Последние схватки
Последние схватки
1
Фронтовая дорога снова привела Голубева в район Ханко. Но теперь он прибыл сюда не с горсткой людей на устаревших "ишачках", как три года назад, а с полнокровным авиационным полком, вооруженным истребителями Ла-5 и Ла-7. И базировались они не на крохотном Красном Гангуте, а на первоклассном аэродроме Мальми, что под Хельсинки. Финляндия уже вышла из гитлеровской коалиции, заключила мир с Советским Союзом. Гвардейцы должны были прикрывать Таллин, Хельсинки и устье Финского залива — те районы, откуда в сорок первом угрожали Ленинграду гитлеровцы. На северо-востоке Балтики уже господствовал Советский Флот. Рядом с аэродромом в сосновом бору остались целыми двухэтажные благоустроенные казармы. Тут-то с определенным комфортом и разместился летно-технический состав.
Под командный пункт части приспособили просторное, удобное помещение на краю летного поля. Здесь получением боевого задания начинали фронтовой день, здесь он и заканчивался разбором. Если была погода, работали все светлое время дня, но летали теперь без перенапряжения — по нормативам, установленным приказами на военное время.
На командном пункте Голубев появился рано. Ночью в полк поступил важный приказ, требовалось хорошенько поразмыслить, как его эффективнее выполнить. Подполковника встретил оперативный дежурный, доложил: за ночь в полку ничего существенного не произошло.
— В семь тридцать вызовите сюда капитана Федорина, — приказал подполковник.
Голубев прошел в свою комнату, расстелил на столе карту, задумался. Вчера полк прикрывал корабли в устье Финского залива, вел разведку. Задания остаются такими же и на сегодня, но, говоря о них, генерал Самохин добавил слова: "Есть одно очень важное и ответственное". Поручить его Голубев и решил эскадрилье Федорина. "Где же он?" — нервничал подполковник.
— Вызывали, товарищ командир? — спросил вошедший Анатолий Федорин.
— Да, вызывал, — подтвердил Голубев. — На сегодня все задания отменяю, ставлю новое. Подойдите сюда.
Капитан шагнул к карте. Каждое неизвестное задание вызывает интерес и деловое любопытство, в нем всегда есть что-то загадочное.
— Место действия — устье Финского залива, — пояснил командир полка. — Только прикрывать будете не корабли, а всего один Ли-2. Секрета не делаю, на нем высокопоставленное лицо летит из Хельсинки в Таллин. У транспортника будут специально выделенные для охраны самолеты. А ваша задача — не допустить в коридор перелета вражеские истребители.
— Дело привычное, — отозвался Федорин, посмотрев на узкую заштрихованную полоску, по которой скользил карандаш подполковника.
— Но это случай особый, — подчеркнул командир полка. — Как думаете выполнять задание?
Федорин наклонился. Над переносицей у него собрались глубокие складки. Некоторое время он смотрел на карту, затем решительно ответил:
— Лета здесь минут пятнадцать. Эскадрилью разделю на две группы, эшелонирую их по высоте. Мы два раза проутюжим коридор до появления транспортника, а потом пройдем вместе с ним к Таллину.
Голубев согласился с предложением капитана, не сделал никакой поправки. Он верил в командиров эскадрилий. Но все-таки предупредил:
— Учтите, как правило, открыто в бой фашистские летчики уже не бросаются, на это у них теперь кишка тонка. А вот исподтишка подкузьмить могут.
Голубев встал, давая понять: разговор окончен.
— Разрешите выполнять? — спросил Федорин.
— Выполняйте. Вылет по моему сигналу. За этот самолет головой отвечаете.
Капитан ушел. А Голубев еще долго сидел над картой. Почему-то не покидало неожиданно возникшее чувство опасения: успешно ли будет выполнено важное задание? "Проще бы самому подняться в небо, чем посылать других и мучительно ждать их возвращения", — размышлял командир полка. Но командующий ВВС флота приказал ему неотлучно быть у телефона, пока не завершится перелет транспортного самолета.
Аэродром то оглашался гулом моторов, то погружался в тишину. Истребители по графику уходили на задание, а возвратившись, заруливали на стоянку. Летчики первой эскадрильи сидели в кабинах, с нетерпением ждали сигнала. Техники собрались в сторонке, переговаривались.
