Глава 1 Счастливое детство

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 1

Счастливое детство

Девятилетним мальчишкой Сальваторе Луканиа прибыл в Америку в трюме грузового парохода. Его отец — Антонио — сумел скопить достаточно денег только на оформление необходимых бумаг для себя, жены и пятерых детей. На билеты не осталось ни единой лиры. Впрочем, покинуть нищую Сицилию даже в трюме было неслыханной удачей. Для сицилийцев того времени Америка стала национальной мечтой. Многим не хватало целой жизни, чтобы собрать сумму, необходимую для переезда. Остров покидали самые ловкие, оборотистые и предприимчивые.

Семейство Луканиа обосновалось в Манхэттене, в трущобах Ист-Сайда, где за время второй волны иммиграции широко раскинулись кварталы итальянского гетто — Малая Италия.

Подобно большинству иммигрантов-новичков, Антонио боготворил Америку и еще не догадывался, что суровые законы жизни везде одинаковы. Чтобы уже окончательно сделать детей стопроцентными американцами, он изменил имена всех на американский лад: старший, Джузеппе, стал Джозефом, Франческа — Фанни, младшие Бартоло и Консетта — Бертом и Конни. Проблемы возникли только со средним — Сальваторе. Будущий король гангстеров уже в девятилетием возрасте открыто презирал американцев. После дерзкого заявления: «Если у меня будет имя, как у янки, тогда я тоже буду янки, а я не хочу быть янки, потому что все янки — придурки» — отец врезал непокорному сыну здоровенную затрещину и пригрозил выпороть. Но маленький Сальваторе упорно стоял на своем.

Школа на 109-й Восточной улице, в которой учился Сальваторе, внешне напоминала двухэтажный барак.

Под ржавой жестяной крышей этого «дворца просвещения» собрался настоящий Вавилон — все «цвета» иммиграции. Учителя воспринимали работу в гетто, как наказание божье; эти крикливые, одетые в рванье мальчишки и девчонки, говорящие на всех языках мира, кроме английского, были глубоко безразличны классным наставникам. Единственной государственной структурой, которая всерьез «заботилась» о детях иммигрантов, была, разумеется, полиция.

Маленькие американцы жестоко высмеивали иностранных пришельцев. Такие же нищие, они отличались от цветных только тем, что ели гамбургеры — а не, скажем, спагетти — и разговаривали по-английски без акцента. Но даже этих ничтожных различий было достаточно для начала травли. Дети с той и другой стороны объединялись в шайки, на переменах устраивали настоящие побоища. Это была не просто национальная вражда, а способ заработать несколько лишних центов, вывернув карманы поверженного врага. После уроков маленькие гангстеры подстерегали мальчиков побогаче, грабили их и с наслаждением избивали. В этих «бесплатных школах» могли научить чему угодно — кроме того, для чего их, собственно, создавали. Добавим, что ограбленные мальчишки собирали компанию друзей и брали жестокий реванш. Эти детские войны продолжались бесконечно, из поколения в поколение.

В каменных джунглях этой «адской кухни» десятилетний Сальваторе Луканиа чувствовал себя, как рыба в воде. Каждое утро, собираясь в школу, он брал с собой заточку и кусок свинцовой трубы. Эти предметы заменяли ему учебники с тетрадями. Где бы зашибить деньжат побольше, утруждаясь при этом поменьше, — вот что его интересовало. Смуглый, темноволосый, как все сицилийцы, с угольно-черными глазами, Сальваторе обладал истинно сицилийским характером: горячий, очень темпераментный, он, в случае необходимости, умел сохранять несокрушимое хладнокровие. На посвящении в банду сицилийских мальчишек без колебаний разрезал ножом свою ладонь. Когда поймали паренька-калабрийца из соперничающей шайки, капо вложил в руку Сальваторе железный прут и сказал: «Бей». Даже сами подельники потом признали, что он перестарался.

Калабрийцы, поклявшиеся отомстить за своего брата, выловили Сальваторе примерно через месяц.

