«Два куска сахара и лиловое трико решили мою судьбу» Людмила Шагалова

«Два куска сахара и лиловое трико решили мою судьбу»

Людмила Шагалова

Людмила Шагалова принадлежит к поколению «молодогвардейцев». Так окрестили ВГИКовцев, снявшихся в 1948 году в экранизации романа Александра Фадеева о трагических событиях в Краснодоне. Первый послевоенный курс Сергея Герасимова и Тамары Макаровой, а также несколько студентов-воспитанников Бориса Бибикова и Ольги Пыжовой в одночасье стали кумирами миллионов советских людей. Это был очень хороший старт, и практически все исполнители сколько-нибудь заметных ролей в «Молодой гвардии» прожили счастливую жизнь в кино, много снимались, получали почетные звания, были и остаются актерами востребованными и любимыми.

«Молодогвардейцы» сумели пронести дружбу друг с другом через всю жизнь. В последние годы, когда их становилось все меньше, они особенно остро чувствуют единение душ. Сегодня из главных героев ленты остались только Инна Макарова и Людмила Шагалова.

Вообще, учеников Герасимова и Макаровой всех поколений связывают удивительные чувства. Мастера не ограничивались профессиональными заботами, из каждого нового набора они создавали семью, которую пестовали на протяжении пяти лет, обязательно выводили в жизнь – в большое кино – а затем любезно позволяли опекать себя.

Людмила Шагалова взяла от своих учителей самое лучшее. Она актриса вне амплуа, вне возраста и, кроме того, потрясающе доброжелательный человек. Звездной болезнью Людмила Александровна не страдала никогда. Наоборот, она умеет видеть в каждом человеке незаурядную личность, не уставая говорить комплименты и даже собирать автографы. В ее доме хранится старенький альбом, где каждый гость обязан оставить несколько строчек о чем угодно – о себе, о погоде, о мировой обстановке. Но если полистать этот альбом, легко понять, что все записи посвящены исключительно хозяевам – блистательной киноактрисе Людмиле Шагаловой и ее мужу, легендарному кинооператору Вячеславу Шумскому.

Шумского справедливо можно назвать оператором-эпохой. С его именем связаны фильмы «Дом, в котором я живу», «Три плюс два», «Преступление и наказание», «Доживем до понедельника», «А зори здесь тихие», «Белый Бим Черное ухо». Ни одной проходной работы, ни одной неудачи, все – в «Золотом фонде».

С Людмилой Александровной мы дружим (теперь, после нескольких событий, нас связывающих, уже смело пишу это слово, раньше стеснялся) с 1994 года. К тому времени Людмила Александровна уже оставила кинематограф. Оставила сама, добровольно. Решила, как отрезала. Долгое время оправдывалась перед киношниками и телевизионщиками, что ничего личного в ее отказах искать не надо. Просто не хочет ни для кого делать исключения. Даже ради памяти своих коллег, которым посвящал выпуски программы «Чтобы помнили» Леонид Филатов. Слово – есть слово.

Последними актерскими работами Шагаловой стали две комедии – «Где находится нофелет?» и «Ссуда на брак». Эксцентрика, острая характерность привлекали актрису всегда, и в отличие от остальных герасимовских воспитанников Людмила Александровна снималась в кинокомедиях постоянно. И если в «Верных друзьях» с ее Катей происходили исключительно драматические перипетии, то в фильмах «Не имей сто рублей», «Женитьба Бальзаминова», «Сказка о потерянном времени», «Не может быть!», «Инопланетянка», «Пеппи Длинныйчулок» героини Шагаловой могли насмешить уже одним своим появлением.

На маменьку Бальзаминова Людмилу Александровну пригласили в 39 лет, тогда же она сыграла старушку Марусю в «Сказке о потерянном времени». Потом она продолжила играть молодых героинь, но психологически трудный для любой актрисы этап уже был преодолен. И когда пришло время, Шагалова легко переключилась на бабушек: «Ледяная внучка», «Принцесса цирка», «Танцплощадка» и т. д.

Лично мне очень жаль, что Людмила Александровна ушла из кино. Ее стиль с возрастом стал напоминать то, что делала на экране Рина Зеленая. Любой эпизод Шагалова смогла бы превратить в маленький шедевр, который запомнился бы надолго. Другое дело, что российский кинематограф начала 90-х не только не смог предложить актрисе ничего достойного, но и даже отпугнул многих ветеранов профессии, вынудил их принять столь печальное решение, как и в случае с Шагаловой.

– Как вы думаете, соглашусь ли я сыграть старуху, подглядывающую в замочную скважину за половым актом? – сказала однажды актриса. – Но депрессии по поводу своего ухода из кино я не испытываю. У меня свои интересы: значки, открытки. Двадцать лет я выпускала домашнюю газету, где отражала последние события в мире, в стране и в нашей семье в частности. Слушаю «Эхо Москвы», с которым просыпаюсь в семь часов утра. Раньше выборочно смотрела телевизор. А сейчас я ничего не вижу, потому что потеряла зрение. Вячеслав Михайлович читает мне книжные новинки, газеты, так что я все равно в курсе всех дел.

