Над Ладогой

Свирепствует за окном буран. Воет в печной трубе ветер. Но в натопленной буржуйкой землянке тепло, уютно. И от этого, а также от того, что теперь кругом родная земля, а не скалистые берега полуострова, Василий ощутил особую радость. Лишь где-то в самом дальнем уголке души постоянно таились тревога, беспокойство за жену: три месяца на Ханко, а от Саши — ни одного письма. "Жива ли, где сейчас, что с ней?" — не давали покоя вопросы.

Лейтенант вышел из землянки и направился на командный пункт. Хлопали на стоянке самолетные чехлы. Порывистый ветер бросал в лицо горсти снега, волнами гнал по взлетному полю вихристую поземку. Вдали, за мутноватым горизонтом, виднелись очертания большого города. В декабре положение Ленинграда еще больше ухудшилось: голод и холод косили население. Только за один этот месяц на Пискаревском кладбище было похоронено 53 тысячи человек.

— О чем задумались, лейтенант? — спросил встретившийся капитан Ильин.

— Да так, о разном, — Голубев не любил посвящать товарищей в дела семейные.

— А все-таки? — настаивал капитан.

Поняв, что отшутиться не удастся, да и скрывать причину грусти вроде бы ни к чему, Василий признался:

— Размышляю, как бы разыскать жену. Если не уехала и жива, то где-то в городе.

— Что ж тут голову ломать. Пока не летаем, идите в штаб за увольнительной, в столовую — за продуктами и отправляйтесь.

— Спасибо, товарищ капитан! — выпалил повеселевшим голосом летчик, еще не до конца поверив в возможность предстоящей встречи с Сашей.

— Отправляйтесь, не теряйте времени, — подтвердил капитан. — Полетов пока не будет. Видите, какая погода?

Оформил документы и получил паек Голубев быстро. И вот уже шагает по Ленинграду. Вид хорошо знакомого города сразу поразил: улицы засыпаны снегом, застыли в сугробах троллейбусы и трамваи, не работают магазины. Только много узких пешеходных тропинок петляет на многолюдных прежде, ныне пустынных широких проспектах. По ним медленно и с трудом передвигаются редкие прохожие. Кругом — разрушения. В стенах обгоревших, закопченных зданий — огромные дыры от снарядов.

Летчик обратил внимание, что бреши в фасадах больших домов заделаны фанерой. На ней художники дорисовывают уничтоженные детали дома: карнизы, окна, трубы. Такие здания тоже воевали: издали они казались невредимыми и путали все карты фашистским наблюдателям-корректировщикам.

Школу, где жила раньше Саша, Василий разыскал без труда. Входная дверь была не заперта, и, шагнув через порог, лейтенант оказался в полутемном коридоре. Вошел в ближайшую комнату. Сквозь тусклый свет коптилки различил людей в зимней одежде, сидящих вокруг железной печки. Ворвавшийся морозный воздух качнул маленькое пламя, и на стенах запрыгали длинные тени. Стол, четыре кровати и стулья — вся обстановка просторной комнаты. В двух окнах вместо стекол вставлена фанера.

— Здравствуйте, — негромко произнес Голубев. Сердце забилось учащенно. Люди медленно, будто нехотя, повернулись к двери. Он узнавал и не узнавал жену. Она смотрела на него ничего не выражавшими глазами. Потом с трудом поднялась, приблизилась к нему и потрогала за рукав.

— Ты пришел, Вася, — тихо отозвалась Саша и замолчала.

Он обнял ее хрупкие плечи и, целуя в щеки, все удивлялся: "До какой степени может человек исхудать!"

— Есть хотите? — спросил лейтенант, обращаясь к женщинам, но, спохватившись, ругнул себя за неуместность заданного вопроса.

— А разве бывает, что не хочется есть? — произнесла жена, высвобождаясь из объятий и оглядываясь на подруг.

Василий еще раз мысленно чертыхнулся и уже деловито сказал:

— Да-да, конечно. Одну минутку...

Он достал из маленького чемодана полбуханки хлеба, банку сгущенного молока, сахар, какие-то другие продукты, выложил на стол.

— Это же целое богатство! — сразу преобразилась Саша. — Девочки, несите кипяток, будем чай пить.

С тех пор, как их поселили сюда, четыре женщины сдружились. Беженки из оккупированных врагом пригородов Ленинграда, они теперь были бойцами отряда местной противовоздушной обороны. Делились скудным пайком: так все-таки легче переносить голод.

Василий снял реглан. Желтые лучи коптилки упали на прикрепленный к темно-синему кителю новенький орден Красного Знамени. Увидев его, жена еще больше оживилась:

— У тебя награда? Она идет тебе.

— Поздравляем, поздравляем, — хором отозвались другие женщины.

Василий открыл ножом банку сгущенки. Саша нарезала кусочками хлеб. Потом разлила в алюминиевые кружки понемногу молока. Как они ели хлеб! Тонкими пальцами предельно осторожно подносили кусочки к дрожащим губам, непременно подставив вторую ладонь снизу, чтобы ни одна крошка не упала. Затем медленно и очень-очень долго жевали, отчего натягивалась и, казалось Голубеву, вот-вот могла лопнуть похожая на выцветший пергамент кожа впалых щек. Лишь тщательно пережевав и проглотив крохотную порцию, запивали ее мелкими редкими глотками.

— Давайте съедим только часть, — предложила старшая женщина, — остальное — утром, перед дежурством.

Возражений не было. Убрав со стола, женщины стали укладываться спать. За ним остались только Голубевы. На лице Саши появился слабый румянец.

Где-то далеко заухали взрывы.

— Похоже, Петроградку снова обстреливают, — сказала одна из жительниц комнаты.

— Значит, можем спать спокойно, — отозвалась другая и отвернулась к стене.

— Ты надолго? — произнесла вполголоса Саша.

— До утра.

— А потом куда?

— В свою часть.

— Ты должен писать мне чаще и обо всем, — просила жена.

— Я и так пишу обо всем. Только вот письма к тебе не все доходят. Война идет, дорогая.