На большой скорости к машине Федорина подкатила черная "эмка", из нее выскочил Голубев. Многие видели, как он стремительна поднялся на широкое зелёное крыло "лавочкина" и, удерживаясь за обрез кабины левой рукой, стал энергично жестикулировать правой. Капитан иногда кивал в знак согласия, иногда показывал на пальцах что-то свое. Техники не слышали, о чем говорят командиры, но догадывались: Голубев объяснял ведущему, как следить за воздухом, откуда можно ожидать "фокке-вульфы", каким образом их отсекать от Ли-2.
"Эмка" вскоре уехала, а восемь Ла-5, урча моторами, двинулись к старту. Они выстроились на краю взлетной полосы, словно отдыхая после руления, затем упруго и легко разбежались и, оторвавшись, быстро скрылись в мутноватом, сплошь покрытом низкими облаками небе.
Над заливом восьмерка "лавочкиных" заняла свои эшелоны. Звено Федорина шло вверху, под кромкой облаков. А второе, во главе со старшим лейтенантом Сафроновым, летело на пятьсот метров ниже, почти у самой воды. Дойдя до Таллинской бухты и ничего не обнаружив, эскадрилья легла на обратный курс.
Федорин волновался. Оно и понятно: приближалась точка, откуда вот-вот должен был подняться транспортный самолет. Довольно низкая облачность давала противнику возможность внезапно напасть и одиночными экипажами, и группами. Показался берег, чуть позже и аэродром. По нему тянулись вихри снега. "Взлетают", — догадался Федорин и вскоре увидел пузатый двухмоторный Ли-2 в сопровождении шестерки остроносых "яков".
— Держись внизу, — предупредил Федорин на всякий случай Сафронова, а сам по-прежнему остался в верхнем ярусе.
Фашистские истребители могли вывалиться из облаков, подкрасться на бреющем. Это капитан предугадывал еще до вылета. Единственного он не знал — состояния погоды. А сейчас очень мешала дымка, на темном фоне моря плохо было видно, что происходит внизу. "Но там четверка Ла-5, — подумал Федорин, — можно на нее положиться". И не ошибся.
— Справа у воды два "фокке-вульфа", — раздался в эфире голос Сафронова.
"Значит, пронюхали о перелете. Будет этой паре и подкрепление", — решил охваченный тревогой Федорин. Но по радио продолжал спокойно:
— Атакуйте парой. Все не бросайтесь!
Сафронов прикинул, как лучше преградить путь "фоккерам". Лобовая атака явно не годилась. В случае неудачи "фокке-вульфы" могли проскочить к Ли-2, а "лавочкиным" требовалось разворачиваться на сто восемьдесят градусов. "А что, если?.." — возникла у Сафронова дерзкая мысль.
— Оставайся на месте, смотри за горизонтом! — скомандовал Сафронов ведущему второй пары.
Сам же он круто отвернул вправо и дал полный газ мотору. Но не успел летчик направить нос своего самолета на ближнего "фоккера", как напарник последнего резко сманеврировал и бросился наперерез "лавочкину". Какие-то мгновения оба истребителя — наш и вражеский — находились в атаке. Но Сафронов раньше нажал на гашетку, и заплясали по воде рядом с "фокке-вульфом" мелкие фонтанчики брызг. "Эх, промахнулся!"- выдохнул Сафронов. На вторую очередь уже не хватало времени, и летчик, потянув ручку управления на себя, бросил машину вверх.
Увидев это, атакующий "фокке-вульф" ринулся на ведомого Сафронова лейтенанта Кросенко. Он цепко прилип к хвосту "лавочкина", догоняя его. Оглянувшись, Сафронов поспешил на помощь и крикнул:
— 0-14, у тебя "фокка" в хвосте! Уходи со скольжением вверх!
Но фашист, видно, был готов к такому маневру. Он успел-таки выплеснуть пучок свинца. "Лавочкин" ведомого вздрогнул, скорость его уменьшилась.
— Подбит, трясет мотор, — доложил Кросенко.
— Тяни к берегу, — приказал Сафронов, — я прикрою.
Федорин увидел, что два Ла-5, обгоняя Ли-2, направились к берегу. И тут обстановка еще больше усложнилась. Оставшийся ведущий второй пары лейтенант Лукин доложил:
— Слева вижу два "фоккера".
"Вот и подмога", — чертыхнулся Федорин и передал команду ведущим пар Лукину и Селютину:
— 0-15, свяжи боем своих. 0-16, будь на месте, атакую вторую пару.