Детство и юность я отдала кинематографу, но старость-то я могу отдать семье?! За всю нашу жизнь мы так редко с Вячеславом Михайловичем были вместе – то он где-то в экспедиции, то я на съемках. Хорошо, если удавалось выбраться в отпуск вдвоем, и тогда мы ехали куда-нибудь за границу, путешествовали.

Мне интересно с внуками, я знаю, чем дышит их поколение, и это не может быть скучно.

– А родились вы в большой семье? Братья-сестры у вас есть?

– Я сирота. Мама умерла, когда мне было два с половиной года. А папа был военным. Родилась я в Белоруссии, но где-то в 1928 году меня перевезли в Москву, и вся нагрузка по моему воспитанию легла на бабушку.

В Москве я ужасно кричала на вокзале, когда меня запихивали в автомобиль. Помните по кинохронике, какие тогда были автомобили? Черные, большие, страшные. Я так кричала на всю Комсомольскую площадь, что подошел милиционер, решив, что меня крадут. Начались выяснения, принадлежу ли я этой семье.

В Москве было трудно прописаться, и мы жили на Клязьме. Там я пошла в школу. А года через два папе дали квартиру, мы переехали на Никитский бульвар, и папа куда-то поехал учиться. И вот тут меня начал преследовать кинематограф. Я этого не хотела, сопротивлялась, а он меня буквально хватал.

– Прямо-таки не хотели? И совсем не мечтали быть актрисой?

– Нет. Потом я захотела стать режиссером, но никак не актрисой. Но это уже после встречи с великим Яковом Протазановым. А пока у меня были свои детские интересы. Где-то в четвертом-пятом классе я подралась с какой-то девицей. Она схватила меня за косу, вырвала бант, я вцепилась в ее волосы, и так мы друг друга трепали. Вдруг ко мне подходит женщина, берет за руку и говорит: «Пойдем со мной». Я решила, что меня ведут к директору, и стала вырываться. «Не к директору, а на киностудию», – пояснила женщина. «На какую киностудию?» – удивилась я. – «Союздетфильм». И тут я закричала: «Нет! Я не могу, у меня сестра больна дифтеритом. Мне нельзя ни с кем общаться».

– Любопытная находка. Так вы еще и врушей были?

– В раннем детстве очень любила приврать, а, став повзрослее, я называла это фантазиями. Все-таки эта женщина записала мой телефон, и меня привели ко всемирно известному режиссеру Якову Александровичу Протазанову. Он снимал фильм «Семиклассники», ничего не понимая в пионерии, в советской действительности. И это после блистательной «Бесприданницы»! Протазанов недавно вернулся из-за границы, и теперь ему надо было «оправдаться», выполнить «социальный заказ». Фильм был примитивен. Про какого-то мальчика в пионерском лагере, у которого не заводился планер. Протазанов командовал: «Внимание! Завяжите им красные тряпочки! Приготовились!» Потом брал длинную бамбуковую трость, подходил к каждому ребенку, стучал по плечу и говорил: «Энергиш! Энергиш! Энергиш!» Так он якобы заряжал нас. А если ему что-то не нравилось, он поднимал колено и ломал эту палочку. И ассистент режиссера тут же подносил ему такую же – видно, заготовлено их было немало. Центральные роли уже были распределены, и меня взяли как бы в окружение. Чем-то я Протазанову приглянулась, наверное, из-за смешной внешности, из-за курносого носа. «Кнопка, а ты будешь артисткой», – сказал он как-то и решил дать моей героине имя – Ляля. В титрах так и написали: Ляля Шагалова. Сколько лет прошло, а Людмилой Александровной меня мало кто называет. Так до сих пор в Лялях и хожу.

– Значит, Яков Протазанов дал вам не только путевку в кино, но и путевку в жизнь? Определил судьбу и даже имя.

– Да, именно так. Больше того, он научил меня работать, быть сценаристом своей роли. Ну что такое, сказать четырнадцатилетней девочке: «Придумывай себе роль»?! Я и придумывала: «Яков Александрович, а я ведь могу и здесь появиться!» – «Ах ты, хитрая Кнопка, можешь!»

Так закончилось детство. А потом мы создали группу при Доме пионеров и поехали снимать фильм «День в Артеке». Получилась такая двухчастевая хроника, которая даже вышла на экраны.

– Судя по всему, вы были очень активным ребенком: драки, съемки, Дом пионеров…

– Между прочим, в одиннадцать лет я даже приветствовала папанинцев в Колонном зале Дома союзов. Это было так волнительно!

– Ну, тогда я совсем не удивляюсь, что кинематограф вас все-таки настиг.

– На самом деле, моя связь с кино могла прерваться во время войны. Не успела я окончить школу, как пришлось эвакуироваться в Челябинск. Там я проработала на заводе два с половиной года. Была дежурным комендантом военизированной охраны, почти сержант. Но самое интересное, что туда где-то в 43-м году приехали Сергей Герасимов и Тамара Макарова. Они рассказывали рабочим о кино, о съемках в «Маскараде». И я не знала, что они будут моими педагогами буквально черед год.

– Действительно, чудеса.