По минутному молчанию догадался: с его доводами жена согласилась.

— Как питаешься? — спросил Василий.

— Сам видишь, — ответила Саша и, помолчав, добавила: — В конце ноября пятый раз урезали норму выдачи хлеба. Получаем его сто двадцать пять граммов в сутки. Больше — ничего. Зато обстрелами все сыты по горло. Знаешь, что люди говорят: "Глотаем осьмушку хлеба с огнем и кровью пополам".

Не знала тогда жена летчика, что и эта осьмушка выпекалась не из чистой муки. Чтобы хоть как-то растянуть сроки расхода ее донельзя скудных запасов, добавляли всякие примеси — из соевых отрубей, казеина и даже целлюлозы. Затем пошли в ход и мучная сметка с пылью, и кукурузная вытряска из мешков. Словом, все, что было относительно съедобным.

— А воду хоть вдоволь пьете? — спросил Василий.

— Если утром кто-нибудь продолбит лунку на Неве, а мы сумеем выстоять очередь на морозе, полное ведерко запасаем. Воду тоже экономим, даже пожары тушим снегом и льдом.

Они долго разговаривали в ту тревожную ночь. О разном. Мечтали и о послевоенной жизни, семейном счастье. Но путь к этому счастью лежал через годы войны.

Утром Василий сказал:

— Если командование разрешит, постараюсь посадить тебя в уходящий на Большую землю самолет. Поселишься у моих родителей в Старой Ладоге. Договорились?

Саша молча кивнула головой. Наверное, мало верила в такую удачу. Но вида не подала, силилась казаться спокойной.

Время увольнения истекало.

— Ты всегда со мною — вот здесь, — сказал Василий, приложив ладони жены к своей груди, и вышел. — Всегда со мною! — крикнул, удаляясь.

Вскоре они снова встретились. Несколько раз забирал он жену на аэродром. Однако эвакуировать ее не удавалось: транспортные самолеты все время были переполнены. Наконец повезло. Руководивший погрузкой летчик осведомился у Голубева:

— А вещей у нее много?

— Все при ней, — ответил Василий, кивая в сторону одиноко стоявшей с маленьким узелком Саши.

— Тогда пусть садится, — разрешил летчик.

Жена поднялась по стремянке, обернулась в дверном проеме, помахав рукой, и скрылась в огромном фюзеляже ТБ-3. Голубев дождался, пока тяжелая транспортная машина поднялась в воздух и в сопровождении двух истребителей направилась к восточному берегу Ладожского озера. На душе стало легче.

Эскадрильи, где служил Голубев, теперь не существовало. Прибывшие с Ханко летчики влились в состав 13-го истребительного авиаполка Краснознаменного Балтийского флота. Часть обеспечивала действия наземных войск, прикрывала ледовую автомобильную дорогу через Ладожское озеро.

Гитлеровцы, окончательно, видимо, потеряв надежду быстро захватить Ленинград, начали наступление через Тихвин и Волхов в направлении реки Свирь. Глубокий обход ставил конечной целью соединение с маннергеймовскими финскими войсками и создание второго кольца блокады города. Последняя транспортная магистраль, связывающая Ленинград со страной, оказалась под серьезной угрозой. В развернувшихся ожесточенных боях нужно было не только остановить врага, а еще и отбросить его на исходные позиции. Крепкие морозы и низкая облачность сильно осложняли действия авиации. Короткие дни, многочисленные боевые повреждения машин не позволяли летать чаще. Но аэродром жил кипучей жизнью. Выручали техники-умельцы. Обычно всю ночь на стоянках поблескивали карманные фонарики и переносные лампы от аккумуляторов: при их свете ремонтировались самолеты. К утру все истребители вводились в боевой строй.

На рассвете полк получил ответственное задание. Из глубины к линии фронта двигалась большая колонна немецко-фашистских резервов. Об этом по радио сообщили действовавшие в тылу врага советские разведчики. Они же предупредили: в ней много зенитных пулеметов.

Для удара по ней командир полка выбрал две пары — Голубева и Васильева. Вызвал ведущих к себе.

Показывая им схему походного построения резерва, которую передали разведчики, он предупредил:

— Видите, сколько пулеметов? Если одновременно дадут заградительный залп, все небо расцветят. Но вам надо обязательно пробиться к цели и накрыть ее эрэсами. Главное — задержать колонну, выиграть время, иначе фашисты подоспеют к пока слабо защищенному участку фронта, прорвут его и перережут дороги. Снабжение города может и вовсе прекратиться. По маршруту идти звеном.

Штурмовки истребителям каждый раз давались нелегко. Вести бой с "мессерами" и "юнкерсами", когда есть высота и видно, откуда будут по тебе стрелять, — одно дело. И совсем другое — висеть низко над самыми зенитками. Тут на деревянном "ишачке" нужно идти на врага буквально ползком, чтобы он не ударил по тебе невесть откуда. Если откровенно, штурмовки летчики-истребители не любили. Однако приказ есть приказ: его выполняют во что бы то ни стало.

Голубев напряженно продумывал задание. Нужен риск: без него просто нельзя рассчитывать на удачу. Надо только сделать так, чтобы риск сочетался с тактическим приемом, который нов, будет неожиданным для противника.

Вместе с Васильевым они перебрали немало вариантов атаки. Но тут же от них отказывались — все не то. Остановились на одном.

— В первом заходе я бью по головным, а ты по хвостовым машинам, — сказал Голубев. — Застопорим движение, а дальше станем действовать по обстановке, поддерживая друг друга.

Отыскать вражескую колонну большого труда не составило. Огромной темной гусеницей двигалась она по выходящему из деревни наезженному зимнику. Голубев взглянул на карту. Лесной массив. Характерный изгиб дороги. Рядом с кружком, обозначающим населенный пункт, написано: "Карбусель". Значит, это именно та колонна, по которой нужно нанести удар. Все правильно. Название деревни запомнил — для донесения.