Ли-2 увеличил скорость и вместе с эскортом "яков" приближался к береговой черте. В туманной дымке уже просматривался Таллин. Федорин дал газ, при полных оборотах мотора атаковал приближающихся "фокке-вульфов" сверху. Ведущий фашист начал крутой вираж, пытаясь над самой водой вывернуться из-под удара. "Не уйдешь", — зло произнес Федорин и тоже ввел машину в вираж. Силуэт "фокке-вульфа" в прицеле снова увеличился. Капитан с силой нажал гашетку и послал две короткие очереди. "Фоккер" панически скользнул, но задел крутую волну и скрылся в воде.
Федорин энергично бросил истребитель в боевой разворот, ища глазами второй самолет противника. О, ужас! Он снизу приближался к Ли-2. У командира эскадрильи пробежал по спине неприятный холодок... А где же пара Селютина? Она ведет бой и тоже далеко в стороне.
— "Яки", "яки"! Снизу подходит "фокка"! — выкрикнул капитан.
— Видим, — спокойно отозвался кто-то из группы непосредственного прикрытия. — Сейчас он свое получит.
Федорин вспомнил последние слова комадира и подумал, что летчики "яков" тоже отвечают головою за сохранность Ли-2 и промаха не допустят. Так и случилось: пара "Яковлевых" выполнила атаку. "Фокке-вульф", задымив, тут же отвалил в сторону.
— Горит "фокка", горит! — радостно произнес Федорин.
— Горит, — деловито подтвердили из группы "яков". Командир эскадрильи успокоился. Вместе с напарником он снова находился в верхнем ярусе, рядом с парой Селютина. С высоты было хорошо видно, как дымный след вражеского истребителя, наискосок прочертив небо, оборвался у поверхности моря. Другие истребители противника куда-то скрылись. "Куда же подевалась пара Лукина?" — размышлял Федорин.
— 0-15, как обстановка? — запросил капитан по радио Лукина.
— "Вульфы" отвернули. Вас вижу, догоняю, — раздалось в ответ.
Все самолеты, кроме ушедшей пары Сафронова, были уже над Таллином. Ли-2 пошел на посадку. Вслед приземлялись "яки". Делая круг над аэродромом, Федорин услышал свой позывной и слова благодарности:
— Большое спасибо за помощь. Идите домой!
— Вас понял, — ответил капитан. Все это время Голубев на командном пункте предельно внимательно слушал радиопереговоры летчиков. Однако из доносившихся сюда отрывочных реплик трудно было представить, что же происходит в воздухе. Но вот репродуктор умолк. Прошли еще томительные минуты, и появилась группа из шести истребителей. Первой села пара Федорина, за ней — Лукина и Селютина. Командир эскадрильи доложил, что вели бой с четырьмя "фокке-вульфами". Одного сбил Федорин, другого — "яки" из группы непосредственного прикрытия. Сафронов и Кросенко вынуждены были выйти из боя из-за повреждения самолета ведомого.
2
Утром полк получил задачу сделать вылет на свободную охоту звеном. Задания на весь день теперь давали редко, в небо летчики поднимались по сигналам, как только возникала такая необходимость. Поэтому очередность вылетов между подразделениями Голубев установил по скользящему графику. Ожидая свое время, летчики первой эскадрильи готовили истребители, наводили порядок на стоянке. Федорин с инженером прикидывали сроки ремонта неисправных самолетов, уточняли боевой состав. К ним подошли Селютин и Лукин.
— Бой вчера мы не совсем удачно провели, верно? — спросил Лукин.
— Задание выполнили, и это главное, — отозвался Федорин, поняв, на что намекает командир звена.
— А какой ценой? — не унимался Лукин.
— Это пока еще не известно, — ответил капитан.
— Как не известно? Двух товарищей потеряли?
— Подожди горячиться, — успокоил собеседника Федорин. — Все выяснится, тогда и поговорим. А потом два "фоккера" тоже что-нибудь стоят.
— Мы-то одного сбили, — произнес Селютин. — Второго "яки" завалили. А я даже ни разу огонь открыть не успел.
— Надо было сперва всем навалиться на первую пару, а после этого — на вторую, — размышлял вслух Лукин.
