Картер излагает свою позицию Брежневу. Моя первая беседа с новым президентом

Картер излагает свою позицию Брежневу. Моя первая беседа с новым президентом

Буквально с первых дней администрация Картера вплотную стала заниматься проблемами советско-американских отношений, но в первую очередь вопросом об ОСВ. Уже 26 января Вэнс передал мне конфиденциальное послание. В своем послании президент подчеркивал, что будет добиваться „улучшения отношений с СССР. Этой цели я буду уделять лично пристальное внимание так же, как и госсекретарь Вэнс… Наши страны, если проявят настойчивость и мудрость, в состоянии избежать гонки вооружений. Я заявил американскому народу, что твердо буду добиваться ликвидации всего ядерного оружия".

„Имеются три области, в которых может быть достигнут прогресс на пути к этой цели", — продолжал он. Важнейшим шагом президент назвал безотлагательное достижение соглашения по ограничению стратегических вооружений. Скоро можно заключить и соглашение о контролируемом всеобъемлющем запрещении всех видов ядерных испытаний. Важно также возобновить усилия в целях достижения прогресса на переговорах о сбалансированном сокращении вооруженных сил в Центральной Европе.

Картер отмечал необходимость совместного предотвращения кризисов в беспокойных районах мира, которые могли бы привести к возобновлению опасных конфликтов. Особо он упомянул Ближний Восток.

Придавая важное значение улучшению двусторонних экономических отношений, он в то же время подчеркивал, что „мы не можем быть безразличны к судьбе свободы и индивидуальных человеческих прав".

В заключение Картер писал: „Я ожидаю встречи с Вами и обсуждения на этой встрече как наших расхождений, так и наших общих интересов. Тем временем я предлагаю, чтобы мы оба делали все, что в наших силах, для содействия процессу улучшения советско-американских отношений".

Я считал, что послание Картера в целом открывало вроде неплохую перспективу для переговоров по разоруженческим проблемам. Но в то же время слова президента о его „небезразличии к судьбе свободы и индивидуальных человеческих прав" были сигналом того, что этот вопрос может постоянно отравлять наши отношения.

Спустя несколько дней Картер пригласил меня в Белый дом для беседы, на которой присутствовали Вэнс, Бжезинский, Бартоломью (в таком составе президент обычно принимал глав правительств или по крайней мере министров иностранных дел). Поскольку с нашей стороны я был один, то в шутливой форме заметил, что численный перевес был явно на американской стороне. Я еще раз поздравил Картера с победой на выборах в президенты. Он не без удовольствия заметил, что происходит из самой гущи американского народа и что только в Америке рядовой человек может стать „императором", т. е. президентом. В ответ я рассказал ему один исторический курьез. Один из маршалов Наполеона, Бернадот, как известно, стал королем Швеции. Придворные врачи замечали за ним одну странность: он никогда не снимал рубашку, когда они его обследовали в случаях недомогания. Королевский двор терялся в догадках. Когда же он умер, то обнаружилась причина столь странного поведения: на его груди были вытатуированы слова: „Смерть королям!" Татуировка была сделана, когда Бернадот свергал короля в революционной Франции. Картер и его советники рассмеялись. Атмосфера встречи приняла более непринужденный характер. По словам президента, он пригласил меня, чтобы установить личный контакт, имея в виду дальнейшую работу по развитию советско-американских отношений. Он просил передать Брежневу, что президент США действительно искренне настроен в пользу развития советско-американских отношений. Возможно, в Москве считают по опыту других президентских кампаний, что сказанное мною в ходе предвыборной борьбы предназначалось лишь для привлечения голосов избирателей и что, став президентом, я многое забуду, сказал он. Хочу подчеркнуть, что это не так. И в первую очередь это относится ко всему, что мною говорилось по ОСВ и о принятии совместно с СССР важных мер в этой области, отметил президент. Я действительно хочу и надеюсь совместно с Генеральным секретарем добиться заметных реальных шагов по ограничению гонки вооружений и по их сокращению в период моего президентства, подчеркнул Картер. Он сказал далее, что хочет установить отношения доверия с Генеральным секретарем. В частности, хотел бы предложить на рассмотрение Брежнева некоторые меры, которые могли бы упрочить доверие не только между правительствами обеих стран, но и между военными, что является, в шутку заметил он, значительно более трудным делом. Например, продолжал Картер, мы знаем, так же, как и вы, о всех случаях испытательных запусков ракет в наших странах. Почему бы нам негласно не уведомлять друг друга, скажем за 24 часа, что будет проведен очередной испытательный запуск (а не случайный „самопуск"). Или ввести в практику обмен военными делегациями, чтобы военные могли поближе познакомиться друг с другом. Главное же, подчеркнул президент, заключается в том, что напряженность между нашими странами и соответственно военные расходы резко снизились бы, а доверие значительно возросло, если бы обе стороны договорившись между собой о минимальном уровне стратегических вооружений, необходимом и достаточном для уверенности, что руководство каждой страны обладает нужным оборонительным потенциалом для предотвращения нападения на нее. Но в то же время этот уровень не должен внушать Другой стороне опасения, что с помощью этого потенциала — если он будет использован для нанесения „первого удара" — она может быть полностью уничтожена.