Как и условились, Василий направил самолет на головные машины. А где же пулеметы? Ага, вот они. Подворачивая истребитель вдоль колонны, Голубев определил: их многовато! Подал сигнал Васильеву — не отставай. В этот момент земля изрыгнула ливень свинца. Казалось, оранжевые, красные, желтые трассы потянулись навстречу самолетам от каждой машины. Спокойное небо сразу превратилось в исчерканное огнем и дымом, таящее смерть пространство.

Уклоняясь от плотного заслона разрывов, Голубев опустил нос самолета и устремился в пике. Пущенные им два эрэса легли точно в предназначенное им место. Передние машины загорелись, остановились. Положив истребитель в левый крен, Голубев увидел, как пикируют ведомые, их крылья освещают вспышки сходящих с держателей реактивных снарядов. Четвертый истребитель вдруг окутали языки пламени, медленно переваливаясь с крыла на крыло, он продолжал терять высоту. "Подбили, — понял Василий и стал мысленно подсказывать молодому лейтенанту Панкратову, недавно прибывшему в часть из училища: — Сбивай пламя скольжением! Быстрее уходи из зоны огня!"

Дальше произошло страшное. Самолет упал в лес и взорвался. Василий до боли сжал зубы. Но нужно действовать, бить врага. В следующую атаку ведущий бросил И-16 поперек дороги. Теперь и с этого направления можно было добиться большого эффекта: ехавшие за головными машинами грузовики, свернув в сторону, застревали в сугробах, увеличивая пробку. От них в разные стороны разбегались солдаты. Затор в зимнем лесу образовался надолго: способной пройти через заносы по целине техники гитлеровцы не имели. Поставленная задача решена.

А сетка прицела уже легла на грузовик. Пора. Летчик нажал на гашетку, и работающие пушки, пулеметы сотрясли самолет мелкой дрожью. На земле взметнулись всплески взрывов. Обстреляли фашистов и ведомые. Загорелись еще три машины.

Часть боезапаса сохранили — на случай встречи с воздушным противником. Отвернув к лесу, набрали сто метров. Курс — на свой аэродром. Обломки четвертого истребителя навсегда остались в лесу около деревни со странным названием Карбусель. Голубоглазый лейтенант Панкратов погиб, но летчики сполна отплатили врагу за его жизнь.

Через час на аэродром из штаба 54-й армии пришла благодарность летчикам за помощь наземным частям. Командир полка сам зачитал эту телеграмму. От себя добавил:

— Молодцы, гангутцы! Сполна используйте свой боевой опыт при защите города Ленина.

На аэродроме непрерывно тарахтели моторы — два трактора расчищали взлетную полосу. Разгребая или ровняя снег сбитым из тяжелых толстых бревен огромным треугольником, они утрамбовывали его деревянным катком.

Из штабной землянки вышли двое: приземистый Голубев и высокий, гибкий Герасименко. Втянув головы в плечи, как бы налегая на порывистый ветер, они спешили к самолетам. Четвертый раз за короткий январский день уходили летчики в суровое фронтовое небо. Знали, этот вылет не последний: до вечера было еще далеко. Вчера каждый из них поднимался в воздух шесть раз.

Полк решал трудную задачу: прикрывал ледовую автомобильную дорогу на Ладожском озере — единственную магистраль, питающую блокированный город. Фашисты сосредоточили в непосредственной близости от этой дороги сотни бомбардировщиков. Им достаточно было перелететь линию фронта, чтобы через три-четыре минуты сбросить бомбы на колонны автомашин. Не могло быть и речи о заблаговременном оповещении наших истребителей. Они должны были весь день постоянно висеть над опасным районом. Даже по минимальным нормам для этого нужно было иметь в шесть раз больше машин, чем осталось их в части.

Никто не предвидел, что длительное время ежесуточно вместо одного-двух, как предписывали существующие правила, можно делать шесть-восемь вылетов. Оказалось, можно. Правда, все работали на износ, с нечеловеческой нагрузкой. И все-таки дорогу прикрывали надежно.

Поднимая снежные вихри, два истребителя оторвались от земли и через несколько секунд уже растаяли в белесом небе. Лейтенант Голубев развернулся в сторону озера. Набирая высоту, машины нырнули в облака, погрузившись в клубящийся мрак. Василий чуть отжал ручку. Послушный И-16 опустил нос, в просветах показалась земля. Стрелка высотомера замерла на цифре 300. Вокруг — белоярое серебро: над головой- облака; под крылом — однообразная снежная равнина. Даже хвойные боры укутались в наряд молочного цвета.

От Кобоны до Кокорево — сорок километров по льду. Короток путь: час езды машиной. А на самолете — всего пять минут. По укатанным колеям медленно движутся грузовики. Кузова, кабины, капоты машин тоже в снегу, видны плохо. На обочинах дороги в сугробы превратились разбитые автомобили.

Голубев снизился до ста метров. Чуть в стороне заметил в ледовых ячейках зенитные автоматы. А временами попадаются темные пятна разводий и трещин, через них переброшены дощатые мостки. Изредка мелькнут квадраты белых палаток с красными крестами.

Наклоняя "ишачок" влево и вправо, Василий всматривается в мглистый горизонт. Показались темные силуэты каких-то самолетов. Вскоре можно различить: "юнкерсы"! Держат курс к ледовой трассе. "Видят ли они нас, — теряется в догадках лейтенант. — Похоже, еще не заметили". Решает атаковать с ходу.

Сближаться с бомбардировщиками нужно на встречно-пересекающихся курсах. И это ставит летчиков-истребителей в довольно невыгодное положение: теряется важнейшее преимущество в бою — внезапность удара. Но медлить нельзя — дорога жизни совсем рядом, Голубев прицеливается и дает три короткие очереди. Снаряды настигают крайний "юнкерс". Резко отворачивает — маневр нужен для новой атаки.

Теперь главное — не потерять врага ни на миг. В мутной пелене удаляющиеся бомбардировщики уже едва различимы. Рука сама посылает вперед сектор газа, и истребитель вновь набирает скорость. Краем глаза Голубев видит самолет Герасименко. Тот ювелирно повторяет маневр ведущего. Теперь И-16 нападают сзади. Прицел точен — фашист задымил, внизу взорвались сброшенные им бомбы. Герасименко бьет из пушек по другому "юнкерсу". Боясь участи собрата, бомбардировщик также освобождается от смертоносного груза не дойдя до цели, поворачивает обратно. За ним — другие.