– И это еще не все. Тогда же из ста тысяч человек выбрали пять девушек, которые должны были с букетами провожать на фронт танки. Выбрали и меня. На кинохронике работал такой оператор Юлий Кун, так вот он объектив своей кинокамеры остановил именно на мне, и я вновь оказалась на экране. Так что кинематограф схватил меня даже там!

По возвращении из Челябинска я решила поступать в институт иностранных языков. Бабушка учила меня и немецкому, и французскому, и я, в общем-то, была хорошо подготовлена.

1943-й год. Я стою на трамвайной остановке, везу документы в Иняз. И вдруг вижу огромный плакат, что ВГИК возвращается в Москву и набирает студентов на все факультеты. Я рву свое заявление и уже на следующий день еду во ВГИК. Что надо читать? Прозу, басню. Думаю, буду читать Мопассана. Он и так-то всегда фривольный, а тут я еще прочла от лица проститутки «Кивок головой». И я с такой наглостью читала, кивала и подмигивала приемной комиссии, что на меня обратили внимание. И зачислили.

На первом курсе нас было пятьдесят шесть человек. В течение года отсев был огромный, и к концу первого курса нас осталось восемь девочек. После этого Сергей Аполлинариевич Герасимов добирал мальчиков – пригласил Сергея Бондарчука, Евгения Моргунова и других. Стало нас четырнадцать.

– Да, судя по такому жесткому отсеву, понравиться Герасимову было не так просто.

– Сергей Аполлинариевич был очень строгий. Вспоминаю такой случай: мы с ним и Тамарой Федоровной Макаровой вместе отдыхали в Пицунде. Это был 1985 год, последние месяцы его жизни. И так получилось, что пять вечеров подряд там шли фильмы с моим участием: «Верные друзья», «Дача», «Рудин», «Приваловские миллионы» и «Не может быть!». Получился настоящий бенефис актрисы Шагаловой. И Герасимов мне тогда сказал: «Лялька, а ты последнее время очень интересно работаешь в кино!» И, несмотря на то, что это были очень старые фильмы (он их просто не видел), для меня такие слова Учителя были счастьем. На похвалы Сергей Аполлинариевич был весьма скуп.

– С Вячеславом Михайловичем вы в институте познакомились?

– Да, после того, как на втором курсе нам сделали совместные занятия с операторами. Так что нас свели лекции по марксизму-ленинизму Но если быть абсолютно точной, в первый раз наши пути пересеклись в 41-м, в Кинотеатре повторного фильма на улице Герцена. О существовании друг друга мы тогда не знали, но впоследствии этот факт установили. Потому что, выходя в тот день из кинотеатра, оба услышали объявление о начале войны.

– В институте много было пар?

– Сказать, чтобы много… нет. Но пары, конечно, возникали. Случались и свадьбы. ВГИК тогда был «зеленым» – сплошные шинели и гимнастерки! Несколько лет назад, выступая в институте, я так и сказала. «А теперь, – говорю, – он стал «голубым». Все захохотали, захлопали. Но я-то имела в виду джинсы!

Слава тоже только вернулся с войны, после тяжелого ранения. Я когда его увидела, подумала: «Какой парень симпатичный! И на костылях…» А потом у нас начался роман. Но по тем временам считалось неприлично, чтобы женщина сразу висла на мужчине с поцелуями. Было знакомство, интеллигентные прогулки, и так мы дотянули до Дня Победы. 9 мая 1945 года мы с ним впервые остались наедине. Вечером вышли на улицу, а там – салют. Я подумала, какое счастье! Это салют по поводу начала нашей новой жизни. Свадьбы у нас не было. Я суеверный человек и очень боюсь пышных свадебных торжеств. Мы поженились символически. Жить нам было негде, и тогда его родители взяли нас к себе, в Марьину Рощу. Мама передвинула шкаф, за него поместили матрас, рядом – брат Славы. Все удобства – во дворе. Я-то с Никитского бульвара, с шикарного дома! Папа – заместитель наркома танковой промышленности! За мной ухаживал сын генерала, приезжал на своей машине во ВГИК… Но я выбрала Вячеслава Михайловича и решила, что замуж – один раз.

– Почему же вы выбрали Вячеслава Михайловича?

– Поскольку я рано осталась сиротой, я не привыкла, чтобы меня кто-то опекал. Когда генеральский сын пригласил меня в гости, на кухонном столе я увидела два кусочка сахара. Он первым делом бросил один кусочек в свою чашку, а второй предложил мне. Это во время войны! Ничего себе, ухаживания!

А Вячеслав Михайлович повел себя по-другому. Когда он обратил внимание, что у меня нет ни чулок, ни теплых штанишек и ноги мои зимой стали синего цвета, он вдруг принес какой-то сверточек. Развернув его, я обнаружила лиловое трико. Вот так два куска сахара и лиловое трико решили мою судьбу.

– Очень забавно звучит…

– Согласна. Когда эту историю услышал чешский писатель Людвиг Ашкенази, известный как автор сценария фильма «Майские звезды», он попросил у меня разрешения использовать ее в своем творчестве.

– Ваш папа был заместителем наркома, а почему он не мог помочь вам с квартирой, с деньгами, наконец?

