Глава III В ожидании неприятельского нападения

Глава III

В ожидании неприятельского нападения

2 августа командующий флотом собрал на своем флагманском корабле всех подчиненных ему флагманов (командующих трех эскадр линейных кораблей, крейсеров, миноносцев и подводных лодок) и разъяснил им задачу, поставленную в оперативном приказе, и свои собственные намерения. От Адмирал-штаба поступило указание не предпринимать враждебных действий против английских военных и торговых судов; это соответствовало пожеланию, выраженному министерством иностранных дел, так как там все еще не теряли надежды на сохранение Англией нейтралитета. В своем [53] стремлении удержать Англию от выступления рейхсканцлер дошел даже до того, что через нашего посла в Лондоне предложил дать обязательство, в случае сохранения Англией нейтралитета, не предпринимать никаких операций в Канале или против французского северного побережья, чтобы освободить, таким образом, Англию от принятого ею на себя договорного обязательства — силами флота охранять северное побережье Франции. Но уже в тот же день было получено известие, что телеграфное сообщение между Англией и материком прекращено и что следует ожидать со стороны Англии начала враждебных действий.

Насколько велика была общая уверенность в том, что английский флот немедленно предпримет нападение, видно из того, что после заседания у командующего флотом командующий I эскадрой настоятельно советовал мне перейти со II эскадрой на Эльбу уже в эту же ночь, а не на следующее утро, как это предполагалось по плану. Однако я не отступил от принятого на заседании решения, что и было выполнено без каких-либо происшествий, но с принятием мер предосторожности в виде высылки вперед дивизионов тральщиков[11].

Для занятия якорных стоянок на рейде Альтенбух II эскадра на участке между Куксгафеном и Брунсбюттелем прошла между поставленными уже к этому времени оборонительными заграждениями на Эльбе. Здесь продолжалось еще оживленное движение пароходов, торопившихся выйти из Эльбы. Среди них были и английские пароходы, не желавшие считаться с [54] предупреждениями лоцманских судов; в результате на этом и без того узком и трудном фарватере произошло опасное скопление судов. Английский пароход «Уилфрид» был наказан за свою дерзость: он попал на заграждение и затонул от взрывов двух мин. Таким образом, мы сразу же имели случай получить практическое представление о действии наших мин.

После этого происшествия комендант крепости Куксгафен, которому была поручена охрана устья реки, приказал направлять все пароходы в Гамбург, чтобы сведения о расположении заграждения не могли быть использованы противником.

Следующий день принес нам сообщение об объявлении войны Англией. Уже через несколько часов после этого пришло первое донесение о появлении английской подводной лодки в Германской бухте.

Охрана Гельголандской бухты[12] стремилась своевременно выяснить намерения неприятеля, чтобы наши морские силы могли оказать ему действительную помеху и чтобы сами они не пострадали при выходе в море в результате принятых неприятелем контрмер. Последние могли осуществляться с помощью подводных лодок или минных заградителей, причем заградители могли проскользнуть под покровом темноты к устьям рек и забросать подходы к ним минами. Надо было также считаться с тем, что в устьях рек могли быть сброшены дрейфующие мины; эти мины во время прилива могли подняться против течения и создать опасность для стоящих на реке кораблей. Нам была известна конструкция одной английской мины, позволявшая использовать для ее перемещения энергию прилива; во время отлива мина оставалась лежать на грунте, а [55] с началом прилива вновь поднималась и шла против течения[13]. Подобные мины могли проникать даже к местам якорных стоянок наших кораблей, т. е. значительно дальше, чем обычные дрейфующие мины, которые при перемене направления течения дрейфуют взад и вперед на ограниченном пространстве и в конце концов довольно быстро выбрасываются на берег. Нельзя было не считаться и с возможностью проникновения в устья рек неприятельских подводных лодок. Хотя глубины там довольно умеренные, но они вовсе не являлись препятствием для плавания подводных лодок в подводном состоянии (лишь впоследствии, когда появились глубинные бомбы, подводные лодки стали нуждаться в больших глубинах, позволявших уклониться от действия этих бомб). Если неприятель и остерегался таких рискованных предприятий, то ему достаточно было подойти хотя бы к прилегающему к устью району, чтобы иметь возможность атаковать наши корабли тотчас после того, как они пожелали бы выйти в открытое море. Во всяком случае для защиты от всех этих вероятных способов нападения применялись методы борьбы двоякого рода: во-первых, технические оборонительные средства, как-то: заграждения, сети и т. п., и, во-вторых, высылка сторожевых морских сил, которые вели самое бдительное наблюдение. Если бы неприятель стремился к бою вблизи Гельголанда, то мы сразу же оказались бы в невыгодном положении, так как нам пришлось бы произвести развертывание тотчас после выхода из устьев рек. Узкие выходы из Эльбы и Яде заставляли корабли идти в строю кильватерной колонны точно проложенными [56] курсами, что давало подводным лодкам, подстерегавшим корабли у устья, прекрасный случай для атаки.