"Ишачкам" покидать свою зону нельзя. Взгляд вниз.

Автомашины там идут и идут. На них так нужные хлеб голодающим ленинградцам и боеприпасы его защитникам.

Истребители достигли западного берега Ладожского озера. Слева виднеется белая лента замерзшей Невы. В устье ее — пятиугольник разрушенной Шлиссельбургской крепости. Ведущий разворачивается, снова берет курс на Кобону. Так — до назначенного времени. Вот и другая пара И-16. Голубев и Герасименко идут на посадку.

Летчики спрыгнули на землю. Приседая и хлопая себя по бокам кожаными перчатками, стараются быстрее размять сильно озябшие тела.

— Что, замерзли? — с улыбкой спросил подошедший командир эскадрильи.

— Есть малость, — ответил Голубев и коротко доложил: — Задание выполнили, в воздушном бою сбит один "юнкерс"...

— Знаю, знаю, — остановил лейтенанта комэск. — С постов наблюдения уже передали. Как там погодка?

— Муть сплошная. Но летать можно. Дорогу видно, — ответил Голубев.

— Отдохните, — подытожил командир.

Направились в эскадрильскую землянку. Оказаться у пышущей жаром печурки — удовольствие громадное.

Но едва открыли дверь, друзья встретили вопросом:

— Почему с пустыми руками? Или забыли правило? Огонь надо поддерживать весь день, вон мороз какой.

— Тьфу, черт! — выругался Голубев, вспомнив уговор о том, что каждый появляющийся в землянке должен приносить дрова. — Я сейчас, — подмигнул товарищам, а сам метнулся на стоянку, разыскал ящик от боеприпасов, разбил его и вскоре снова появился в дверях — с охапкой дощечек. Летчики одобрительно зашумели:

— Вот теперь другое дело.

— Подкинь дровишек!

Землянку летчики строили сами. Котлован отрыли еще осенью, сложили бревенчатый сруб, перекрыли и засыпали потолок. Соорудили нары вокруг стен, посредине — железную буржуйку из бочки, дощатый стол, скамейки. На столе — полевой телефон, коптилка из сплюснутой гильзы. Вот и все убранство. Комфорта тут, конечно, почти никакого, вентиляция — только через входную дверь. Но неудобств никто не замечал, лишь бы было просторно и тепло. Условия быта считались делом третьестепенным, мало заботили авиаторов.

— Ребята, дайте людям отогреться, — повелительно произнес Михаил Васильев, указывая на вернувшихся с задания.

Завязался разговор. Протянув руки к теплу, Голубев прислушивался к словам друзей. А Герасименко не утерпел:

— Мой ведущий сегодня, можно сказать, именинник. Только что "юнкерса" завалил.

— Правда, Василий? Отчего же молчишь? — спросил Васильев.

— А что тебе рассказывать? Ты-то сам больше моего сбивал их. Дай бог каждому, — парировал Голубев.

— Но не в такую же погоду, — не сдавался Михаил. — Сейчас же муть непроглядная, облачность низкая...

Остальные летчики не перебивали их разговора. Ждали, когда Голубев все сам расскажет. Такие вот рассказы, что называется, по горячим следам, зачастую становились хорошей школой передачи фронтового опыта.

— Так погода и высота для всех одинаковые, — начал Василий. — Враг тоже плохо видит. А ты — истребитель, должен обязательно заметить его прежде, чем он тебя, — лейтенант быстро поправил в печке догорающие поленья и продолжил: — Просто я стараюсь не забывать аксиому: кто первым увидел, тот победил. Сегодня у меня получилось именно так.

Раздался зуммер полевого телефона. Сидевший ближе всех к аппарату летчик поднял трубку. Несколько секунд слушал и объявил:

— Следующей паре — в воздух.

— Наш черед, — поднимаясь, сказал Васильев напарнику.

Поверх курток летчики быстро надели регланы, застегнули ремешки шлемофонов. И шагнули за скрипучую дверь землянки...

Под вечер на аэродроме установилась тишина. И вдруг ее нарушил гул авиационного мотора. Летчики тут же высыпали из землянки. В небе увидели И-16. Он круто развернулся, сел и на большой скорости порулил к стоянке. Такого бортового номера у полковых истребителей не было. "Кто же?" — терялись люди в догадках. Когда самолет остановился, из кабины на землю спустился высокого роста летчик в черном кожаном реглане и желто-белых мохнатых унтах. Узнали: это командир авиационной бригады Герой Советского Союза полковник Романенко. "Видно, дело важное, раз лично Иван Георгиевич прибыл сюда", — высказал кто-то общее мнение.

Полковник о чем-то коротко переговорил с командиром эскадрильи. Потом широким шагом направился в землянку КП. Вскоре оттуда прибежал посыльный.

— Товарищ лейтенант, — обратился к Голубеву, — вас вызывают на командный пункт.

Голубев доложил о прибытии. Романенко, предлагая сесть, кивнул на свободный стул. Василий неторопливо снял шлемофон, стряхнул пушинки снега. Размышлял: зачем же его вызвали в такую пору? Кроме Романенко, за столом находились командир полка подполковник Борис Михайлов и командир третьей эскадрильи майор Виктор Рождественский.

— Устали за эти дни, Голубев? — спросил командир авиабригады.

— Да нет, не очень. За ночь отосплюсь, — не понимая, к чему клонит полковник, ответил Василий.

— Хорошо, если так, — произнес Романенко и сразу круто перевел разговор на другую тему: — Майора Рождественского назначают на другую должность, с повышением. Мы тут, посоветовавшись, решили — принимайте третью эскадрилью.

Голубев ощутил на себе испытывающие взгляды всех трех начальников. Они ждали ответа. Если откровенно, Василий прикидывал иногда: сможет ли он командовать эскадрильей? Приходил к выводу: да, сумеет. Но предложение Романенко было столь неожиданным, что летчик явно невпопад спросил:

— Разве там нет своих людей? — и тут же понял всю нелепость своих слов.

