Глава 13, в которой у Эрика не получается потерять девственность с Ивонной, а я теряю терпение из-за Новой Зеландии
Глава 13,
в которой у Эрика не получается потерять девственность с Ивонной, а я теряю терпение из-за Новой Зеландии
Существует Десять Непреложных Правил Издания Журналов, правило номер девять гласит: «Авторы, которые соглашаются на существование своего alter ego, в результате становятся им». Иван быстро стал Эриком, так считали все и даже он сам. Несмотря на то что он был сообразительным, серьезным, талантливым работником, я начал думать, что он безнадежно некомпетентен. Брэд всегда называл его только «Работяга Эрик», и мне было все труднее и труднее думать о нем как о Иване. Иногда меня раздражало, что он не носит нарисованных очков в реальной жизни.
Читателям очень нравился Эрик. Они любили хихикать, подтрунивать и дразнить его и сами предлагали, в чем еще можно его обвинить (например, в их собственных проблемах с работой). В глубине своих ребяческих душ наши читатели были бы рады затащить его в школьный туалет и показать, где раки зимуют.
Но настоящей их любовью была Ивонна Фирмин. Они мечтали о том, как возьмут ее за руку, пойдут вместе на стоянку велосипедов и смогут запустить пальцы под ее блузку. Ивонна была последней из небольшого списка женщин, которые писали в «Ральфе» о сексе. Первой была образованная феминистка Катерина Ламби, которая написала несколько остроумных, забавных статеек, нацеленных на то, чтобы дать мужчинам понять, что женщины могут думать о драках, оральном сексе и исследовании мужского тела. Катерина находилась в необычном положении в том смысле, что была серьезным писателем и думающим человеком, но читателей интересовало, когда она сама в последний раз делала минет и проглатывала ли при этом. Катерина была готова идти на этот риск, но я почти уверен, что, когда ей предложили место в «Бюллетене», она была просто счастлива. После Катерины за колонку взялась моя хорошая знакомая Маделина. Я попросил ее сделать статьи дневником ее собственной половой жизни. К сожалению, у Маделины не было собственной половой жизни, поэтому ее статьи очень быстро превратились в грустное, заигрывающее нытье, а каждый половой акт прерывался еще до начала. Пока я был в отъезде, Карл отыскал женщину, которая писала под псевдонимом Ивонна. Получилось так, что Ивонна очень быстро стала девушкой мечты всех наших читателей. Она любила машины, водила старенький «крайслер-валиант», и у нее на теле была татуировка с его логотипом. Ивонна ездила на соревнования каскадеров-мотоциклистов, любила рок-музыку и имела большую коллекцию дисков, чем у кого-либо из нас (разумеется, кроме Карла). Она предпочитала рабочих мужиков мальчикам из колледжей и немного поработала в порноиндустрии (в «Пентхаусе» под чутким руководством Фила Абрахама).
Настоящая Ивонна хорошо разбиралась в литературе – от Альберто Мангеля через Карсона Маккаллерса и до Малькольма Лоури (Ивонна Фирмин – имя героини романа Лоури «У подножия вулкана»). Эта часть ее натуры не передалась Ивонне-персонажу, которая была слишком занята своей половой жизнью, чтобы читать что-либо, кроме инструкции на обороте презерватива (которую она и так знала наизусть). Самые первые заметки Ивонны породили противоречивые ожидания. Карл хотел, чтобы они были смешными, Брэд – информативными. Я был совершенно уверен, что в эпоху Бриджит Джонс они должны быть оформлены в виде дневника. Ивонне предстояло стать настоящей «плохой девчонкой» – бисексуальной блондинкой с множественными беспорядочными половыми связями, хорошей фигурой и бритым лобком, которая в свои двадцать три года и не думала о замужестве.
Если у Ивонны появлялся постоянный парень, то она писала о своей жизни, если у нее никого не было – как случалось чаще всего, – то она писала о том, что когда-то делала сама или о чем слышала раньше. Ее стиль был смесью журналистики, читательских писем и разговора с лучшей подружкой. Узнав ее поближе, читатели стали обращаться к ней с вопросами о сексе и человеческих отношениях. Все послания можно было разбить на три главные категории: 1) Достаточно ли большого размера мой член? 2) Не слишком ли быстро я кончаю? 3) Что нужно сделать, чтобы женщина кончила? Кроме того, всех интересовали вопросы, как сделать подружку любовницей и что делать после того, как это произошло?
Будучи сильной, независимой женщиной, Ивонна могла разговаривать на грязные темы, чем возбуждала в читателях звериные инстинкты, но после того, как персонаж стал более реальным, с болевыми точками и сожалениями, читатели были рады утешить ее у себя на груди. Они писали длинные эмоциональные письма о том, что сами только что развелись, но уже нашли себе нового человека и теперь переживали, не скажется ли такая драма на их детях. Они любили ее и доверяли ей. Сперва Ивонна отвечала им искренне и сердечно, но потом это стало невозможно. После того как мы опубликовали электронный почтовый адрес Ивонны, она стала получать по три сотни писем за ночь, из-за чего компьютер вышел из строя. Когда она была вынуждена отвечать на несколько писем сразу, то в ответ получала тонны «Да пошла ты, я знал, что тебя на самом деле нет». С самого начала я хотел, чтобы Ивонна стала штатным сотрудником. В списке тех, кто работал над выпуском, она значилась как «сексуальный редактор» (должность Эрика называлась «девственник»). Она писала статьи о технике секса и в конце рекомендовала свои собственные «Сто лучших сексуальных позиций». На какой-то момент всем показалось, что она поможет Эрику стать мужчиной (мы знали, что Эрику этого очень хотелось).
