Встреча в Вене (15–18 июля 1979 г.)
Встреча в Вене (15–18 июля 1979 г.)
Это была первая (и единственная) встреча руководителей обеих стран в период президентства Картера. Главным конкретным результатом этого саммита было подписание 18 июня важного договора об ОСВ-2. Сам факт личной встречи двух руководителей имел большое политическое и психологическое значение. К сожалению, она состоялась лишь в середине третьего года президентства Картера и не могла уже изменить общую тенденцию к ухудшению отношений между обеими странами. Венский саммит лишь на короткий период задержал эрозию политики разрядки.
Помимо Договора об ограничении стратегических наступательных вооружений (ОСВ-2), в Вене были подписаны протокол к нему и другие соответствующие документы, а также совместное коммюнике.
Договор об ОСВ-2 устанавливал согласованные количественные уровни вооружений, ограничения на их замену и усовершенствование и достаточно детальный режим проверки (это был серьезный прорыв в традиционном советском мышлении, отвергающем всякие проверки, помимо использования национальных средств).
Впервые в истории ограничений стратегических наступательных вооружений этот договор устанавливал равное для обеих сторон суммарное число стратегических ядерных вооружений всех типов (включая ракеты с РГЧ), которыми могла располагать каждая из них. Это число не должно было превышать 2400 единиц. После 1 января 1981 года стороны должны были ограничить указанные вооружения 2250 единицами (договор заключался до 1985 года).
Стороны согласились также установить 1200 стратегических ракет с РГЧ наземного и морского базирования (на подлодках), в целом не более 1320 таких ракет, если считать и бомбардировщики. Советский Союз сохранял также свои 308 современных тяжелых ракет. У США таких ракет не было.
Договор отличался в лучшую сторону по сравнению с владивостокскими договоренностями. Однако эти улучшения, выработанные с большими трудностями в течение затяжных переговоров с 1974 по 1979 год, были оплачены дорогой ценой — потеряно было драгоценное время, так как происшедшая за этот период эрозия политической и общественной поддержки этого договора в самих США привела к тому, что он не был ратифицирован.
Недостатком договора было то, что он лишь регулировал, но не запрещал наращивание количества ядерных боеголовок с РГЧ в пределах общих уровней. Кроме того, сам процесс ОСВ оставлял за рамками переговоров ядерные средства средней дальности в Европе. Это привело позднее к острому конфликту с США и НАТО из-за „евроракет".
Однако и эти негативные последствия можно было бы преодолеть, если бы договор об ОСВ-2 был быстро ратифицирован и стороны перешли к осуществлению достигнутой в Вене важной договоренности о начале двусторонних переговоров относительно дальнейших действительно радикальных сокращений ядерных вооружений после ОСВ-2, т. е. уже в рамках будущего нового соглашения ОСВ-3. Однако США, как уже отмечалось, так и не ратифицировали договор об ОСВ-2.
О том, что существовали известные потенциальные возможности в этом направлении, свидетельствует следующий эпизод в ходе встреч в Вене. 17 июня Картер передал Брежневу набросок новых предложений, которые предусматривали далеко идущие шаги после ОСВ-2. Надо сказать, что передача этих предложении носила довольно своеобразный характер. Это было сделано Картером не в ходе официального утреннего заседания, а после него, когда он вместе с Брежневым спускался в лифте в американском посольстве. Сами предложения были изложены на странице из желтого блокнота с правкой самого Картера. Не исключено, что эти предложения были итогом обсуждения проблемы членами американской делегации. И в последний момент он, видимо, решил „попробовать на Брежневе" эти соображения в надежде, что тот выскажет свои суждения, хотя бы в предварительном порядке (неожиданное официальное внесение этих предложений могло быть связано с риском немедленного их отклонения Брежневым, как это случилось с Вэнсом в Москве в марте 1977 года).
Надо признать, что эти предложения Картера представляли определенный интерес и могли бы стать основой для дальнейшего ограничения гонки ядерных вооружений. Конечно, они страдали рядом серьезных недостатков (например, не учитывался авиационный компонент стратегической триады, который традиционно был гораздо сильнее у США). В целом же они были в ряде пунктов довольно близки к важным инициативам поэтапного разоружения, выдвинутым впоследствии самим СССР во второй половине 80-х годов.
Однако в 1979 году советское руководство не было готово к такому радикальному подходу. По существу, стремление зафиксировать баланс стратегических сил превалировало в Москве над поиском баланса интересов сторон. Да и неясно было, согласились бы Пентагон и конгресс с новым подходом Картера.
Так или иначе, на созванном срочно Брежневым в тот же вечер совещании советской делегации в связи „с бумагой Картера" министр обороны Устинов решительно выступил против далеко идущих сокращений. Черненко тут же поддержал его. Осторожный Громыко высказался в том смысле, что такие важные вопросы нельзя решать „с ходу", что надо еще посоветоваться с коллегами по Политбюро и что нет нужды сразу связывать себя какими-либо обязательствами перед Картером.
