Последние дни
Последние дни
В конце октября 1885 года, накануне тридцатилетия своей службы, Илья Николаевич написал прошение в учебный округ об оставлении на службе еще на пять лет. Попечитель П. Н. Масленников знал, что кое-кто в губернии недолюбливает директора народных училищ, и рекомендовал министру Делянову оставить симбирского директора на службе лишь до 1 июня 1887 года.
Илья Николаевич ждал ответа. Декабрьская сессия сызранского земского собрания вновь решительно высказалась за рост церковноприходских школ и усиление клерикализма в народных школах. Как большое упущение земцы отметили, что по вине дирекции училищ «псалтырь и часослов были даже пропущены в списке книг, допущенных к употреблению в школах».
7 декабря Илья Николаевич отправился с проверкой в Сенгилеевский и Сызранский уезды.
Шестнадцать лет минуло с той поры, когда он впервые поехал осматривать народные школы губернии. За это время он изъездил ее вдоль и поперек, побывав почти в четырехстах селениях. По Сенгилеевскому и Сызранскому уездам, как правило, ездил в конце года, когда здесь открывался санный путь по скованной льдом Волге.
Осмотр сенгилеевских школ прошел благополучно. Но отсюда Илья Николаевич отправился не в Сызранский уезд, как обычно, а в село Жадовка Карсунского уезда. Для изменения маршрута имелась причина: он хотел непременно встретиться с работавшим там учителем Феофилактом Степановичем Кирилловым.
Этого педагога он знал еще со времени его ученичества в начальной школе чувашского села Явлей Алатырского уезда. Способный паренек, бойко отвечавший на экзаменах, запомнился. Желая помочь Кириллову, мечтавшему продолжить свое образование, Илья Николаевич направил его в Промзинское двухклассное училище, пообещав выхлопотать для него стипендию, если будет хорошо заниматься. Вскоре директор убедился, что Кириллов идет в числе лучших. Тогда он попросил учителя Преображенского дополнительно позаниматься с ним и подготовить в Порецкую учительскую семинарию, заверив, что и там Кириллов тоже будет получать стипендию. Подопечный оправдал надежды. Летом 1884 года он закончил семинарию.
Одним из лучших в Симбирской дирекции было двухклассное Жадовское училище Карсунского уезда, открытое Ульяновым еще в 1882 году в специально построенном для школы двухэтажном удобном здании. Это было четвертое и последнее училище повышенного типа (с четырехлетним сроком обучения), которое удалось открыть. Вот сюда-то и был направлен Кириллов. Зная, что местные власти с подозрением относятся к учителям-поречанам, Илья Николаевич просил его быть осмотрительнее в своих действиях и разговорах.
Опасения оказались не напрасными. Школу стали частенько навещать уездный исправник, становой пристав, архимандрит Жадовской пустыни, председатель уездной земской управы, священник, жена местного помещика-фабриканта. Каждый из них не столько интересовался занятиями детей, сколько тем, что читает молодой учитель, о чем думает, с кем общается. А когда ничего «крамольного» обнаружить не удалось, начались мелкие придирки по самым разным поводам. Невзлюбил молодого учителя и местный поп, который решил открыть в селе церковноприходскую школу.
Илья Николаевич беспокоился за судьбу молодого педагога. Через несколько месяцев после его назначения директор училищ вместе со своим помощником Красевым приехал в Жадовку. Учитель рассказал им о визитерах, о трудностях работы, выразил опасение, что здесь его «сконфузят». Илья Николаевич, хорошо понимая тревогу Кириллова, успокаивал его. Объяснил, что уволить его без достаточно веской причины никто не сможет. Посоветовал спокойно делать свое дело, поставить школу по успеваемости в первый разряд. Убедившись, что тот почувствовал себя более уверенно, директор уехал.
Теперь, спустя год, Илья Николаевич решил снова побывать в Жадовке. К своему удовлетворению, он обнаружил, что Кириллов успешно занимается с детьми, освоился в школе и даже успел жениться. Короче, нашел себя, встал на ноги. Илья Николаевич уезжал успокоенным. Путь его лежал в Сызранский уезд.
В дороге его нагнал инспектор Красев. На станции Никулино они встретились, и инспектор решил проводить Илью Николаевича до Сызрани. По дороге Красев рассказал ему о положении дел в Карсунском уезде. Они складывались неплохо. Земство не сокращало, а, напротив, увеличило ассигнования на содержание школ более чем на полторы тысячи рублей. Значит, можно увеличить жалованье учителям до 180 рублей в год. Но больше всего Илью Николаевича обрадовало сообщение Алексея Алексеевича о том, что крестьяне по-прежнему считают более нужными земские школы, и не церковноприходские.
