Глава 9 Первые боевые схватки

Глава 9

Первые боевые схватки

Я получил первую команду осенью 1938 года. Наконец я был капитаном собственного корабля. Я поехал в Киль в декабре и встретился с капитан-лейтенантом Собе, командующим флотилией, на плавбазе «Гамбург». Он принял меня в своей каюте.

— Вы уже видели свой корабль?

— Нет еще, сэр.

Он улыбался, а острые серые глаза изучали меня.

— Познакомились с командой?

— Нет.

— Ну, тогда вам лучше пойти и посмотреть на них.

Мы пожали друг другу руки, выкрикнув «Хайль Гитлер!», и расстались. Мой корабль еще стоял на верфи, где велась последняя доводка. Это была прекрасная лодка с плавными линиями. Я поднялся на борт и, сгорая от гордости хозяина, проверил каждую мелочь от носа до кормы, потом зашел к старшему лейтенанту и приказал назначить командирскую проверку на десять часов следующего утра.

День был ясным и солнечным. Поднявшись на квартердек, я испытал удивившее меня чувство волнения при мысли о первой встрече с командой. На палубе стояли тридцать восемь человек, с которыми я разделю жизнь в течение следующих нескольких лет. Будут ли они хорошими или плохими в мире или, если случится, в войне. Я увидел их построенными в два ряда. Резко прозвучала команда:

— Смирно! Равнение налево!

Вахтенный офицер отрапортовал:

— Команда построена! Докладывает старший лейтенант Вессель.

Это был широкоплечий человек с мрачным серьезным лицом. Я вышел вперед, прокричал: «Хайль Гитлер!», они проревели в ответ: «Хайль Гитлер!» Я часто обдумывал, что скажу моей первой команде. Но теперь, когда я стоял перед ними, я просто сказал:

— Через несколько дней мы станем новой единицей германского военно-морского флота. Прошу всех четко выполнять свои обязанности, а я буду выполнять свои. Если мы все будем так делать, все будет в порядке.

Я прошел вдоль строя, спрашивая имя и должность каждого члена команды. У большинства были молодые свежие лица, жизнь еще не оставила на них следов. Несколько лиц произвели на меня особое впечатление. Это были Эндрас, первый офицер, маленький, спортивный, Спар, штурман, сильный, хорошо владеющий собой. Запомнились широкое добродушное лицо Густава Бома, главного механика, любопытство в глазах помощника инженера Хольштейна, проницательность Смичека и открытое одобрение Лудеке. Я говорил со всеми и старался понять, что они за люди. Но это было в лучшем случае только угадывание: качества людей не проявляются полностью нигде, кроме работы или в опасности.

Следующей весной мы провели несколько пробных походов сначала в заливе, потом в Балтийском море. Я начал узнавать своих людей. Конечно, они не годились для парада, но были каждый на своем месте, а их сердца наполнены духом приключений и энтузиазма, который они проявляли при любой возможности. Все они были добровольцы и надеялись, что жизнь на подлодке интереснее, чем служба на надводных кораблях.

В начале августа мы ушли в Атлантику на широкомасштабные маневры. Международное напряжение усиливалось, и многие ожидали, что ко времени нашего возвращения начнется война. Маневры прошли успешно. Погода была прекрасная: ясные летние дни, едва заметное волнение моря, звездные ночи. По возможности мы слушали радио из дома. Это давало странно приятное чувство — слышать голос диктора, идущий за тысячи миль. Но новости были серьезными, пахло войной. Тренировки, которые мы начинали с таким энтузиазмом, перестали иметь значение, люди появлялись расслабленные, небрежные. Свободные от вахты лежали в своих койках и обсуждали политику. Неустанно выступал Густав Бом. Слова его были проникнуты мудростью. Но в глубине души мы не верили в возможность войны, но крайней мере большой войны, потому что мысль о народах, вцепившихся в глотку друг другу, казалась слишком невероятной.

Но война пришла. Я помню все, как будто это было вчера. Около десяти часов я стоял в рубке с Эндрасом в то сентябрьское утро. Дул свежий северо-западный ветер, волны слегка покрывались пеной. Лодка шла на средней скорости, слышалось глубокое успокаивающее гудение двигателей. Снизу закричали, и в люке боевой рубки появилось бледное лицо Ханселя. От волнения он заикался, так что слова набегали друг на друга:

— Сигнал… Война с Англией…

Я бросился вниз по трапу. В центральном посту Спар и еще два подводника стояли перед маленьким коричневым ящиком, из которого слышались бравурные военные марши. Люди стояли с напряженными лицами.