Особое значение приобретало своевременное получение сведений о появлении противника, а также о составе его сил, чтобы иметь возможность встретить его в открытом море и при этом с достаточными силами. В первые дни августа в дневное время на всех больших кораблях пары поднимались с таким расчетом, чтобы в любой момент можно было сняться с якоря. Но выходить на внешний рейд запрещалось, так как вначале надо было еще поставить оборонительные заграждения.

От момента получения сведений о появлении неприятеля до момента отдачи приказа о выходе в море и, наконец, до прибытия в назначенную в море точку обычно проходило довольно много времени. В зависимости от состояния готовности кораблей и от выбора якорных стоянок этот промежуток времени мог составить несколько часов, в течение которых противник беспрепятственно продолжал бы свое продвижение в Германскую бухту. Отсюда возникла необходимость вынести разведку как можно дальше. Однако чем больше удалялась от Гельголанда дугообразная линия, по которой ходили разведывательные и сторожевые корабли, тем менее плотно она заполнялась, поэтому вынесение дозоров далеко вперед требовало выделения большего количества кораблей или же понижало степень надежности наблюдения.

Чрезвычайно ценным средством для передачи донесений оказался радиотелеграф. Однако на устаревших миноносцах, которые были теперь в большом количестве выделены для сформирования дивизионов тральщиков, это приспособление еще не было установлено.

Организация службы сторожевого охранения была поручена командующему разведывательными кораблями вице-адмиралу Хипперу, для чего, кроме его крейсеров, ему были подчинены все флотилии миноносцев, подводные лодки, дивизионы тральщиков, самолеты и воздушные корабли. Из этих боевых [57] сил был образован пояс сторожевого охранения, который в дневное время состоял из нескольких рядов кораблей, ходивших по дугообразным линиям на различных расстояниях от плавучего маяка «Эльба I». Внешняя линия охранения, находившаяся в расстоянии 35 миль от «Эльба I», состояла из миноносцев. В шести милях от них, ближе к берегу, находились позиции подводных лодок, а еще на 6 миль ближе, на внутренней линии, несли охранение дивизионы тральщиков. Позади обоих флангов этого пояса сторожевого охранения, восточнее и южнее Гельголанда, держалось от двух до четырех легких крейсеров. На ночь подводные лодки возвращались; убиралась также внешняя линия миноносцев, и оставалась лишь внутренняя линия. Зато для ночных операций выделялось большее число миноносцев.

Вся эта система служила в большей мере для охраны, а не для разведки, для которой она была выдвинута недостаточно далеко. Если о приближении значительных неприятельских сил становилось известно даже тогда, когда они находились еще в расстоянии 15 миль от внешней линии охраны, то и в этом случае противник уже через полтора часа вошел бы в сферу огня Гельголандской крепости. Успеть выйти в открытое море к этому моменту могли бы только те корабли, которые стояли на внешнем рейде Яде. Кораблям, стоявшим на Эльбе у Куксгафена или в заливе Яде, на рейде Вильгельмсгафена, потребовалось бы больше времени. При наличии одной лишь этой службы охранения наше положение было таково, что мы либо рисковали быть застигнутыми противником врасплох и выйти в бой с недостаточными силами, либо должны были держать весь флот в состоянии полной готовности; но прибегать к этой мере на долгий срок было невозможно.