В вагоне третьего класса было многолюдно и душно. Утомившись, Илья Николаевич прилег на лавочке и задремал. Проходивший мимо кондуктор заметил: «Подбери ноги-то, старик, проход загородил». В это время пола шубы Ильи Николаевича соскользнула на пол и открыла синий фрак с золотыми пуговицами. Кондуктор оробел, вытянулся, начал извиняться. Илья Николаевич подтянул ноги, сам извинился перед кондуктором.
В Сызрани его ожидала заранее условленная встреча со старшей дочерью, возвращавшейся из Петербурга домой на рождественские каникулы. Отсюда они вместе и поехали на лошадях в Симбирск.
Илья Николаевич хорошо знал эту дорогу, каждый подъем и мосток на ней. Обычно разговорчивый, оживленный, он, однако, в этот раз тяжело молчал, сутулился. Дочь с тревогой всматривалась в осунувшееся, постаревшее лицо отца, расспрашивала о новостях. Настроение у отца было подавленное, он с горечью рассказывал о росте церковноприходских школ в губернии, о неприязни сызранского земства…
Да, этот уезд все больше и больше беспокоил Илью Николаевича. Десять лет назад именно Сызрань была предметом его гордости. Здесь строились и открывались лучшие в губернии школы, здесь выделялись средства на увеличение учительского жалованья, здесь во всем поддерживали его усилия. А какие люди возглавляли уездный училищный совет! Председательствовал в нем Федор Михайлович Дмитриев, бывший профессор Московского университета, человек интеллигентный, увлеченный делом народного образования, умеющий смотреть вперед. Ведь именно он поддерживал только что приступившего к работе инспектора; он ездил к губернатору за разрешением учительских съездов, уговаривал земцев выделять деньги для нужд сельской школы. А инспектор Владимир Игнатьевич Фармаковский?! Человек, стоявший горой за народную школу, просветитель по призванию!
А что нынче? Фармаковский еще в конце 1881 года уехал в Оренбург — был назначен директором народных училищ этой губернии. Инспектор Аристовский, сменивший его, был далеко не идеальным работником, до Владимира Игнатьевича ему далеко: апатичный, болезненный, постоять за учителей не мог, бывал в школах мало. Сейчас назначен новый — Петр Алексеевич Смышляев, но он работает-то всего три месяца… При таких обстоятельствах неудивительно, что верх берут те земцы, которые решительно высказываются за развитие церковноприходских школ. Симбирскую дирекцию терпеть не могут. Потому и выражают сомнение в возможности «улучшения» школьного дела. Это, по существу, открытый выпад лично против Ульянова, обвинение в том, что он не относится к своим обязанностям должным образом.
…От Сызрани ехали почти сутки. Прибыли домой в среду 25 декабря, на рождество. Начинались каникулы у Владимира, Ольги и Дмитрия. Илья Николаевич не хотел омрачать праздничное настроение родных, старался быть жизнерадостным. Из всех вестей его больше всего радовало сообщение Анны о том, что Александр успешно завершает свою конкурсную научную работу в университете.
Город веселился: затевались балы и вечеринки; молодежь пропадала на катке, где гремела духовая музыка. А у Ильи Николаевича, как всегда в конце декабря — начале января, была большая работа по подведению итогов учебной работы.
Отчет составлялся на основании сведений, представляемых пятью инспекторами, а также собственных наблюдений и выводов. Он не засиживался в кабинете — за год осмотрел 74 школы, во многих побывал по три раза.
Обработка статистических материалов, несмотря на их обилие, особых трудностей не представляла. Сложнее было другое. В отчете надо было что-то сказать о церковноприходских школах. Число их при содействии симбирского архиепископа росло быстро. Только за минувший год оно увеличилось вдвое — теперь их насчитывалось 59. Возникло и пять новых школ грамотности, которыми тоже руководили священники. Однако в 1885 году ни одна сельская школа губернии не была преобразована в церковноприходскую, и упрекнуть Ульянова за это не могли: решения подобного рода правомочны были выносить только крестьянские общества, и никто другой. Да в обязанности директора народных училищ губернии и не входило непосредственное исполнение «Положения» от 1884 года. Но от директора училищ наверняка ждали оценки церковноприходских школ как явления. Предполагали услышать, что сделано для усиления религиозного духа в учебных заведениях губернии, признания, что прошлая практика развития народного образования в духе Ушинского и Корфа была ошибочной.
