РЮРИК ИВНЕВ О СЕРГЕЕ ЕСЕНИНЕ

РЮРИК ИВНЕВ

О СЕРГЕЕ ЕСЕНИНЕ

Рюрик Ивнев (псевдоним Михаила Александровича Ковалева; 1891–1981) — поэт, прозаик и переводчик. Выступал в печати с 1909 года.

В предреволюционные годы примыкал к литературной группе эгофутуристов. В январе 1919 года его подпись появилась под «Декларацией» имажинистов — первым манифестом этой группы. Вскоре (в марте того же года) вышел из ее состава, вернулся в группу в декабре 1920 года и оставался ее членом вплоть до распада имажинистского объединения в 1927 году.

Впервые воспоминания были опубликованы в сб. Воспоминания, 1926. В 1964 году автор значительно их переработал. Отрывок этой новой редакции под заглавием «Московские встречи» был опубликован в сб. Воспоминания, 1965. Полностью новая редакция воспоминаний была напечатана в журн. «Волга», 1967, N 5, с. 165–181. В наст. изд. воспоминания печатаются с сокращениями по тексту кн.: Ивнев Рюрик. Часы и голоса. М., Советская Россия, 1978, с. 144–201.

¹ Считалось, что Р. Ивнев познакомился с Есениным 28 марта 1915 г. на том поэтическом вечере, о котором пишет в своих воспоминаниях В. С. Чернявский. Это как бы подтверждают и слова самого Р. Ивнева, указавшего, что знакомство произошло в Зале армии и флота, то есть именно там, где проходил данный вечер. Однако это не согласуется с датой, имеющейся на автографе стихотворения, которое Р. Ивнев подарил Есенину (см. примеч. 3). Очевидно, знакомство состоялось раньше 28 марта.

² Так Р. Ивнев называет «подвал» К. Ю. Ляндау, о котором рассказывают В. С. Чернявский и М. В. Бабенчиков.

³ Р. Ивнев преподнес Есенину автограф своего стихотворения «Я тусклый, городской, больной…». Рукопись, переписанная на особой, плотной бумаге, озаглавлена «Сергею Александровичу Есенину». Под стихотворением дата 27 марта 1915 г. (ИМЛИ). Начальная и конечная строфы этого стихотворения:

Я тусклый, городской, больной,

Изнеженный, продажный, черный.

Тебя увидел и кругом

Запахло молоком, весной,

Травой густой, листвой узорной,

Сосновым свежим ветерком.

Пусть уничтоженный, больной,

Весь в язвах и на костылях,

Но я пойду на зов кликуш.

Спаси меня своей весной,

Веди меня в свои поля,

В хлеба, в хор божьих, стройных душ.

Они нашли явный отзвук в ответном послании Есенина.

⁴ Об этой встрече Р. Ивнев писал еще в 1921 г: «Помнишь, мы встретились на Невском, через несколько дней после февральской революции. Ты шел с Клюевым и еще с каким-то поэтом. Набросились на меня будто пьяные, широкочубые, страшные. Кололись злыми словами. Клюев шипел: „Наше время пришло“. Я спросил: „Сережа, что с тобой?“ Ты засмеялся. В голубых глазах твоих прыгали бесенята. Говорил что-то злое, а украдкой жал руку. ‹…› Я никогда не забуду этой мартовской петербургской оттепели. И тогда, и потом, и теперь ты возбуждал и возбуждаешь во мне самые разнообразные чувства» (Ивнев Р. Четыре выстрела в Есенина, Кусикова, Мариенгофа, Шершеневича. Изд. «Имажинисты» [М., 1921], с. 8–9).

⁵ Автор имеет в виду «Декларацию» имажинистов — первое совместное заявление о характере образованного ими литературно-художественного объединения. Она была опубликована в журн. «Сирена», Воронеж, 1919, 30 января, N 4–5, и газ. «Советская страна», М., 1919, 10 февраля.

⁶ Речь идет о стихотворении «Радость, как плотвица быстрая…». Акростих Р. Ивнева «Сергею Есенину» («Суровая жизнь — и все ж она…») см. в его кн. «Избранные стихи». М., 1965, с. 38.

⁷ Вышло всего четыре номера этой газеты — 27 января, 3,10, и 17 февраля 1919 г. В ней была напечатана не только «Декларация» имажинистов, но и целый ряд их поэтических произведений (в том числе «Магдалина» А. Б. Мариенгофа) и критических статей. Отстаивая правомерность возникновения имажинизма, Р. Ивнев писал, например, в этой газете: «Явление имажинистов слишком серьезно и слишком сильные его корни, чтобы плоды, которые ему суждено принести, пострадали от скороспелых выпадов впавших в заблуждение критиков… Груз прошлого и величие настоящего создали теорию образа как центра поэтического действа, и это, может быть, слабо, может быть, еще недостаточно полновесно выявил имажинизм!» (Ивнев Р. Литературное одичание. — Газ. «Советская страна». М., 1919, 17 февраля). Посвящение Р. Ивневу, с которым появился в «Советской стране» «Пантократор» Есенина, было при последующих перепечатках автором снято.

