Усиление разногласий по ОСВ и вокруг диссидентов

Усиление разногласий по ОСВ и вокруг диссидентов

Как показали беседы с Картером и первоначальный обмен мнениями с другими представителями администрации, у нас с самого начала назревали крупные разногласия в связи с переговорами по ограничению стратегических вооружений. А они оставались главным стержнем советско-американских отношений и при новой администрации США.

Советские руководители считали полезным продолжение разрядки в отношениях с США, хотя этот процесс и начал давать сбои. Главным для продолжения этого процесса было, по их мнению, скорейшее заключение соглашения об ОСВ на основе владивостокских договоренностей. Кратчайшим путем к этому явилось бы завершение переговоров по остающимся еще не согласованным вопросам в рамках принципиальной договоренности во Владивостоке. Такими вопросами, в частности, были американские крылатые ракеты и советский бомбардировщик „Бэкфайер".

Киссинджер рассказывал мне впоследствии, что он советовал Картеру начать переговоры с Советским Союзом по ОСВ с того места, на котором они были закончены администрацией Форда. Но тот заявил, что „пойдет своим собственным путем в переговорах с русскими". Главный американский представитель на переговорах по ОСВ Уорнке в доверительной беседе со мной критиковал Картера за то, что тот „торопится" и хочет добиться „слишком многого в слишком короткий срок" без должного учета взглядов и интересов другой стороны.

Картер, как известно, наиболее приоритетным во всем комплексе отношений с Советским Союзом также считал проблему ОСВ. Фактически он предлагал Советскому правительству подписать договор с согласованными во Владивостоке уровнями для стратегических ракет и бомбардировщиков, исключив из соглашения крылатые ракеты; в этом случае американская сторона выражала готовность не включать в договор и бомбардировщик „Бэкфайер", отложив эти два вопроса для дальнейших переговоров. (Советское руководство категорически отказывалось исключить из соглашения крылатые ракеты, в которых у США было значительное преимущество. Оно настаивало на владивостокских договоренностях, которые на 90 процентов были готовы к подписанию.)

Однако сам Картер отдавал предпочтение „новому смелому подходу" к переговорам по ОСВ, который должен был дать, по его мнению, более важные результаты, чем подход Никсона-Форда-Киссинджера. Его в этом поддерживал и Бжезинский, который не хотел следовать по стопам своего давнего соперника Киссинджера. Вэнс же, как и Уорнке, стоял за постепенный подход, за решение сложных вопросов, касающихся ОСВ, шаг за шагом. Однако они были вынуждены подчиняться инструкциям Картера.

Картер считал, что соглашение по ОСВ должно было включать значительное сокращение уровней ракет и бомбардировщиков с упором на сокращение ракет наземного базирования, и особенно советских тяжелых ракет (почти наполовину). Это также давало преимущество США, так как у них в отличие от нас было значительно больше стратегических ракет и средств воздушного базирования. Конечно, все это вместе могло еще быть предметом дальнейших переговоров, но Москва хорошо знала, исходя из своего давнего опыта переговоров и сложности новых вопросов, что для достижения такого широкого соглашения потребовалось бы гораздо больше времени, чем для завершения соглашения на базе владивостокских договоренностей. К тому же развитие военной технологии явно опережало сложные переговоры.

Разногласия по разным подходам к проблеме ОСВ привели к провалу поездки Вэнса в Москву, которая состоялась в марте, что негативно сказалось на наших последующих отношениях с Картером.

Через три дня после моей встречи с президентом, т. е. 4 февраля, Брежнев, как я и рекомендовал, прислал Картеру письмо, в котором призывал как можно скорее заключить соглашение по ОСВ на основе владивостокских договоренностей.

Брежнев отмечал далее, что он, так же, как и Картер, придает особое значение вопросу об их личной встрече. Забегая вперед, надо сказать, что вопрос об этой встрече затрагивался неоднократно в их переписке в течение года, но так и не нашел своего практического воплощения до 1979 года. Дело в том, что советское руководство, по существу, связывало такую встречу с необходимостью заключения договора об ОСВ. Оно надеялось таким образом оказать давление на Картера, подтолкнуть его ускорить подписание договора, учитывая, что вопрос о встрече был впервые поставлен в переписке по инициативе самого Картера.