Привлечение миноносцев и крейсеров для несения сторожевой службы и необходимость сменять их через несколько дней требовали участия такого количества легких сил, что это шло в ущерб выполнению их главной задачи — стремлению [58] заблаговременно, далеко в море, обнаружить и атаковать неприятеля, прежде чем он подойдет к нам вплотную.

Командование стояло перед многосторонней и трудно разрешимой проблемой — исключить возможность внезапного нападения, обеспечить бухту от проникновения неприятельских заградителей и подводных лодок, чтобы флот по выходе из баз располагал свободой маневрирования и мог сам обнаружить неприятеля в Северном море и нанести ему потери по методам «малой войны». Вполне правильным было решение поручить всю эту задачу единому командующему, который при всех своих распоряжениях, помимо разносторонности предъявлявшихся к нему требований, учитывал бы еще условия погоды, возможные аварии или потери и обусловленные этим выходы из строя кораблей, а также вопросы снабжения углем, имевшие особое значение для малых кораблей. Команды малых кораблей в плохую погоду утомлялись значительно больше, чем на больших кораблях, и поэтому чаще нуждались в отдыхе.

Не так просто было также регулировать порядок передачи распоряжений и донесений по радио, чтобы добиться правильного и своевременного приема и исключения помех со стороны других станций, особенно тех, которые находились в иных районах и не подчинялись флоту.

В наших условиях особенно большое значение имели самолеты и воздушные корабли. К сожалению, их число было очень незначительным. Авиастанция была оборудована на Гельголанде; вначале она располагала всего пятью самолетами, а впоследствии их число было увеличено до восьми. Из воздушных кораблей дальнюю разведку в первое время выполнял один лишь L-3. Он усердно старался летать в любую погоду и с замечательной настойчивостью распространял дальность разведки до видимости норвежских берегов.

Наряду с организацией сторожевой службы, под руководством командующего военно-морской станцией Северного моря, вице-адмирала фон Крозига, в Вильгельмсгафене была создана [59] организация, ведавшая обороной островов Северного моря и, в первую очередь, Гельголанда. Сюда относилось также предусмотренное планом переселение коренных жителей на материк; им тяжело было расставаться со своими островами, хотя они и были подготовлены к этой необходимости и не чинили особых затруднений при выселении.

Постановка заграждений, а равно и лоцмейстерского ограждения, которое во время войны должно было заменять систему ограждения мирного времени, также входила в обязанности командования станцией. Сюда относилось и снятие далеко видимых с моря береговых навигационных знаков, которые могли быть известны неприятелю и облегчили бы ему ориентировку. По этим же соображениям горькая необходимость заставила пожертвовать старинной и почитаемой колокольней кирхи на острове Вангероог (близ фарватера, ведущего в залив Яде), которая с незапамятных времен служила ценным и привычным для мореплавателей ориентиром. Она была так давно построена, что за время ее существования весь остров, так сказать, под ногами у нее успел постепенно переместиться в соответствии с происходящим в Северном море общим движением дюн с запада на восток; в 1914 г. она стояла уже на самом краю западного берега, и волны лизали основания ее стен.

Для охраны заграждений и самых устьев рек были образованы портовые флотилии; они подчинялись коменданту крепости, а следовательно, и командующему станцией. Освобождение флота от этих задач вполне себя оправдало.

Важное значение имела организация маячной службы. Как только возникла опасность войны, все маячные огни были потушены, плавучие маяки убраны и светящиеся буи сняты, так что весь берег погрузился во тьму. Однако при трудном ночном плавании у берегов Северного моря и при существующем сильном течении в районах устьев Эльбы, Везера и Эмса обойтись без ночного освещения было невозможно. Кроме того, [60] совершенно необходимо было установить хорошо различимые огни для уверенного нахождения заграждения и для следования через проходы в этих заграждениях. Несмотря на навигационные трудности, связанные с плаванием в темноте, мы всегда предпочитали выходить в море в ночное время, так как темнота представляла большие преимущества в отношении скрытности, а следовательно и безопасности выхода из баз. Разумеется, огни зажигались при этом лишь на тот срок, который действительно был необходим по соображениям навигационного характера. Огни должны были зажигаться и для возвращающихся с моря кораблей, но так, чтобы они не могли быть использованы неприятелем. Основным моментом в этой организации являлась уверенность, что заказ на зажигание того или иного огня будет выполнен с точностью до минуты. Плавучие маяки, стоявшие в море на подходах к Яде и Эльбе, являлись в то же время сторожевыми судами и были укомплектованы военной командой. Им не приходилось отдыхать во время долгих и бурных ночей в течение всех этих 4,5 лет войны; нуждались ли в сигнальных огнях отдельные мелкие суда или целые эскадры, все они одинаково были уверены в исполнительности этих команд, как, впрочем, и всех остальных служб, организованных на время войны для целей навигационного обеспечения. В частности, необходимо упомянуть об испытанной службе императорских лоцманов, находившихся под начальством командора Краузе; они всегда являлись надежными советчиками для командующих соединениями кораблей и для командиров отдельных кораблей.

