ДВЕ ЛОЖЕЧКИ САХАРА Виктория Токарева

ДВЕ ЛОЖЕЧКИ САХАРА

Виктория Токарева

Разговор с Викой Токаревой происходит теплым осенним днем у нее на даче. Присутствуют собака Фома и кот Кузьма.

* * *

– Вика, почему ты стала писательницей?

– Господь вложил мне дискету. Если этого нет, как бы ты ни сидел на заднице, ничего не выйдет. Сама подумай, с какой стати человеку три часа горбиться за столом неизвестно зачем? Как-то в доме творчества я выхожу к обеду и говорю: о, как я хорошо поработала. А один малоизвестный писатель в ответ: какая вы счастливая, а я три часа сидел, слова не мог из себя выдавить. Я убеждена, если в человеке идет такая тяга – это уже признак одаренности. Я написала первый роман в пятнадцать лет, читать без слез невозможно, про любовь, герой – ирландец, я и сейчас не знаю, где Ирландия, а тогда и вовсе не знала.

– Что стояло за тягой – необходимость выговориться, тщеславие?

– Искандер говорил: инстинкт передачи информации. Он такой же мощный, как все другие инстинкты.

– Ты записываешь, что услышала и увидела?

– Я сочиняю то, что вижу и слышу.

– У тебя такой острый взгляд?

– Специфический. Если что-то происходит, я думаю: о, пошел сюжет!..

«…Я веду хор в общеобразовательной школе. Дети меня не слушаются, в грош не ставят. Как говорит одна знакомая: “Ты не умеешь себя поставить”. И это правда.

И сейчас, будучи раскрученным писателем, которого читают даже в Китае, я по-прежнему не умею себя поставить. Меня ценят только те, кто меня не знает. Читатели домысливают мой образ…

На моих занятиях творится черт знает что. Я возвращаюсь домой удрученная. Мой синеглазый муж встречает меня на автобусной остановке. Он смотрит мне в лицо и все понимает. Он говорит:

– Не обращай внимания, я у тебя есть, и всё.

И это правда. Он у меня есть. Но этого мало. Надо, чтобы я тоже была у себя. А меня у меня нет» («Террор любовью»).

– Я вышла замуж за москвича, я ленинградка, мы жили с родителями мужа в одной большой комнате за перегородкой, на их половине стоял стол, где мать моего мужа шила, а я писала. Что – неизвестно, но писала. Кто первый занимал стол – молча, – того он и был. Интеллигентнейшая женщина. Никакой войны. Ни разу не сделала замечания, не сказала: что ты там пишешь. Заняла стол и заняла – она ждала своей очереди.

– А кто были родители мужа?

– Комсомольцы 30-х годов. Микоян сказал его отцу, что в стране плохо с продовольствием, и он, не собираясь посвящать свою жизнь продовольствию, стал заниматься кондитерской промышленностью. Кандидатская диссертация его называлась «Процент меда в медовых пряниках». Его друг защитил докторскую, придумав обсыпать леденцы сахарным песком. А еще одна его работа, засекреченная: «Галеты как военный продукт». Он был чист как ребенок. И таков же муж. И такова же дочь. Они не в состоянии сказать злого слова.

– Ты в состоянии?

– И делаю это с большой охотой.

– Ты писательница, в тебе должна быть цепкость и злость, добренькие в этой профессии не проходят.

– Но я при этом беспрестанно делаю добрые дела, хотя нехорошо об этом говорить. Одну подругу безумно удачно выдала замуж, а ей больше шестидесяти. Сорок два раза ему звонила, выстроила целый замысел – не в литературе, в жизни – и добилась успеха. Сын другой приятельницы заболел, одна инъекция – тысяча евро, я добилась, чтобы его поставили на государственную программу. Мне нравится помогать людям. Ты спрашивала о тщеславии – это составная часть тщеславия.

– Это был твой первый муж?

– А у меня всю жизнь один муж.

– Но ты столько раз влюблялась! Да и как бы иначе ты писала свои вещи о любви?..

– У нас был любимый ребенок, Наташа, ей нужны были оба родителя.

– Вы ссорились?

– Никогда. Нет, один раз. Он был за рулем и въехал в знак на дороге. Я разозлилась, ну как можно въехать в знак, но молчу. Только открыла рот – он меня опередил и давай кричать. Через пять минут я подошла к нему и сказала: давай больше никогда не ссориться. И больше мы не ссорились. Есть люди, с которыми я могу ссориться, с ним – нет. Иначе все рушится. Эта история про небеса, где ихний ЗАГС, она справедлива.