Во второй половине 2000 года «Ральф» начал очень быстро меняться. Мы стали снимать больше обычных австралиек и предпринимали неумелые попытки разговорить их. По всему журналу я распихивал их фотографии, чтобы читатели не забывали, как выглядят реальные женщины. Я вставлял девушек между интервью и обзорами кинофильмов, рассказами о пингвинах и полезными советами. Я хотел, чтобы журнал соответствовал образу мысли молодого австралийца-гетеросексуала. «Как там новая киношка? Ничего, прикольные сиськи. Как покатался на серфинге? Ничего, прикольные сиськи. Как тебе эта новая реклама? Ничего, прикольная задница». Это было неправильно, забавно и невероятно сексуально озабоченно.
Я всегда старался найти способ быть полезным, помочь нашим читателям получить то, чего им недоставало. Я запустил серию статей, в которых Дэйв Шмидт собирал советы девушек мужчинам о сексе и человеческих отношениях (разумеется, всегда сотнями). Мы стали писать о самых удобных местах Австралии, где можно было познакомиться с девушкой. Так появился «Пляж месяца» – я отправлял фотографа и журналиста на самые популярные пляжи пофотографировать девушек в бикини и поприставать к ним с глупыми вопросами, как это делают все мужчины.
Я создал колонку «Идем в отрыв». Журналиста отправляли в город или пригород с двумя сотнями долларов и заданием посетить как можно больше пабов с половины восьмого и до закрытия. От корреспондентов требовалось предоставить оценку посещенных заведений, рассказать о драках и прочих забавах, а также поведать читателю, где удалось встретить самых симпатичных девушек. Самые удивительные результаты всегда получались в самых жутких городах. Когда Карли отправилась «в отрыв» на военной базе Синглтон в Новом Южном Уэльсе, ей повстречался местный мужик, который стянул с себя штаны, показал ей задницу и спросил, не хочет ли она увидеть подливку. Наверное, именно так в Синглтоне было принято знакомиться с женщинами.
Благодаря этим историям «Ральф» сохранял правдивость. Мы не продавали людям лощеную Англию, как это делал «Эф-эйч-эм», мы предлагали им Австралию. Мы писали о барах, в которых они бывали, фотографировали девушек, которых они могли встретить, и брали интервью у вышибал, которые могли однажды отобрать у них выпивку. Каждый раз, посетив Ньюкасл, Уоллонгонг или Гилонг, мы получали немного больше доверия читателей.
Когда я только приступил к работе в «Ральфе» и нашими основными козырями были необъяснимая тяга к пингвинам и фанатичная преданность Анне Курниковой, один глупый человек обратил мое внимание на то, что у нас слишком много шуток «для посвященных» и это может отпугнуть читателей. Я понял, что нам срочно нужно сделать еще больше шуток «для посвященных», чтобы читателям приходилось размышлять. В обмен они получали возможность смеяться над тем, что было недоступно пониманию человека со стороны.
Вместе с Оуэном Томсоном мы придумали Капитана Дурацкого – последнего честного человека на Земле. Капитан Дурацкий воспринимал все буквально, верил каждому слову, написанному в газете, и реагировал на все, что читал. (До прихода в АПО я немного поработал в разделе недвижимости журнала «Сидней уикли», и один агент по недвижимости тогда разместил у нас объявление под заголовком «Не продержится долго». Я позвонил ему и предложил поменять текст, потому что из него следовало, что дом вскоре рухнет. Подобно персонажу из «Летающего цирка Монти Пайтона» мистеру Заядлому Курильщику, продавец не понял, что я имел в виду. Годы, потраченные на беспрерывное вранье, лишили его способности воспринимать значение слов.)
Когда новорожденный Капитан Дурацкий увидел объявление о том, что «на Золотом Побережье остались только квартиры с видом на море», он позвонил спросить, что же случилось с остальными. «Готов поклясться, – недоумевал он, – всего месяц назад я ездил туда, и там было все в порядке». Затем он удостоил своим вниманием рекламу пансионата «Разбитая голова» в северной части Нового Южного Уэльса и посоветовал рекламодателю лечь на спину и поднять ноги.
При помощи Капитана Дурацкого мы систематизировали наши предыдущие эксперименты с назойливыми телефонными звонками. Оуэн просматривал все частные объявления и предложения работы во всех ежедневных газетах – и особенно внимательно в «Трэйдинг пост» – в поисках опечаток или текста с двойным значением. Каждый месяц у нас появлялась новая тема. Например, однажды Дурацкий захотел вызвать на битву суперзлодея Свирепого Центуриона, который оказался всего лишь пятиметровой резиновой лодкой.
– Стыдись, меня не обманешь, назвавшись лодкой, – пригрозил Капитан Дурацкий незадачливому рекламодателю и вновь потребовал «поединка, который решит судьбу свободного мира».
– Не пойдет, – сказали нам.
– Ты хоть раз думал о том, чтобы направить свою силу на пользу добра, а не зла? – спросил Капитан.
– Приятель… уж больно ты хитрожопый, – сказал Свирепый Центурион.
Закадычный друг Капитана Дурацкого Суперкот был редким гостем на страницах «Ральфа». Он появился на свет после публикации в «Трэйдинг пост» рекламы преобразователя для спортивных машин «Суперкот». Капитан немедленно позвонил по телефону и спросил, может ли он использовать их преобразователь, чтобы преобразовать своего обычного кота в Суперкота. Когда Капитан задал вопрос о рентгеновском зрении, ему ответили, что он ошибся номером.
Суперкот был белой мягкой игрушкой, одетой в модельные трусики от бикини. Он сидел на полке в издательстве и раздражал всех, кто там работал, пока кто-нибудь не запирал его в шкафу. На белый свет его извлекали, только когда требовалось сняться вместе с Капитаном Дурацким, в роли которого выступал Оуэн в костюме супергероя, с парой очков для плаванья и шляпой с пропеллером. Однажды мы вышли из здания для уличной съемки, и к Капитану немедленно бросились подростки, собиравшие деньги в пользу жителей Восточного Тимора. Мы дали им пару долларов и пустили в народ свежий слух о том, что в день своего рождения Капитан Дурацкий спас Восточный Тимор.