В соответствии с обстановкой, как мы ее себе представляли, необходимо было выяснить характер действий противника. Пока приводились в оборонительное состояние острова Северного моря и устья рек, эскадры линейных кораблей и линейных крейсеров, находясь на своих якорных стоянках, использовали эти первые дни для приведения кораблей в полную боевую готовность. В особенности это касалось кораблей [61] II эскадры, при постройке которых применению огнестойких материалов не было придано такого большого значения, как это имело место на более новых кораблях, и теперь предстояло убрать все вредное в этом отношении. Все это создало много труда, шума и беспокойства. Казалось, что уже в мирное время детально было продумано все, что могло быть полезным и необходимым в бою; однако теперь всплывали все новые и новые возможности использования гамаков, стальных сетей, якорных канатов, спасательных поясов и множества иных разнообразных предметов. Обо всем, что было изобретено и признано полезным на одном корабле, командующий эскадрой сообщал на другие корабли, которые он обходил, чтобы быть в курсе произведенного переустройства и вызывать на местах инициативу.

Наряду с этим производился прием вновь назначенной команды, состоявшей в большинстве из запасных, которые еще сравнительно недавно служили на тех же кораблях и среди которых я встретил много старых, знакомых, так как с 1907 года я сам, с перерывом всего в один год, все время плавал во флоте.

Всякого рода новости, поступающие с возвращавшихся из-за границы пароходов или от наших сторожевых кораблей, частые ложные тревоги по поводу мнимого появления самолетов или подводных лодок, ночная стрельба или появление огней и света прожекторов в неправдоподобных направлениях, взрывы мин на мелководном фарватере Эльбы (впоследствии этому было найдено естественное объяснение, но первоначально причину старались приписать действиям неприятеля), прекращение всякого сообщения с берегом, введение боевой вахты — все это придавало первым дням войны своеобразную прелесть. В окружавшем нас мире не произошло никаких изменений против обычной картины мирного времени, потому что даже движение судов на Эльбе было таким же оживленным.

Радостно приветствовался каждый приходивший с моря германский пароход, которому удалось возвратиться на родину; [62] но в каждой из радиотелеграмм в любую минуту можно было прочитать о призыве выйти навстречу неприятелю.

В течение тех дней, когда должна была определиться позиция Англии, мы не пренебрегали подготовкой к активным операциям, и, одновременно с поступившим 4 августа в 19 ч. 47 мин. сообщением об объявленном «состоянии войны с Англией», мы приняли (по радио) приказ вспомогательному крейсеру «Кронпринц Фридрих Вильгельм»[14] о немедленном выходе в море. Вслед за тем вспомогательный пароход-заградитель «Кенигин Луиза» в 21 ч. 30 мин. вышел из Эмса к устью Темзы.

Так начались первые операции, связанные с ведением крейсерской войны и малой войны у берегов Англии. С напряженным вниманием мы следили в радиорубке флагманского корабля за развитием этих первых двух операций. Помешают ли большому быстроходному пароходу или же ему удастся беспрепятственно прорваться в океан?