— В чем дело?

— Собираются повторить, — прошептал Спар.

Музыка прекратилась, послышался голос диктора:

«Говорит немецкое радио. Передаем специальный выпуск. Британское правительство направило германскому правительству ультиматум, требующий отвода немецких войск с территории Польши. Сегодня в девять часов утра в Берлине британский посол вручил оскорбительную ноту, информируя германское правительство, что, если к одиннадцати часам утра в Лондоне не будет получен удовлетворительный ответ, Великобритания будет считать себя в состоянии войны с Германией. Британский посол был информирован, что германское правительство и немецкий народ отказываются принимать или выполнять требования, содержащиеся в британском ультиматуме».

За этим последовало чтение германского меморандума. Затем снова зазвучали марши. Мы молчали. Молнией пронеслась мысль: получение призов, свободный выбор поля действий… Марши все еще звучали. Похоже, все, затаив дыхание, ждали, что будет.

В центральном посту три человека уставились на меня. Я подошел к карте и поманил к себе Спара.

— Проложи курс на двести двадцать градусов. Вот откуда мы будем действовать, — сказал я, указывая место на карте. Бессознательно я понизил голос.

Из кают-компании, где собрались свободные от вахты, донесся голос:

— Господи, прости тех, кто это начал.

Я медленно поднялся в рубку. Эндрас и двое вахтенных напряженно смотрели на меня.

— Да, Эндрас, это так.

— Ну, мы не подкачаем! — храбро ответил он.

Затем я отдал приказ:

— Всем наблюдателям постоянно использовать бинокли. Докладывать сразу, как что-либо появится. Обратить особое внимание на самолеты и перископы вражеских подлодок.

Я снова пошел вниз. В маленькой клетушке, служившей мне спальней и комнатой отдыха, с первой страницы я начал мой военный дневник. Закончив запись, я забрался в койку. Я подумал, что наступает время испытаний. Понимал, что мне понадобятся все силы, и решил спать, пока еще есть такая возможность. Меня разбудил крик:

— Командир, дым по правому борту.

Я даже подпрыгнул. Кто-то из центрального поста повторил сообщение. Я схватил фуражку и поспешил в рубку. Далеко на бледном полуденном небе поднимался столб дыма, тонкий и неустойчивый, как далекий костер. Я взял бинокль и настроил его. Крохотное пятнышко очень медленно появилось над горизонтом. Мы установили курс, и я приказал:

— Полный вперед.

Пена волн брызгала на палубу. Постепенно мы приближались к кораблю. Это был грузовой пароход водоизмещением 5 или 6 тысяч тонн. Как только мы смогли разглядеть резкие контуры мостика, мы погрузились. Выключили дизели. Вода хлынула в баки, с высоким воем включились электромоторы. Глаза прижались к перископу. Я смотрел на черное пятно, постепенно двигающееся к нам.

— Это он? — спросил Эндрас.

— Спокойно, — сказал я. — Подожди, пока папа посмотрит.

Мы расположились на курсе приближающегося корабля и двигались прямо к нему. Я уже мог узнать его национальность. Это было греческое грузовое судно, старое и грязное, с трудом таскающее по морю свой груз.

— Грек, — громко сказал я и добавил: — Приготовьтесь к операции. Готовьте сигнальные флаги, доложите готовность.

Снизу донесся звук шагов, лязганье металла. Снаряды готовили к стрельбе. Спустя несколько мгновений посты доложили:

— Все готово к операции.

— Готово!..

— Готово…

Мы продули баки и всплыли. Люк боевой рубки открылся, мы выскочили на мостик. Позади на трапе толпилась орудийная команда.

— Снаряд перед кораблем, — приказал я.

Отрывисто рявкнули пушки. Эхо от детонации прокатилось по лодке. Снаряд взорвался в сотне ярдов перед кораблем, поднялся фонтан воды, над морем поплыло облако порохового дыма. Пока устанавливалась антенна, Эндрас приказал перезаряжать.

Палуба парохода выглядела как растревоженный муравейник. В бинокль было видно, что команда бесцельно мечется взад и вперед. Наше появление напугало их до полусмерти. Наконец, корабль медленно остановился, покачиваясь на волнах и выпуская пар. Греческий флаг сорвали с мачты. Мы просигналили: «Пришлите шлюпку с документами», — и осторожно приближались к судну, готовые стрелять в случае необходимости. Мы были уже на расстоянии голоса. Через мегафон я повторил:

— Пришлите шлюпку с документами.