Но самое потрясающее приключение Капитан пережил, когда мы открыли «Живые Камни для аквариума». Живые камни – это такая разновидность декоративного коралла, но Дурацкий был совершенно убежден, что в рекламе говорилось об открывшейся возможности перехода из мира неживой природы в мир живых существ. Он был Дон Кихотом рекламного дела. Но кроме этой почетной функции на нем лежала обязанность донимать ни в чем не повинных австралийцев, которые давали свою рекламу о продаже бывших в употреблении вещей.
Оуэн был бы настоящей находкой для любого редактора. Точно так же как Карли могла сказать что угодно, он был способен сделать любую глупость. Он был крупным мужиком атлетического телосложения, с кистедробильным рукопожатием и хорошими знаниями в области геологии.
Работая на «Ральф», он одновременно был ударником в группе «Обливиа», которая записывалась на «Би-эм-джи», выпустила четыре сингла и один альбом, объездила всю Австралию – от Перта до Сиднея, появилась в «Пепси-чарте» в «Ньюс уик», а затем распалась, чего никто и не заметил.
Но свой звездный час на сцене он пережил под личиной Гадкого Элвиса на ежегодном фестивале Элвисов в Парксе. Пока я отсутствовал, Гадкий Элвис оставался в состоянии спячки, но я не забывал о нем ни на минуту. Его возвращение состоялось, когда я объявил конкурс лучших пародий на Элвиса Пресли.
Оуэна было несложно убедить перевоплотиться в одноразового участника такого мероприятия, особенно после того как я разрешил ему прибыть туда на «кадиллаке» с симпатичными девушками в каждой руке. К сожалению, сам я не смог туда поехать – даже несмотря на то что место находилось рядом с издательством и мне совершенно нечего было делать, – но Оуэн потом рассказывал, что Гадкий Элвис получил самый теплый прием. Десятки людей скандировали его прозвище снова и снова: «Гадкий, гадкий, гадкий, гадкий!» – пока он не ушел.
Когда Оуэн предложил написать «В отрыв» про пабы Уоллонгонга, я согласился, но только с условием, что он оденется под Элвиса. Уоллонгонг – чисто мужской город, и Оуэн беспокоился, как бы ему не расквасили его солнечные очки и не оборвали стильные бачки. В лучших традициях исходного (или раннего) Элвиса Пресли он нанял охранника и отправился пить в лучших традициях местного боксера и драчуна Шеннона Тейлора. Костюм Элвиса пользовался особой популярностью среди девушек. «Одеться под Элвиса и пойти в паб» – стало одним из немногих научно обоснованных методов знакомства с девушками, открытых «Ральфом».
Даже у Гадкого Элвиса имелся свой подтекст: можно оставаться бесполезным. Вовсе не обязательно быть целеустремленной личностью с массой положительных качеств. Можно быть худшим представителем своего вида, безнадежным, обманутым неудачником, и люди все равно будут вас любить. В конце концов, глупее всех выглядели другие, самоуверенные Элвисы.
Меня утомляла банальность большинства мужских журналов. В 1999 году Брэд поручил мне написать прогноз на предстоящий футбольный сезон. Мы выполнили его задание, так же как и все остальные журналы и газеты, которые обладали гораздо большим авторитетом, чем «Ральф». Я чувствовал себя униженным, потому что журнал вышел с таким же подзаголовком, что и в «Инсайд спорт». Эта рана не давала мне покоя еще два года.
«Ральф» с Работягой Эриком, Ивонной Фирмин, Капитаном Дурацким, Гадким Элвисом, говорящими пингвинами и эпизодическими появлениями Шавермы стал жизнеописанием несуществовавших знаменитостей: могучие супергерои преследовали пригородных злодеев, а у еды были свои чувства и мысли. Мы сократили число женских сосков, которые всегда разбросаны по всем мужским журналам, как секретные послания. Вместо них мы разбрасывали фотографии Ивана в женской одежде.
Наши продажи достигли рекордного минимума, когда «Эф-эйч-эм» выпустил свое приложение «Сто самых сексуальных женщин в мире». Они были одним из самых мощных брендов планеты и за один месяц получали столько внимания, сколько у нас не было за целый год. В 2001 году мы ответили собственным «Сто пятьдесят самых сексуальных женщин Австралии и Новой Зеландии». Мы предложили вниманию читателей фотографии местных супермоделей, кинозвезд, спортсменок и певиц и попросили мужчин проголосовать. Между Татьяной Григорьевой и Машиной Наслаждения затесалась Сестра Эрика – Иван, одетый в женское белье и с отвратительными косичками. Мы сказали, что она была Работягой из «Клео», и по результатам голосования она переплюнула Элль Макферсон.
Выбор читателей заставил меня понять: 1) молодые мужчины смотрят по телевизору все подряд; 2) они делают это с тайной, но искренней надеждой на то, что с ведущей соскользнет блузка. Мы продали сто двадцать две тысячи девятьсот тридцать один экземпляр «Самых сексуальных австралиек», годом раньше за тот же месяц было продано восемьдесят тысяч девятьсот тридцать три. Когда мы печатали свой собственный список самых сексуальных женщин в мире, мы включили в него двести женщин, а не сто, как «Эф-эйч-эм». Вместо двойного отставания мы получили двойное превосходство. Каждый третий выпуск бил рекорды продаж. Чем более странным становился «Ральф», чем больше он отличался от других журналов, тем охотнее его покупали.