Радиограмма, переданная на «Кенигин Луизу», гласила: «Идти полным ходом к Темзе. Поставить мины как можно ближе к английскому берегу, не ставить их вблизи нейтрального берега и севернее параллели 53°». Пароходу, который еще недавно поддерживал в летнее время сообщение с купальными курортами, расположенными на островах Северного моря, на следующий день (5 августа) около И ч. пришлось вступить в бой с неприятельскими крейсерами и истребителями. Пароход был потоплен торпедой. Перед боем он успел поставить свои мины, и жертвой их стал преследовавший его крейсер «Эмфион» (3500 тонн, спущен на воду в 1911 г.), который также пошел на дно, потеряв 131 человека. Таким образом, первый же день войны принес потери обеим сторонам, причем первое нападение последовало с нашей стороны. [63]

Жертвы с нашей стороны не были напрасными. Прежде всего они стоили неприятелю потери нового крейсера, но еще важнее было впечатление, произведенное как у нас, так и у неприятеля. Так с самого начала определилось положение, при котором противник, ища укрытия от наших агрессивных методов ведения войны, предпочел уйти в северные воды, а не избрал иной путь — закупорку наших выходов в море. В течение всей войны в устьях наших рек не было поставлено ни одной английской мины, между тем как в открытом Северном море было поставлено несколько тысяч мин.

Следующие дни не были отмечены какими-либо происшествиями, самолеты и дирижабли ничего не обнаружили, а вернувшиеся с моря рыболовные суда сообщили о замеченных ими английских военных кораблях лишь на далеком расстоянии от Германской бухты (у Абердина). Нам самим необходимо было позаботиться об обнаружении местонахождения неприятеля и направиться туда, чтобы добиться требуемого уравнивания сил. Возникло намерение использовать для этой цели миноносцы и подводные лодки, без которых можно было обойтись при несении охраны Гельголандской бухты.

У начальника подводных лодок, капитана 3 ранга Бауэра, сложилось впечатление о бесполезности применения подводных лодок для чисто оборонительных целей у Гельголанда; казалось маловероятным, что противник подойдет так близко, и если бы он и подошел, то возможность атаки все же оставалась под сомнением. Частые выходы и возвращения лодок, как того требовали практиковавшиеся методы несения сторожевой службы, да еще при наличии навигационных опасностей в районе Гельголандской гавани, должны были повлечь за собой напрасное изнашивание механизмов и аварии лодок. Поэтому Бауэр старался убедить командование флота в том, что положение может измениться только в результате применения подводных лодок для активных действий. Риск был, конечно, велик, но надежды на успех были еще больше. [64]

Эта точка зрения была одобрена, и было принято крайне важное решение для дальнейшего хода войны. Командование не стало медлить с выполнением этого решения, и 6 августа подводным лодкам было приказано выйти в море для проведения операции против английских главных сил, предположительно находившихся в Северном море. Допускалось, что они могли держаться примерно в 200 милях от Гельголанда с целью перехватить наши дредноуты, которым пришлось бы идти в Северное море вокруг Скагена в том случае, если бы проход Кильским каналом оказался затруднительным. Для выполнения операции было предназначено 10 подводных лодок, а продолжительность операции была определена в 6 дней.

Поисками надлежало охватить все Северное море до параллели Оркнейских островов. Подводным лодкам оставалось при этом надеяться на свои собственные силы, так как конвоировавшие их крейсера «Гамбург» и «Штеттин», причисленные к флотилии подводных лодок, естественно, не могли их сопровождать на всем протяжении похода. Они должны были прикрывать выход лодок лишь на протяжении первых 100 миль с тем, чтобы в случае встречи с легкими силами противника оттянуть их от лодок по направлению к Гельголанду; сами же лодки не должны были в это дело ввязываться, так как их целью являлась атака неприятельских линейных кораблей. Свобода действия предоставлялась лодкам только на обратном пути, когда им надлежало использовать любой случай, позволявший нанести неприятелю потери. Погода для проведения операции была неблагоприятная, пасмурная, дождливая, видимость плохая.

Ожидалось дальнейшее ухудшение погоды, но так как этого не последовало, то начальник лодок приказал начать операцию; трудно предсказывать погоду для такого обширного морского района и особенно при существующих в Северном море быстро меняющихся метеорологических условиях.

Принятое решение являлось блестящим доказательством нетерпеливой жажды подвигов со стороны нового оружия, [65] которое в мирное время, на маневрах, еще никогда не получало столь сложного задания.