Илья Николаевич прекрасно понимал — наступили новые времена, и от него ждут новых песен. Покладистые люди умели понять, чего от них хотят власть имущие, и в соответствии с этим меняли точку зрения. Но он-то был человеком иного склада. Уверившись всей своей жизнью в том, что в педагогике, как и в любом другом деле, надо смотреть вперед, а не назад, он менять свои убеждения в угоду фарисеям от просвещения не считал нужным. Не зря же когда-то Валериан Никанорович Назарьев назвал его «вечным студентом» — как поверил в идеал, так с ним уже не расстанется ни за что. Свое дело он знает, в правильности позиции убежден. И будь что будет.
Ничего не сказав в отчете о необходимости увеличения численности церковноприходских школ, Илья Николаевич подчеркнул, что «было бы желательно открыть… по крайней мере вновь 29 училищ…». И если союзники церковников твердили, что народ недоволен земскими школами и хочет учить своих детей в церковноприходских, то Илья Николаевич убедительно показал, что в 1885 году, как и раньше, «самыми главными вкладчиками на дело народного образования являются сельские общества». Следовал и принципиальный вывод: «Так как назначение обществами известных средств на свои школы совершается вполне добровольно, без всякого постороннего влияния, то цифра крестьянских поступлений на содержание сельских училищ служит, в свою очередь, надежным ручательством в том, что наши школы открываются и поддерживаются, по сознанию в них нужды, самими местными обществами. Но так как одним крестьянам, несмотря на их сочувственное отношение к школам, было бы слишком тяжело содержать училища исключительно на свои средства, то ввиду этого участие в поддержании училищ со стороны казны, частных образованных лиц и в особенности земства представляется делом совершенно необходимым и вытекающим из сущности обязанностей, возложенных на земские учреждения». В заключительных строчках Илья Николаевич еще раз выразил глубокое удовлетворение отношением к начальным школам «самого народа, с особенной охотой отдающего в школу детей и предпочитающего обучение в правильно организованных училищах домашнему обучению и обучению у старок…».
…Прошло два месяца, а ответа из Казанского учебного округа на прошение оставить на службе еще на пять лет он не получил. Между тем местные реакционеры продолжали свои нападки. 4 января 1886 года в «Симбирских губернских ведомостях» протоиерей Баратынский вновь заявил, что последователи Ушинского, отводя «мало времени обучению религии», ослабили «влияние церкви на школу». С такими учителями, которые не только «не подготовлены к толковому чтению часослова и псалтыря», но и считают их вообще ненужными, нельзя внести в школьное дело «дух церковности и православия», считал протоиерей.
…Шли рождественские праздники. 6 января Ульяновых пригласил в гости Владимир Михайлович Стржалковский. Илья Николаевич был весел, шутил, даже танцевал.
В следующие дни он с утра до вечера продолжал заниматься отчетом. Но вечером 10 января вдруг занемог. Приглашенный Марией Александровной опытный доктор Легкер констатировал воспаление желудка.
На другой день больной почувствовал себя лучше я, полулежа на диване, занимался делами вместе со Стржалковским. Однако к вечернему чаепитию не вышел. Ночь провел без сна. Анна Ильинична читала отцу служебные бумаги, но, заметив, что он начинает немного путать и заговариваться, убедила его прекратить работу.
В воскресенье 12 января Илья Николаевич снова работал над отчетом. Перед обедом пришел И. Я. Яковлев с женой и поздравил его с награждением орденом Станислава 1-й степени. Около трех часов дня семья собралась обедать. Илья Николаевич от обеда отказался, сказав, что ляжет отдохнуть. Когда все собрались за столом, он вышел в столовую и, остановившись около двери, обвел всех долгим взглядом.
«Что-то особенное было в этом взгляде, как будто он чувствовал, что с ним творится что-то неладное. „Точно проститься приходил“, — говорила позднее мать. Глубоко запал в памяти этот его взгляд, такой сосредоточенный и серьезный. Потом отец повернулся и ушел к себе в кабинет. Когда мать после обеда заглянула к нему, она увидела, что отец лежит на диване и дрожит от озноба. Испугавшись, мать накрыла его потеплее и тотчас послала за врачом». «…Часу в пятом мать позвала в тревоге меня и Володю. Отец был, очевидно, уже в агонии; содрогнулся пару раз всем телом и затих. Приехавший врач определил кровоизлияние в мозг… Вскрытия сделано не было». Так расскажут о последних часах жизни Ильи Николаевича его дочери Мария и Анна.