Я лично думаю, что это было просчетом, ибо ранняя встреча на высшем уровне — даже без подписания соглашения по ОСВ — могла устранить или поправить перекос, который возник в советско-американских отношениях с самого начала новой администрации и затем постоянно давал о себе знать.

15 февраля Картер ответил развернутым письмом. Оно вызвало весьма отрицательную реакцию в Москве. В нем он подробно излагал свои новые взгляды на вопросы радикального ядерного разоружения, выходя при этом Далеко за рамки владивостокских договоренностей (по существу, предлагая Другой договор и оставляя за рамками договора об ОСВ-2 для последующих переговоров крылатые ракеты большой дальности: в этой области США тогда были впереди). Упоминалась даже возможность инспекций на местах, что было совсем неприемлемо для Москвы в тот период. Так усиливалось впечатление, что Картер умышленно выдвигал такие предложения чтобы набрать пропагандистские очки. Короче, все более очевидными становились расхождения относительно путей достижения соглашения по ОСВ и содержания самого соглашения.

Тем временем усиливались разногласия и по вопросу о диссидентах в СССР, который становился постоянным раздражителем в наших отношениях.

У меня сложилось впечатление, что публичное братание Картера с диссидентами вызывало озабоченность госдепартамента. Так, зам. госсекретаря Хартман заметил („как профессионал профессионалу"), что он предвидит большие трудности в наших отношениях в связи с позицией нового президента в вопросе о диссидентах.

Вэнс в неофициальном плане также высказал мне растущее опасение, что все это может отрицательно сказаться на переговорах по ОСВ (впервые в наших отношениях вопрос о правах человека вышел на официальный уровень).

И хотя госсекретарь явно выражал сомнения и даже опасения насчет разумности соответствующих публичных заявлений администрации, Картер не собирался отходить от занятой им позиции, во-первых, потому, что он в ходе предвыборной кампании „обещал" публично выступать в защиту прав человека, и, во-вторых, потому, что в этом вопросе на Белый дом оказывали сильный нажим конгресс и другие влиятельные круги.

Впоследствии в своих мемуарах Бжезинский не без гордости отметил, что с самого начала увидел в правах человека и диссидентах в СССР хорошую „возможность поставить Советский Союз идеологически в положение обороняющегося". Интересна реакция некоторых влиятельных американцев на этот аспект политики Картера. Нельсон Рокфеллер в беседе со мной выразил опасение по поводу того, как скажутся публичные заявления Картера о правах человека на советско-американских отношениях. „Я думаю, — сказал он, — что это большая ошибка Картера, которая негативно скажется на разных аспектах, даже в тех областях, где сам Картер хочет договоренности". Картер, добавил он, уверен, что все это ему „сойдет с рук" ввиду стремления Москвы к разрядке.

Президент компании „Кока-кола" и близкий друг Картера Остин рассказал мне, что он посоветовал президенту „сбавить тон" по правам человека. У него сложилось впечатление, что Картеру очень нравится паблисити, которое он получает в США, когда публично высказывается по такому вопросу, однако он явно недооценивает долгосрочные негативные последствия этого курса для отношений с СССР.

По-моему, хотя Картер и верил, безусловно, в моральную правоту публичных высказываний о правах человека (в этом надо, конечно, отдать ему должное), он видел в этом вопросе прежде всего выгодное идеологическое и пропагандистское оружие, которое президент упорно публично использовал против СССР, поступаясь порой (сознательно или нет, не берусь сказать) договоренностями по другим важным вопросам советско-американских отношений. Можно, конечно, спорить о разумности или неразумности такого курса. Я считаю, что в тот исторически конкретный период этот курс Картера в конечном счете принес нашим отношениям больше вреда, чем пользы (даже в том, что касается обеспечения прав человека у нас в стране).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.