— Они, конечно, есть, — уже строго пояснил комбриг. — Но мы остановились на вашей (слова "на вашей" Романенко произнес особенно твердо) кандидатуре. Так как вы оцениваете наше предложение?

— Как приказ, — ответил Голубев.

— Вот и хорошо, — уже теплее заключил комбриг.

Они знали друг друга с довоенной поры. Иван Георгиевич Романенко был старше Голубева на четыре года. Но командирский и летный авторитет имел высокий. Начав в 1930 году службу рядовым красноармейцем, через восемь лет он уже командовал авиационным полком. Его мужество и героизм, проявленные в боях с белофиннами, Родина отметила орденом Ленина и медалью "Золотая Звезда".

Комбриг уважал подчиненного за прямоту характера, личную храбрость. При случае энергично поддерживал его поиски новых тактических приемов ведения воздушного боя.

— А кто будет у меня замполитом? — осмелел Голубев.

— Дадим вам хорошего комиссара, — комбриг больше любил слово "комиссар". — Старшего лейтенанта Кожанова знаете?

— Знакомы.

— Думаю, сработаетесь. Нынешнего комиссара переводим в другую часть, — продолжил Романенко. — Ну а заместителем думаем назначить Байсултанова. С ним вы летаете давно, воевали на Ханко.

Василий остался доволен тем, что рядом будут столь опытные, смелые и честные помощники. И Петр Кожанов, и Алим Байсултанов пользовались в полку высоким авторитетом. Окрепла уверенность: с порученным делом справится.

— Я тут знакомился с вашими разработками организации воздушного боя на малых высотах, — сказал комбриг, считая вопрос решенным. — Идея хорошая, безусловно заслуживающая внимания. Но всем ли она по плечу?

О воздушных боях истребителей на малых высотах летчики говорили и раньше. Еще на Ханко Голубев вместе с Васильевым и Байсултановым убедились, что драться с врагом на И-16 выгоднее не на вертикалях, а на крутых виражах, используя горизонтальный маневр. Подробные расчеты Голубев сделал в своей разработке.

— Все, товарищ полковник, — оживился Голубев. — Только не сразу, конечно.

— Здешняя зима не балует хорошей погодой, высоты для боя не хватает всегда, а ледовую трассу прикрывать нужно.

— Штурмовые удары почти постоянно наносим с малых высот, — добавил Голубев, — значит, на них надо отрабатывать и бои.

— Хорошо, — согласился Романенко, — вот и пробуйте сделать это сначала в третьей эскадрилье. Поскорее, да только, смотрите, дров не наломайте. И еще одно вам задание: отрабатывайте экстренный вылет всей эскадрильи по сигналу. Это нам сейчас необходимо.

— Ясно, товарищ полковник, — понимая, что разговор окончен, поднялся со стула летчик, — разрешите идти?

— Идите. Завтра же — за дело. Желаю успеха, — произнес комбриг. А когда Василий вышел, приказал командиру полка: — Готовьте документы на присвоение Голубеву очередного воинского звания старшего лейтенанта.

При первом же знакомстве с новой эскадрильей Голубев понял: на боевые задания летчики здесь иногда поднимаются без достаточной подготовки на земле. Слабо отрабатывались вопросы взаимодействия истребителей в бою. Не на всех самолетах установлены радиостанции. Исправлять это требовалось сразу, не теряя ни дня.

Полученный вечером эскадрильей приказ гласил: нанести завтра штурмовой удар по артиллерийским позициям в районе Погостье. В дальнейшем — быть готовой к повторным вылетам. Зная, что первые задания — его боевой командирский экзамен в новом коллективе, Голубев начал готовиться к ним с особым энтузиазмом. Первым вызвал инженера: распорядился о всесторонней проверке и подготовке истребителей. Особо добавил:

— Надо как можно скорее установить на все самолеты рации. Сколько потребуется для этого времени?

Инженер вздохнул:

— Мы их уже ставили, но по просьбе самих же летчиков сняли. Говорят: шум от них в ушах, только мешают.

— Больше не скажут, — перебил комэск. Помолчал несколько секунд, но, почувствовав, что инженер хочет что-то возразить, строже повторил: — Так сколько требуется дней?

— Думаю, за трое суток управимся.

— Хорошо, — согласился Голубев. — Но учтите — на самолетах моего заместителя старшего лейтенанта Байсултанова и штурмана эскадрильи старшего лейтенанта Кузнецова рации должны стоять к утру. Обязательно!

— Будут стоять!

После ужина Голубев детально обдумал, как эффективнее выполнить предстоящие вылеты. Изучил по карте линию фронта, места расположения зенитных точек врага. Наметил маршрут полета, состав группы и способы атаки цели. Не забыл о взаимодействии истребителей в группе и порядке возвращения на аэродром. Удар решил нанести сразу после рассвета, когда враг меньше всего его ожидает. Лишь после этого лег, чтобы хорошенько отдохнуть.

С аэродрома еще не сошла темная пелена, когда инженер эскадрильи доложил Голубеву о готовности восьми истребителей. Рации установили: теперь они имелись на четырех самолетах. Комэск собрал летчиков в землянке подразделения. Подробно объяснив задание, проиграл основные этапы полета с ведущими пар. Убедился: замысел поняли все.

— Напоминаю, — сказал Голубев в заключение, — к цели идем скрытно на малой высоте, в режиме радиомолчания. Углубляемся в тыл противника на сорок километров, затем разворачиваемся на восток и с ходу атакуем Огневые позиции. Если зенитный огонь будет слабым, немедленно повторяем атаку с разворота на сто восемьдесят градусов. В противном случае сперва отходим к этому лесу, — он обвел карандашом зеленое пятно на карте, — и уже оттуда бьем по новым целям. При втором варианте по наземной артиллерии бьют только ведущие. Ведомые подавляют зенитные средства. В бой с "мессерами" не ввязываться — встретив их, немедленно уходим за линию фронта на малой высоте. Всем ясно? — Комэск посмотрел на притихших летчиков и, выдержав паузу, добавил: — Вылет по сигналу ракеты с моего самолета. По машинам!

