Встреча в Вене Хрущева и Кеннеди
Встреча в Вене Хрущева и Кеннеди
В начале апреля 1960 года, когда я вновь приступил к работе в центральном аппарате МИД, в качестве заведующего отдела стран Америки, то попал в самый разгар подготовки в Москве к новому совещанию глав правительств четырех держав, которое было намечено провести в Париже 16 мая 1960 года.
На Парижском совещании предполагалось рассмотреть вопросы разоружения, прекращения испытаний ядерного оружия, заключения мирного договора с Германией, включая вопрос о Западном Берлине, вопросы отношений между Востоком и Западом.
Однако посылка американских разведывательных самолетов У-2 в воздушное пространство СССР 9 апреля и 1 мая 1960 года, а также публичное оправдание этих полетов президентом США Эйзенхауэром и госсекретарем Гертером после того, как американский самолет был сбит под Свердловском, привели к срыву Парижского совещания.
После срыва совещания в верхах в 1960 году советско-американские отношения резко ухудшились.
Поездка президента Эйзенхауэра в СССР, намеченная ранее, так и не состоялась. Охотничий домик, специально построенный для него в ожидании визита — на живописном берегу озера Байкал, — долгое время так и назывался „дом Эйзенхауэра".
В своих первых публичных выступлениях после победы на выборах 1960 года новый президент США Кеннеди заявлял о намерении своего правительства улучшить отношения с СССР и урегулировать международные проблемы путем переговоров.
В свою очередь, в приветственной телеграмме Советского правительства президенту Кеннеди от 20 января выражалась надежда на достижение „коренного улучшения отношений" между двумя странами, а также на „оздоровление всей международной обстановки".
В ответном послании Кеннеди заявил, что он разделяет эту надежду. В ноте от 24 января правительство США подтвердило, что президент Кеннеди отдал распоряжение, запрещающее американским самолетам нарушать воздушное пространство Советского Союза.
Однако 1961 год, в течение которого я продолжал занимать должность заведующего отделом, оказался совсем не таким уж безоблачным, как это могло показаться вначале.
17 апреля 1961 года под прикрытием военных кораблей США в нескольких пунктах Кубы высадились десанты кубинских контрреволюционеров. Основные бои развернулись в районе Плайя-Хирон и привели к разгрому этих десантов.
СССР резко осудил действия США.
Кубинский вопрос, который стал постоянным раздражителем в советско-американских отношениях на длительный период времени, перерос в настоящий кризис в 1962 году.
Еще в начале марта 1961 года американский посол Томпсон передал Хрущеву конфиденциальное послание президента Кеннеди с предложением организовать встречу на высшем уровне. В ходе дальнейшей переписки они договорились встретиться в Вене 3–4 июля 1961 года.
С советской стороны во встрече участвовали: Хрущев, Громыко, посол Меньшиков, Добрынин. С американской — Кеннеди, Д.Раск, Колер, Болен и Томпсон.
Примерно дней за десять до встречи в Москве состоялось специальное заседание Политбюро, посвященное подготовке позиции к встрече Хрущева и Кеннеди. Мне довелось присутствовать на этом заседании в качестве советника делегации.
На Политбюро с изложением своей позиции на встрече с Кеннеди выступил Хрущев. Надо сказать, что с самого начала он исходил из ошибочной предпосылки, что молодого и малоопытного президента США можно, дескать, заставить уступить, в частности в берлинском вопросе, опираясь при этом на мощную группировку советских войск в Европе. Выступление Хрущева ясно свидетельствовало о его намерении оказать в Вене сильный нажим на президента Кеннеди по основным вопросам, особенно по германским делам. Советский премьер надеялся, что после недавней неудачи на Кубе Кеннеди может уступить его нажиму.
Большинство членов Политбюро, не зная хорошо Кеннеди и международных дел, поддержало тактическую линию Хрущева. Лишь один Микоян высказал сомнения. По его мнению, приход к власти молодого президента надо было использовать не для наскоков и нажима, а для попытки завязать с ним разумный, конструктивный диалог в расчете на позитивное развитие советско-американских отношений. Нажим может оказаться контрпродуктивным, если президент окажется „с характером".
Хрущев разгорячился. Он утверждал, что создалась благоприятная ситуация, которую нельзя упускать. Микоян, увидев, что он явно в меньшинстве, не стал больше спорить, сказав, что он „лишь за осторожность". Громыко уклонился от участия в этом споре.
Итак, 3 июля 1961 года в Вене началась двухдневная встреча глав правительств СССР и США.
Переговоры шли без четко определенной повестки дня, хотя и было условлено, что состоится обмен мнениями о развитии отношений между США и СССР, а также по широкому кругу международных проблем.