В темном переулке не горел ни один фонарь. Прутья в руках калабрийцев упруго стегали воздух. Рыча как загнанный зверь, Сальваторе отступал назад. Неизвестно откуда к нему вдруг пришла уверенность, что все будет хорошо. Какая-то неведомая сила заставила покрепче сжать в руках свинцовую трубу — и швырнула его вперед, прямо на стенку калабрийцев. Руки работали без участия мозга. Будто в забытьи, Сальваторе услышал громкий крик боли. Дорога была свободна. Калабрийцы исчезли где-то в темноте. Сальваторе выбросил на свалку забрызганную кровью трубу.

Этот случай заставил его поверить в свое предназначение — vocazione. Он не должен был уйти из того переулка. Если бы не чудо…

Он решил, что пойдет по своему собственному пути и никого другого это не касается. Очень быстро Сальваторе понял, что групповые ограбления невыгодны. Жалкая добыча раскидывалась на нескольких подельников, и в итоге получалось по два-три цента «на клюв». Сальваторе пришел к мысли, что ему необходимо найти свой собственный источник доходов. Уже в то время его отличала редкая для такого юного возраста наблюдательность.

Вся шпана в школе хорошо знала, что евреи не любят драк. Поэтому чаще всего нападали именно на евреев. Но только один Сальваторе сделал из этого правильные выводы. За несколько центов в день он стал предлагать потенциальным жертвам свою защиту. После того как однажды вечером Сальваторе отдубасил свинцовой трубой троих ирландцев, попытавшихся ограбить его «пациента», еврейские мальчики из других классов потянулись к нему с предложениями платить за защиту. Дело пошло, клиентура стремительно расширялась. Сальваторе пришлось нанять еще нескольких «горилл» из числа ребят покрепче. Каждый обязан был отстегивать ему процент со своих доходов. Теперь у Сальваторе была собственная банда «зубастых» мальчишек. Чистить карманы евреев становилось опасно, земляки-итальянцы, известные своим антисемитизмом, называли его «жидовской подстилкой», но Сальваторе, посмеиваясь, спокойно отвечал: «Вы, тупицы, просто завидуете мне».

Он предлагал свое покровительство всем евреям подряд. И только однажды получил резкий отказ. Худощавый, узкоплечий, бледный от недоедания мальчишка, ниже его на целую голову, злобно сверкнул глазами и хладнокровно ответил: «А пошел ты…» Этого мальчишку звали Мейер Суховлянский. Он славился способностью производить в уме сложные арифметические действия с многозначными числами и даже заработал кличку Счетная Машина. Рядом, сжимая в кармане нож, стоял другой еврей — Бенни Сигел. Красивый, даже немного франтоватый, хорошо сложенный, с модной прической и редкими для евреев голубыми глазами, он сопровождал старшего на год Мейера везде и всюду. Репутация Сальваторе Луканиа была отлично известна обоим. Они приготовились к неприятностям. Но сицилиец не стал поднимать шум. Неожиданно он рассмеялся и хлопнул Мейера по плечу:

— О’кей, я буду поддерживать тебя задаром, раз ты такой смелый.

Мейер отпрянул в сторону.

— Я же тебе сказал: засунь свою поддержку в задницу. Я в ней не нуждаюсь.

И опять сицилиец промолчал. Эти двое поразили его воображение. Впервые он встречал таких стойких, бесстрашных типов. И решил их запомнить. На будущее. Ссориться с ними не входило в его планы.

Эту сцену наблюдали многие мальчишки. Уважение, которым пользовался Сальваторе Луканиа, отныне распространялось на Мейера Суховлянского и Бена Сигела.