...Прижимаясь к верхушкам заснеженных елей, группа истребителей пересекла линию фронта. Дальнейший маршрут пролег над пустынной болотистой местностью. Здесь нет дорог и населенных пунктов. Ни одного выстрела с земли по самолетам, никакого противодействия. Голубев оглянулся: ведомые на своих местах, строй держат точно.

Вот и круглое замерзшее озеро — поворотный пункт маршрута. Ведущий нажал кнопку бортовых часов — отсюда время выхода на цель лучше контролировать по секундомеру. Но и с местности летчик глаз не спускает. Пора! Голубев энергично увлекает группу в набор высоты. На пригорке перед лесом — деревня Погостье. Точнее, бывшая деревня, а теперь лишь нестройный ряд обугленных кирпичных труб да темнеющие на снегу остатки недавних пожарищ. В стороне, на опушке, видна артиллерия на боевой позиции.

И в воздухе, и на земле по-прежнему спокойно. "Как будто все живое вымерло, — мелькает у Василия мысль. — Что ж, это нам только на руку". И действительно, не ожидали фашисты наших самолетов в такую рань: расчет на внезапность оправдался. Теперь главное — не промахнуться.

— Атакуем двумя заходами! — командует по радио Голубев и переводит машину в пологое пикирование. Не отрываясь, за ним следует ведомый. Пуск реактивных снарядов, и выбранное как цель орудие уничтожено. На батарее полыхают еще три взрыва — это работа других пар эскадрильи.

Выписав в пространстве замысловатую кривую, набрав высоту, "ишачки" с разворотом снова кидаются вниз. Только теперь навстречу атакующим тянутся разрозненные трассы. "Поздно спохватились!" — подумал Голубев и увидел, что три истребителя уже обстреливают ожившие зенитные пулеметы. Зенитки умолкают. Остальные И-16 между тем довершают начатое дело: подавлено еще два орудия. В жизнь командирский замысел проведен точно. Фашисты теперь не скоро восполнят потери.

В приподнятом настроении привел Голубев домой эскадрилью. Радовали и высокая результативность штурмовки, и хорошая слаженность, четкость действий летчиков. Первый экзамен на зрелость комэск выдержал. Но сколько их еще впереди!

В тот же день подразделение выполнило еще один боевой вылет с фактически аналогичным заданием. Только батарея на этот раз была более крупного калибра, располагалась почти у линии фронта. Да и условия действий по наземной цели были намного труднее. Противника в этом районе не раз обрабатывали наши штурмовики, бомбардировщики, и он стянул сюда большое количество зениток. Рассчитывать достичь в такой обстановке внезапности — значило просто впадать в утопию. Комэск собрал руководящий состав. Наметили иной план действий. Истребители разделили на две группы. Ударную — шесть самолетов — командир решил вести сам. А пара штурмана эскадрильи старшего лейтенанта Кузнецова имела задачу только подавить ведущие огонь зенитки. На все это отводился лишь один заход с малой высоты.

Пока техники заправляли машины горючим, подвешивали снаряды РС-82, Голубев беседовал с командирами звеньев и рядовыми летчиками. Одних подбадривал, другим разъяснял важность отведенной им роли для общего успеха. Постепенно люди открывались — пока лишь чуть-чуть — новому командиру.

Вылет пришелся на середину дня. Небо было безоблачным. Февральское солнце, невысоко поднимаясь над горизонтом, светило ярко, ослепительно. По маршруту истребители шли единой группой, у самых макушек хвойного леса.

За две минуты до подхода к цели пара Кузнецова увеличила скорость. Набрав шестьсот метров, она с севера появилась над артбатареей. Кругом сразу засверкали трассы "эрликонов", вспухли дымные шапки разрывов. Кузнецов с ведомым немедленно бросился в пике и обстрелял зенитную точку. Огонь ее прекратился. А наши летчики снова взмыли, отыскивая другой пулемет.

Тем временем, маскируясь лучами солнца, с юга подоспела ударная группа. Подскочив на высоту двести метров, Голубев увидел три обширных темных пятна на снегу — "дворики" орудий большого калибра. Передал по радио:

— Цель справа, атакуем!

Парами истребители устремились на фашистских артиллеристов. Вражеские зенитчики все же успели дать несколько очередей по шестерке Голубева. Но они не помешали: все три крупных орудия уже накрыли реактивные снаряды.

Теперь — на родной аэродром.

— Тридцать третий, севернее вижу шесть "мессершмиттов", — донес эфир хорошо знакомый голос Кузнецова.

Голубев дал команду общего сбора. Описал круг над лесным массивом, чтобы все пары И-16 заняли места в строю. "Ишачки" приготовились к встрече с "мессерами". Имея преимущество в высоте, "стодевятые" дважды пытались атаковать наших летчиков, которые все так же держались почти у крон деревьев. Обе атаки истребители умело отразили на встречных курсах. После этого "мессершмитты" несолоно хлебавши убрались в южном направлении.

Дома Голубев детально разобрал вылеты. Эскадрилья не имела потерь. Командир сказал о роли предполетной подготовки. Вспомнил о четком выполнении в бою своих обязанностей каждым летчиком. Подчеркнул, что успех обусловило и правильное использование радиосвязи. Особо похвалил Кузнецова: вместе с ведомым они надежно подавили зенитный огонь и обеспечили неотразимость удара голубевской шестерки.

Отношения в эскадрилье постепенно налаживались. Крепло взаимное доверие командира и подчиненных, рождалось настоящее войсковое товарищество. По предложению Голубева командир полка впервые узаконил боевой расчет звена из четырех самолетов. Рациональнее, с учетом их боевого опыта, распределили летчиков. Истребитель отныне обслуживал технический экипаж. Это повысило авторитет командиров звеньев: они отвечали теперь за выучку не только летчиков, но и техников.