– Какой он у тебя?

– Мы как-то были в компании за городом. Народ обносили бутербродами. Каждый старался взять кусок колбасы потолще. Он взял самый маленький кусочек на корочке хлеба. Он не видел, что я за ним наблюдаю. И такой он во всем.

– А как вы познакомились?

– Полная случайность. Мне было восемнадцать лет, я училась в музыкальном училище и давала частные уроки одному недорослю. Пришла в дом, там сидит молодой человек, он приехал в Ленинград в командировку, и мать недоросля пригласила его с работы домой. Он был очень стильный: узкие брюки, туфли на манке, помнишь? Я никогда не видела таких глаз. Синие. И очень большие, от этого всегда казались удивленными. Он позвал в театр, из театра пошли в сквер, там насыпь, по ней поезда шли. Мы сели на лавочку. Он говорит: когда мой папа бывает в Ленинграде, он всегда заходит в кафе «Север», берет пирожное, чашку кофе и кладет две ложечки сахара. Помолчал и повторил: две ложечки сахара. Прогрохотал поезд, и он еще раз повторил: две ложечки сахара. Я подумала: какая тоска. Это было начало любви.

– Вставила в рассказ?

– Нет.

– А что есть для тебя любовь?

– Особое настроение, состояние души, душевный подъем. Мое требование к мужчине только одно: чтобы был гений. Все остальное не имеет никакого значения.

– Ты влюбляешься в талант? А какой талант у мужа?

– Талант порядочности и терпения. Порядок противостоит хаосу. Он скушен. Но жить можно только с порядочным человеком. Чтобы всегда был за спиной. Если бы открутить время назад, я бы снова вышла замуж только за него.

«Существует гипотеза возникновения Вселенной в результате большого взрыва. Взрыв – и сразу возникло все: и Земля, и жизнь, и Космос, и Бог.

По этой схеме выстроилась и моя жизнь. Публикация первого рассказа – и сразу все. Меня приняли в Союз писателей, кинематографистов, выпустили книгу, заказали фильм, выдали славу и деньги, а главное – меня саму. Мне предоставили меня.

Когда что-то складывается, складывается сразу. Или никогда» («Террор любовью»).

– Как ты относишься к своей популярности?

– Я не очень ее замечаю, поскольку живу, как ты видишь, за забором. Я стала знаменитой в двадцать шесть лет. За сорок лет привыкаешь.

– Расскажи, как ты проснулась знаменитой.

– Я открыла журнал с моим первым опубликованным рассказом, с портретом и предисловием Константина Симонова, это было в Прибалтике, и бежала две железнодорожных остановки, от Дубулты до Дзинтари, иначе счастье меня разорвало бы!

– Ты так эмоциональна?

– Сейчас нет. В первой молодости все кажется важным, в третьей – важно только важное. Меня могло бы смутить, если бы я открыла дверь моего дома, а там мужик с направленным на меня стволом. Слава богу, пока я встречаю других людей. Тебе понравилась ванная комната в домике?

– Очень.

– Мне построил поклонник моего таланта. Ему и его маме нравится, как я пишу. Он прислал архитектора, рабочих, чтобы они сделали эту пристройку, и запретил говорить с ними о деньгах.

– С чем ты бы могла сравнить свою жизнь?

– Не знаю. В 60-х годах во ВГИКе писали сценарии, начало которым положил сценарист Геннадий Шпаликов в фильме, снятом Гией Данелия, «Я шагаю по Москве», – такой вольный поток. И было выражение: отвлечение от сюжета внутри сюжета. Моя жизнь – это отвлечение от сюжета внутри сюжета.

– Данелия – важная страница…

– Он помогал мне дорабатывать первый сценарий «Урок литературы». Фильм по нему закрыли. Я позвонила Данелии. Трубку взяла Люба Соколова, жена. Я спрашиваю ее: что мне делать? Она говорит: плакать и наматывать слезы на кулак. Потом Данелия пригласил писать вместе «Мимино» и «Совсем пропащий», и еще мы написали сценарий «Шла собака по роялю» для Грамматикова. Для меня нет ничего оскорбительнее бездарного режиссера. Самую большую ненависть у меня вызывает бездарность, занимающаяся не своим делом. С Данелией было, как у Хемингуэя: праздник, который всегда с тобой. Когда он с Александром Бородянским писал «Афоню», он все равно звонил, требовал, чтобы мы разминали материал, поэтому я была внутри его творческого процесса… А потом началась перестройка.

«Я сидела, поникшая, поскольку я была безликая песчинка, просто листочек на дереве, один среди многих.

