:

— С завтра все прибываем в подразделение до подъема, а убываем после отбоя. И никаких выходных и праздников до тех пор, пока не выведем роту из отстающих в передовые!

Робкий ропот тут же был пресечен ударом кулака по столешнице и грозным рыком:

— Молчать, б…! Я в роте хозяин!

После затянувшейся паузы «хозяин», поморщившись, добавил:

— Эх, и дураки же вы все, непонятно чем набитые! Ведь для вашего же блага стараюсь!

Наутро офицеры роты были в казарме кто в полшестого, кто в пять сорок. И только сам Ронькин заявился к восьми утра и со следами затянувшегося возлияния на лице. По этому поводу он сразу же недвусмысленно выразился: «Старшим в ж… не заглядывают!» — и вновь принялся играть роль инспектирующего, присланного в подразделение с целью разгромной проверки.

Минули сутки, двое, трое. Офицеры роты, про себя и меж собой костеря начальника-деспота, продолжали приходить в городок ранней ранью и разбредаться по домам в ночь. Вечерами лейтенанты и капитаны слонялись друг за другом по пустой казарме: пока рота отужинает, да полтора часа свободного солдатского времени, да просмотр теленовостей… Короче говоря, уже на четвертый день возникла идея «употребить». Остограммились… Жить стало легче, жить стало веселей! А следующим вечером взводные «употребили» на удивление много (чего в подразделении отродясь не случалось) — и тут перед самым отбоем в роту с внезапной проверкой приехал полковник — командир части.

Эх, как же громил он несостоявшегося передовика!

— Суббота, десять вечера, — а у него полная казарма пьяных офицеров! Вы что, товарищ подполковник, совсем ох…и? Это и есть «новые методы работы», о которых мне недавно соловьем разливались? Идиот! Тупица! Уровень ефрейтора!

Ронькин стоял, вытянувшись в струнку, и тупо пожирал глазами начальство.

— Да я, товарищ полковник, — попытался было оправдаться он, — честное слово, в упор не понимаю, как оно так вышло. Хотел же как лучше… Ну ничего, сейчас вы уедете, — и на физиономии старшего офицера проглянуло нечто звериное, — я им всем такого покажу!

— Я т-те покажу! Долб…! — выматерился и едва не подпрыгнул на месте полковник. — Тебе и ефрейтора чересчур много! Звони в автопарк! Вызывай дежурный автобус! Офицеров развезти по домам, чтоб еще по пьяни никуда не угодили! Сам останешься здесь! Контролируй отбой!

— Так точно! — радостно выкрикнул Ронькин.

…На следующий день, после предупреждения о неполном служебном соответствии, подполковник временно прекратил процесс выведения подразделения из отстающих в передовые. Но никто в части не сомневался: скоро он, в своих попытках реабилитироваться, обязательно придумает еще что-нибудь разэдакое, а со временем точно доведет подразделение до полного развала. По всем показателям.

И довел. Всего за полгода. После чего был уволен как бы по сокращению, и теперь, не в силах усидеть дома, на пенсии, очертя голову кинулся в политику. И на всех углах бьет себя кулаком в грудь, яростно восклицая:

— Я — истинный патриот российской армии! Через то от нее и претерпел!

Самое интересное, что в части Ронькина сегодня вспоминают добрым словом, потому что на освободившееся место ротного пришел офицер, по сравнению с которым подполковник для подчиненных был отцом родным.

1998