По словам президента, он долго думал и пришел к убеждению, что при взаимном желании стороны могут установить такой уровень стратегических сил без ущерба для безопасности наших стран.

Мысль была интересная, и я тут же поинтересовался у Картера, о каких примерно уровнях может идти речь. Он ответил, что такой уровень мог бы предусматривать несколько сот носителей вместо 2400. Соответственно мог бы быть понижен внутри этого количества и уровень ракет с РГЧ. Названные им цифры производили впечатление.

Президент сообщил, что разработку позиции США по ОСВ он поручил Уорнке (бывший зам. министра обороны при Джонсоне). Затем он спросил: „А как насчет того, чтобы вынести спорный вопрос о крылатых ракетах и самолете „Бэкфайер" за рамки обсуждаемого соглашения?"

Я напомнил ему об отрицательном отношении к этому советской стороны, ибо неучет крылатых ракет оставил бы США немалое преимущество.

Картер поднял вопрос о наземных мобильных пусковых установках. Я вновь сказал (как и Вэнсу), что у нас нет мобильных пусковых наземных установок с ракетами межконтинентальной дальности (только средней).

Президент затем кратко коснулся и старого вопроса об озабоченности США по поводу большого забрасываемого веса советских тяжелых ракет. Раньше, когда точность советских ракет уступала точности американских, вопрос о забрасываемом весе не стоял так серьезно. Теперь же ситуация меняется. Как решить эту проблему?

Отметив, что эту проблему можно будет рассмотреть позже, я ответил, что на данном этапе главное — не отвлекаясь, завершить побыстрее соглашение на основе владивостокской договоренности. В сложных вопросах, касающихся ОСВ, лучше идти последовательно, шаг за шагом.

Картер заметил, что в принципе согласен с этим, но должен одновременно думать о других вопросах, которые возникают в связи с нынешним соглашением.

В целом позиция президента сводилась к следующему: он — за быстрое „простое" соглашение по ОСВ-2 путем исключения из него вопросов о крылатых ракетах и о самолете „Бэкфайер". После соглашения по ОСВ-2 он хотел бы достичь крупных сокращений в стратегических силах, сократив число ракет даже „до нескольких сот".

Поэтому я высказал президенту сомнения, что вряд ли возможно выработать позицию сразу по двум соглашениям, так как это значительно осложнило бы нашу общую первоочередную задачу: быстрейшее заключение соглашения по ОСВ-2 на базе владивостокской договоренности. А это, в свою очередь, предусматривает включение в соглашение вопроса о крылатых ракетах.

Оглядываясь мысленно назад, должен признать, что в отношении ограничения количества стратегических вооружений Картер предлагал далеко идущие сокращения, которые даже кое в чем опережали последующие соглашения 90-х годов. Однако, если исходить из реальной обстановки, они, к сожалению, не могли быть осуществлены в тот исторический период. Они были слишком далеко идущими и значительно опережали уровень наших тогдашних политических отношений.

Именно поэтому эти предложения, я могу это засвидетельствовать, создали в Москве впечатление, что Картер несерьезно относится к переговорам по ОСВ, да и вообще к отношениям с СССР, сбиваясь на пропагандистский подход.