– Дело в том, что папа оказался в местах не столь отдаленных. Несмотря на воинские заслуги, его арестовали и сослали в лагерь, на рудники. Он был уже пожилой человек, и поддержала его моя слава, мой успех в «Молодой гвардии». Жизнь невероятна! Я получаю Сталинскую премию, папа сидит в Сталинском лагере, туда привозят фильм, и он видит меня на экране!

– «Молодая гвардия» принесла успех целому поколению актеров, совсем еще молодым людям, делающим первые шаги в профессии. По сути, вы сыграли своих ровесников. А вам еще посчастливилось встретиться со своей героиней – Валерией Борц.

– Да, мы с ней подружились на долгие годы. Она ушла из жизни в 1996 году. Познакомил нас Сергей Герасимов. Привел ее на репетицию в Театр-студию киноактера, где мы готовили сценическую версию «Молодой гвардии». В тот день я и Сережа Гурзо репетировали какой-то эпизод с участием Вали Борц и Тюленина, импровизировали, что-то выдумывали. Вдруг в зал входит девушка в военной форме и с орденом Красной Звезды. Мы закончили, Герасимов подзывает нас и говорит: «Знакомьтесь, это та самая Валерия Борц». Я была в страшной растерянности! Думаю: ничего я тут лишнего не сделала?

– Внешне вы были похожи?

– Нет, абсолютно. На это Сергей Аполлинариевич сказал: «Неважно, главное, чтобы вы внутренне были похожи».

Кстати, спектакль был великолепным, безумно популярным. На него ходила вся Москва. Кто только у нас не побывал! Я дважды видела в зале Ивана Козловского с закутанным горлом.

А потом выехали в Краснодон на съемки. Это огромный этап в моей жизни. Актеров селили в домах их героев, еще были живы родители молодогвардейцев, еще не стерлись из памяти все ужасы недавней трагедии. У меня до сих пор такое впечатление, что мы не снимались, а буквально прожили эти жизни.

– Сталинские премии дали пятерым исполнителям, в том числе и вам, хотя ваша героиня не была главным действующим лицом романа и фильма. Как так получилось?

– Благодаря Александру Фадееву. Он сказал, что я сыграла больше, чем было написано в романе. То, чему в свое время меня научил Протазанов. Я сыграла любовь к Сергею Тюленину, так как нужно было создавать характер, нужно было чем-то оправдывать присутствие моей героини на экране. То я с него кепку за столом сниму, то еще какую-нибудь житейскую мелочь придумаю. Я предложила даже целый эпизод: когда Тюленин развешивал советские флаги, я заявила, что Валя Борц должна быть с ним. И Герасимов с этим согласился. Фадеев был председателем комитета по Сталинским премиям, и он лично вычеркнул из списка Тамару Федоровну Макарову, сыгравшую мать Кошевого. Ему очень не понравилась ее работа. Из «взрослых» лауреатов остался только Виктор Хохряков. Поначалу нас вообще не собирались награждать, но вступился лично Сталин. «Они ж еще студенты!» – недоумевали чиновники. На это Сталин ответил: «Ничего, они уже артисты». Список лауреатов объявили по радио 6 апреля – в день моего рождения.

– На что потратили деньги?

– Купила шубу. Воплотила юношескую мечту.

– Кстати, а сама Валерия Борц как отнеслась к вашим выдумкам?

– Я ей очень признательна: она не сопротивлялась моим предложениям, не спорила. Прекрасно понимала, что для фильма так будет лучше. Но была очень недовольна мать Сергея Тюленина, она была настроена против Борц. У нее вообще были свои взгляды, свои непререкаемые понятия о жизни, о традициях, о быте. Например, на спектакле она вдруг выкрикнула: «А что это мой Сережка по сцене все время босой ходит?! У него всегда ботиночки хорошие были!»

Рецензии на фильм вышли очень хорошие, хвалили нас с Гурзо и Инну Макарову. Ругали Нонну Мордюкову и Володю Иванова. Писали, что Кошевой на экране истеричен, а Ульяна Громова в романе более лирична и женственна, нежели получилась в фильме.

– Говорят, после того, как фильм заставили перемонтировать, у Сергея Герасимова случился инфаркт. Это правда?

– Сомневаюсь, что это правда. Сергей Аполлинариевич был человеком здоровым, а проблемы с сердцем у него начались много позже. Герасимову досталось и в процессе съемок, и после. Фильм, слава богу, не лег на полку, но был безжалостно изрезан цензурой. Причем, дважды. Практически вся роль Жени Моргунова – вымышленного предателя Почепцова – полетела в корзину. А там были две огромные сцены: в одной из них он блистательно вел концерт «молодогвардейцев» перед фашистами, а другая сцена – допроса – была снята на предельно трагическом нерве. Почти ничего не осталось и от работы Сережи Бондарчука в роли Валько. Целиком выпал из фильма образ Шульги, которого играл Александр Хвыля. Жаль, что зрители не увидели «Молодой гвардии» в первоначальном варианте.

– После «Молодой гвардии» вы стали беспрерывно сниматься, причем в самых разных по жанру картинах.

– Да, и первой работой стала роль у Александра Довженко в фильме «Прощай, Америка!». Я играла американку, секретаршу Сесилию Вонг. Но неожиданно Сталин запретил сразу шестнадцать фильмов, и наша работа легла на полку. К тому времени мы сняли 75 % картины. Вскоре Довженко умер, и долгие годы никто об этой работе даже не говорил.