В тот момент, когда я поднял мегафон, головы скрылись за фальшбортом, видны были только руки, что выглядело как немецкое приветствие. Затем голос с корабля прокричал:

— Да, сэр!

На борту началась лихорадочная деятельность. На воду спустили две шлюпки, и команда, как обезьяны, проворно вскарабкалась в них. За борт летели крышки люков, доски… Лодки еще не коснулись воды, а команда уже работала веслами, посылая шлюпки подальше от нас и от собственного корабля. Казалось, они участвуют в регате, так быстро они стремились уйти от нас. Мы медленно последовали за ними и через несколько минут поравнялись. Гребцы немедленно бросили весла и подняли руки над головой.

— Где капитан? — спросил я.

Встал высокий белокурый человек.

— Ваши документы.

Трясущейся рукой он передал мне коричневый портфель. Я внимательно проверил бумаги. Все было в порядке. Это было нейтральное судно, везущее груз в Германию. Для суматохи не было ни малейшего повода.

— Можете продолжать путь, — сказал я, возвращая портфель. — Он недоверчиво смотрел на меня. — Вы не должны радировать о встрече со мной, — сказал я ему. — Мы расценим сигнал как враждебное действие.

Кивнув, он поднял руку в приветствии. Мы отплыли и пошли своим путем, а люди в лодке оставались неподвижными на своих скамьях с поднятыми руками, как бы превратившись в камень. Мы отошли почти на милю, прежде чем они начали грести к своему покинутому кораблю.

— Надеюсь, он не посадит нас в дерьмо, — сказал Густав Бом с озабоченным лицом.

— Мой дорогой Густав, — ответил я спокойно, — во-первых, как старый торговый капитан, я могу видеть это и без очков, а во-вторых, христианин вроде тебя должен использовать подобные слова только в самых исключительных обстоятельствах.

Он щелкнул каблуками так, что затряслись его толстые щеки. Позади нас греческий сухогруз скрылся за горизонтом. Но после этой первой встречи нам чертовски не везло, несколько следующих дней мы не видели ничего, кроме неба и воды.

Наконец рано утром 5 сентября мы снова увидели клубы дыма. Мне случилось быть на мостике. Над морем лежал легкий туман, вставало кроваво-красное солнце. Трудно было четко видеть в полусвете. К тому времени, как мы увидели дым, корабль уже подходил к горизонту. Он шел забавным зигзагом, как стрекоза, порхающая над ручьем.

— Он, кажется, плохо соображает, — заметил Эндрас.

Мы погрузились. Я стоял у перископа и наблюдал за приближением корабля. Это было короткое приземистое грузовое судно, окрашенное в странные цвета. Труба была пламенно-красной, надстройки черные, а дно зеленое, как трава. На носу большими буквами было написано: «Босния».

Очевидно, английский торгаш был предупрежден и приготовился к худшему. Всплывать перед ним не стоит: возможно, он вооружен или может впасть в искушение и попробует протаранить нас. Поэтому я позволил кораблю проплыть мимо, и на небольшом расстоянии мы всплыли позади него и открыли огонь поверх судна. Корабль изменил курс, повернувшись к нам кормой. Я заметил пену от вращающихся винтов. Он пытался уйти. Мы выстрелили второй раз, на этот раз так близко, что столб воды обрушился на палубу. Но корабль отказался остановиться. В это время сигнальщик доложил:

— Неприятель посылает сообщение по радио.

К трапу подбегал посыльный.

— Перехваченное сообщение. — Он подал мне листок бумаги: «Нас атакует и обстреливает немецкая подлодка. Требуется немедленная помощь». Дальше указывались координаты, и заканчивалось послание тремя SOS. Это все решило.

Я дал сигнал Эндрасу. Команда быстро зарядила пушку.

— Огонь!

Коротко прозвучал выстрел. «Босния» получила удар в центр корпуса. Поднялось облако дыма, но «Босния» еще продолжала двигаться вперед.

— Пять залпов быстрого огня, — скомандовал я.

Мы могли видеть, что второй снаряд попал в цель, за ним третий. Наконец, корабль развернулся и лег, как раненое животное. Тяжелый синий и желтый дым извергался из трюма и образовал над кораблем столб, как сосна, покачивающаяся на ветру. Груз, должно быть, содержал много серы. Мы приближались к «Боснии», а ее команда бросилась спускать спасательные шлюпки.