Я поменял наш стиль – журналисты стали писать только о том, в чем участвовали сами – например, о прыжках с самолета или прыжках через обруч. Обычный человек может рассказать свою историю гораздо лучше, чем большинство журналистов. Он использует более богатый и острый, менее формальный язык. Он не рассматривает свою жизнь через призму убогих или удобных для использования клише.
Каждая статья в «Ральфе» писалась от первого лица: журналист пересказывал слова героя и немного редактировал их, но не придумывал отсебятины и не давал анализа. В журнале появлялись заключенные, герои войны, наркоторговцы, рок-звезды и люди, выжившие после стихийных бедствий – и все они разговаривали непосредственно с нашими читателями. Мы приглашали старых солдат в бар, покупали им выпить и слушали их байки.
У меня оставались всего две проблемы: реклама и Новая Зеландия. Отдел рекламы работал, постоянно превышая запланированную прибыль. Но так получалось главным образом потому, что их задачи определялись исходя из прошлогодних показателей. Мы били конкурентов по всем параметрам, а наши рекламные агенты до сих пор продавали всего три четверти того, что удавалось сбыть парням из «Эф-эйч-эм». АПО теряло терпение, когда я сообщал, сколько еще денег хотел бы вложить в «продукт», но даже они не могли отрицать, что наше финансирование было недостаточным из-за низких доходов.
Я постоянно сражался с начальником отдела рекламы Скоттом, но именно его я уважал больше всех прочих своих корпоративных оппонентов. Он, по крайней мере, делал свое дело. Между старшими сотрудниками рекламного отдела шла скрытая борьба, и новый работник сразу же проникался симпатией к Скотту и его подружке. Они входили в элиту рекламной индустрии, их чаще всех приглашали на тренинги, в которых они участвовали в качестве ролевых моделей для всех рекламных служб АПО. Отдел кадров заставил их заполнить личностный вопросник. Предполагалось, что раз они идеально подходят для своей профессии, то и новых сотрудников следует набирать на основании результатов тестирования, максимально близких к их показателям.
Скотт хотел продавать страницы рекламы по самой высокой цене. Его священной коровой был процентный доход. Но, к сожалению, боги были не на нашей стороне. «Ральф» нуждался в модной рекламе, но ее потенциальные покупатели не торопились платить нашу цену.
«Эф-эйч-эм» продавал модную рекламу на разворотах, потому что там понимали то, чего в АПО никак не могли взять в толк: когда рекламные агентства просматривают журнал, они не читают статьи, они смотрят на рекламу. Когда они видят много рекламы модной одежды, то считают это «подходящим окружением» для всех прочих товаров – от элитных часов до мужской парфюмерии.
Английские мужские журналы издают сезонные модные приложения. Они печатаются только ради рекламы, в них всегда много качественных продуктов, они блестят, переливаются, и их покупают только те, кто готов платить за рекламу. Их основная задача – привлечение в ряды читателей основного издания людей, интересующихся модой, а не только порнухой.
В 1999 году я начал работу над «Ральф стайл» – универсальным модным журналом, который должен был выходить два раза в год и, как я надеялся, понравился бы шмоточникам, после чего они стали бы лояльнее относиться к «Ральфу». Моим рекламщикам эта затея не понравилась, и у них имелась на то причина. Было невероятно трудно продавать рекламу одежды в «Ральфе». Никто не хотел тратить время на привлечение низкодоходных, придирчивых клиентов, которым к тому же не нравился наш журнал, когда можно было продавать дорогую рекламу дезодорантов и кремов от запаха ног, которая и приносила основной доход.
Они уперлись, распускали слухи и оттягивали решение как могли. Я пытался ввести должность менеджера по продаже модной рекламы, который занимался бы тем же, чем в «Эф-эйч-эм» занималась женщина, принятая туда на работу еще в 1997 году. После серии бесконечных, опустошающих, разочаровывающих и идиотских совещаний со старшими рекламщикам, которые мешали развитию проекта на основании того, что он еще не существовал, на работу была принята Натали. Она должна была начать выпуск «Ральф стайл» и занималась бы модной рекламой в основном издании. Она проработала пару месяцев, пока рекламный отдел не заключил секретное (от меня) соглашение с Брэдом и ей не приказали продавать любую рекламу, после чего работа Натали стала бессмысленной.
Выход первого номера «Ральф стайл» совпадал с очередным выпуском «Эф-эйч-эм коллекшнз». Это сделало бы задачу моих рекламных агентов еще более сложной, если бы они на самом деле продавали журнал. Но они не утруждали себя этим. «Эф-эйч-эм коллекшнз» ничем не отличался от «Ральф стайл», если не считать того, что первый содержал сорок страниц рекламы, из которых тридцать пять были рекламой модных изделий, тогда как во втором рекламой были заняты восемнадцать страниц, из которых моде были посвящены шесть, а оплачены – только четыре страницы.
Мои рекламщики не собирались продавать рекламу модных товаров для «Ральфа», поэтому мне пришлось уволить их шефа. Сначала я отказывался разговаривать с ним о чем-либо, кроме моды. Раньше мы разговаривали или встречались несколько раз в неделю, но теперь с этим было покончено. Он стал присылать вместо себя своего заместителя Дэйва, но и ему я сказал, что готов беседовать только о моде. Я перестал разговаривать с отделом рекламы по-английски. На любые их вопросы я отвечал только по-испански. Типичный диалог выглядел следующим образом:
– Звонят из «Герперакса», они хотят две страницы тематического материала в следующем номере. Мы можем им это устроить? Им нужен ответ прямо сейчас.
– Discupla. No puedo hablar ingl?s.
– Ну пожалуйста, это очень важно. Мы можем дать им страницы?
– Tinea no es una гора. Quiero las ropas.en mi revista. Ropas. Entiendes?