– С Довженко было тяжело работать?

– Нет, к актерам он был очень расположен и прекрасно подыгрывал. Особенно на крупных планах. Он ложился под камеру и так играл своим лицом, так сопереживал, что ты забывал не только об отсутствии партнера по сцене, но даже о самой камере. Он был очень скромный и хороший человек, безумно любящий космос. В перерывах всегда рассказывал о звездах, планетах, астрономии.

– А потом была комедия Михаила Калатозова «Верные друзья» с великими партнерами – Чирковым, Меркурьевым, Александром Борисовым, Грибовым, Лилией Гриценко…

– И безумно страшные съемки с табуном лошадей, ведь снимали без дублеров. Все было так, как и на экране: я лежу, а чуть ли не по мне бегут сотни лошадей… Накануне съемок ко мне подошел Меркурьев и тихонько сказал: «Ляля, не советую!..» Я заупрямилась, стала отказываться, и тогда принесли куклу. Нарядили, положили на поле, вырыли яму для оператора, прикрыли листом железа, собрались снимать. Но все равно было видно, что лежит не человек. Тогда выступил сам Калатозов: «Ляля, я пригласил тебя после «Молодой гвардии», так как посчитал тебя смелой. Если ты трусиха, мы, конечно, снимем и куклу…» И я согласилась на один дубль. На первых лошадей посадили всадников, объяснили, что животные умные, на человека никогда не наступят. «А вдруг все же найдется одна дура?» – заскулила я. «Не волнуйся, там люди, все под контролем», – заверил Калатозов и даже решил снимать сам – он же начинал в кино как оператор.

В результате сняли дублей пять. На премьере зрители в этот момент дружно ахали. А потом я услышала, как один «специалист» заявил: «Да бросьте вы! Это все комбинированные съемки. Голова отдельно, а лошади отдельно!» Я жутко обиделась.

– Начальство приняло фильм без проблем? Претензий не выдвигалось?

– Худсовет настаивал, чтобы вырезали эпизод с табуном. «Зачем в кинокомедии такой драматический момент? – говорили. – Пусть Чирков делает операцию кому-нибудь другому, а девочку не трогайте!» Но Калатозов настоял на том, чтобы эту сцену оставили. Только из-за того, что я рисковала на съемках жизнью. Но все равно, прошло время, и картина легла на полку.

– Почему?

– Из-за эмиграции автора сценария – Александра Галича. Кстати, Саша и его жена Нюша были большими друзьями нашей семьи. Они жили в доме напротив, и мы всегда становились первыми слушателями его песен. Галич брал длинную щетку и стучал в потолок Борису Ласкину, чтобы тот спускался. Они садились за пианино и начинали настоящий концерт. Сначала это были домашние шутки, которые затем переросли в замечательное творчество. Галичи зря уехали. Глупость сделали невероятную. Я знаю, что никто их не выгонял, они уехали добровольно. Бесспорно, были созданы такие условия, что трудно было оставаться. Но в то же время были гонения и на Окуджаву, и на Ахмадуллину, а Галича просто подбили друзья.

– «Верные друзья» стали одной из первых послевоенных комедий в СССР и получили приз на фестивале в Карловых Варах в Чехословакии. Как фильм приняли зрители?

– Замечательно. Фильм же очень добрый, наивный. Только закончилась война, люди на что-то надеялись, верили. Тем более что зрители соскучились по такому кино. Это был новый виток популярности у стареющих Меркурьева, Чиркова и Борисова. Их песню «Плыла-качалась лодочка по Яузе-реке» распевала вся страна. Мальчишки во дворах стали сколачивать плоты, отправлялись в плавания. А в Карловы Вары мы поехали вдвоем с Василием Меркурьевым, и там нам вручили приз пополам с американцами – за их фильм «Соль земли». Представляете? В общем-то легкая комедия, и вдруг – такой престижный приз! Почему-то наши киноведы никогда не вспоминают эту награду, для них Калатозов – это только «Летят журавли». Нет, это еще и «Верные друзья», и приз в Карловых Варах!

– И часто вы потом ездили на зарубежные фестивали?

– Не столько на фестивали, сколько представлять новые советские фильмы. После Карловых Вар я для себя решила, что должна все деньги, которые мы зарабатываем, тратить только на поездки. Будь то командировки от Госкино или туристические поездки. Я была в сорока с лишним странах. И в Америке, и в Африке, и в Японии, Ливане, Сирии, Мексике, не говоря о бывших соцстранах. И теперь мне так забавно, когда звучит реклама: «Вы увидите пирамиды – седьмое чудо света!» А я про себя думаю: «Ага, я это уже видела…» Выясняется, что я очень богатый человек, потому что на это теперь тратить деньги не надо.

– Какие поездки вам особенно запомнились?

– Вьетнам. Там я была личной гостьей Хо Ши Мина, танцевала с ним. Во Вьетнам я приехала с картиной «Дело № 306», очень популярной и у нас, и за границей. Это был первый советский детектив, в котором снимались Боря Битюков, Марк Бернес, Валентина Токарская, Максим Штраух. Помню, сошла я с поезда на перрон, и вдруг меня окружила группа женщин, которые стали рвать на мне волосы. Я закричала, присела и закрыла голову руками. Оказывается, для них белые волосы – это чудо, и они рвали их на сувениры! Хорошо, что быстро появилась полиция.