— Нет, делать это было нельзя, в чем я и сейчас твердо уверен, — решительно возразил Федорин. — Погоду надо учитывать. Оголи мы хотя бы на миг фланг, и оттуда могли бы ударить по Ли-2. Прикрытие, брат, это тебе не свободный бой.
Над аэродромом внезапно появился Ла-5. Летчик выпустил шасси, сел и порулил прямиком на стоянку первой эскадрильи. Сюда мчалась и "эмка", за рулем которой сидел командир полка.
— Да это же Сафронов вернулся! — закричал Лукин, узнав самолет по номеру на фюзеляже. — Вернулся, смотрите!
Федорин перекладывал с руки в руку краги и не сводил глаз с подруливающего самолета.
— Пошли к нему, сейчас все узнаем, — сказал капитан.
У капонира, где остановился самолет, уже был подполковник Голубев.
— Ну, здравствуй, здравствуй, пропавший герой, — жал он руку Сафронову.
— Какой же я герой, товарищ командир, — смутился летчик.
Глаза Голубева потеплели, на лице заиграла улыбка.
— Верно, Золотой Звезды нет, но поступок вы, Карп Иванович, совершили геройский. Докладывали мне о нем.
Вокруг уже собралась почти вся эскадрилья. Друзья наперебой крепко жали руку Сафронова, поздравляли с благополучным возвращением.
— Что с вами произошло, нам в общих чертах известно, — доверительно сказал Голубев, — а вот как попал лейтенант Кросенко под прицел "вульфа", доложите.
Сафронов расстегнул шлемофон, сдвинул набок. Лицо его стало задумчивым.
— Прозевал он заднего "фокку". Хорошо, очередь пришлась по мотору, а не по кабине, — Сафронов посмотрел на стоящего рядом капитана Федорина и, заметив улыбку на его лице, продолжил: — Я приказал ему выйти из боя. До берега Сергей дотянул, но высоты уже не было, пришлось садиться прямо перед собой — на живот. Там много валунов. Сначала крыло отлетело, потом самолет развернуло. Вижу, рядом нет никакого селения, летчик кабины не покидает и помочь некому. Тогда я сел в Таллине, попросил машину, людей и скорее туда. Сергей так и оставался в измятой кабине. Лицо в крови, правая нога переломана, не мог шевельнуться. Мы осторожно его вытащили, отвезли в госпиталь.
Слушали Сафронова молча, никто не перебивал, не задавал вопросов.
— Выживет? — тихо спросил Голубев после минутного молчания.
— Врачи обещали сделать для этого все, — неопределенно ответил Сафронов. — Думаю, обойдется, товарищ командир, и ногу ему сохранят.
— Вот так и надо поступать каждому из нас! — сказал Голубев, оглядывая стоявших вокруг подчиненных, а затем повернулся к Сафронову: — За своевременную помощь попавшему в беду подчиненному объявляю вам благодарность!
— Служу Советскому Союзу! — ответил Сафронов. Собравшиеся одобрительно зашумели. Протягивая Сафронову открытые портсигары с папиросами, товарищи предлагали:
— Закуривай, Карп!
— Капитан Федорин! — окликнул подполковник командира эскадрильи, — Сафронову разрешаю отдохнуть. В боевой расчет включайте с завтрашнего дня.
Командир полка мог уже позволить даже такую роскошь. Это был не 1941 год; штаты части теперь постоянно соответствовали расписанию, а нагрузка на людей и самолеты не превышала норм. Исключения допускались лишь в периоды, когда проводились наступательные операции наземных войск.
Летчики, технический состав расходились группами. Направился к автомашине и Голубев. Его догнал инженер полка по ремонту майор Мельников.
— Товарищ командир, — обратился он, — истребитель с места вынужденной посадки будем эвакуировать сами?
— Не надо, он же на южном берегу залива. Позвоните инженеру дивизии, пусть пошлет бригаду, им оттуда ближе, — распорядился подполковник.
Оставшийся на командном пункте майор Ганжа встретил Голубева вопросом:
— Что с летчиком?
— Жив, да не совсем здоров, — сказал Голубев. — Сейчас находится в таллинском госпитале.
— Молодец, не растерялся при посадке.
— Если б не валуны, и лечение не понадобилось бы, — сказал подполковник.
— Конечно, наш район — не кубанские степи, — подтвердил Ганжа, разворачивая пачку только что полученных газет. — Здесь то лес, то вода, то камни, и садиться некуда. Надо обязательно навестить Кросенко. Я слетаю на По-2.