– Ради Бога, Марк, я не говорю по-итальянски…
– No es mi problema.
Когда стало понятно, что я скорее уволюсь, чем откажусь от своего, Скотта перевели в бухгалтерию. Таким был мой первый опыт безжалостности. Он окончился убедительной победой и придал мне ложное чувство уверенности в собственных силах. Мне было жалко начальника отдела рекламы, потому что он хорошо делал свое дело, никто не мог с ним сравниться в этом, но для меня на первом месте были интересы журнала, поэтому победил именно «Ральф».
Должность главного рекламщика перешла к образованному, кипящему энергией Дэйву. Не спросив моего согласия, он нанял величавую Николя на должность своего заместителя по моде. После этого стало понятно, что я совершенно не разбираюсь в людях. Николя была настоящим гением модной рекламы. Ее длинные ноги, большие глаза, неуемная энергия и модные вещи, которые она носила сама, немедленно подняли наши доходы от рекламы тряпья. Через полтора года четверть доходов от рекламы «Ральфа» поступала от клиентов, продававших одежду и мужскую парфюмерию, что было сравнимо с показателями ведущих мужских журналов западных стран.
Аманда, которая в одночасье из ассистентки превратилась в заведующую отделом моды, просто потому что других кандидатур у нас не было, также проявила себя с самой лучшей стороны. Она сразу же поняла, что мне было нужно: модели-мужчины, которые не складывали губки бантиком, как будто они готовы сделать минет, и модели-женщины, которые складывали губки бантиком, как будто были готовы сделать минет. Аманда сделала снимки более яркими, реалистичными, но не обыкновенными. Но что еще важнее, она не ограничила свой выбор кожей и джинсами, как я в свое время. «Ральф» сделал очень много для продвижения одежды для скейтбордистов на широкий рынок. Небольшие подпольные фирмы не могли понять, почему нас интересовала их одежда – ведь у них совершенно не было денег на рекламу или желания добиваться широкого распространения своего товара. Когда читатели видели одежду, она им нравилась, они доверяли «Ральфу», поэтому шли и покупали ее. Со временем производители одежды для скейтборда смогли существенно расширить свой бизнес и начали платить «Ральфу» за свою рекламу.
Нам пришлось отказаться от идеи фотографировать обычных людей для рекламы одежды, потому что она на них плохо сидела. Я хотел фотографировать коротышек, толстяков, качков и вешалки для пальто, но образцы моделей следующего сезона всегда были доступны только в очень небольшом диапазоне размеров: мужские брюки с талией восемьдесят шесть сантиметров и ботинки восьмого размера. Странно, но у большинства моделей ноги не восьмого размера, и иногда нам приходилось обрезать фотографии мужчин в костюмах, чтобы не было видно, что они стоят босиком. Каждому парламентарию, который возьмется обвинять журналы в пропаганде образов исключительно стройных женщин, можно предложить поискать двенадцатый размер новой модели юбки на следующий сезон.
Раньше была такая организация – Австралийское общество редакторов журналов, куда входили редакторы общедоступных журналов и приложений к газетам. Общество присуждало премии за лучшую работу, большинство из которых доставались газетным приложениям вроде «Гуд уикенд».
Редакторы журналов посчитали, что они находятся в невыгодном положении, самоустранились от работы общества и основали свою собственную Ассоциацию издателей журналов, которая выдавала титулы за коммерческую успешность и – да поможет нам Бог – грамотный маркетинг. Я не собирался участвовать в этих соревнованиях – какой смысл становиться лучшим среди худших журналов? – но их поддерживала наша компания. Мы выдвинулись на целый ряд номинаций, и Брэд прислал мне письмо с просьбой отправить ему список пятерых сотрудников, которых я хотел бы пригласить на церемонию награждения.
И снова я заявил, что никуда не пойду, если со мной не пойдут все. Он сказал, что все журналы АПО были ограничены в той же степени, на что я ответил, что он может сам выбрать пятерых моих подчиненных, но я не стану одним из них. Они так и не смогли понять, что члены коллектива не просто «готовят продукт к выпуску», они уверены, что они и есть этот самый продукт. Они пишут слова, подбирают снимки, формируют страницы, выкладывают на них свои имена и души. Именно так полагали все: от координатора до главного редактора. Оставить хоть одного за бортом было бы равносильно словам корпоративного служащего: «Мы не можем в достаточной степени оценить ваши усилия» или словам нормального человека: «Ты просто бесполезный кусок дерьма».
Праздничный ужин обошелся компании в сто восемьдесят долларов с человека. Брэд пошел к Джею, сказал ему, что мы еще не отпраздновали резкий взлет объемов продаж, и получил его разрешение на присутствие всех сотрудников «Ральфа» на торжественной церемонии. Но Брэд не хотел платить за Эша, который был оформлен как внештатный сотрудник. Я пустил шапку по кругу, и мы скинулись по десять баксов на билет для него.
Одна церемония награждения сплотила «Ральф» посильней, чем целый сезон альпинистских приключений и езды с препятствиями. Мы были чем-то вроде армии, такой неряшливой, недисциплинированной армии, которая не очень хорошо вела себя в бою (например, как армия Голландии). Мы ничего не выиграли, но гордо прошлись из обеденного зала в ночной клуб на Оксфорд-стрит, где и продолжили пить до четырех утра. Эш потратил не меньше ста восьмидесяти долларов, угощая всех пивом.
На том ужине я повстречал Филиппа Томаса. Он никак не мог понять, почему АПО не хотело отнестись к «Ральфу» посерьезней. Я сказал, что всему виной был я сам: это я начал необъявленную войну, не давал повысить цены, когда «Эф-эйч-эм» дорожал, менял дату выхода номера в свет, увеличивал размер журнала и настаивал на выпуске модного приложения. Это все делал только я один.
