ПРИСТУП ВЕЖЛИВОСТИ
ПРИСТУП ВЕЖЛИВОСТИ
Начальник штаба учебной воинской части подполковник Стецько слыл отъявленным матерщинником. Творчески совершенствуя свою бранную квалификацию, он щедро обогащал «великий и могучий» рискованными словосочетаниями:
— Чтоб тебя етли, а мне за это деньги несли!
— Чтоб у тебя хрен на пятке вырос: как отливать, так разувать!
— Растривознаперезаетись ты, в двенадцать апостолов-мать!
На таковых восклицательных предложениях, считал отец штабной культуры, главным образом и зиждется учебно-воспитательный процесс солдат, прапорщиков и офицеров-подчиненных. Мало кто из них осмеливался дать нецензурщику окорот: «бунтовщики» немедленно брались на карандаш, и вскоре «возникала необходимость» внезапной проверки подразделения, где числился недовольный словесным воспитанием. А поскольку по части знания уставов Стецько был бо-ольшим докой, то незамедлительно рождался приказ о наказании… понятно кого…
Впрочем, однажды и подполковнику пришлось поступиться принципами…
Тихим сентябрьским вечером Стецько в благодушном настроении — только что со вкусом выбранил начальника физподготовки из-за нескольких свалившихся в открытый бассейн листьев — стоял на плацу, перед зданием штаба, вертя на пальце кольцо со связкой ключей и мурлыкая под нос что-то новенькое из своего ругательного репертуара. Тут распахнулась дверь контрольно-пропускного пункта, и на пороге возник сменившийся с караула лейтенант Супоров.
Толстый и ленивый, он откровенно тяготился службой, несмотря на молодость, а при ходьбе переваливался как откормленная утка, за что еще курсантом был окрещен Утей. За ним, как за принцем крови, угадывалась тень всемогущего дяди-генерала, обещавшего племяшу стремительную военную карьеру. Пока же Супоров-младший с неприкрытым отвращением имитировал исполнение обязанностей командира взвода.
Завидев Стецько, лейтенант нехотя изобразил отдание воинской чести начальнику. Тому это изображение не понравилось, и Уте пришлось еще трижды отдать честь самому подполковнику и столько же — пирамидальному тополю перед «дежуркой»: энша захотелось оценить четкость исполнения строевого приема со стороны.
Напоследок ласково, по-отцовски обматерив «позвоночного» (о дядях-генералах следует знать и помнить), начальник штаба отпустил Утю сдавать пистолет в специальную комнату «дежурки», где за металлической дверью, в стальных шкафах с сейфовскими замками, хранилось личное оружие офицеров и прапорщиков.
Лейтенант вошел в коридор «дежурки», поздоровался с сидящим за пультом капитаном и, беззаботно насвистывая под нос — а чего, мол, имею полное право, боевой наряд пронес без замечаний, — принялся разряжать пистолет Макарова, на сленге военнослужащих — просто «пээм».
Супоров извлек оружие и запасной магазин из кобуры, снял «пээм» с предохранителя, машинально передернул затвор, при этом загнав патрон в ствол… Потом вынул магазин из пистолетной рукоятки и нажал на курок, производя контрольный спуск.
Выстрел хлопнул оглушительно. Пуля вонзилась в пол в шаге от дежурного по части. Капитан птицей взвился со стула и вскочил на ноги, со страхом взирая на лейтенанта: уж не рехнулся ли Утя? Сам Супоров с тупым удивлением уставился на личное оружие, пытаясь сообразить: откуда в разряженном пистолете мог взяться патрон? Как раз в этот момент дверь в «дежурку» слегка приотворилась, и в образовавшейся щели возник немигающий глаз подполковника Стецько. Вкрадчивым, елейным тоном начштаба почти колыбельно пропел:
— Товарищ лейтенант, я вас очень убедительно прошу: положите, пожалуйста, пистолет на стол для чистки оружия…
Супоров был изумлен вторично. Как? Разве энша может разговаривать в таком тоне? Он же только орет и матерится!
Окончательно сбитый с толку, лейтенант неосознанно развернул пистолет в сторону приоткрытой двери, и дуло оружия грозно нацелилось в тугой живот старшего офицера. Дверь, взвизгнув, резко захлопнулась. И уже со двора вновь донесся уговаривающий голос:
— Товарищ лейтенант, я вас еще раз настоятельно прошу: положите, пожалуйста, оружие на стол…
Утя наконец сообразил исполнить команду, высказанную в удивительном для начштаба стиле, но не сообразил доложить о том. Меж тем из-за двери, как с заигранной пластинки, донеслось:
— Ну, товарищ лейтенант, ну я вас просто умоляю…
— Да он уже давно положил… — перебил Стецько дежурный по части.
Секундное затишье — и за дверью раздался звероподобный рык. Тут же она с грохотом распахнулась под резким ударом на заказ шитого хромового сапога сорок седьмого размера, и энша ворвался в «дежурку» разъяренным Кинг-Конгом. Подскочив к столу для чистки оружия, подполковник цапнул волосатой кистью разряженный пистолет и замахнулся им на присевшего и в страхе зажмурившего глаза лейтенанта.
— Урод водоплавающий! В задницу бы тебе его воткнуть! Гвоздь беременный, презерватив лопнутый, верблюд двухцилиндровый! Чтоб тебе двенадцать апостолов и Христос…
Неожиданный приступ вежливости быстро сменился хроническим испусканием сквернословия. В особо крупных размерах.
1997