— Надо, — согласился Голубев. — Верно, сейчас он слаб, а вот через неделю сделать это можно. Представим его к награде?
— Он ее заслужил, — ответил заместитель командира полка по политчасти.
— Читал нашу "Победу"? — спросил Ганжа, переходя На неофициальный тон и протягивая подполковнику дивизионную газету. — Тут напечатана твоя статья. Думаю, очень полезна будет молодым летчикам.
— Дай-ка сюда, посмотрю.
Голубев раскрыл газету, стал читать. В статье говорилось, сколь важна слетанность пары, как первичной огневой единицы, о роли ведущего и ведомого, их взаимодействии в бою, путях повышения летного мастерства. Заканчивалась она словами: "Чтобы стать настоящим истребителем, летчику нужны три качества: хорошая осмотрительность, умение отлично пилотировать самолет и сочетать маневр с метким огнем, постоянное стремление к наступательному бою".
— Надо, Василий Федорович, провести в эскадрильях комсомольские собрания, — предложил замполит.
— Не возражаю, — ответил Голубев, — и обязательно побываю на собраниях. А скажи-ка, зачем вызывали тебя товарищи из контрольной комиссии в Хельсинки?
— Приняли меня заинтересованно. Работники посольства интересовались боевым настроением летчиков, спрашивали, нужна ли помощь.
— Что же ответил?
— Сказал, что духом крепки, а за помощь поблагодарил, но пояснил, что в ней пока не нуждаемся.
3
Весной сорок пятого развернулось грандиозное сражение в Восточной Пруссии. Гитлеровское командование пыталось спешно эвакуировать остатки разбитых дивизий через порт Пиллау. Авиация флота получила задачу уничтожить вражеские корабли с войсками. Командующий ВВС генерал Самохин приказал Голубеву по телефону:
— Срочно перебазируйтесь под Кенигсберг. Наземное имущество не брать: вас заменит другой полк. Сядете на полевом аэродроме. Оттуда и обеспечите работу пикировщиков и торпедоносцев по базе Пиллау.
В тот же день, организованно совершив пятьсоткилометровый бросок по воздуху, истребители во главе с подполковником Голубевым были на месте. И сразу вступили в дело. Перед вылетом командир полка предупредил летчиков.
— Многие из вас еще не выполняли таких заданий. А тут есть особенности: в момент атаки цели строй бомбардировщиков растянется до трех километров. Наиболее уязвимы их экипажи на боевом курсе — заняты прицеливанием и при выходе из пикирования, когда скованы большой перегрузкой. Поэтому и создаем две ударные группы. Верхнюю поведу я, нижнюю — капитан Федорин. Удар "петляковы" наносят с одного захода и сразу после пикирования уходят в море с левым разворотом. Учтите — бомбардировщикам дан только один заход на цель.
Голубев подробно объяснил, как нужно действовать от взлета до посадки. Вопросов у подчиненных не оказалось, они направились к самолетам.
Три девятки Пе-2 в четком, симметричном строю "клин" шли с набором высоты по маршруту. Их вел Герой Советского Союза Константин Степанович Усенко. Непосредственно сопровождали бомбардировщики летчики соседнего полка на Як-9 во главе с Героем Советского Союза Александром Алексеевичем Мироченко. Впереди несколько выше основного боевого порядка десятков этих машин неслись Ла-5 и Ла-7 под командованием Голубева.
Плотно жались друг к другу на маршруте двухмоторные "петляковы", оставляя между консолями крыльев просветы не более двадцати метров. Маневрировали "Яковлевы". Мощным кулаком, готовым к немедленному удару, теснились "лавочкины".
Уплыла назад серая, в латках снега земля. Показалась ровная гладь темнеющего моря. Его местами покрывали облака, игриво переливающиеся всеми цветами радуги в лучах теплого весеннего солнца.
В расчетной точке группа развернулась на юг, взяв курс к вражескому берегу. Облака вскоре исчезли, и перед взором летчиков открылся забитый кораблями порт. Голубев сразу увидел: над ними патрулируют истребители. Сосчитал — восемь вверху, четыре внизу. Он увеличил обороты мотора, скорость возросла.
— Атакуй нижнюю группу, — передал Федорину. — Я бью верхнюю.