Школа осточертела Сальваторе в первый же учебный год. Его манила улица. На улице можно было заработать больше денег. А деньги — это самое главное, что есть в жизни, что превращает жизнь из пытки в удовольствие. Деньги позволяют есть досыта, носить красивый костюм, исполняют любое желание, но что важнее всего — дают независимость и власть над людьми. Забросив школу, Сальваторе со своими ребятами начал новую жизнь. Он решил заняться рэкетом прямо у себя в квартале. Но для начала следовало отвоевать территорию у других банд. Сальваторе думал, что договориться по-хорошему не получится. В конце концов, сам будучи главарем, он понимал, что это вопрос чести — дать по мозгам тому, кто лезет в твой карман. И решил напасть первым. В один день его ребята прошли по всей 107-й улице, избивая и калеча конкурентов. Эта дерзкая операция удалась на славу. Пятнадцатилетний Джимми Люко, местный молодой авторитет, вышел из больницы только три месяца спустя. К тому времени на «небосклоне» 107-й улицы зажглась новая «звезда» — по имени Сальваторе Луканиа. Предложения всем лавочникам он делал самолично. Поскольку хорошее начало — это половина дела, Сальваторе решил начать с лавки Капорелли.

Марио Капорелли был известным грубияном. Его кулаки больше походили на две тыквы. Но устрашающие габариты Капорелли не испугали Сальваторе Луканиа. Придя в лавку, он разговаривал решительно и властно.

— Синьор Капорелли, я хочу заключить с вами сделку.

Лавочник невольно раскрыл рот.

— Мне стало известно, что ваше дело может серьезно пострадать. Я мог бы решить все ваши проблемы. И сейчас, и потом. За пять долларов в неделю.

Капорелли наконец оправился от удивления, побагровел и крикнул:

— Пшел вон, щенок! Уши надеру!

Сальваторе Луканиа не стал настаивать. Сплюнув на чисто вымытый пол, он спокойно ответил:

— Скоро я приду к вам еще раз. Но тогда цена будет больше. Семь долларов.

Прежде чем лавочник успел выскочить из-за прилавка, юный рэкетир исчез. Тогда ему недавно исполнилось 13 лет!

На следующий день Марио Капорелли не нашел в окнах своей лавки ни одного целого стекла. Выругавшись в адрес «проклятых щенков», Капорелли за десять долларов вставил новые стекла. К утру их опять разбили. Когда же история повторилась в третий раз, Капорелли кое-что понял. Мало того что лавочников в Малой Италии обдирала мафия, им еще добавляли проблем шайки уличных сорванцов. Лоточники и мелкие торговцы наркотиками, чтобы иметь возможность спокойно работать, вынуждены были откупаться от юных бандитов небольшими суммами. В Ист-Сайде так было повсюду. Просить у мафии защиты от двенадцатилетних мальчишек было немыслимо.

Когда Сальваторе Луканиа вновь появился в лавке, Капорелли скрепя сердце согласился платить. После непродолжительного торга они сошлись на пяти с половиной долларах. Для Сальваторе это была первая огромная победа. Вскоре еще несколько торговцев купили его защиту. Доход Сальваторе достиг огромной цифры — двадцать долларов в неделю. Для тринадцатилетнего мальчика это были приличные деньги. Его авторитет в банде был непререкаем. Под руководством Сальваторе маленькие гангстеры взяли под контроль всю 107-ю улицу и даже распространили свою экспансию на соседнюю, 106-ю. Шайка, созданная Сальваторе, имела репутацию одной из самых «зубастых команд» в Ист-Сайде наряду с такими мощными бандами подростков, как «Гудзонские дворники», «Чудища» и «Черные жабы». Теперь у него был свой личный «бизнес», он стал занятым, «деловым» человеком и редко появлялся дома.

Сальваторе широко зажил в штаб-квартире своей банды, которая располагалась в заброшенном складе на южной окраине Малой Италии. Подражая взрослым гангстерам, ребята курили дешевые сигары, пили не менее дешевое виски, нанимали для развлечений дешевых проституток и резались в клоб — гангстерский покер. Но Сальваторе не останавливался на достигнутом. Его видели среди торговцев наркотиками, причем обсуждающим с ними какие-то дела. Или в подпольных притонах мафии, где он просил у «солдат» дона Игнацио Саетты работу для своей банды. На сходках главарей подростковых банд, распределявших и перераспределявших территорию. В опиумокурильнях Чайна-Тауна. Вот это была жизнь!