Потом со временем понимаешь: как хорошо быть листочком на хорошем дереве, шелестеть среди себе подобных. Жизнь шире, чем театр или литература. А публичность – не что иное, как суета сует.

А шелестеть под небом, быть среди других и при этом – сам по себе, ни от кого не зависим, – вот оно, подлинное счастье.

Но это я понимаю теперь» («Террор любовью»).

– Началась перестройка, и…?

– У меня купило мировые права на все про все издательство «Диогенес» в Цюрихе. Оказалось, они искали меня десять лет, а ВААП десять лет прятал меня от них. И я получила деньги, которых, мне казалось, как звезд на небе. На гонорары ВААП я купила бритвенный «жиллет» мужу и себе сандалии. На гонорары «Диогенеса» я купила землю и построила дом, в котором мы сидим. Есть четыре вещи, без которых я не могла бы жить. Первое – профессия. Второе – дочь Наташа и внук Петруша. Третье – внучка Катя. Четвертое – дом на земле. Этот дом для меня – все. Сюда за забор не проникает ничего плохого. По ТВ взрывают поезда, рушатся небоскребы, я вижу немощь современного кино, но в моем мире ходит собака Фома, кот Кузьма по кличке Дармоед, мне помогает моя помощница, замечательная болгарка, которая потрясающе готовит, и у нее мания чистоты, и она все делает молча, – это ли не счастье?

– «Диогенес» тебя свел с Феллини? Два слова про Феллини.

– Я тебе два слова скажу про Петрушу. Ладно, сначала про Феллини, а потом про Петрушу, моего красавца. Наш общий издатель Даниэль Кеель решил познакомить нас, чтобы мы вместе что-то сочинили, а он издаст и получит большую прибыль. Мы провели вплотную неделю, не разлучаясь. Феллини – сама гениальность. Но ему было семьдесят шесть лет, это происходило месяца за три до его смерти, и он уже слышал шаги Командора…

Теперь про молодого Петра Тодоровского. Он полный тезка своего деда. Он еще не умел говорить, а произносил слово «впрочем». Он говорил: «вплёцем». Он с детства выражал свои мысли сложно. Окончил факультет журналистики, международное отделение, с красным дипломом, и – начал писать сценарии. Значит, проснулись мои гены. Хотя внутрисемейную конкуренцию выдержать будет сложно. Что получится в результате, говорить трудно, ему двадцать два года, но он явно человек кино.

– А Катя?

– Кате двенадцать, она приезжает сюда на конец недели, и такое впечатление, что приехал сорок один человек. Я ее люблю, как никого и никогда. Так же любит ее мой муж. Семья – это кровь. Кстати, я тут видела сюжет из цыганской жизни…

– Это ты к чему?

– Ко всему. Я не хотела бы быть цыганкой, но когда посмотрела этот сюжет, я им позавидовала. Мы все время кому-то что-то должны: детям, издательству, государству. А они живут как птицы. И никогда, между прочим, не разводятся.

– Ты чувствуешь себя свободным человеком?

– Я не чувствую и не хочу быть им, а хочу быть в упряжке. Я Вол по знаку, я иду и тяну борозду. Я пишу мало. Потому что много писать – писать плохо. Но если я не напишу свои две странички в день – внутри тревога. Если напишу, пусть они никому не нужны, кроме меня, – всё в порядке. Мне говорят: литература отмирает, не зря ли ты занимаешься этим? Я когда задумываюсь над этим вопросом, я столбенею и не знаю, что сказать. Но если литература прожила 2007 лет, почему она куда-то должна деться? И я уже прожила так – куда мне деваться? Когда я предстану перед Всевышним, меня простят за то, что я любила свое дело и делала его хорошо. За это мне отпустят мои бесконечные грехи. Мои странички и есть моя исповедь, моя молитва и мое покаяние.

«Пусть зло придет в мир, но не через меня.

Чья это мысль? Да не все ли равно. Какая разница…» («Террор любовью»).

ЛИЧНОЕ ДЕЛО

ТОКАРЕВА Виктория, киносценаристка, писательница.

Родилась в Ленинграде. Училась в музыкальном училище. Окончила сценарный факультет ВГИКа.

Автор сценариев «Джентльмены удачи» (совместно с Г. Данелия), «Мимино» (совместно с Р. Габриадзе и Г. Данелия), «Совсем пропащий» (совместно с Г. Данелия), «Ты есть», «Вместо меня».

Автор книг «О том, чего не было», «Летающие качели», «Ничего особенного», «Птица счастья», «Террор любовью».

Живет в Москве.