Подготовке летчиков на земле Голубев уделял особое внимание. Инженерно-технический состав, эскадрильские умельцы приспособили ряд помещений для планомерной, насколько позволяли фронтовые будни, учебы, В землянке вывесили схемы наивыгоднейших атак истребителей по различным типам вражеских самолетов, таблицы ракурсов и дальностей ведения огня. Рядом — увеличенный чертеж сетки прицела истребителя. Все это использовалось на тактических летучках, предварительной подготовке летчиков. Не забыли о плакатах по устройству самолетов, агрегатов мотора, радиоаппаратуры.

Начинания нового командира поддержали коммунисты и комсомольцы эскадрильи. Именно они подали пример использования каждой свободной минуты на теоретическую учебу. Верными помощниками Голубева были Петр Кожанов и Алим Байсултанов: на конкретных примерах из своего опыта они разъясняли молодежи преимущества пары истребителей перед тройкой, правила маневрирования под огнем бомбардировщиков. Рассказывали молодым летчикам о вооружении и тактике вражеской авиации. Все это давало возможность успешнее решать боевые задачи, особенно штурмовые удары с использованием эрэсов, как сокращенно называли реактивные снаряды. А вот результативность воздушных боев по-прежнему оставалась низкой: летчики нередко возвращались без побед. И это сильно тревожило командира.

Как-то, вернувшись с очередного задания, Кожанов долго разговаривал с летчиками на стоянке. Потом, взволнованный и разгоряченный, пришел к Голубеву. Без обиняков, решительно заявил:

— Не я буду, командир, если в следующий раз не собью фашиста. Наши летчики теряют веру в И-16, говорят — старый самолет. — Он хлопнул перчатками по бедру, продолжил: — Вообще-то, истребитель, конечно, старый. Другие полки уже перешли на "миги", "яки", "лагги". Но я считаю: хороший летчик и на "ишачке" может, должен воевать успешно. Да что тебя убеждать, дай только надежного ведомого, и я покажу, что такое "ишачок".

— Ты можешь спокойнее? Остынь, Петр, горячка тут ни к чему, — остановил его Голубев. — А доказать нашим летчикам, вернее, показать возможности И-16 действительно надо. Бери в пару любого.

— Алима Байсултанова, — не раздумывая, решил Кожанов.

Байсултанов сам водил новичков в бой. Командир не склонен был его от этого отрывать. Но выполнить такой вылет — для пользы дела — он все-таки разрешил.

И вот шестерка истребителей, где Кожанов (он возглавил всю группу) и Байсултанов шли парой, вылетела на задание. Голубев с нетерпением ждал ее возвращения. Когда летчики приземлились, комэск поспешил к самолету Кожанова.

— Опять неудача, — спрыгнув с крыла и бросив с размаху перчатки о землю, в сердцах сказал Петр. — Подошел я к "юнкерсу" вплотную, тот аж из прицела вылез. Стреляю, а он летит, еще стреляю — летит. Весь пронизан трассами, а не горит, как отсыревшее полено!

Кожанову Голубев верил, как самому себе. Тем более — после обещания, которое он дал. Петр никогда не преувеличивал своих достоинств. Не скрывал и промахов, если такие случались. Что же происходит в воздухе?

— Может, гитлеровцы преподнесли какой-то сюрприз? — предположил Голубев.

С минуту помолчали. Каждый размышлял об одном и том же. Наконец Кожанов натянул перчатки на озябшие руки, поправил на ногах унты, успокоился.

— Нет, командир, — произнес он. — Сюрприз мог быть в одном бою, с одним самолетом, а тут...

— Тогда что-то неладно с оружием, — заключил комэск.

Это глубоко обеспокоило обоих. Голубев приказал инженеру по вооружению проверить точность пристрелки пушек, пулеметов и прицела на самолете Кожанова. Выяснилось: пристрелка нарушена, а стволы оружия донельзя изношены. Посмотрели другой, третий истребители — то же самое. Как потом выяснилось, произошло это из-за длительных каждодневных, до предела напряженных боев, частых перегревов стволов.

Авиаспециалисты срочно заменили отработавшие пушки и пулеметы. Все отладили, пристреляли оружие на земле. А потом Кожанов поднялся в воздух на учебную стрельбу и в первом же заходе буквально изрешетил буксируемую самолетом мишень.

— Теперь, командир, все у нас пойдет как нельзя лучше, вот увидишь, — заверил Голубева Кожанов.

День 21 февраля выдался хмурым. Из свинцовых туч валил густой снег. Погода нелетная, но на фронте нужно быть готовым к любой неожиданности. Поэтому летчики дежурили у самолетов, каждое прояснение в облачности тут же использовали, чтобы прикрыть ледовую дорогу. Случалось, наиболее опытные и в пургу вылетали на специальные задания.

Вдруг по аэродрому передали приказ: всем построиться. Не правы те, кто утверждает, что война — сплошная безысходная горечь. Приходили на фронт и радости. Если точнее, люди сами их приближали изнурительным боевым трудом. Спустившись в блиндаж командного пункта, Голубев услышал окрылившую его весть: приказом Народного комиссара ВМФ адмирала Н. Г. Кузнецова от 18 января 1942 года 13-й истребительный авиаполк преобразован в 4-й гвардейский. И вот настал торжественный день.

Крылатая советская гвардия! Она родилась около месяца назад в битве под Москвой. 6 декабря 1941 года шесть авиационных полков ВВС Красной Армии первыми преобразовали в гвардейские. Теперь это заслужили четыре полка ВВС Военно-Морского Флота, в числе которых был и родной полк Василия Голубева. В понятии "гвардеец" тогда сливалось многое: и беспредельная личная храбрость, и отточенное боевое мастерство, и неудержное стремление к победе. Стать гвардейцем каждый воин считал для себя высочайшей честью.

...Стоят ряды летчиков, техников, мотористов. В строю ни шороха, ни движения — единый боевой организм! Голубев перебирал в памяти страницы истории полка.

