Мои друзья

Мои друзья

Им я хочу посвятить главу в своей книге. Друзья неотделимы от моей жизни. Они моя совесть, судьи, помощники. Новые программы я сперва показываю им, и если они их одобряют, значит, можно «открыть занавес» и перед зрителем.

У меня много друзей. Наверное, как и у всякого человека, который на виду. Но больше всего в кругу артистов, музыкантов, режиссеров, журналистов. Конечно, это легко объяснить работой, которой я занимаюсь, и работой моего мужа.

Какой бы я ни была усталой, стараюсь не пропустить у друзей премьеру, чаще общаться с ними и слушать их. Я благодарна судьбе, которая свела меня с такими людьми, благодарна своей профессии, поскольку повышенный интерес к фигурному катанию помог мне познакомиться со многими из тех, кого обычно знают по экрану или из газет, а не беседуют о всякой всячине, сидя на кухне за столом, за тем же столом, где пишутся сейчас эти строки. Это Алла Пугачева и Вахтанг Кикабидзе, артист Николай Караченцов, кинорежиссер Александр Митта, Лиля Майорова, жена Саши, книжный график, и их сын Женечка, обещающий вырасти в большого художника, дирижер Дмитрий Китаенко, пианист Владимир Виардо, главный режиссер театра «Современник» Галина Волчек. У нас много друзей и среди людей не столь известных, но близких и дорогих для нас с мужем. Кто-то приходит чаще, кто-то реже, как правило, все наши друзья очень занятые люди, да и у нас с мужем редко бывает свободный вечер. Хочется всех видеть не так редко, как приходится, но, увы, это не удается. Только раз в году, в день моего рождения, собираем мы у себя дома наибольшее число своих друзей. Меньше пятидесяти человек последние годы не принимаем. Но это именно те люди, которые составляют часть моей жизни, которые в той или иной степени влияют на мою тренерскую деятельность.

В водовороте все возрастающих знакомств и в увеличении круга друзей особенно близкими и дорогими для меня остаются Ирина Люлякова и Ирина Возианова (Данилова), Марина Неёлова, Александр Веденин и Михаил Жванецкий. Двух Ир и Сашу я знаю с детства, со стадиона Юных пионеров, выросла с ними, Маша и Миша вошли в мою жизнь позже, но в разлуке я скучаю по этой пятерке, как по собственным детям.

«Тарасята» Л. Караваева, И. Моисеева, И. Роднина, Т. Тарасова, Т. Васюкова, А. Зайцев, В. Жигалин, А. Миненков

Ира Люлякова. Ира старше меня на два года. Она давно уже больше чем подруга — она мне как родственница. Старшая сестра. Прекрасная в прошлом спортсменка, чемпионка Советского Союза в одиночном катании, она сейчас замечательный детский тренер, директор школы юных фигуристов Дворца спорта автозавода имени Ленинского комсомола. Ира всегда рядом со мной, в самых трудных и самых радостных ситуациях. Влияние Люляковой как старшей подруги на меня всегда было огромным. Именно она сказала мне, когда я училась в восьмом классе: «Ты хочешь два раза в день тренироваться, давай я переведу тебя в сменную школу рабочей молодежи, я там давно уже занимаюсь». Естественно, я послушала умную Иру, которая всегда училась на пятерки, она ведь даже эту сменную школу закончила с золотой медалью, а институт с красным дипломом.

В эту школу рабочей молодежи номер восемнадцать Ира перевела и Сашу Веденина, и Сережу Четверухина, а потом я привела по накатанному пути уже «своих» Татьяну Войтюк, Ирину Моисееву. Нас, фигуристов, в 18-й школе любили, учиться было легко. Ира Люлякова внимательно проверяла все мои уроки. В числе первых она ушла из спорта в цирк на льду, но прокаталась там недолго и вернулась снова на СЮП — теперь уже старшим тренером «Труда». И работу мне подыскала Ирина. Она буквально притащила меня за руку к Вячеславу Васильевичу Хатунцеву, который двадцать лет возглавлял спортивное общество «Труд». Проведя войну в партизанах, суровый, даже жестокий на вид, Хатунцев был замечательным человеком, необыкновенной доброты. Он посмотрел внимательно на меня, потом на Иру, которая с убежденностью отличницы твердила: «Она будет хорошо работать», и велел написать мне заявление с просьбой принять на работу.

Мне шел девятнадцатый год, а Ире — двадцать первый. Мы совершенно не расставались. Я, длинная и худая, ходила на высоченных каблуках, а Ира обычно шла впереди, полненькая и маленькая. У нас даже имел; ся такой «показательный номер»: я раскидываю руки, а Ира под ними проходит.