Очередной конфликт из-за переулка между 107-й и 108-й улицами вылился в кровопролитную разборку. Неаполитанцы пустили в ход огнестрельное оружие. Были ранены двое из банды Сальваторе. На сходке горячие головы призывали громить неаполитанский квартал. Более хладнокровный Сальваторе рассудительно заметил: «Да, мы можем это сделать. Но потом они отомстят нам. Этому не будет конца, а наши дела пострадают. Я думаю, лучше с ними договориться по-хорошему. А за кровь они заплатят нам выкуп».

Главарь конкурирующей банды, девятнадцатилетний Франческо Кастилья, пришел на встречу в сопровождении верных телохранителей. Все они были широко известны за пределами Малой Италии.

Эдди Кастилья — ловкий угонщик и отличный стрелок.

Уилли Моретти — с лицом ангелочка, любитель скабрезных шуточек, душа компании, но вместе с тем и крепкий уличный боец, отчаянный задира. Никто лучше его не умел в нужный момент отвлечь на себя внимание полицейских.

Оуни Мадден — англичанин — его уважали за исключительную смелость. Он не колеблясь шел на риск, был трижды ранен, на одной только голове у него насчитывалось восемь шрамов от ударов ножом.

Из всех четырех неаполитанцем был только Моретти. То, что эти парни, такие разные, работают в одной упряжке, заставило Сальваторе призадуматься. Он и раньше не очень-то уважал своих сицилийцев за косность и шаблонность мышления. Для него национальность, религия и язык общения с тем или иным парнем значения не имели. В его глазах всякий человек оставался человеком, пока вызывал уважение к себе. Безразлично, был ли он евреем или сицилийцем.

Тот самый злополучный револьвер 38-го калибра, из которого пустили кровь двум сицилийцам, выглядывал из-под распахнутого пиджака Франческо Кастильи. Сальваторе стало ясно, кто стрелял. Франческо сразу же заявил, что сожалеет о своем поступке. По его словам, первыми в драку полезли сицилийцы. Их было больше, и поэтому Франческо, чтобы сохранить свою жизнь, открыл огонь.

— Но я, — добавил главарь неаполитанцев, — стрелял так, чтобы ранить, а не убить.

Невысокий, широколобый, коротко подстриженный, он говорил тихо, похрипывая, и был настроен вполне мирно.

— Мы можем проворачивать свои дела, не мешая друг другу, — произнес Сальваторе.

Кастилья охотно согласился.

— Я из Козенцы, что в Калабрии, — доверительно сообщил он и представил сицилийцу своих друзей.

— Как же ты управляешь неаполитанцами, если сам калабриец? — полюбопытствовал Сальваторе. Кастилья широко улыбнулся:

— Дружище, какая разница, ведь главное в человеке не национальность, а то, что есть у него в башке.

С этими словами Франческо выразительно постучал по своей макушке.

Главари конкурирующих банд быстро нашли общий язык. Они уже подумывали обтяпать кое-какие совместные дела, но беда нагрянула с той стороны, откуда ее не ждали.

Полиция неоднократно приходила в дом Антонио Луканиа с предупреждением, что его сын Сальваторе смывается с уроков и ведет довольно подозрительный, с точки зрения закона, образ жизни. Отец уже не решался драть сына ремнем, как делал это раньше, и только просил: «Одумайся, пока не поздно». Но школа совершенно не входила в планы Сальваторе.

По распоряжению окружного инспектора подготовительных классов 14-летний Сальваторе Луканиа был помещен в одно из бруклинских учреждений по перевоспитанию трудных подростков. К тому времени он часто фигурировал в полицейских сводках. Комиссар Бреннан вынес приговор: два года исправительной «трудотерапии». Массивные железные ворота захлопнулись за спиной Сальваторе. Так закончилось его детство.