За моей спиной раздался голос Ханселя:

— Виден столб дыма.

Я повернулся. На северо-западе появилась широкая полоса дыма, тяжелого и черного, как траурный флаг. Я быстро оценил ситуацию. Это мог быть эсминец, пришедший на помощь сухогрузу.

— Держите этот корабль в поле зрения и доложите сразу, как определите его принадлежность.

Команда «Боснии» слишком торопилась убежать от нас. Одна лодка наполнилась водой и тонула. Тяжело было видеть, как эти люди беспомощно барахтаются в воде. Некоторые звали на помощь. Мы направились к тонущей лодке. Саманн и Дитмер наклонились, чтобы помочь плавающим людям подняться на борт. Они так перегнулись через поручни, что их руки почти касались воды. К этому времени спасательная лодка «Боснии» наполнилась водой, и море поглотило ее. Несколько голов плавали близко друг к другу, потом волна разделила их. Через несколько секунд осталась только горстка людей. Не умеющие плавать молотили по воде руками. Другие плыли к спасательной лодке «Боснии», которая повернула к людям, находящимся в воде. Дотянувшись, Дитмер и Саманн выхватили одного из людей и втянули его на борт. Спасенный оказался маленьким рыжеголовым мальчишкой, вероятно юнгой. Он сидел задыхаясь, вода бежала по его лицу и капала с одежды.

Хансель доложил:

— Норвежское грузовое судно, командир.

Я повернулся и взял бинокль. Корабль шел с юго-запада легко, очевидно без груза.

— Хорошо, Хансель, — сказал я, почувствовав облегчение. Я не хотел встречаться с эсминцем раньше, чем утоплю «Боснию».

Тем временем мальчик перевел дыхание, подошел к поручням и встал рядом с Дитмером. Он дрожал от испуга. Я поманил его на мостик:

— Ты юнга?

— Да, сэр.

— Что за груз?

— Сера, сэр.

— Куда вы направлялись?

— В Глазго.

Он отвечал почти автоматически, в его речи чувствовался акцент кокни. Это мальчик из лондонских трущоб, тот тип, на которого никто и ничто не производит впечатления.

— Ты дрожишь. Боишься?

Он покачал головой:

— Нет, это от холода.

— Получишь глоток бренди, — сказал я.

Он кивнул и добавил, может быть, чтобы показать свою благодарность:

— Конечно, мы испугались, сэр. Вы не можете себе представить, на что это похоже. Вы смотрите на воду и ничего не видите, только небо и воду, и вдруг что-то огромное поднимается за вами и фыркает, как морж. Я думал, что вижу лох-несское чудовище.

Мы приблизились ко второй лодке с «Боснии».

— Где капитан? — прокричал я.

Офицер встал и показал на «Боснию»:

— На борту.

Я посмотрел на корабль, объятый облаками дыма и пламенем, как вулкан.

— Что он там делает?

— Сжигает документы.

Я понял. Человек, один на горящем корабле, в сотнях миль от земли, без средств к спасению, уничтожает документы корабля, чтобы они не попали в руки врагу. Я восхитился его мужеством.

— А кто вы?

Он поднял руку к козырьку:

— Первый помощник капитана «Боснии».

— Идите на борт.

Дитмер помог ему перебраться на борт. Он не походил на моряка: бледный, толстый, усталый. Когда он поднялся на палубу, снова отсалютовал. К этому времени юнгу взяли на борт другой спасательной лодки с «Боснии», и мы направились к новоприбывшим, большому норвежскому судну. Оно почти высовывалось из воды. По пути мы прошли рядом с одним из потерпевших крушение людей, и, пока стояли, Саманн и Дитмер вытащили его на борт. Я спустился вниз посмотреть на человека, которого они принесли. Он безжизненно лежал, маленький тощий, молодой по возрасту, но истощенный, как старая лошадь. На его одежде виднелись следы угольной пыли. Возможно, он был кочегаром на «Боснии». Саманн снял с него куртку и рубашку. Парень был болезненно худым, ребра его торчали, как прутья клетки. Дитмер начал делать искусственное дыхание. Первый помощник капитана «Боснии» стоял рядом со мной. Посмотрев вниз, он резко сказал:

— Вы, немцы, добросердечные люди.

Я посмотрел на него, толстого, сытого и, вероятно, самодовольного, и не мог удержаться от грубости:

— Было бы лучше, если бы вы давали людям больше еды на вашем корабле.