Безмерное горе пришло в дом, обрушилось на плечи Марии Александровны. Могучая сила характера, внутренняя стойкость помогли ей не пасть духом. Бледная, спокойная, без слез и жалоб стояла она у гроба горячо любимого человека, вместе с которым прошла почти четверть века жизни. Тяжело переживали горькую утрату дети.
В одночасье лишилась семья падежной опоры. Не стало любящего отца и преданного мужа. Как будто сбылось горькое предостережение Ильи Николаевича, который, зная о своем слабом здоровье, иногда говаривал старшим детям, что они в жизни должны надеяться только на себя, что, если не хватит его сил, они должны будут позаботиться о младших, поставить их на ноги…
Несчастье еще больше сплотило семью. Все Ульяновы были под крышей родного дома. Кроме старшего сына, Александр в эти дни в далеком Петербурге напряженно работал в университетской лаборатории, торопясь выполнить весьма увлекавшую его научную работу. Он ничего не знал о смерти отца. А когда узнал, забросил все дела. «Метался из угла в угол по своей комнате, как раненый, — вспоминал его товарищ по университету И. Чеботарев. — На второй или третий день я зашел к нему и застал его шагающим по комнате своими крупными шагами, с устремленным вдаль и ничего не видящим вблизи взглядом. Становилось прямо страшно за него».
Страдания Александра усугублялись еще и тем, что он не успевал попасть в Симбирск ко дню похорон отца. Он смог лишь попросить родных сообщить телеграфом о подробностях кончины Ильи Николаевича.
Весть о смерти Ильи Николаевича поразила все учительство губернии. Да и не только учительство. Авторитет и популярность покойного директора народных училищ были велики, множество людей искрение сочувствовали горю Ульяновых, спешили выразить свое соболезнование. В дом на Московской улице шли сотни людей — губернатор, чиновники городских учреждении, директора гимназий и училищ, преподаватели школ, сослуживцы Ильи Николаевича, его бывшие воспитанники, земские деятели. Можно сказать, весь Симбирск пришел проститься с любимым директором.
Похороны состоялись 15 января. К девяти часам утра улица была заполнена народом. Здесь собрались преподаватели Симбирска, представители губернской и городской администраций, гимназисты, учителя и ученики народных школ. Гроб с телом Ильи Николаевича вынесли из дома ближайшие друзья покойного и сын Владимир.
Хоронили Илью Николаевича в ограде Покровского монастыря. Проникновенные, светлые речи о скончавшемся произнесли преподаватели С. С. Медведков и М. И. Зыков, инспектор дирекции А. А. Красев, высоко оценившие неустанную деятельность покойного и его чистую, возвышенную жизнь.
В «Симбирских губернских ведомостях» был опубликован некролог, написанный инспектором Константином Михайловичем Аммосовым. В нем говорилось: «С самого начала службы он горячо полюбил народную школу и не охладевал к ней до гроба… Но одной любви мало. Дело созидания народного образования требовало от инспектора и деятельности энергичной. Деятельность же Ильи Николаевича была поистине неутомима и чрезвычайно разнообразна: ему приходилось не только вводить известные порядки в школах, уже существующих, обеспеченных средствами и опытными преподавательскими силами, но и открывать самые школы, изыскивать средства для их существования и организовать весь строй и систему учебной их части. Обладая и сам светлым умом и педагогическою опытностью и тактом, чутко прислушиваясь и внимательно следя за разработкой народно-школьного обучения в литературе и практике, взвешивая и обсуждая применимость к школам того или другого метода и способа преподавания, Илья Николаевич должен был сам, так сказать, с самого основания строить все школьное обучение: определять задачу и цель обучения, в подробностях разработать и установить курс обучения, распределить его по годам обучения, избирать учебники, показать каждому учителю, как пользоваться ими, показать на практике, как применять тот или другой метод и прием, и этим путем создавать самих учителей… Все это приходилось ему делать не в одном каком-либо пункте, даже не в одном уезде, а по всей Симбирской губернии. И вот начинаются памятные в губернии неутомимые разъезды Ильи Николаевича, продолжающиеся недели и месяцы, то с целью осмотра существующих школ и возможного их благоустройства, то с целью открытия новых; там руководит он педагогическими курсами, в другом месте наблюдает за постройкой училищного здания, там ходатайствует перед местными деятелями о материальных средствах для училищ, беседует с сельскими обществами, располагая их к училищам, и проч. Само собой понятно, что такие труды Ильи Николаевича были очень успешны. Успех их обусловливался также немало умением покойного обращаться с людьми крайне различных положений, образования и сословий, его симпатичной, привлекающей к себе личностью. Он прекрасно умел установить должные отношения как к людям высокого, так и самого простого положения, и к многочисленному классу людей, в различной степени ему подчиненных. Ко всем последним он относился с редким вниманием и участием, никогда никого не подавляя авторитетом своего положения; без всякой принужденности умел одного обласкать, другого ободрить, иному сделать внушение и замечание, не возбуждая к себе ни малейшего чувства неприязни». В некрологе подчеркивалось, что шестнадцатилетняя деятельность покойного увенчалась блестящим успехом: в губернии созданы и существуют 434 начальных народных училища с 20 тысячами учащихся.