Поход нужно было выполнить с таким расчетом, чтобы лодки, выстроившись в одну линию с интервалами в 7 миль, прошли сперва 300 миль по направлению на NNW, затем повернули обратно и, дойдя до линии Скапа-Флоу — Ставангер (куда они должны были прийти примерно через 72 часа после начала операции), оставались на этой линии до 18 ч. следующего дня, после чего им надлежало возвратиться к Гельголанду.

Одна лодка, пройдя 225 миль от Гельголанда, вынуждена была повернуть обратно из-за повреждения в машине[15]. Две лодки пропали без вести. Остальные лодки выполнили задание в точном соответствии с планом и возвратились к 11 августа, не обнаружив неприятеля, если не считать одного четырехтрубного крейсера, на короткое время вынырнувшего из тумана. Относительно лодок, пропавших без вести, было известно лишь то, что одна из них утром 8 августа еще вела переговоры по радио. 9 августа в районе пребывания подводных лодок стоял туман при ветре в 6 баллов. Только 15 августа мы узнали, что в этом же самом районе находилась большая часть английского флота[16], причем англичане уничтожили шесть германских сельдяных люгеров, предварительно пересадив к себе на борт их команды. Туман при ветре в 6 баллов и при незначительной высоте рубки подводной лодки является самым неблагоприятным фактором в отношении дальности видимости. Надо было полагать, что при этих условиях погоды пропавшие без вести [66] лодки были протаранены английскими крейсерами прежде, чем успели погрузиться[17].

Остается лишь сожалеть, что именно в момент встречи туман явился прикрытием для английского флота, жертвой которого стали две наши лодки, и эта первая, так энергично проведенная, операция не привела к заслуженному успеху. Потеря двух лодок ни в коей мере не повлияла на настроение экипажей; наоборот, она укрепила в них решимость добиться лучших результатов.

Тот факт, что этот поход продолжался шесть суток, явился решающим в вопросе о дальнейшем использовании подводного оружия, значение которого резко повысилось благодаря проявленной им выносливости и способности к самостоятельным действиям. Свойства эти предстали в должном свете только в результате длительного похода, совершенного в условиях военного времени, и в этом отношении подводные лодки оставили далеко позади себя все виды надводных кораблей, в особенности миноносцы, которые не могли состязаться с подводными лодками в вопросе о продолжительности пребывания в море. К тому же и запасы угля на миноносцах были незначительны, а расход угля при больших скоростях хода непомерно возрастал. Что же касается больших кораблей, то в том же вопросе о продолжительности пребывания в море они находились в полной зависимости от мелких кораблей, поскольку без них нельзя было обойтись в деле обеспечения от атак подводных лодок и от мин заграждения.

Данный поход наложил свой отпечаток на весь вопрос о способах ведения войны на море и придал ему решающее [67] направление; правда, оно определилось лишь впоследствии и постепенно, но начало было положено именно этой операцией. Вот почему я останавливаюсь на рассмотрении этого похода несколько дольше, чем это было бы необходимо с точки зрения отсутствия видимых военных результатов операции. После того как было получено первое доказательство выносливости подводных лодок, мы с величайшей настойчивостью и с возрастающим успехом пошли по вновь открывшемуся перед нами пути, и подводная лодка, относительно которой перед тем существовало представление как об одном из средств береговой обороны, превратилась в самое приспособленное оружие для дальних действий.

Другая, не менее важная, особенность подводной лодки заключается в ее автономности. В то время, как надводные боевые силы в соответствии с предполагаемой силой противника должны составляться из кораблей различных классов, подводная лодка не нуждается ни в чьей поддержке для атаки, а для защиты ей не нужна скорость хода, необходимая для надводных кораблей, так как способность погружаться под воду является для подводной лодки самой надежной защитой.

Нет ничего удивительного в том, что значение этих тактических преимуществ получило всеобщее признание лишь во время войны, потому что они выявились благодаря энергии личного состава, который, казалось, не признавал никаких затруднений, хотя условия плавания на этих маленьких суденышках были связаны с невероятными лишениями бытового характера. Преимущества подводного оружия приобрели практическое значение лишь после того, как люди пришли к добровольной решимости бесконечно долго выносить лишения; этой силой воли и обладали экипажи наших подводных лодок.

