Переговоры по стратегическим вооружениям ОСВ-1
Переговоры по стратегическим вооружениям ОСВ-1
Если судить по мемуарам Никсона, Киссинджера и некоторых других американских участников переговоров по ограничению стратегических вооружений (ОСВ), то для Никсона в начале его президентства эти переговоры не играли главную роль. Не случайно весной 1969 года в меморандумах Совета национальной безопасности вопросы ОСВ занимали в порядке приоритетности далеко не первое место. Первые три меморандума, рассмотренные и одобренные президентом после инагурации были: по Вьетнаму (что, конечно, было доминирующей проблемой во внешнеполитических приоритетах администрации); по Ближнему Востоку; и, наконец, в отношении военной политики страны. Лишь постепенно вопросы ОСВ перемещались в сторону основных, а на встрече в верхах в Москве в 1972 году стали главным пунктом достигнутых соглашений.
То, что администрация Никсона в начале не проявляла спешки в отношении ОСВ, объяснялось, помимо прочего, тем, что, как полагали в Белом доме, Москва будто больше, чем Вашингтон хотела этих переговоров. В этой связи и Никсон, и Киссинджер несколько искусственно затягивали начало переговоров в надежде — через такую „увязку" — получить какие-то ответные дивиденды от Москвы в таких, например, вопросах, как Вьетнам или Ближний Восток.
Такую позицию администрация занимала в течение нескольких месяцев, одновременно продвигая через конгресс решение о начале работ по созданию в США системы противоракетной обороны „Сейфгард", явно рассчитывая использовать это как сильный козырь в будущих переговорах с СССР.
Поскольку новая администрация все еще отмалчивалась, советское руководство само решило активизировать диалог с США. К тому же появились признаки возможного заигрывания Вашингтона с Китаем.
20 октября 1969 года я посетил президента Никсона и сообщил о готовности Советского правительства начать обсуждение проблемы официального ограничения стратегических вооружений. Одновременно высказал в соответствующей форме предупреждение по поводу любых попыток США заработать капитал на обострении советско-китайских разногласий.
Никсон заверил, что американская политика в отношении Китая „не направлена против Советского Союза". Никсон, конечно, лукавил, ибо его китайская политика, развитая и активно осуществлявшаяся Киссинджером, как раз предусматривала динамичную игру в стратегическом треугольнике „США — СССР — Китай", и „китайская карта" была весомой составной частью политики администрации Никсона-Киссинджера в отношении Советского Союза. В этой связи я лично считал, что мы совершаем ошибку, демонстрируя Вашингтону с самого начала деятельности новой администрации свою озабоченность китайскими делами.
Тем не менее на этот раз президент в беседе со мной согласился начать обсуждение вопросов ОСВ (к этому времени в конгрессе США нарастали настроения в пользу скорейшего начала переговоров).
25 октября в обеих столицах было объявлено о начале такого обсуждения. Оно открылось 17 ноября 1969 года в Хельсинки. Так был начат многолетний процесс переговоров по ограничению стратегических ядерных вооружений, который постепенно стал барометром наших общих отношений с США.
После предварительной сессии в Хельсинки состоялись 7 раундов переговоров (попеременно в Хельсинки и в Вене). Они заняли 30 месяцев вплоть до встречи Никсона и Брежнева в Москве в 1972 году.
Затянутость этих переговоров объяснялась тем, что, дав согласие на их ведение, Никсон и Киссинджер не спешили, а стремились „дозировать" прогресс на них в зависимости от „поведения" СССР не только на этих переговорах, но и в других международных вопросах (прежде всего вьетнамском).
Все эти переговоры в критические моменты направлялись по конфиденциальному каналу Киссинджер-Добрынин. О факте существования такого канала ничего не было известно не только широкой общественности, но и обеим делегациям, которые вели переговоры, а также госдепартаменту. У нас о нем знали, кроме Громыко и зав. американским отделом МИД, лишь несколько членов Политбюро.
Ведение переговоров по конфиденциальному каналу позволяло руководству обеих стран вмешиваться и развязывать узлы по принципиальным спорным вопросам, преодолевая таким образом возникавшие разногласия. Вместе с тем переговоры на двух уровнях порой вносили определенную путаницу и недоразумения в общий переговорный процесс. Особенно это проявлялось на американской стороне, где все нити ведения переговоров находились в руках Киссинджера, и даже при всем его умении и организаторском таланте он просто не был в состоянии единолично охватывать все детали и нюансы переговоров. Порой это вызывало недовольство в американской делегации, которую он держал на голодном пайке в отношении информации, проходившей по конфиденциальному каналу. По существу, в таком же положении находилась и советская делегация.