С собой мне выдали два миллиона вьетнамских денег, на которые ничего купить было невозможно. Тогда я выкинула такой фортель. Там на улице за один день можно было сшить платье, что я и сделала. А также заказала себе вьетнамскую шляпу. И когда я в их национальном наряде вышла на стадион, где собралось около десяти тысяч человек, зрители все как один встали и начали что-то скандировать. Тут я снова почувствовала себя молодогвардейкой.

Но всегда и во всех поездках через какое-то время начинает тянуть домой. Даже из Голливуда.

– Вы были в Голливуде?

– Да, и принимали нашу делегацию там очень хорошо. Когда я впервые побывала в Америке, то сказала Вячеславу Михайловичу: «Как хочешь, но ты тоже должен посмотреть, как будет в XXI веке». С Советским Союзом, конечно, никакого сравнения не было. И в 1977 году мы поехали вдвоем. В нашей группе был Андрей Миронов, и мы с ним хулиганили. На знаменитой аллее славы с отпечатками «звездных» рук и ног он говорит: «Ляль, а почему бы нам тут своих следов не оставить?» – «Давай, – говорю. – А как?» Андрей спросил, нет ли у меня чего-нибудь пишущего, и я достала губную помаду. Тогда он обвел на асфальте мои руки, а я его ноги.

– Вячеслав Михайлович разделял ваши увлечения? Помогал в работе над ролями?

– Помогал всегда и очень активно, даже в театральных работах. Можно сказать, что мы никогда не работали отдельно друг от друга, даже сценарии читали вместе. И если я любила фантазировать, то у него это получалось еще лучше. У Вячеслава Михайловича, безусловно, есть актерские способности. Когда-то он даже Гамлета играл.

– Почему же вы никогда не встречались на одной съемочной площадке, не снимались в фильмах мужа?

– Я никогда не стремилась в его фильмы, а он не ставил таких условий режиссерам. В отличие от многих. На съемках семейственность сковывает, так что все мы обсуждали дома. И очень мне не нравится, когда в картине снимается жена режиссера. У меня было два таких случая. О, это ужасно!..

– А экспедиции вы любили? Уезжать на год-два на съемки куда-нибудь в Сибирь или в Ялту?

– Любила. Потому что получался «сбитый» коллектив – и с актерами, и со всей съемочной группой. Особенно это удавалось, когда по сюжету действие происходило в одном вагоне, или в самолете, где все были обязаны постоянно присутствовать в кадре. Случались порой забавные истории. На наших глазах в период работы над фильмом «713-й просит посадку» поженились Володя Высоцкий и Люся Абрамова. Она играла американскую кинозвезду, но того, что в нашем понятии называется «голливудской улыбкой», у нее не было. Володя тоже пришел на съемку с четырьмя зубами, и их обоих отправили к стоматологу. И вдруг мы узнаем, что у них роман! Все удивились: Люся такая пикантная, интересная, а этот – шпана шпаной! И вскоре они сыграли свадьбу и прожили восемь лет. И я уверена, что литературное образование Володя все-таки получил от Люси.

– Вам посчастливилось играть в замечательных фильмах, у великих режиссеров, ставших классиками еще при жизни. А есть ли любимая, дорогая сердцу роль?

– Да, конечно. Я люблю свою матушку Бальзаминову. И не только я ее люблю, но и публика ее любит, что мне очень приятно. За эту роль я получила и звание, и высшую категорию. Кроме того, «Женитьба Бальзаминова» связала мою жизнь с Константином Воиновым, у которого я потом снялась еще в пяти картинах и сыграла в спектакле Театра киноактера «Ссуда на брак».

Предложение сыграть 70-летнюю матушку Бальзаминову поступило мне в 39 лет. Я, помню, чуть не заплакала. Подбежала к зеркалу и долго себя разглядывала: неужели я так плохо выгляжу?! А потом я поняла, как эта роль помогла мне в профессиональном плане, как много дала в творческом становлении. Благодаря ней, со временем я легко перешла на возрастные, характерные роли, в то время как многие мои коллеги так и не смогли преодолеть этот барьер.

Съемки «Женитьбы» вспоминаю с особой теплотой. Мы жили в Суздале. С Катей Савиновой с утра наряжались в съемочные костюмы и выходили гулять по городу, где нас воспринимали, как своих. Даже с одной старушкой подружились, которая на меня в обычном виде даже внимания не обращала. Однажды я вышла из гостиницы – в брючном костюме, со своими белыми волосами, а старушка подбежала ко мне и спрашивает: «Дочка, где там моя товарка-то? Что-то сегодня ее видно не было, не приболела ли?» Она решила, что моя героиня постарше нее будет.