Мы сильно недоумевали, почему англичане не предприняли нападения в течение всей первой недели войны; ведь с каждым днем они теряли часть преимуществ, которые им давала ранняя мобилизация, между тем как мы за это время могли [68] усилить нашу береговую оборону. Поисками, произведенными нашими легкими крейсерами и миноносцами, которые направились расходящимися курсами от Гельголанда и осмотрели весь район на протяжении около 100 миль, ничего не было обнаружено. В то время как еще производились упомянутые выше поиски подводных лодок на севере, четыре другие подводные лодки были посланы в разведку на запад миль на 200, до параллели устья Темзы. Они установили наличие охранения в виде нескольких линий миноносцев примерно на параллели 52°, но больших кораблей не видели[18].

У командования флота, как и у всех нас, напрашивалась мысль о том, что английский флот придерживается какого-то иного стратегического плана, а не того, который мы предполагали. Казалось вероятным, что II и III флоты были связаны охраной перевозки войск внутри Английского канала, а местонахождение главных сил I флота надо было предполагать в северной части Северного моря, куда наши легкие силы еще не проникали. Посланные туда десять подводных лодок еще не давали о себе знать, откуда можно было заключить, что они ничего, по-видимому, не обнаружили. Не следовало ли в таком случае попытаться вызвать на бой английский флот? Мы располагали тринадцатью дредноутами, восемью старыми линейными кораблями, четырьмя линейными крейсерами (включая [69] «Блюхер»), несколькими легкими крейсерами и семью флотилиями миноносцев. Командующий флотом полагал, что с этими силами он может вступить в бой с полной уверенностью в успехе. Но его удерживало соображение о том, что местонахождение I флота было совершенно неизвестно, а поэтому было сомнительно, произойдет ли встреча флотов в течение имевшегося в нашем распоряжении промежутка времени, который, в соответствии с запасами топлива на миноносцах, не мог продолжаться более двух суток подряд. Кроме того, в период выполнения операции Германская бухта оставалась бы без всякой охраны против минно-заградительных и прочих операций, а флот не имел бы флангового прикрытия с W. Наконец, наши линейные корабли могли подвергнуться успешным атакам неприятельских подводных лодок, и мы ничем не могли бы возместить эти потери, если бы неприятельский флот остался необнаруженным. По всем этим соображениям мысль о подобном выходе флота была оставлена, и вместо этого был намечен ряд разведывательных и минно-заградительных операций, которые и были выполнены в течение следующих недель, причем они были доведены вплоть до английских берегов.

В результате этого решения для эскадр линейных кораблей наступил период томительного выжидания, а в начавшейся «малой войне» для уравнивания сил надежды возлагались не только на успех минно-заградительных операций, но и на ночные поиски миноносцев, которым могли представиться случаи для атаки. Недостаток в разведывательных кораблях (поскольку новые линейные крейсера «Зейдлиц», «Мольтке» и «Фон дер Танн» необходимо было беречь для боя) опять-таки побудил привлечь для целей разведки подводные лодки.

Возвратившиеся 11 августа из похода на W подводные лодки уже 14 августа получили новые задания. Лодки, которыми командовали капитан-лейтенанты Гайер и Херзинг, должны были произвести разведку в Северном море по направлению от норвежского берега (у Эгерсунда) на Питерхэд, а третьей лодке надлежало выяснить систему английского сторожевого [70] охранения перед входом в Хамбер, чтобы получить исходные данные для намеченной минно-заградительной операции. Лодки доставили ценные сведения о неприятельской сторожевой службе; больших кораблей они не видели. Им долго пришлось пробыть под водой. Так, например, эскадренные миноносцы вынудили лодку Гайера оставаться под водой 16 августа в течение 6? часов, 17–11? часа и 18 — в течение 11? часов.