Оставив его стоять, я вернулся в рубку. Норвежское судно приблизилось настолько, что ясно различался национальный флаг на мачте. Я дал ему сигнал остановиться. Его борта теперь возвышались над нами, как утес. Мы передали: «Пожалуйста, возьмите на борт команду английского корабля». Норвежец ответил: «Готовы». Когда подошла их шлюпка, маленький кочегар, еще без сознания, первым был взят на борт, за ним последовал первый помощник капитана, еще раз отсалютовав перед уходом. Я поговорил с вахтенным норвежского судна и объяснил ему ситуацию. Показал ему спасательную шлюпку с «Боснии» и саму «Боснию», горевшую рядом. Именно тогда человек с «Боснии» прыгнул в воду. Возможно, капитан успел уничтожить документы. Я указал на него и попросил спасти его тоже. Мы подождали, пока норвежцы закончат спасательные работы. Это заняло довольно много времени. Наши сигнальщики нервно осматривали горизонт. «Босния» послала по радио призыв о помощи, а стоящее над горящим кораблем облако дыма может быть видно за сотни миль. Наконец, норвежское судно приспустило флаг и отплыло. Нам пришлось пожертвовать торпедой, чтобы покончить с «Боснией». Все хотели наблюдать за первой выпущенной торпедой, поэтому почти вся команда высыпала на палубу. Конечно, по фотографиям Первой мировой войны мы могли видеть, как взорванный пароход переворачивается в воде и быстро скользит на дно. Но то, что мы увидели, оказалось не так зрелищно, но произвело гораздо большее впечатление. После глухого взрыва огромные столбы воды поднялись высоко над мачтой и корабль просто разломился на две части, и они в несколько секунд скрылись в море. Несколько кусков дерева и пустые шлюпки — все, что от него осталось.

Мы бодро двигались на север, но прошло еще два дня, прежде чем встретили следующий корабль. Это опять оказалось английское грузовое судно водоизмещением около 3 тысяч тонн. Название «Гартавон», написанное большими белыми буквами, виднелось на его бортах. Мы всплыли за его кормой и послали предупредительный выстрел через его нос. Он отказался остановиться и послал по радио просьбу о помощи. Наш выстрел заставил радио замолчать. Команда бросилась к шлюпкам. Приятно было смотреть, как дружно они справляются со своей задачей. Никакого замешательства, ни одного лишнего движения. Все делалось даже быстрее, чем я видел на некоторых военно-морских учениях. Я с одобрением подумал, что на этом корабле отличная дисциплина. Как только шлюпки оказались на воде, команда начала грести равномерными быстрыми гребками. Отойдя на некоторое расстояние, они установили мачту и подняли парус. Я наблюдал за ними в бинокль. Красивое зрелище! Потом я повернулся к кораблю. И тут у меня кровь застыла. Покинутый командой «Гартавон» шел прямо на нас. Очевидно, перед тем, как покинуть корабль, они запустили двигатель и установили курс в нашем направлении в надежде, что он разрежет нас пополам.

— Полный вперед! — закричал я.

Пока заработали двигатели подлодки, пришлось пережить несколько неприятных мгновений. «Гартавон» подошел совсем близко, тень его парусов скользила по палубе. Наконец винты начали вращаться, и мы понеслись вперед. За нами пароход резал наш кильватер так близко, что волна от его носа захлестывала нашу корму. Холодная ярость охватила меня. Мы пошли за двумя спасательными шлюпками, которые быстро уходили от нас. Они шли под парусами и одновременно гребли, пытаясь убежать. Пока мы преследовали их, я твердил себе: «Не забудь, эти люди потерпели кораблекрушение». Догнав лодку капитана, мы остановились в каких-нибудь десяти ярдах.

Я схватил мегафон и крикнул:

— Капитан!

На корме встал тонкий светловолосый человек. Очень корректный капитан «Гартавона» казался офицером с головы до пят. Кроме него, в шлюпке был главный инженер. Сквозь его черную бороду сверкали белые зубы. Я был уверен, что именно он с согласия капитана направил корабль, чтобы таранить нас.

— Кто-нибудь остался на борту? — спросил я в мегафон.

Капитан поднес руки ко рту:

— Нет, сэр.

— Поскольку вы совершили враждебное действие, я не буду радировать о вас, но пошлю к вам следующее нейтральное судно, которое встречу.

Он остался спокойным.

— Хорошо, сэр. — И после короткой паузы: — Могу я идти?

— Да, — сказал я, — можете.