Несколько месяцев спустя после того, как АПО отказалось оплатить всем журналистам и дизайнерам поход на вручение премий, компания провела выездную конференцию для руководящих работников. Мы сели в самолет и полетели бизнес-классом на пятизвездочный курорт в Виктории, где провели пару полушутливых совещаний, поиграли в гольф и вдоволь наелись на банкетах под выступление «АББА».
Брэду многое приходилось терпеть, но в конце концов мы с ним разругались из-за очередной бессмысленной директивы бухгалтеров, которые никогда не работали в журналах. Редакторам было сказано, что если они хотят просмотреть какой-либо журнал, то им следует сперва оформить на него подписку. Так предполагалось экономить деньги. Эта затея напомнила мне попытки Клэр использовать соковыжималку, чтобы быстрее получать апельсиновый сок. Крайне редко мне хотелось купить выпуск, например, небольшого импортного мужского журнала. Раз в несколько месяцев там могла появиться обложка, которая мне понравилась бы. Вместо того чтобы заплатить восемь долларов за тот номер, мне теперь пришлось бы искать восемьдесят, чтобы оформить годовую подписку. Если на рынке появлялся новый журнал, то дело было еще хуже: я мог читать его только со второго номера или после того, как будет оформлена подписка.
Я надеялся, что это проявление слабоумия, граничащего с дебильностью, будет игнорироваться так же, как и многие другие, и купил последний выпуск «Инсайд спорт», но мне отказались оплатить его. Я попытался получить с отдела рекламы свои семь долларов девяносто пять центов, у которого был практически неограниченный бюджет на «развлечения», но даже там не могли противодействовать директиве (разумеется, только поначалу, спустя пару месяцев все о ней благополучно забыли).
Я был вне себя от злости и половину времени на совещаниях проводил, требуя отмщения. Брэд предложил пойти к Джею и попросить сделать для меня исключение – как будто это было бы знаком позора, как белое перо или желтая звезда. Я не возражал. Брэд добился возмещения моих расходов и попытался превратить их в мое проклятие. Он сообщил другим редакторам, что они больше не могут получать деньги за купленные ими журналы, но такая возможность есть у меня, и они могут нести свои заказы мне, а я буду возвращать им деньги. На меня повалились заказы на покупку жесткого порно, я стал известен как покупатель журнала «Знаменитая плоть» и изданий для любителей очень полных женщин.
Все они забывали получать свои деньги, поэтому я заработал около тридцати баксов. Брэд считал – не совсем безосновательно, – что я готов полезть в драку при каждом удобном случае. Он стал общаться со мной только по крайней необходимости и минимально возможное время, даже несмотря на то что я уже перешел на общение с коллегами на английском.
Но на рождественской вечеринке он сменил гнев на милость, возможно, потому что ему больше не с кем было поговорить. Он постепенно замыкался. Чем больше людей он знал, тем больше в них разочаровывался. Его всегда окружала небольшая команда проверенных сотрудников, но и эта команда постепенно сократилась до размеров сборной Эфиопии по фигурному катанию. Он не доверял никому из «Пипл» или «Пикчер». Успех делал его жестким, так же как и меня.
Иногда я отключался от работы и думал о том, чем же я занимался. Я больше не хотел тратить жизнь на то, чтобы доказать, что она – совершенно бесполезная штука. Я вкладывал в «Ральф» все свои силы, все свои слова, всю свою любовь – и мне хотелось, чтобы это что-то да значило.
Несмотря на то, что каждое слово «Ральфа» было правдой – или, как минимум, правдивым отображением чьих-то представлений, – меня беспокоило, что мы обманываем наших читателей. Большинство женщин у нас были барменшами, моделями, рекламирующими нижнее белье, проститутками или стриптизершами. Мужчины все сплошь были солдатами, бандитами, наемными убийцами и парнями, которых только что покусала акула – их объединяло насилие. Раньше я хотел, чтобы так оно и было – меня завораживали эти демоны, но они имели весьма опосредованное отношение к реальному миру. Второе название «Ральфа» – «Библия австралийских парней» – было навязано нам читателями. Каждый месяц я получал все больше писем со словами: «Ваш журнал – моя Библия».
Поначалу меня это пугало. Мне казалось, что газеты и журналы – чистой воды мошенничество, двигатель реакционной идеологии, культурное оружие правящего класса. Я думал, что люди верят всему, что читают, и действуют, соответственно, как полчища Капитанов Дурацких. Я не наделял воображаемого читателя своей собственной способностью к интеллектуальной деятельности, по-моему, все они читали «Ральф» ради развлечения, грубого, надуманного веселья на один час в месяц. Отложив журнал в сторону, они могли увидеть, что их город вовсе не переполнен грудастыми, бисексуально ориентированными барменшами в бикини, ищущими возможности предаться групповому сексу, ничуть не больше там было и говорящих пингвинов или свободно разгуливающих шаверм. Я был действительно встревожен, когда получил письмо от одного школьника, который писал, что ждет не дождется, когда вырастет и сможет пить пиво в барах, гулять с девушками и держать дома пингвинов.
Я присоединился к маршу на Харбор-Бридж, участники которого шли под знаменами «Трансвеститы за примирение» и намеревались извиниться перед аборигенами. Я стал членом «Международной амнистии» только из-за того, что прочитал в одной латиноамериканской газете, как юристы этой общественной организации гонят по всему белу свету убийцу миллионов Пиночета. Пытаясь ограничить влияние моих собственных предрассудков на содержание «Ральфа», я одевал моделей в патронташи и беретки и заворачивал пингвинов в красные флаги – наверное, я напрасно сделал журнал таким аполитичным. Карл успел написать две сильные статьи – о влиянии ядерных испытаний на австралийских солдат из Миралинги и о беженце из Афганистана, – которые я не был готов опубликовать из-за их тем. Но я сохранил второй рассказ и напечатал его, когда американцы вторглись в Афганистан в 2001 году. Двое читателей прислали нам письма с благодарностью зато, что мы показали всем, что беженцы – отчаявшиеся создания, которые бегут от преследований и неминуемой гибели, а не жадные до денег миллионеры, не желающие стоять в очереди.