Капитан тут же увел шестерку Ла-5 и завязал бой с "фокке-вульфами". Теперь они уже не могли подстеречь наши бомбардировщики на выходе из пикирования. А сам командир полка на встречных курсах стремительно атаковал верхних "фоккеров". По врагу ударили хлесткие трассы пушечных очередей идущей плотным строем шестерки. В этом дерзком тактическом приеме проявился весь характер Голубева. И наступательный порыв советских летчиков сделал свое дело: гитлеровцы бросились в разные стороны.
Но бой только разгорался. Фашисты вскоре опомнились и кинулись на группу Федорина. Он не сплоховал, отбил удар.
Голубев взмыл, оглянулся и увидел: "фокке-вульф" вспыхнул, качнулся с крыла на крыло, потом завертелся, падая в воду. "Кто же его сбил? Николай Потемкин. Молодец!" — порадовался командир за ведущего второй пары, а сам, перевернув "лавочкина" через крыло, тоже спикировал на гитлеровский истребитель. Посылая короткие прицельные очереди, он вынудил летчика уклониться, отступить. Сейчас сбить "фоккера" было вовсе не обязательно, хотя и это предполагалось. Главное состояло в том, чтобы отсечь его от бомбардировщиков.
В этой головокружительной карусели Голубев видел то небо, то землю. Истребители носились вверх-вниз, выписывая самые замысловатые фигуры. Но, закрутив противника в огневом клубке, группа Голубева теснила его все дальше и дальше от "петляковых".
А бомбардировщики, маневрируя среди разрывов зенитных снарядов, вышли на боевой курс и устремились в пике звеньями. Были потоплены транспорт и одна баржа, разрушен причал. В порту возникли очаги пожаров.
Выйдя из пикирования, звенья "петляковых" собирались в эскадрильи, эскадрильи — в полк. К нему присоединились и истребители. На больших скоростях пронеслись они над городом, взяли курс на восток. Летчики возвращались домой, охваченные чувством отлично исполненного боевого долга. Над контрольным пунктом ведущий "петляковых" майор Усенко подал команду, и боевой порядок распался на три группы. Каждая повернула на свой аэродром.
Сели гвардейцы нормально. Едва Голубев зарулил на стоянку, к самолету подошел инженер полка Николаев. Вместе с техником он подсчитал повреждения.
— Восемь солидных пробоин, товарищ командир, привезли, — доложил инженер.
— А от снарядов "фокке-вульфа" есть? — нетерпеливо спросил подполковник.
Он считал зазорным получать такие повреждения. "Если ты промазал, а в тебя попали, плохой ты истребитель", — учил командир полка летчиков. Бороться с огнем зениток было сложнее — снаряд или осколок могли настичь самолет в любой момент, и летчик тут бывал виноват очень редко,
— Нет, только от зенитных осколков, — отозвался Николаев.
— Все равно многовато для одного вылета, — вздохнул Голубев. — А на других машинах как?
— Тоже есть, техники считают, — произнес инженер, уже привыкший латать самолеты чуть ли не после каждого вылета.
Голубев обошел истребитель, неторопливо потрогал каждую пробоину, отгоняя назойливую мысль, что какой-нибудь осколок вполне мог попасть и в его сердце. Затем полюбовался красочной надписью на борту и попросил инженера полка:
— Николай Андреевич, распорядись-ка, чтобы лучше заштопали машину. Ведь это подарок. Еще обидятся на меня земляки, что храню плохо.
В последние месяцы войны полк часто менял места базирования. Бывало, не успеют гвардейцы и обосноваться, как поступает распоряжение перелететь. Наши войска продвигались вперед, авиация — тоже. Из штаба дивизии то и дело приказывали подняться в небо. Особенно интенсивно работали летчики в период воздушной блокады группировки войск противника в Курляндии.
8 мая Голубев трижды водил небольшие группы истребителей на перехват транспортных самолетов, удирающих из Либавы в Швецию. И летчики части увеличили счет сбитых гитлеровских крылатых машин еще на девять. Никто не знал еще, что они и подведут итог победам в воздухе.
После напряженного дня авиаторы крепко спали в общежитии. Вдруг среди ночи раздалась стрельба за окном. Голубев вскочил с постели, немедленно позвонил оперативному дежурному:
— Что случилось?
В ответ услышал громкий ликующий крик дежурного:
— Победа, товарищ командир! Капитуляция! Конец войне! Победа!