Брежневу явно не хотелось по ходу встречи заниматься вдруг какими-то новыми сложными вопросами. Он еще в Москве был настроен лишь на подписание подготовленного договора об ОСВ-2, но не больше. Вот почему он согласился с доводами Громыко, и „полуофициальные" предложения Картера „были спущены на тормозах". Так была упущена еще одна возможность попытаться добиться прорыва в области ОСВ.
Однако было бы неправильно возлагать всю ответственность за это только на советскую сторону. Реальность была такова, что в самих США у Картера было мало единомышленников в вопросе о серьезных сокращениях ядерных вооружений. Он не имел достаточной поддержки ни в своей администрации, ни в Пентагоне, ни в конгрессе США{20}.
Конечно, нельзя забывать и то немаловажное обстоятельство, что на последующие переговоры по новым предложениям президента потребовалось бы время, и время немалое. А его ведь не оказалось даже для ратификации договора об ОСВ-2, в чем немалая доля ответственности лежит на администрации Картера.
Сам президент совершил ряд серьезных тактических ошибок, которые помешали ему добиться такой ратификации.
Как известно, уже первая попытка Картера в марте 1977 года предпринять новый амбициозный подход к переговорам по ОСВ оказалась, по существу, фатальной. Это привело к тому, что вопрос об ОСВ оказался связанным с другими спорными политическими проблемами — с Эфиопией, „советской бригадой" на Кубе, а затем и Афганистаном. В результате договор об ОСВ-2 так и повис в воздухе.
У меня сложилось достаточно твердое убеждение, что если бы Картер сразу принял эстафету от Форда-Киссинджера в форме владивостокской договоренности, то путем взаимных относительно небольших компромиссов договор об ОСВ-2 мог бы быть готов еще в 1977 году и подписан в том же году на встрече с Брежневым. Это могло проложить дорогу к совершенно другим по характеру советско-американским отношениям в период всего президентства Картера. Таковы, кстати, были вначале ожидания и надежды в Москве, которые разделял и я, как посол, поэтому тем сильнее были затем разочарование, рост недовольства и недоверия к Картеру в руководящих кругах СССР.
Надо сказать, что вынашиваемые Картером надежды на „личную дипломатию" при встрече с Брежневым не очень оправдались. Они встретились лишь на третьем году президентства Картера, когда Брежнев стал уже основательно дряхлеть физически (на торжественном спектакле в Венском оперном театре он несколько раз засыпал), а советское руководство начало исподволь „списывать со счетов" самого Картера из-за „температурных перепадов" при нем в советско-американских отношениях. Да и дальнейшая политическая судьба Картера должна была еще решиться на выборах. Короче, встреча двух руководителей в этом смысле заметно запоздала.
Но вернемся к самой встрече в Вене. Подписание договора об ОСВ-2 в целом было большим достижением, кульминацией многолетних переговоров по этой кардинальной проблеме советско-американских отношений. Договор, предусматривавший согласованные суммарные потолки ядерных арсеналов обеих стран, стал немалым сдерживающим фактором в дальнейшей гонке стратегических наступательных вооружений, хотя он и не был ратифицирован. Был найден компромисс по таким спорным вопросам, как крылатые ракеты и самолет „Бэкфайер". Договорились, что испытательные пуски ракет не будут зашифровываться.
Вместе с тем обе стороны не сумели использовать потенциальные возможности, обозначившиеся было в Вене, с целью начать процесс действительного сокращения этих вооружений. Понадобилось еще 6–8 лет, прежде чем такой процесс начался.
По ходу переговоров в Вене Картер и Брежнев изложили позиции сторон по ряду вопросов: европейские дела, положение на Ближнем Востоке, роль СССР и Кубы в Африке, американо-китайские отношения, права человека, торговля и т. п. Сближение точек зрения в большинстве случаев не наблюдалось, но рассмотрение этих вопросов было полезно для общего понимания положения дел. Региональные конфликты и права человека по-прежнему оставались наиболее спорными проблемами. Идеология с обеих сторон тут явно довлела над соображениями реальной политики.
Наблюдая за действиями и поведением главных лиц на встрече, могу сказать, что Картер свободно вел дискуссии на разные темы, не прибегая к помощи своих советников. В чем-то он был похож на Кеннеди во время встречи последнего с Хрущевым в той же Вене.
Брежнев неплохо знал набор наших принципиальных позиций по наиболее важным вопросам. Однако он не был готов к сложной дискуссии. Он был уже больным человеком, страдающим склерозом.
В большинстве случаев он ограничивался чтением тщательно подготовленных для него бумаг по конкретным вопросам, не ввязываясь особенно в дискуссии (переводчик имел копии этих бумаг, по которым и переводил, точно, если даже Брежнев при их чтении немного сбивался). Если требовалась его ответная развернутая реакция на те или иные важные заявления Картера, то она обычно готовилась затем делегацией для оглашения им на очередном заседании. В необходимых случаях вмешивался Громыко и излагал нашу позицию.