Он отдал салют, и я его принял. Мы были очень вежливы друг с другом, как рыцари в романе. Но за этой формальностью лежала ледяная ненависть, ненависть людей, столкнувшихся друг с другом в последней решительной схватке. Мы вернулись к «Гартавону», все еще двигавшемуся кругами. Чтобы сберечь торпеды, мы послали в трюм несколько снарядов. В борту зияла дыра, извергался белый пар, «Гартавон» медленно погружался в воду. Мы выстрелили еще раз. Корабль неуклюже, как смертельно раненный зверь, перевернулся. На мгновение показался зеленый от водорослей киль, а затем корабль затонул.

Война с каждым днем становилась все более ожесточенной. Англичане стали вооружать свои торговые суда и отправлять их в конвое. Мы действовали соответственно. Каждое судно во вражеском конвое должно быть торпедировано без предупреждения. Мы действовали по формуле: каждое судно в конвое идет ко дну. Довольно долго я не встречал конвой, но однажды утром, находясь под водой, мы увидели клубы дыма, встающие над серым горизонтом. Потом мы увидели оснастку большого корабля, за ним еще одного и, наконец, лес мачт, казалось плывущих к нам. Мы насчитали двенадцать пароходов, охраняемых пятью английскими эсминцами. Большие корабли двигались, рыская из стороны в сторону, как пьяница, переходящий улицу, а маленькие эсминцы зигзагами кружили вокруг них. Мы направились прямо к ним. Море было довольно бурным, низкие серые облака нависли над водой. Северо-западный ветер дул нам навстречу. Нелегко было повторять движения противника, приходилось снова и снова менять курс. Зеленые волны окатывали перископ, мы осторожно проталкивались вверх, это мешало наблюдению. Темнело.

Наконец, наступила ночь, небо и море стали совершенно серыми. Я смотрел на строй кораблей и приближался к выбранной жертве: толстенький танкер, третий в ряду. Он больше и тяжелее, чем другие корабли, и, кроме того, более ценный. Мы не забывали слова графа Джеллико в последней войне, что союзники плыли к победе на волне нефти. По крайней мере, эта волна не должна достичь берега. Мы подошли так близко, что должны были замедлить ход, чтобы не протаранить корабль. Мы могли ясно слышать тяжелое биение его двигателей. В перископ стал виден его нос. Огромная черная стена поднималась и, наконец, заполнила весь обзор.

— Торпеда один — огонь, — скомандовал я.

Отдача от рыбки потрясла лодку. Внизу Спар выпевал напряженным голосом:

— …Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать…

Невозможно, чтобы мы промахнулись на таком близком расстоянии.

— …Шестнадцать…

Что-то определенно было не так. И я нашел что! Я забыл изменить увеличение перископа! В тот же момент глухая детонация. Трижды ура! Рыбка приплыла! Осторожно подняли перископ. Слепящий свет и огромный столб пламени вздымались к небу из трюма танкера. Два эсминца летели к нам.

— Внимание, эсминцы! — прокричал я.

Первые глубинные бомбы уже рвались в море с оглушающим звуком. Мы почувствовали сотрясение корабля. Перископ опустили, и мы показали хвост. Сначала мертвая пауза, потом ближе вторая серия бомб. Казалось, лодка лежит в кулаке великана и он трясет ее туда и сюда. Затем снова молчание. Сквозь стрельбу мы могли слышать винты приближающихся эсминцев, звук, треплющий нервы. Затем еще одна серия бомб. В этот раз невидимый кулак стукнул нас пугающим ударом. Разбились стекла, некоторые лампы взорвались, нас окружил мрачный полусвет. Приборы дико подпрыгнули, крепления полетели. Лодка закачалась, как сбитый с ног боксер. Перекрывая все это, послышался спокойный голос Весселя:

— Доложите о повреждениях в центральный пост!

С постов пришли ответы:

— На корме три лампы разбиты.

— На носу два манометра испорчены, разбито несколько ламп.

— Радиорубка. Свет перегорел, использую аварийный.

Потом послышался звук, как будто морской лев выдул воздух, и голос с центрального поста:

— Черт побери, мы выбрались!

Мы выбирались. Шум следующей серии бомб оказался далеко за нами. Вдруг впереди послышался звук детонации, будто сталь разламывали на части. Мы медленно подняли перископ. Была темная ночь. На темном небе поднимался огромный купол огня длиной тысячу пятьсот и высотой триста футов. Танкер горел, рассыпая горящие части по морю. Мысль о людях в этом пылающем аду на мгновение пришла мне в голову, и я поежился.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.