Президент Кеннеди заявил, что его беспокоит тот факт, что СССР стремится ликвидировать капиталистическую систему в других странах и уничтожить американское влияние там, где оно традиционно проявлялось. Сказал далее, что в настоящее время советско-китайский блок, с одной стороны, и США с их западноевропейскими союзниками, с другой, находятся с точки зрения соотношения сил в состоянии равновесия. Поэтому, когда происходит резкое изменение равновесия, то это становится „предметом озабоченности США".
Хрущев в ответ с горячностью говорил, что СССР не вмешивается в дела других стран, что он против экспорта революций, но одновременно выступает и против экспорта контрреволюции.
Центральным и наиболее напряженным на встрече стало обсуждение германского вопроса. Хрущев в свойственной ему наступательной манере изложил свои мысли по урегулированию этого вопроса. По существу, советский премьер поставил Кеннеди перед выбором: или совместно подписать соглашение, признающее существование двух Германий (ФРГ и ГДР), или он, Хрущев, должен будет подписать сепаратный договор с Восточной Германией не позже декабря, после чего, оккупационные права западных держав в Берлине и свободный доступ к городу „перестанут существовать". Западный Берлин как самостоятельное образование может существовать как и раньше, но его коммуникации с внешним миром будут контролироваться восточными немцами. Никакие задержки в осуществлении этих мер не будут допускаться.
Любые попытки со стороны Запада вмешаться в их осуществление, с горячностью заявил он по ходу дискуссии, могут тогда привести даже к войне.
Как рассказывали впоследствии американские участники этой встречи, президента Кеннеди все это встревожило. У него сложилось мнение, что длительный кризис в отношениях с Хрущевым из-за германской проблемы неминуем.
Надо сказать, что упоминание Хрущевым о возможной войне ставило целью убедить Кеннеди в серьезности положения и необходимости решения проблемы на предлагаемых Хрущевым путях. В действительности же, когда все эти вопросы обсуждались на заседании Политбюро (тогда оно называлось Президиумом) в преддверии венской встречи, никто и не помышлял о военной конфронтации с США. Это исключалось. Речь шла лишь об оказании нажима на Кеннеди. Хрущев тут явно блефовал (сознательно или эмоционально — трудно сказать). Но должен прямо сказать: Хрущев опасался войны и, разумеется, совсем не рассматривал такую альтернативу из-за германских дел.
Кеннеди признал, что положение в Западном Берлине и Германии в целом является ненормальным, однако, сказал он, время для предлагаемых изменений не наступило. Он призвал Хрущева „не нарушать нынешнее равновесие сил". Президент предлагал отложить рассмотрение германского вопроса. Хрущев же продолжал настаивать на своем, говоря, что решение СССР подписать не позже декабря мирный договор с ГДР с вытекающими из этого последствиями принято и никакие угрозы со стороны США его не остановят.
Короче, когда они разъехались, вопрос этот превратился в тлеющий бикфордов шнур. Кеннеди, уверенный в серьезности угроз Хрущева, стал готовиться к военным контрмерам. Хрущев же продолжал занимать достаточно жесткую позицию, не переступая, впрочем, опасной черты. Переговоры по германскому вопросу и Западному Берлину велись напряженно, и напряженность вокруг этих вопросов сохранилась на долгие месяцы.
В ходе обмена мнениями в Вене обсуждался также вопрос о прекращении ядерных испытаний. Хрущев указал, что проведение трех инспекций ежегодно соответственно на территориях СССР, США и Англии вполне достаточно для проверки соблюдения соглашения о прекращении ядерных испытаний. (Хрущев вообще впервые соглашался на такие инспекции внутри СССР.) Кеннеди, в свою очередь, настаивал на более строгих мерах контроля, на увеличении числа ежегодных инспекций. Вопрос о контроле так и остался неразрешенной проблемой.
Короче, на встрече в Вене обеими сторонами были упущены определенные возможности поставить вопрос о прекращении ядерных испытаний на практические рельсы: важно отметить, что в этот момент и США, и СССР говорили о полном запрещении испытаний во всех сферах, включая и подземные. Как известно, последующие дискуссии привели позже к соглашению лишь по трем сферам.
Интересно отметить, что в ходе обсуждения кубинских дел президент США в личной беседе с Хрущевым признал, что кубинская операция была его ошибкой, совершенной в результате неверной информации, полученной им от Центрального разведывательного управления США.
В целом встреча в Вене между Хрущевым и Кеннеди (она оказалась единственной) была важной с точки зрения дальнейшего хода событий. Хрущев уехал с этой встречи все еще недооценивая решимость Кеннеди защищать свои позиции. Кеннеди же, пожалуй, несколько переоценивал готовность Хрущева к решительным действиям вокруг Берлина, начав сам подготовку к возможной пробе сил. У меня же осталось впечатление от их встречи в Вене, что у Хрущева был неплохой шанс установить там более конструктивные личные отношения с новым президентом, но он упустил этот шанс и реальную возможность улучшения принципиального взаимопонимания с Кеннеди.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.