Хотя Брежнев и владел определенным минимумом материалов, его привязанность к бумагам доходила порой до курьезов. В одной из подготовленных для Брежнева бумаг был, с его согласия, в последний момент вычеркнут абзац. Когда он дошел до этого места, то тут же, не долго думая, громко спросил у переводчика, надо ли читать этот абзац? Переводчик ответил, что не надо (его всегда держали в курсе всех изменений, касавшихся текстов заявлений Генерального секретаря). После этого Брежнев стал читать дальше.
Следует иметь в виду, что подчас переводчик (из опытных работников МИД) при беседах Брежнева наедине с президентом США имел с собой несколько заготовок на случай разных поворотов беседы и вовремя предлагал их советскому руководителю. Это было большим государственным секретом.
На заключительной встрече обоих руководителей обсуждался китайский вопрос. Брежнев вообще весьма эмоционально воспринимал эту проблему и значительную часть беседы говорил сам без бумажек (после прочтения „заготовки"), убеждая Картера в опасности излишней веры в заверения китайского руководства и использования „китайской карты" против СССР. Президент США мог убедиться, что этот вопрос крайне болезненно воспринимается Брежневым. Неумение последнего сдерживать свои эмоции на этот счет лишь усиливало искушение у тех в американском руководстве, кто стремился использовать „китайскую карту" против СССР.
Надо сказать, что с чисто человеческой точки зрения по ходу встречи в Вене личные отношения между обоими лидерами установились неплохие, а на заключительной церемонии они неожиданно для всех расцеловались.
Перед этим, когда главы государств заканчивали подписание договора и начали вставать, стоявший сзади Громыко тихо спросил Устинова:
— Как думаешь, расцелуются они или нет?
— Нет, — ответил тот, — незачем целоваться.
— Не уверен, — заметил Громыко.
Громыко лучше знал Брежнева. Последний вечером в узком кругу заявил, что в целом „Картер не такой уж плохой парень". Однако оппозиция в США критиковала потом Картера за такое „братание".
На этой же церемонии Брежнев публично похвалил за подготовительную работу Вэнса и Громыко, Брауна и Устинова, но многозначительно опустил фамилию Бжезинского.
Надо сказать, что на встрече в Вене от Брежнева не требовалось многого. Все основные документы были тщательно подготовлены заранее (договор, коммюнике и т. п.). Ему фактически не надо было вести переговоры по согласованию текстов документов или по заключению каких-либо новых договоренностей (во Владивостоке в этом отношении ему было значительно труднее). К тому же присутствие вместе с ним в Вене трех ведущих членов Политбюро фактически гарантировало одобрение результатов встречи в Вене всем его составом.
При обсуждении вопросов в самой советской делегации основную роль играли Громыко и Устинов. Черненко поддакивал им и Брежневу или просто отмалчивался.
Несколько слов о Брауне и Устинове. Во время первого заседания двух делегаций Картер предложил Брежневу, чтобы параллельно с их беседами состоялась отдельная встреча обоих министров обороны. Они могли бы установить личные связи и обсудить некоторые вопросы, например, по ограничению вооружений в Центральной Европе.
Вечером на совещании нашей делегации Брежнев сказал, что „Дмитрию надо бы все же сходить на такую встречу". Однако последний явно не хотел вести „какие-либо переговоры с американцами, это — дело Громыко", сказал он. Возникла дискуссия.
Громыко отметил, что у советской делегации на переговорах по Центральной Европе есть запасная, не использованная еще позиция (о нашей готовности сократить советские войска в этом районе еще на 10 тысяч человек и еще некоторые уступки). Громыко предложил, чтобы Устинов использовал эту возможность в беседе с Брауном с целью показать, что советский министр обороны пришел на встречу не с пустыми руками, и, возможно, это вынудит Брауна ответить какой-то взаимностью.
Устинов под нажимом Брежнева неохотно согласился. На следующий день такая встреча состоялась и прошла без дипломатических представителей („чтобы не смущать военных министров").
Через пару часов Устинов вернулся в посольство злой. „Я не знаю, — заявил он раздраженно Брежневу, — как вообще Громыко и Добрынин могут вести переговоры с американцами. Я подходил к Брауну с разных сторон, говорил о возможных перспективах, выложил ему нашу уступку. Однако он был неразговорчив, не пообещал ничего взамен, а, проглотив нашу уступку, лишь односложно повторял известные американские позиции. Хватит с меня таких встреч". Устинов надолго сохранил неприязнь к встречам с американцами на высоком военном уровне, избегал их.
Громыко, разумеется, не особенно разубеждал Устинова, так как всегда считал переговоры с американцами исключительно своей сферой. Вообще надо признать, что Громыко в конце 70-х и начале 80-х годов стал в сотрудничестве с Андроповым и Устиновым почти полновластной фигурой в формировании внешней политики страны, особенно в области отношений с США.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.