Короче, мы стояли за постепенный, поэтапный подход к ограничению ядерных вооружений. Картер был готов обсуждать более радикальный подход. Что тут было: новаторство или политическая наивность?

Что же касается проблемы запрещения ядерных испытаний, то Картер считал, что СССР и США могли бы заключить договор на этот счет сроком на 2–3 года, даже если Франция и Китай не присоединятся к этому договору, с тем чтобы использовать это время для оказания на них необходимого давления. Президент по собственной инициативе поднял „вопрос о правах человека". Он сказал, что не собирается злоупотреблять этим, ибо понимает, что тем самым вносит дополнительный элемент в наши отношения, но что время от времени он это будет все же делать, сообразуясь со своими убеждениями.

Я сказал президенту, что вообще следовало бы избегать ненужных осложнений. Брежнев ясно заявил, что он не собирается „испытывать нового президента". Так давайте и вы не испытывайте волю Москвы. От этого только выиграют советско-американские отношения. Таков мой долголетний опыт посла в Вашингтоне.

Президент переглянулся с Вэнсом и Бжезинским и сказал, что он совсем не собирается вести дело к конфронтации с нами по этому вопросу.

Разговор на эту тему закончился, но было видно, что вопрос не только не снят с повестки дня, но и обещает стать крупным раздражителем в наших отношениях. Об этом я так и доложил в Москву (Картер, судя по всему, все же считал, что он сможет достаточно безболезненно для себя отделить такую свою публичную критическую позицию от остального комплекса советско-американских проблем).

Президент сказал, что он придает большое значение венским переговорам по взаимному сокращению войск и вооружений в Центральной Европе. Он задается вопросом, зачем СССР нужна такая мощная ударная группировка войск в центре Европы. Для обороны от НАТО она явно не нужна. Я ответил, что мы готовы продолжать эти переговоры (его вопрос был закономерен, но не мог же я сказать, что советское руководство озабочено обеспечением стабильности в странах Восточной Европы).

В заключение Картер сказал, что исходит из серьезной вероятности, что во второй половине года будет созвана Женевская конференция по Ближнему Востоку. Он надеется на совместные действия СССР и США как сопредседателей этой конференции. Я поддержал эту его мысль.

Картер держался во время беседы непринужденно и внешне весьма дружественно. По знанию вопросов, быстроте реакции и по стремлению самому знать детали наиболее важных проблем он заметно превосходил своего предшественника Форда. Очевидно было также стремление найти какие-то новые, не всегда продуманные, но „свои" идеи. Это несколько настораживало, так как могло отразиться на преемственности американской позиции в переговорах, которые продолжались уже не один год.

В целом, отмечал я в докладе в Москву об этой беседе, впечатление таково, что с президентом Картером надо, не теряя времени, вести работу в плане развития наших отношений. Указывал, что при этом, видимо, придется столкнуться с определенными трудностями, связанными с особенностями его подхода к тем или иным проблемам, в частности по ОСВ, не говоря уже о его позиции по правам человека.

Белый дом опубликовал официальное сообщение об этой встрече отметив, что состоялся „полезный обмен мнениями с послом Добрыниным по всему комплексу советско-американских отношений с особым упором на предстоящие переговоры по ограничению стратегических вооружений".

Сам Картер записал в своем дневнике, что он вынес благоприятное впечатление о советском после.

Однако Бжезинский в своих мемуарах отметил, что сам он был несколько разочарован этой беседой Картера с советским послом. Президент по его мнению, должен был сконцентрировать внимание на основных положениях, не вдаваясь в детали. „Однако посол, — вспоминает он, — умело прощупывал позицию президента по ОСВ, Ближнему Востоку, Индийскому океану и другим вопросам". Когда Бжезинский остался вдвоем с Картером, последний, как бы оправдываясь, сказал ему: „Я старался придерживаться общих позиций, но он (посол) все время ставил конкретные вопросы".

Замечу попутно, что Картера поначалу несколько удивило, что я пришел один, без какого-либо сотрудника, который записал бы нашу беседу. Однако я заверил его, что все его высказывания, как это было и при других президентах, будут точно переданы в Москву.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.