Колыбелью его был истребительный дивизион, созданный в 1918 году Постановлением Народного комиссариата по морским делам. В годы гражданской войны он мужественно защищал Петроград. В 1937-м многие питомцы части, среди которых В. М. Преснухин, Б. А. Тахтаров, В. С. Трошкин, Н. М. Никитин, А. И. Белов, А. Г. Шубиков, А. А. Денисов, А. К. Свиридов, дрались в Испании. В боях с белофиннами три летчика полка — И. Г. Романенко, П. В. Кондратьев и В. М. Савченко — стали Героями Советского Союза. За шесть первых месяцев Великой Отечественной полк уничтожил 117 гитлеровских самолетов, много живой силы и боевой техники врага. Славная история!

Не все дожили до волнующего события. Голубев подумал, что вот здесь должен стоять капитан Владимир Полторак, погибший в неравной воздушной схватке под Таллином. А рядом с ним — летчик чкаловской закалки, первым ставший в боях с фашистами Героем Советского Союза на Балтике Алексей Антоненко. За 35 дней он уничтожил одиннадцать вражеских самолетов. Смерть настигла его при посадке: аэродром подвергся в этот момент сильному огневому налету артиллерии. Тут же место и Героя Советского Союза Петра Бринько. Жизнь аса, сбившего до 14 сентября 1941 года пятнадцать самолетов врага, оборвал зенитный снаряд.

Сейчас в дружной фронтовой семье гвардейцев их заменили молодые, но уже прославившиеся в боях Михаил Васильев, Геннадий Цоколаев, Алексей Лазукин, Петр Кожанов, Алим Байсултанов, Анатолий Кузнецов. О чем думают они в эти секунды? Скорее всего — о боях, которые впереди. Какими они будут, никому точно пока не известно. Ясно одно: их будет очень много — исключительно трудных, жестоких, потому что враг все еще цепко держит Ленинград в тисках блокады.

Гвардейское знамя вручает командиру полка командующий Краснознаменным Балтийским флотом вице-адмирал В. Ф. Трибуц. Опустившись на колено и сжимая древко, командир полка торжественно говорит:

— Родина, слушай нас!.. Мы приносим святую клятву на верность... Пока руки наши держат штурвал и глаза видят землю... клянемся!..

— Клянемся! — отзывается в морозном воздухе стократ усиленный голос строя.

И вот уже священный стяг 4-го гвардейского истребительного авиаполка ВВС КБФ на правом фланге. Раздается команда:

— К торжественному маршу!..

Морские авиаторы проходят с развернутым гвардейским Знаменем перед трибуной, демонстрируя твердую решимость беспощадно уничтожать фашистских захватчиков до самой победы.

...Наиболее, пожалуй, трудным в прикрытии ледовой трассы был для летчиков перехват самолетов противника еще до подхода их к объектам. Именно это гарантировало наибольшую безопасность тем, кто делал свое ответственное дело на Ладоге. Нужные данные сообщали береговые посты наблюдения. Однако зачастую сведения поступали на аэродром с опозданием, у летчиков просто не оставалось времени, чтобы встретить гитлеровцев вдали от объектов бомбежки. Откуда же взять драгоценные секунды? Об этом и размышлял Голубев со своими заместителями.

— То, что сокращать время вылета надо, думаю, всем нам предельно ясно. Вопрос в другом — как его сократить? — издалека начал командир эскадрильи.

— А нельзя ли за счет облегчения самолета, — предложил Кожанов. — Скажем, если не долить в баки горючего, он быстрее наберет высоту.

— Взлетать надо прямо из укрытия, как на Ханко, — горячо произнес Байсултанов. — Теряем дорогие минуты, пока выруливаем на старт.

— Пожалуй, все это можно применить, вылетая парой, — согласился комэск и добавил: — А вот когда нужно поднять всю эскадрилью, то ни горючего заправлять меньше, ни из капонира взлетать нельзя.

— Ну, эскадрильями и полками мы пока не летаем, — сказал Кожанов, — а вот парами, звеньями — по нескольку раз в сутки.

— Сейчас не летаем, а скоро будем, — ответил Голубев. — Такую задачу комбриг уже поставил.

— Это меняет дело, — добавил Кожанов. — Значит, скоро начнутся важные события, и нам нельзя будет терять ни секунды.

— Секунды эти, — как бы продолжая мысль своего заместителя, сказал Голубев, — можно будет иметь при двух, по крайней мере, условиях. Прежде всего, если техники свои самолеты всегда станут держать в готовности к немедленному старту. А второе условие — умение летчиков взлетать экстренно.

— Тогда и надо этого добиваться, — подытожил Байсултанов.

— С завтрашнего дня, — уточнил комэск.

Раз определив, Голубев старался по возможности не менять составы пар, звеньев. Это повышало боеспособность групп. Но не у всех сразу получился срочный вылет четверкой. Потребовались дополнительные тренировки и их проводили, как только позволяла обстановка. Цели добились, эффективность отражения налетов вражеской авиации на коммуникации и перевалочные базы Ладожского озера возросла.

...Солнце только что скрылось за горизонтом. Легкий морозец поглощал дневную оттепель. Василий, закончив очередной день боевой работы, шел с летчиками в столовую. Тихо переговаривались. Под унтами слабо похрустывал тонкий лед. Вдруг над стоянкой третьей эскадрильи небо прочертила сигнальная ракета.

— Вылет! — жестом руки остановил всех Голубев, провожая ракету взглядом.

Он сразу назвал фамилии восьми человек и первым бросился к самолету. Через две минуты И-16 уже шли навстречу врагу. С земли передали: к ледовой трассе приближается группа Ю-88 под прикрытием Ме-109.

Василию отлично было известно, что ведущие бомбардировщики охраняются надежнее, чем другие. Во-первых, они окружены несколькими своими собратьями. К тому же истребители прикрытия за ними следят зорче. Но чтобы внести панику в ряды противника — она, как правило, заканчивалась преждевременным сбросом бомб, что и требовалось, — первый удар нужно было направить именно на ведущего.

— "Сокол-22", свяжи боем "мессеров", — передал Голубев по радио старшему лейтенанту Кожанову, едва вышел к армаде фашистских самолетов.