С самого начала переговоров делегаций в Хельсинки возникло кардинальное расхождение в отношении самого определения: какое ядерное оружие считать стратегическим (мы включали, в частности, тогда также оружие передового базирования, а американцы были категорически против). В результате возникших трудностей вокруг ограничения стратегических наступательных вооружений, советская сторона предложила начать конкретное обсуждение вопроса о системах ПРО. Однако администрация Никсона обусловила начало работы над таким договором одновременным согласованием ограничений на наступательные вооружения, по-прежнему отказываясь обсуждать ядерные средства передового базирования. В результате переговоры, по существу, шли вхолостую в течение всего 1970 года. Прорыв произошел лишь после того, как США согласились в начале 1971 года на то, что в порядке компенсации за наличие у них ядерных средств передового базирования Советский Союз может иметь большее, чем у США, количество межконтинентальных ракет (вопрос о передовом базировании мы постоянно поднимали в последующих переговорах по разоружению).
Эта дискуссия на время оставила за кадром важный вопрос о стратегических ракетах с РГЧ — разделяющимися головными частями, которые резко усиливали потенциальный ядерный удар за счет увеличения числа боеголовок на одних и тех же ракетах. Короче, назревал новый качественный виток гонки ядерных вооружений. Американская сторона первая осуществила этот технологический прорыв и надеялась надолго сохранить это преимущество. Поэтому она была фактически против запрета таких ракет.
Следует в этой связи заметить, что в нежелании США в то время согласиться (разговор на эту тему состоялся по конфиденциальному каналу) на ограничения или запрет стратегических ракет с разделяющимися головными частями, а позже отказаться от доктрины „звездных войн" прослеживается погоня американцев за „жар-птицей", т. е. желание получить „окончательное" преимущество, хотя вся история советско-американской гонки вооружений убедительно показала, что ни одна сторона не позволила бы другой, иметь такое преимущество. Известно, что через пару лет Советский Союз создал свои ракеты с разделяющимися головными частями.
Отвергая целесообразность взаимного отказа от ракет с РГЧ в тот период, администрация Никсона упустила серьезную возможность затормозить советско-американскую гонку вооружений, укрепить стратегическую стабильность. Лишь к началу 90-х годов, т. е. спустя 20 лет, правительства обеих стран пришли к пониманию этого факта, оформив это соглашением 1993 года о ликвидации ракет с РГЧ в процессе радикального сокращения стратегических сил обеих стран.
Но вернемся к основным переговорам по ОСВ-1. В результате взаимных уступок 20 мая 1971 года было опубликовано совместное советско-американское сообщение. В нем говорилось, что оба правительства намерены сконцентрироваться в текущем году на выработке соглашения об ограничении развертывания противоракетных систем (ПРО) и что при этом они договорятся также о некоторых мерах в отношении ограничения стратегических наступательных вооружений. Ускорению переговоров способствовал и тот факт, что с августа 1971 года Никсон (с нашей негласной подачи по конфиденциальному каналу) перешел на личную переписку с Брежневым, а не с Косыгиным. Все эти переговоры были успешно завершены к моменту визита Никсона в СССР в мае 1972 года.
Из других областей советско-американских отношений в 1969 году следует отметить заключение соглашения между правительствами США и СССР о взаимном предоставлении в бесплатное пользование на долгосрочной основе земельных участков в Москве и Вашингтоне для строительства комплексов зданий посольств, включая жилые помещения и другие сооружения. Этим соглашением был положен конец нашим многолетним мытарствам с покупкой земли в Вашингтоне для строительства нового посольства.
Злоключения с новыми зданиями посольств, однако, на этом не закончились. Когда уже при следующей администрации завершалось строительство зданий обоих посольств, разразился крупный скандал: стороны объявили, что они обнаружили в стенах этих зданий многочисленные прослушивающие устройства, установленные спецслужбами другой стороны. Конгресс США запретил использовать для посольства здание, построенное в Москве. Было приостановлено и окончание строительства здания советского посольства в Вашингтоне.
В середине декабря 1991 года я ужинал с американским послом Страуссом в Москве. Мы знали друг друга давно, встречались еще в США. В этот вечер, загадочно улыбаясь, посол предложил мне угадать, у кого из советских руководителей он сегодня был? После краткой паузы Страусс торжественно объявил: „У председателя КГБ Бакатина".
Я действительно был несколько удивлен и спросил, что же они обсуждали?
— Ты ни за что не угадаешь, — сказал он. — Председатель КГБ заявил мне о передаче американской стороне исчерпывающих сведений о местах расположения советской спецтехники в новом здании посольства США. Делается это, видимо, в свете новой политики широкой гласности и создания взаимного доверия, провозглашенной советским руководством, — добавил посол. — Шаг этот вызвал, конечно, немалое удивление в Вашингтоне, но он всячески приветствуется.
— Ну, а как насчет взаимности? — спросил я.
Страусс отшутился, заявив, что они сами еще не доросли до такой „гласности". Тем не менее новое здание теперь уже посольства России начало функционировать с осени 1994 года.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.