Подполковник быстро оделся, выбежал на улицу. Сразу оказался в кругу возбужденных долгожданной радостной вестью боевых друзей. Они салютовали, стреляя из пистолетов, карабинов, ракетниц.
Пришел День Победы. Как и однополчане, душою, сердцем выстрадал его Василий Федорович Голубев. Странное, непривычное чувство испытывал он в те минуты. Не надо больше лететь в огненное небо самому, не надо посылать на смерть других. Ни сегодня, ни завтра. Вот она, Победа! Такого настроения не было у него за всю фронтовую жизнь. А чтобы ощутить этот волнующий миг начала мира, потребовалось пройти через 1418 дней жестокой войны, ни на минуту не теряя веры, что Победа наступит.
4
В конце мая полковник Корешков позвонил Голубеву:
— Василий Федорович, отправляйтесь-ка вы в отпуск.
— С удовольствием, — ответил командир полка.
Первый отпуск за четыре последних года. Можно отрешиться от тревог, полетов, боев. Жена и дочь находились теперь с ним, поэтому вместе решали, куда же поехать?
— Прежде всего — к твоим родителям, в Старую Ладогу, — предложила Саша.
— Спасибо, дорогая! — поблагодарил он верную боевую подругу.
И вот они втроем у родного порога. Порядком постаревший от тяжелой работы отец, худенькая, слабая мать не могли нарадоваться их приезду. Федор Михеевич и Варвара Николаевна все старались получше угостить дорогих гостей, усадить на самые почетные места.
Но Василий Федорович не засиживался дома: приглашали друзья, школьники, рабочие предприятий. Он побывал в Староладожской школе, где учился, на Сясском целлюлозно-бумажном комбинате, куда пришел шестнадцатилетним парнем, чтобы начать трудовую жизнь. Посетил и Волховский алюминиевый комбинат, где работал начальником цеха.
Земляки тепло принимали Героя. На митинге в Сясьстрое представители местных партийных и советских органов, рабочие комбината благодарили дорогого гостя за то, что надежно прикрывал с воздуха перевозки по Ладожскому озеру, за то, что защищал Дорогу жизни, город Ленинград. Потом слово взял секретарь Волховского райкома партии.
— В знак огромной признательности и любви к герою-земляку, — сказал он, — предлагаю избрать Василия Федоровича Голубева почетным гражданином поселка!
Последние слова оратора заглушил гром аплодисментов. А Голубев сильно разволновался. Но мозг будоражило теперь не тревожное ожидание опасности и риска, хорошо знакомое по каждому боевому вылету, а светлое чувство за уважение земляков. Василий Федорович тепло поблагодарил рабочих, родной комбинат, который дал ему крепкую трудовую закалку. Он говорил, что разделяет с ними радость победы над фашизмом. Голубев выразил горячую благодарность за подаренные истребители и сказал о скромном личном вкладе в победу советского народа над немецким фашизмом.
А рассказать ему было что. За время Великой Отечественной войны он 546 раз ходил на боевые задания, уничтожил много боевой техники и живой силы противника, провел 133 воздушных боя, в которых лично и в группе с — товарищами сбил 39 самолетов — почти целую авиационную гитлеровскую эскадру средней численности (количество самолетов в эскадрах не было постоянным).
Отдалялись годы войны. Жизнь ставила другие задачи по защите Родины. И звали Василия Федоровича новые военные дороги. Пополнив знания в Военно-морской академии, он стал овладевать более совершенными типами крылатых машин.
Советская авиация переходит с поршневых самолетов на реактивные. Вверенная коммунисту Голубеву часть охраняет северные рубежи страны. Полученный в довоенное время и в годы Великой Отечественной войны опыт обучения и воспитания молодых летчиков сыграл свою роль: в кратчайшие сроки они освоили боевое применение реактивных истребителей, его командир удостоен за это государственных наград.
За годы службы выполнял многие ответственные задания.
Находясь на преподавательской работе в академии Генерального штаба Вооруженных Сил СССР, генерал Голубев с большой заинтересованностью передавал знания молодому поколению советских командиров, блестяще защитил кандидатскую диссертацию.
И всегда, во всем помогала ему Александра Федоровна. Вместе с мужем она прошла все ступени жизни, как проходит их любая жена офицера. И у нее были военные городки в безлюдной степи, глухой тайге, частые переезды. Были подъемы по боевой тревоге, мучительные, долгие ожидания мужа с учений. Но всякий раз, провожая мужа на аэродром, она улыбалась и говорила просто:
— Я жду тебя, родной.