Остановимся вкратце на рассмотрении тех возможностей, которые имелись у неприятеля для организации нападения. О сосредоточении германского флота в Северном море англичане, без сомнения, могли узнать агентурным путем через Голландию или Данию. Если бы английский флот предпринимал демонстративный обстрел Сильта или восточных Фрисландских островов, то он вынудил бы наш флот выйти из устьев рек, при этом англичане имели бы случай использовать свои подводные лодки, расставленные у выходов из Яде и Эльбы. Они могли рассчитать свою операцию таким образом, чтобы в утренние часы занять выгодное положение для боя с нашим приближающимся флотом. Если бы англичане явились с частью своих сил, то они могли бы своевременно отойти от превосходящих германских сил, ограничившись действиями подводных лодок. Единственная опасность, которая могла угрожать противнику при выполнении подобной операции, заключалась в возможности ночной встречи с флотилиями наших миноносцев. Но и эту опасность англичанам не следовало переоценивать, потому что они могли рассчитать момент своего входа в Германскую бухту таким образом, чтобы наши миноносцы, которые держались в море лишь до приближения рассвета, находились уже в это время на обратном пути в Германскую бухту. Со стороны наших подводных лодок англичанам также не угрожало особой опасности, поскольку большая часть лодок находилась в дальних операциях[19]. [71]

Но, по-видимому, английское морское командование сильно переоценило степень опасности, угрожавшей со стороны наших миноносцев и подводных лодок, и, наоборот, не слишком велико было, видимо, доверие к боеспособности их собственных подводных лодок. Таким образом, у обеих воюющих сторон в первое время возымели верх соображения, побуждавшие их воздержаться от непосредственного использования главных сил. При этом весьма существенную роль играла переоценка подводной опасности[20].

Командующий Флотом Открытого моря адмирал фон Ингеноль в своем приказе от 14 августа следующим образом резюмировал общую обстановку:

«Из всех сведений, полученных до сих пор об английских морских силах, явствует, что английский боевой флот всячески избегает показываться в Северном море и держится далеко за пределами досягаемости со стороны наших морских сил. Поиски наших подводных лодок, распространившиеся на севере за 60-й градус северной широты, а на юге, в Английском канале, до подходов к Темзе, а также набеги наших миноносцев и разведки самолетов, установили наличие английских сторожевых кораблей лишь в районе между норвежским и [72] шотландским берегами и перед входом в Английский канал, в остальной же части Северного моря до сих пор никаких следов англичан не обнаружено.

Этот образ действий нашего противника заставляет предполагать о существующем у него намерении избегать всяких потерь, которые мы смогли бы ему нанести, в то время как нашим боевым кораблям предоставляется возможность подходить к его берегам, чтобы стать там жертвами его мин и подводных лодок.

Мы не доставили противнику этого удовольствия. Он сам должен прийти, и в конце концов он придет, и тогда мы и сведем с ним счеты. Для сведения этих счетов мы выйдем в море со всеми своими боевыми кораблями.

Нашей ближайшей задачей является стремление наносить неприятелю потери в „малой войне“ и нападать на него, где бы мы его ни настигли, этим мы заставим его вступить с нами в бой.

Эти задачи в первую очередь выпадают на долю легких сил (подводных лодок, миноносцев, заградителей, крейсеров), шансы которых возрастают по мере того, как ночи становятся все более темными и длинными.

Начало положено, во-первых, славным подвигом парохода-заградителя „Кенигин Луиза“, увенчавшимся, наряду с гибелью этого парохода, чувствительными потерями для неприятеля, и во-вторых, смелыми поисками наших подводных лодок; за этими подвигами последуют новые операции.

Наша обязанность, обязанность экипажей больших боевых кораблей заключается в том, чтобы это главное наше оружие всегда было готово к предстоящему нам решительному бою. Для этого мы должны трудиться не покладая рук, чтобы быть готовыми самим и чтобы поддержать наши линейные корабли в состоянии полной боевой готовности. Мы должны предусмотреть каждую мелочь, которая на войне может иметь важное значение, и мы должны постоянно упражняться [73] и готовиться к тому дню, когда Флоту Открытого моря будет позволено вступить в бой хотя и с превосходящим нас количественно противником.

Как только неприятель окажется в пределах нашей досягаемости, он тотчас найдет нас на арене боя. Однако мы вовсе не желаем, чтобы он предписал нам место и время; мы сами желаем избрать и то и другое, чтобы вступить в бой только при таких условиях, которые гарантируют нам полный успех.

Это означает, что не надо терять терпения, а необходимо постоянно быть готовыми, чтобы использовать благоприятный момент».