Я не написал ни слова, когда правительство превратило Австралию девяностых в Англию восьмидесятых, купив целое поколение на дивиденды от приватизации и не давая им повода задуматься о том, что наследие, которым они так активно торговали, не принадлежало им. Я видел все тех же недальновидных, ограниченных и циничных городских политиков, эксплуатирующих расовую нетерпимость, чтобы заполучить голоса дураков и еще больше унизить бедных в угоду богатым. Но в 2001 году Джон Говард отбросил страну в тридцатые, когда Великобритания отправляла целые корабли еврейских беженцев на верную погибель в Германию, и я почувствовал, что настала пора мне заговорить. (Страна катилась назад с пугающей скоростью, если бы я оставил эту проблему без внимания, к 2006 году мы опустились бы до уровня средневековой Англии.) Я связался с «Международной амнистией» и предложил им услуги чудаковатого, татуированного и пользующегося доверием аполитичных масс редактора мужского журнала «Ральф» в качестве пресс-атташе. Свою миниатюрную коллегу Мию Фридман я предложил в роли напарницы, хотя и не спросил при этом ее согласия. Но из «Амнистии» мне так и не перезвонили. Тем не менее мои усилия не прошли даром, и к 2004 году мы успели скатиться всего лишь до уровня Англии начала двадцатого века, когда там догадались создавать в Южной Африке концентрационные лагеря для буров.
Кризис 2000 года во Флориде напомнил мне о том, что были вещи и поважнее «Ральфа» – мысль, которая доставляла мне некоторое беспокойство.
Вечером в пятницу я обычно выпивал в «Глоуб», с удовольствием ругаясь с бывшим редактором «Австралийского женского форума» Хелен Внук, которая успела поработать во многих журналах АПО и была уверена, что я выпускаю порнографический журнал. Я был готов согласиться, что в «Ральфе» присутствовали некоторые элементы порнографии, в той же степени, что и в «Космополитен» или «Клео», но мне казалось, что в нашем журнале было и нечто большее. Даже если бы мне было поменьше лет и я купил бы «Ральф», то не стал бы мастурбировать над его страницами (что я считал обязательным признаком порнографии). При этом в своей книге «Оторванные» Хелен использовала определение порнографии как «откровенного описания или демонстрации действий сексуального характера», по которому «Ральф» мог считаться порнографическим изданием только с учетом мнения меньшинства цензоров по поводу черного круга, который появился в журнале в феврале 1999 года.
Я сказал Хелен, что порнография не причиняла никакого вреда ее потребителям, скорее, она разрушала души исполнителей. Ни одна женщина, когда-либо позировавшая для «Ральфа», не опустилась до секса с собаками, как стриптизерша из фильма Андре Дворкина.
Хелен, которая когда-то писала рецензию на «Собачью жизнь», спросила меня, много ли я знал стриптизерш, занимавшихся сексом с собаками. Тогда я впервые задумался над этим вопросом. Может быть, просто об этом не принято говорить, а может быть, не так много женщин в действительности развлекаются сексом с собаками или заставляют своих детей проделывать это со змеями. Порнофафия – по крайней мере в Австралии – оказалась не совсем тем, с чем боролись ее противники.
Женщины часто обижаются на мужские журналы. Я не раз слышал, что журналы пропагандируют только один-единственный тип телосложения. Это было правдой – мы наращивали груди и подрезали полные бедра, превращая реальных женщин в подобие Джессики Рэббит. Но, в отличие от женских журналов, мы не пытались сказать женщинам: «Вот как надо!» Мы и не думали говорить мужчинам: «Вот то, о чем нужно мечтать!» Мы говорили им: «Да вы только посмотрите на нее!» или «Эмма-а-а-а-а-а-а-а!» – и этого было достаточно, чтобы обидеть кого-то.
Чтобы получить представление о типах женского телосложения, которые пользовались популярностью у мужчин, достаточно было просмотреть любимое детище Брэда «Домашние девочки» – журнал первой категории, который выходил один раз в месяц. Там печатались фотографии стоящих на голове толстых женщин с бритыми лобками, и многие дальнобойщики использовали его для мастурбации.
Дез сменил Джеймса на посту редактора отдела фотоинформации и быстро стал новым духовным лидером коллектива. Он любил согласовывать сделки, добиваться скидок, бить по рукам и выходить победителем. Он был счастлив, когда ему удавалось сэкономить для нас тысячу долларов на одном снимке, но с тем же удовольствием он экономил двадцать центов на баночке кока-колы. Когда я вернулся из Южной Америки, он имел небольшой бизнес, продавая газировку по семьдесят центов за банку, в то время как в автомате ее можно было купить за доллар. Дез надеялся таким образом заработать на пятничное пиво, но чаще всего сам употреблял весь свой товар. Со временем он расширил ассортимент и стал продавать шоколад (его конкурентом была подарена нам коробка шоколада) и китайскую лапшу быстрого приготовления (всего было продано две упаковки).
Дез очень хорошо вел дела с фотомоделями, но мы наняли Мэдисон, бывшую модель, чтобы она помогала ему знакомиться с новыми девушками. Настоящей находкой для «Ральфа» оказались реалити-шоу. Совершенно неожиданно мужчины стали мечтать об обычных женщинах. Первое шоу «Большой брат» шло очень долго, благодаря ему на свет появились Джемма Гонид и Кристина Дэвис. Читатели пристально следили за каждым их движением, не засыпали всю ночь ради возможности хоть на мгновение увидеть их нижнее белье.