Некролог напечатал и журнал «Новь». Там отмечалось, что «директор Ульянов очень много потрудился на пользу народного образования, поставив его как в Симбирске, так и в губернии едва ли не лучше, чем оно поставлено в других местностях России».
24 января 1886 года председатель училищной комиссии Симбирской городской думы Алатырцев внес предложение на ее заседании почтить память покойного директора. «Педагогическая деятельность Ильи Николаевича известна всей России, а тем более городу Симбирску, где его неусыпной деятельностью при содействии городского управления дело народного образования получило самое широкое развитие. Ввиду такой заслуги, тех значительных успехов, которые понес Илья Николаевич на пользу обывателей города, я признаю необходимым почтить память покойного, а потому и полагал бы на первый раз отслужить в доме городского общества, в присутствии воспитанников городских школ, панихиду и положить на могилу покойного венок от городского общества».
Дума уклонилась от обсуждения этого предложения, передав его в городскую управу. В управе оно рассматривалось более полутора месяцев. И только 14 марта было оглашено решение. «Уважая труды и заботы Ульянова, — говорилось в нем, — которые исключительно были направлены к постановке в Симбирске школьного дела а к развитию здесь народного образования преимущественно в среде бедного населения», управа согласна на устройство панихиды в своем здании с приглашением всех учащихся города, но вместо расхода на венок она «находила бы целесообразным и полезным учредить на средства города в городском училище, которое устроено трудами и заботами покойного для беднейших учеников, три стипендии имени Ильи Николаевича Ульянова, для чего из средств города должно быть ассигновано единовременно 400 рублей».
Гласные долго спорили и решили в конце концов «выразить письменно вдове покойного соболезнование». А денег на стипендии так и не нашлось.
Уже после смерти Ильи Николаевича из Казанского учебного округа пришел ответ на его просьбу оставить на службе еще на пять лет. В нем сообщалось, что министр народного просвещения Делянов оставляет симбирского директора на службе не на пять лет, как он просил, а всего лишь на год, до 1 июля 1887 года… Так отнеслись царские власти к одному из честных, знающих и самоотверженных деятелей народного просвещения России.
Потянулись грустные недели. На могиле мужа Мария Александровна установила скромный памятник с надписью: «Здесь покоится прах Ильи Николаевича Ульянова. Родился 14 июля 1831 года. Скончался 12 января 1886 года».
Часто можно было увидеть здесь детей и вдову.
Много забот выпало на долю Марии Александровны после смерти мужа. Надо было думать о хлебе насущном для осиротевшей семьи. Она подала Стржалковскому — преемнику Ильи Николаевича — прошение с просьбой выхлопотать ей и четырем малолетним детям пенсию за многолетнюю службу покойного мужа. Приложила к нему копии свидетельств о рождении Владимира, Ольги, Дмитрия и Марии, а также табелей их успеваемости в гимназиях. 24 января эти документы вместе с копией послужного списка Ильи Николаевича отправили начальству в Казань.
Проходят томительные дни ожидания, а из округа никаких известий о ходе пенсионного дела. Мария Александровна вынуждена была сдать внаем половину дома. Анна и Александр получили возможность продолжать ученье в Петербурге.