А Гоша Вицин! Это просто чудо! Недооцененный артист, великий комик. Он играл Мишу Бальзаминова в 47 лет! Гримировался сам, делал себе веснушки, замазывал морщинки. Он никогда никуда не спешил, был спокоен, весел, счастлив. «Гоша! Солнце садится, надо быстрее доснять сцену!» – кричал Воинов, когда Вицин начинал медитировать (он же был йог). «Ничего, – отвечал Гоша. – Завтра снова солнце взойдет, тогда и доснимем». С Вициным мы сыграли абсолютно все родственные взаимоотношения. В кинокомедии Лени Гайдая «Не может быть!» стали мужем и женой, в «Женитьбе» я была его мамой, и была еще одна замечательная картина «А вы любили когда-нибудь?», где мою маму блистательно сыграл он. А свекровью был Сергей Филиппов. Играли они потрясающе. Дуэт таких двух разных женщин в кино не создал никто! Тони Кертис и Джек Леммон в картине «В джазе только девушки» были детьми по сравнению с Вициным и Филипповым.

– Любили сниматься в кинокомедиях?

– Очень. К сожалению, был период, когда комедий снимали мало. А если и случались, то или не очень хорошие, или их пускали «вторым экраном» – в провинции. Настоящим прорывом стала «Женитьба Бальзаминова», и не только в моей биографии, но и в советском кино вообще. Знаете, как я попала в этот фильм? В 1963 году я снималась у Александра Птушко в «Сказке о потерянном времени», играла девочку Марусю, превратившуюся в старушку. Согласилась я на эту работу через силу, да и на съемках было тяжеловато: сцену, где я прыгала через веревочку, снимали в течение целого дня. Мне даже «Скорую» пришлось вызывать. Зато когда через год Константин Воинов искал актрису на роль маменьки Бальзаминова и уже потерял всякую надежду найти то, что ему нужно, кто-то сообщил обо мне, что видел меня в роли старушки в «Сказке о потерянном времени». Кто бы мог подумать! Вот отказалась бы работать у Птушко, не попала бы в «Женитьбу»! И знаете, что я Вам скажу: даже если я снималась не в комедийном фильме, мне всегда хотелось добавить остроты, найти что-то забавное, вызывающее улыбку.

– И вы не боялись выглядеть на экране смешной? Несмотря на то, что среди актрис именно вашего поколения вы были, ко всему прочему, еще и очень красивой женщиной?..

– Нет-нет-нет!!! Никогда я не была красивой женщиной!

– Людмила Александровна, не спорьте!

– С таким-то носом!..

– Да при чем здесь нос? Ваш неповторимый стиль, имидж, изысканный макияж. Те же белые волосы… Помните фильм Элема Климова «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен»? Девочка в пионерском лагере забилась в сад и гримируется перед Вашим портретом. И голос мальчика: «Эх, Митрофанова! Такого дяди племянница, а вавилоны на голове наводишь, как у Шагаловой!»

– Да, было такое. Но в кино чаще всего мне приходилось либо маскироваться, как в «Женитьбе Бальзаминова», либо играть каких-то полуотрицательных героинь, как, например, Нелька «Рок-н-ролл» в молдавской картине «Я вам пишу». Если у моей героини такое прозвище, значит, могу быть на экране с белыми волосами.

Во мне почему-то видели француженку, боялись чего-то западного. «Челку убрать!» – и начинали уродовать. А в жизни приходилось слышать: «А она симпатичненькая, хорошенькая! Что ж с ней делают на экране?» И только, пожалуй, у Краснопольского и Ускова в «Самом медленном поезде» мне позволили остаться собой. Но там я играла Актрису, должна была как-то выбиваться из массы.

Знаете, что обидно? Многие фильмы, где я играла именно молодых героинь, либо оказались на полке, либо получили «минус Москва, минус Ленинград». Вы, конечно, никогда не видели фильм «В поисках адресата», где я играла журналистку. Кстати, там впервые прозвучала музыка Арно Бабаджаняна. Или была грузинская картина «Они спустились с гор», где я каталась на коньках, тогда как у нас в стране еще никакого фигурного катания не было, а только учились маленькие девочки. Моим партнером был молодой Паша Луспекаев. (Боже, какая я старая!)

– Но вас все равно знала и любила вся страна. Фотооткрытки расходились миллионными тиражами, издавались буклеты о вашем творчестве…

– Стоп! Знаете, о чем я в таких случаях думала? Существуют пресловутые огонь, вода и медные трубы. И если огонь и воду люди научились проходить, то медные трубы – редко. Я говорила: «Ляля, ущипни себя и не думай, что ты ухватила за бороду Бога. Это, конечно, потрясающий момент в жизни, запомни его. Но не думай, что ты уже царица бала». А ведь было и такое, что машину с нами – молодогвардейцами – в Иванове поднимали на руки! Раньше я только про Шаляпина такое читала. После премьеры «Молодой гвардии» мы входили в МГУ, и нас десять минут приветствовали аплодисментами, как Сталина. Мы были национальными героями. Сейчас это, наверное, трудно представить. Кино долгое время было в загоне, героев нет, и учат не быть патриотами.

– Не могу ваши последние слова расценить как ворчание человека старшего поколения. Во-первых, потому что они справедливые, а во-вторых, я знаю, что вы всегда с интересом наблюдали за начинающими актерами, с уважением относились к молодым режиссерам.