Но подоспело время, когда им уже не надо было разлучаться: Голубев ушел в отставку. Сорок два года отдал он Вооруженным Силам. И сделал за это время немало. А Родина достойно отметила ратный труд своего верного сына. Два ордена Ленина, медаль "Золотая Звезда", семь орденов Красного Знамени, два ордена Отечественной войны I степени, два ордена Красной Звезды и орден "За службу Родине в Вооруженных Силах СССР" III степени, большое число медалей украшают грудь ветерана. Василий Федорович Голубев удостоен также двух иностранных орденов.
...Идет пятое послевоенное десятилетие. Но память о прошлом неизгладима... Бывая в городе на Неве, Василий Федорович Голубев непременно посещает места былых боев, обязательно приезжает на Ладожское озеро, к Осиновецкому маяку, служившему надежным ориентиром при боевых полетах. Здесь открыт филиал Центрального Военно-морского музея "Дорога жизни". В нем собраны интересные материалы, рассказывающие о защитниках ледовой трассы. В музее Василий Федорович увидел однажды женщин, подошедших к портрету его друга капитана М. Я. Васильева. Старшая молчала, стараясь незаметно для посетителей смахнуть навернувшиеся слезы. А младшая тихо сказала:
— Здравствуй, папа! Вот мы и снова встретились.
Это были жена и дочь Михаила Васильева.
— Татьяна Дмитриевна... — назвал он имя старшей.
Женщина обернулась и ахнула:
— Василий Федорович!
Радостной получилась эта встреча. Вспомнили прошлое. Потом рассказали, где обитают и чем занимаются фронтовые товарищи и их семьи.
Бывший командир авиабригады Герой Советского Союза генерал-лейтенант в отставке Иван Георгиевич Романенко живет в Ленинграде. Он председатель совета ветеранов морских военных авиаторов Балтики, ведет большую военно-патриотическую работу. В городе на Неве, который они, не щадя жизни, защищали в годы войны, находятся, как его называют теперь, балтийский Маресьев Герой Советского Союза майор в отставке Леонид Георгиевич Белоусов и полковник в отставке Антон Ильич Федорин. Замечательный летчик Аркадий Михайлович Селютин сбил восемнадцать вражеских самолетов, стал Героем Советского Союза. Сейчас — генерал-майор в отставке — живет в Киеве, трудится в народном хозяйстве. Других однополчан Голубева судьба разбросала по всей стране.
— Трудно было мне после гибели Миши, но я все одолела, дочь вырастила, — говорила взволнованная Татьяна Дмитриевна. — Ваше письмо с фронта мы с Валей бережно храним, как самую дорогую память о муже и отце.
Татьяна Дмитриевна учительница, живет в Ленинграде, где сражался с фашистами ее муж. Валентина Васильева закончила институт, инженер одного из предприятий Подмосковья. Каждое новое слово Голубева об отце дочь слушала с затаенным дыханием.
Память о Михаиле Васильеве не померкла. Его именем названа улица в Выборге. А на калининской земле, в Старицкой школе, установлена мемориальная доска. Золотыми буквами выбито: — "В этой школе в 1929-1932 годах учился Герой Советского Союза Михаил Яковлевич Васильев".
О многих фронтовых товарищах вспоминают ветераны, собираясь вместе. Ведь каждый из них носит в душе образ самого близкого человека, с которым шел по дорогам войны. У генерала Голубева это — бывший его заместитель по политической части летчик Герой Советского Союза Петр Павлович Кожанов, погибший в сорок третьем под Ленинградом. Его имя носит теперь одна из школ Киришского района Ленинградской области.
Генерал-лейтенанту в отставке В. Ф. Голубеву семьдесят пять. Но и сейчас у него много неотложных дел, часто звонит телефон в московской квартире. Люди обращаются к ветерану по самым различным вопросам. Просят прочитать лекцию, выступить в городском парке перед молодежью, принять участие во встрече с ветеранами войны, приехать к ученикам 49-й средней школы балтийского города Калининграда, отряд пионеров которой носит его имя, побывать у земляков в Сясьстрое... И если позволяет здоровье, герой-фронтовик старается удовлетворить все пожелания.
Василий Федорович Голубев считает себя счастливым человеком. Он прав, потому что обладает самым большим богатством — любовью и уважением советских людей.