Безденежье заставляет Марию Александровну 17 апреля обратиться к попечителю учебного округа П. Н. Масленникову с напоминанием, что после кончины мужа она осталась «без всяких средств с четверыми малолетними детьми, воспитывающимися в гимназиях, и с двоими взрослыми, но обучающимися в высших учебных заведениях». В ожидании пенсии вдова просила попечителя исходатайствовать ей с детьми единовременное пособие.
Письмо с подобной просьбой она послала и помощнику попечителя округа М. А. Малиновскому. Тот, учитывая, что в семье «никто из детей еще не пристроен», высказался за выдачу Ульяновым пособия в размере годового оклада Ильи Николаевича (1200 руб.). «Такое пособие, — писал Малиновский, — им было бы весьма нужно для воспитания его сирот, из коих старшему, выпущенному из Симбирской гимназии 2? года тому назад и получившему недавно золотую медаль в С.-Петербургском университете за 3 курс… крайне трудно было бы докончить курс без такой помощи, которая могла бы быть исходатайствована в Министерстве из сумм на воспитание детей заслуженного педагога».
Криком души было письмо М. А. Ульяновой попечителю округа, отправленное 24 апреля. «Пенсия, к которой я с детьми моими представлена за службу покойного мужа моего, получится, вероятно, нескоро, а между тем нужно жить, уплачивать деньги, занятые на погребение мужа, воспитывать детей, содержать в Петербурге дочь на педагогических курсах и старшего сына, который, кончив курс в Симбирской гимназии, получил золотую медаль и теперь находится в Петербургском университете, на 3-м курсе факультета естественных наук, занимается успешно и удостоен золотой медали за представленное им сочинение». В память тридцатилетней службы Ильи Николаевича Мария Александровна еще раз просила «не отказать в возможно скорой помощи осиротелой семье его».
Попечитель «побеспокоил» своим ходатайством министра просвещения. Петербург 29 мая запросил сведения «о поведении и успехах в науках детей Ульяновых». Управление учебного округа переадресовало запрос дирекции народных училищ, а она — директору Симбирской классической гимназии Ф. М. Керенскому.
Наконец стало известно, что министерство просвещения назначило пенсию Марии Александровне в 600 рублей и такую же сумму на четверых детей, то есть «всему семейству по одной тысяче двести рублей в год».
Мария Александровна стала подумывать об отъезде из Симбирска. В мае она предприняла попытку продать дом, давала объявления об этом в губернской газете. Покупателя не нашлось, и семья вынуждена была остаться в городе еще на одну зиму.
Тем временем по канцеляриям неспешно кочевало ее прошение об единовременной денежной помощи. Только в январе 1887 года в Симбирске получили извещение о том, что министр народного просвещения выделил «в единовременное пособие на воспитание детей вдове директора народных училищ Симбирской губернии действительного статского советника Марии Ульяновой сто пятьдесят рублей…»
…Прошел год со дня кончины Ильи Николаевича. Прибавилось седин в волосах Марии Александровны. Повзрослел, не по летам стал серьезным Владимир, учившийся в выпускном классе гимназии. В далекой столице успешно занимались Анна и Александр. Только-только начала смягчаться острая боль утраты. И никто еще не мог предполагать, что семью Ульяновых ожидает новая трагедия. Наступит весна 1887 года, и придет в Симбирск весть об аресте Александра за подготовку покушения на царя. Мария Александровна бросится в Петербург, в порыве любви и смутной надежды пытаясь облегчить участь старшего сына, вступившего на опасный путь революционной борьбы. Она увидит его бесконечно милое и дорогое лицо, но ничего не сможет сделать для него.
На рассвете 8 мая на безлюдном дворе у стены старого корпуса Шлиссельбургской крепости Александр Ульянов будет казнен. И вечным набатом, призывом к революционным действиям останутся предсмертные слова Александра Ульянова…
?…Убеждение в ненормальности существующего строя вполне во мне укрепилось, и смутные мечтания о свободе, равенстве и братстве вылились для меня в строго научные и именно социалистические формы. Я понял, что изменение общественного строя не только возможно, но и неизбежно.
Реальным проявлением этой неизбежности станет Великая Октябрьская социалистическая революция. Ее совершит народ во главе с партией коммунистов под руководством второго сына Ильи Николаевича Ульянова — Владимира Ильича Ленина. Деятельными членами этой партии станут и остальные дети этой семьи — Анна, Мария и Дмитрий.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.