⁸ Это письмо было напечатано в «Известиях ВЦИК» не 12-го, а 16 марта 1919 г. В нем говорилось: «Уважаемый товарищ редактор! Позвольте мне через посредство вашей газеты заявить о моем выходе из литературной группы „имажинистов“, вследствие моего полного несогласия с образом действий этой группы. Рюрик Ивнев. Москва, 12 марта 1919 г.». Раньше, в другой статье, Р. Ивнев писал: «…я не могу, однако, отнестись одобрительно к хаотическим уклонам левого крыла имажинистов в лице молодого поэта А. Мариенгофа и отчасти неугомонного Вадима Шершеневича…» (газ. «Советская страна». М., 1919, 17 февраля).

⁹ Есенин и А. Б. Мариенгоф жили тогда не в Козицком, а в расположенном поблизости Богословском переулке (ныне — ул. Москвина).

¹⁰ См. примеч. 22 к воспоминаниям И. В. Грузинова.

¹¹ Это обращение Р. Ивнева под заглавием «Открытое письмо Сергею Есенину и Анатолию Мариенгофу» было напечатано в сб. «Имажинисты». 1921. Вот его текст: «Дорогие Сережа и Толя! Причины, заставившие меня уйти от вас в 1919 году, ныне отпали. Я снова с вами. Рюрик Ивнев. Кисловка. 3 декабря 1920. Москва».

¹² Вечер состоялся в Большом зале консерватории 6 декабря 1920 г.

¹³ Вечер состоялся не 24, а 21 августа 1923 г. В газетной информации сообщалось: «Во вторник, 21 августа в Политехническом музее состоится первое выступление Сергея Есенина по возвращению из-за границы. В программе: „Впечатления о литературе, театре и живописи в Америке и Европе“; новые стихи „Берлин — Милан — Париж — Нью-Йорк“. В вечере участвуют также поэты Грузинов, Ивнев, Мариенгоф, Ройзман, Шершеневич и Эрдман» (газ. «Известия ВЦИК». М., 1923, 21 августа). В отчете говорилось: «„Доклад“ С. Есенина на вечере 21 августа в переполненной аудитории Политехнического музея — впечатления о заграничной поездке, — по существу, не являлся докладом, а беседой на разные темы. Нужно отметить, что меньше было впечатлений, а больше раздражений по поводу „Лефа“. Увы, это раздражение и полемические выпады покоились не на критической базе, а на шатком фундаменте поэтической конкуренции… Но все же по докладу можно признать, что поездка произвела сдвиг в мироощущении поэта… После доклада поэт читал свои последние стихи… Необходимо отметить, что в первом цикле — „Москва кабацкая“ — …чувствуется новая большая струя в поэзии Есенина. Сила языка и образа оставляет за собой далеко позади родственную ему по романтизму поэзию Блока. Следующие стихи „Страна негодяев“ относятся еще к старым работам и слабее первых» («Известия ВЦИК». М., 1923, 23 августа).

¹⁴ В вышедшем в начале 1924 г. третьем номере журнала «Гостиница для путешествующих в прекрасном» (М., 1924, N 1‹3›) под общим заглавием «Москва кабацкая» были напечатаны стихотворения Есенина «Да! Теперь решено. Без возврата…», «Мне осталась одна забава…» и «Я усталым таким еще не был…».

¹⁵ В «больнице на Полянке» Есенин, как сообщает Г. А. Бениславская, лечился с 17 декабря 1923 г. до конца января 1924 г. В первой редакции своих воспоминаний Р. Ивнев несколько иначе рассказывал об обстоятельствах этой встречи с Есениным: «…готовился N 3 журнала имажинистов „Гостиница для путешествующих в прекрасном“. После долгих колебаний Есенин дал туда свою „Москву кабацкую“. Но уже в четвертом номере того же журнала Есенин не согласился печататься. Я ездил к нему „выяснить его позиции“ на Полянку. Он лежал там в каком-то санатории… Я пытался выяснить его отношение к имажинизму и к работе в группе… В этом разговоре он мне прямо сказал, что ему не по пути с „имажинизмом в том виде, в каком он теперь“» (сб. Воспоминания, 1926, с. 30–31).

¹⁶ Р. Ивнев имеет в виду следующее место из своих ранних воспоминаний: «Есенин был, несомненно, натурой исключительной. К нему нельзя было подходить с общей меркой. Он был очень умным, расчетливым, с „характером“ и внутренне сухим. Многие чувства были ему совсем чужды, и то, что другие делали от сердца, он делал механически. Несмотря на это, в нем была какая-то „изюминка“ очарования. Он производил обаятельное впечатление, и все, кто с ним встречались, хорошо это знают. Он же никого никогда не любил простой, согревающей человеческой любовью» (Воспоминания, 1926, с. 33–34).