Джемма снялась в нашем специальном летнем выпуске: я так часто смещал даты выхода журналов, что в результате пришлось издать тринадцатый номер, чтобы вернуться в колею. Я хотел, чтобы этот номер стал лучшим «Ральфом» в истории, настоящим учебником жизни, без единого упоминания о личных пристрастиях журналистов. Мы включили в него сто поз для секса от Ивонны, сто ударов от Дома и сто футболок от Аманды. Журнал предоставлял исчерпывающие сведения о том, как следует трахаться, драться и одеваться. Там были двадцать полноформатных фотографий самых красивых девушек в Новой Зеландии и Австралии и настольная игра про Капитана Дурацкого. Было продано сто пятьдесят шесть тысяч двести двадцать девять экземпляров – абсолютный рекорд для всех мужских журналов мира на тот момент.
Читатели были в восторге, они понимали, как сильно мы старались, и знали, что мы старались для них.
Оставалась неоконченной всего одна битва – за Новую Зеландию.
Вскоре после того как Джей и Гарднер разрешили мне запустить новозеландскую версию «Ральфа», я встретился с человеком из «АПО – Новая Зеландия». Я четко объяснил, чего хочу: в каждом номере журнала будет несколько специальных страниц, посвященных Новой Зеландии, оплата дополнительной работы будет осуществляться за счет продажи примерно двадцати дополнительных страниц новозеландской рекламы. Мне не нужны были никакие дополнительные сотрудники, кроме менеджера по рекламе. Я планировал писать все тексты прямо в своем издательстве и сотрудничать с несколькими новозеландскими внештатными авторами.
Представитель АПО со всем согласился, но ничего так и не было сделано: именно так чаще всего поступают корпоративные служащие в любом уголке мира. Я попросил активнее работать с дистрибьюторами, чтобы те брали больше австралийских экземпляров. Они ответили, что натолкнулись на «явное отсутствие заинтересованности». Тогда я потребовал, чтобы АПО прямо признало, что не хочет издавать новозеландский «Ральф», но получил отказ. Поползли слухи, что «Эф-эйч-эм» планирует запуск своего новозеландского издания, тогда я получил электронное письмо, где было сказано: «Наш директор по продажам вчера получил два заказа на рекламу для «Ральфа». К концу недели я ожидаю от него бизнес-план».
Мы так и не получили ни заказ на рекламу, ни бизнес-план.
Мы решили запустить «Ральф – Новая Зеландия» самостоятельно, без рекламы, без увеличения тиража и без поддержки со стороны новозеландского офиса АПО. Нам был нужен человек, способный решать формальные вопросы, но когда люди из новозеландского АПО услышали, что я провел несколько консультаций с их отделом маркетинга, они пригрозили, что запретят своим служащим сотрудничать с нами. Мне очень хотелось нанять бандитов маори, чтобы убить их всех.
Мы все же заставили их взять у нас тридцать пять тысяч экземпляров специального выпуска с Джеммой, из них было продано двадцать семь тысяч восемьсот восемьдесят восемь. Двадцать процентов в остатке – это было неплохо. Чем больше экземпляров журнала доставляется, тем больше и продается. При остатке в восемнадцать процентов продажа считается полной. Моей целью было снизить возврат до двадцати восьми – тридцати процентов. Если бы тогда у нас взяли еще пять тысяч экземпляров, то продали бы еще не меньше двух тысяч. Для Новой Зеландии мы сделали другую обложку: с моделью Ники Уотсон, тогдашней подружкой владельца «Оклендских воинов». Продажи подтвердили истину, что хорошее местное издание вместе с хорошей местной девушкой могут побить «Эф-эйч-эм».
Выход на рынок Новой Зеландии в итоге оказался проще, чем мы ожидали. Там не было никакого предпочтения английским журналам. Не было никаких проблем с распространением: дистрибьюторская фирма «Гордон и Готч» предложила нам доставлять «Ральф» в те же киоски, где продавался «Эф-эйч-эм», но АПО отказалось.
Я становился более деспотичным и менее информированным и принимал все слишком близко к сердцу. Раньше, когда люди не делали свою работу, мне это казалось смешным. Они пеняли на общество, которое тратило их таланты на бессмысленный труд, отстаивали собственные права и не признавали поражения. Теперь я мыслил категориями Брэда и считал таких людей пустомелями или «бесполезными пожирателями кислорода». Мне хотелось собрать вместе всех писателей, которые не умели писать, фотографов, которые не умели фотографировать, распространителей, которые не умели распространять, и счетоводов, которые не умели считать деньги, погрузить их всех в вагоны для перевозки скота и отправить в лагерь производить что-нибудь полезное, вроде абажуров или мыла. Я стал настоящим идиотом-нацистом.
Я постоянно находился на грани срыва, все время оставаясь во власти «куриного бешенства». Я стучал по столам и пинал двери. Чем лучше работал «Ральф», тем злее я становился. Любая оплошность выводила меня из себя. Я не мог разговаривать без мата. Жизнь в издательстве стала очень нервной, все стало каким-то яростным, материальным, как будто приближалась кровавая развязка.
Однажды вечером один из сотрудников случайно рассыпал по полу чипсы. Решив стать человеком-пылесосом, виновник попросил Элизабет подержать его за ноги, пока он будет собирать чипсы ртом с пола. Но при этом случайно пнул Элизабет по голове. В другой раз тот же человек пнул ее по лицу, когда танцевал брейк, стоя на голове. Однажды я застал его лежащим на полу, извивающимся и хлопающим руками – он изображал бразильцев, занимающихся любовью. Когда Иван решил посмотреть, что было в пустой картонной коробке, здоровяк Эш повалил его в нее и захлопнул крышку.