– Всегда. Одно время меня часто приглашали в жюри ВГИКовского фестиваля, и на одном из них я отметила работу студента Володи Грамматикова. Ему тогда ничего не дали, а я имела право вручить свой собственный приз. Дома я вынула из шкафа бюст Чехова и подарила ему. И вдруг через несколько лет он пригласил меня к себе, на съемки «Усатого няня». Это тоже была удивительная работа. Моей роли-то поначалу почти и не было: заведующая садиком появлялась в начале и в конце. И мы решили «спрятать» ее в кабинете, а попугай пусть докладывает ей о происходящем. А уж после этого стали придумывать все подряд. Того же попугая все время пытались посадить ко мне на голову но он никак этого не хотел. И тогда решили использовать эффект обратной съемки: помещали попугая на меня, и он улетал. Никого потом не смутило, что крыльями он машет в другую сторону и летит хвостом вперед.

Да и последняя моя комедия – «Где находится нофелет?» – тоже работа молодого режиссера Геральда Бежанова по сценарию Эйрамджана. Фильм о том, как все пытаются помочь моему сыну жениться. После этой молодежной комедии Эйрамджан звал меня еще, говорил, что написал роль специально для меня. Но я уже не снимаюсь, «завязала». Стала «актером в законе».

– А почему так резко? Были какие-то предпосылки?

– Я дала себе зарок: когда мне исполнится 70 лет, я красиво уйду, потому что уже сама себе не нравлюсь. Когда я вижу, как мои ровесницы делают пластические операции или прикрываются шляпками, становится очень грустно. Но, как ни маскируйся, честные люди все равно говорят: «Ой, Людмила Александровна, как Вы изменились!» Когда врач в поликлинике мне так сказала, чуть ли не со слезами на глазах, я поняла, что пора…

Теперь отпустила свои каштановые волосы, и остался только мой курносый кнопкой нос.

Вячеслав Михайлович оказался вне профессии еще раньше. В 1986 году на съемках он сломал шейку бедра, и на этой травме отразились полузабытые фронтовые ранения. Чтобы не подводить коллектив, он ушел с картины, долго лечился. Но больше звонков со студии не поступало.

– Не скучаете?

– Нет! Я снималась в 30-е, 40-е, 50-е, 60-е, 70-е, 80-е годы, и вдруг кинематограф застал меня в 90-е годы! К 100-летию кинематографа два режиссера «Мосфильма» восстановили картину Довженко, так что «Прощай, Америка» все же вышла на экран, а вместе с ней и я.

– Есть ли что-нибудь, о чем жалеете?

– Тоже нет. Мне даже иногда было интересно не то, ЧТО я играю, а интересны ЛЮДИ, с которыми я встречаюсь. Режиссеры, операторы, художники, партнеры. Может, и роль не очень, и картина, но общение запоминается на всю жизнь. Этим и отличается кино от театра.

Я считаю, что прожила интересную жизнь. И особенно благодарна своему Вячеславу Михайловичу, который всегда каким-то чудным образом мог разделять мои сумасбродные планы. Он никогда не ворчал: «Зачем ты какую-то газету придумала? Зачем мы сюда приехали?» Он мне слово «дура» не сказал ни разу за все пятьдесят лет. Но и я не обозвала его ни разу. Уважение, взаимное уважение… Мужчина – это не какая-нибудь тряпка, о которую можно ноги вытирать. Нет, его нужно уважать. А то ведь может и на сторону посмотреть…

* * *

Активному человеку трудно оказаться однажды взаперти. К сожалению, с Людмилой Шагаловой это произошло в конце 90-х. Операция на глазах не помогла, и актриса окончательно потеряла зрение. Она перестала выходить из дома и принимать гостей, поскольку не могла привести себя в порядок, а выглядеть на людях плохо Людмила Александровна не желала. Вячеслав Михайлович оказался настоящим рыцарем. Несмотря на больную ногу – последствия ранения на фронте, – он все делал по дому сам, ходил в магазин, готовил, а потом читал вслух книги и газеты. «Сережа, обязательно купите Акунина! – рекомендовала Шагалова мне по телефону. – Мы перечитали всего Фандорина, это увлекательнейшая литература!»

Людмила Александровна не сдавалась, а потому была в курсе всех новостей, событий в жизни коллег, знала обо всех премьерах. Чтобы не расстраивать жену, Вячеслав Михайлович навсегда отключил телевизор, и в их доме отныне работало только радио. Ну и, конечно, телефон. «Сережа, расскажите мне об интернете! – требовала актриса. – Я приблизительно понимаю, что это такое, но хочется знать побольше…»

Рекомендацию в Союз кинематографистов написали мне тоже они. Эта удивительная пара всегда с большой симпатией относилась к молодым и готова была помочь всем, чем можно.

Вячеслава Михайловича не стало в январе 2011 года. Шестикратный лауреат главных премий страны ушел тихо, без некрологов на центральных полосах газет и в теленовостях. Людмила Александровна живет с родными, благо сын и внуки всегда были и остаются рядом. За минувшие годы актриса Шагалова сознательно ушла в тень, приучив прессу не тревожить ее ни по какому поводу. Она осталась в прошлом, в советском кино, которое теперь надо воспринимать как легенду.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.