Мы были счастливы. Отныне мы могли вместе ездить на сборы и соревнования. Захлебывались от восторга, когда проводились командные турниры, и наши дети обыгрывали учеников опытного Виктора Кудрявцева. Готовили спортсменов, настраивали их, выводили их, считали очки. О, какое наступило золотое время, даже во сне о таком счастье не мечталось!

У Иры мужской склад ума, мужской характер, и это очень ценит мой отец. Когда он видит Иру, всегда встает на одно колено и целует ей руку. Становясь перед Люляковой на колено, отец делается с ней одного роста — сцена насколько комичная, настолько и трогательная.

Я человек разбросанный, нервный, страдаю, когда порой со мной жестоко поступают, теряюсь и начинаю реветь, когда нарываюсь на хамство. В любой сложной ситуации сразу же бегу к невозмутимой Люляковой советоваться. Ира — моя совесть. Так же, как и я, ее любят все мои спортсмены, и бывшие и нынешние, даже те, кто со мной теперь в сложных отношениях. «Ирина Васильевна!»— слышу я вскрик на тренировке и вижу, как мои ученики всей гурьбой поехали к выходу. Значит, на каток пришла Люлякова. Вместе с ней мы отдавали замуж моих учениц, с ней советуется моя мама, когда считает, что я в чем-то не права. Теперь Люлякова — мать чемпионки, ее десятилетняя Маша выиграла первенство Москвы в своей возрастной группе.

Известный тренер из Иры не получился, наверное, потому, что по складу характера—она руководитель, организатор. Она может и любит что-то пробивать для школы, судить соревнования, затеять что-то новое в нашем виде спорта. У нее на все своя точка зрения, хотя возможность стать прославленным тренером чемпионов у нее была. Но в тот год, когда у Иры подросли ученики и обещали стать классными спортсменами, она родила ребенка, помогать было некому, и несколько лет она провела дома, полностью выключив себя из тренерской работы.

Немного существует в жизни каждого из нас людей, кого мы стремимся видеть всегда. Ира Люлякова относится именно к этим людям.

Ира Возианова. Двадцать лет назад моя подруга, с кем я начала заниматься фигурным катанием, Ира Данилова, тогда еще Данилова, а не Возианова, по совету нашего молодого тренера, оставила спорт и перешла в училище при Государственном ансамбле народного танца СССР. Чайковская точно угадала Иринино счастье. Вот уже двадцать лет не ослабевает ее влюбленность в ансамбль, преклонение перед руководителем коллектива Игорем Александровичем Моисеевым. Я быстро разделила и разделяю по сей день чувство Иры.

У Иры в ансамбле работали родители, сама же она специально танцами не занималась. Но с первых же ее уроков в училище вместе с ней начала учиться и я. Повторяла все знаменитые моисеевские номера — арагонскую хоту, молдавский танец, тарантеллу. Ира вся светилась от счастья, что оказалась в ансамбле. Я выучила с ней всю программу ансамбля начала шестидесятых годов и была счастлива не менее.

К сожалению, большой, серьезной партии Ира у Моисеева не станцевала, хотя была занята во всех постановках и объездила с ансамблем весь белый свет. Это обидно. У Иры такие легкие ноги, она такая сценичная. И даже сейчас, когда ей осталось работать всего год, она сильно переживает, что ее не поставили в какой-то номер. Она хочет и умеет танцевать, но теперь за подобные желания полагается слишком дорого платить. Ее пятнадцатилетний сын Коля-, находясь в том возрасте, когда дети, кроме себя, ничего вокруг не замечают, уговаривает маму лечь, видя, как болят у нее ноги.

Она человек очень эмоциональный. Может прибежать ко мне днем на тренировку и, запыхавшись, выдохнуть: «Он такое ставит (это о Моисееве), ты сойдешь с ума! Я плачу на репетициях от восторга!»

У Иры есть черта характера, которая, как мне кажется, передалась мне. Она, если смотрит балетный спектакль, видит в нем только то, что ей нравится. Есть люди, которые, наоборот, замечают только недостатки! Ире доступны прежде всего достоинства. И Ира может позвонить мне в одиннадцать и сказать: «Тань, ты устала, приезжай, я тебя накормлю». Нас всех научила готовить Возианова, потому что кулинарка она изумительная.

Ира хозяйка, каких сейчас нет, и это при том, что из-за гастролей она по полгода не бывает в Москве. Зато в оставшиеся полгода она, наверстывая, заготовляет в немыслимом количестве варенья и консервы. Возможно, частые отъезды Иры спасают ее мужа Юру и нас, ее друзей, от переедания.

Ужасно одиноко чувствуешь себя в Москве, когда в ней нет ли Люляковой, ни Возиановой, ни Неёловой. Впечатление, что ты в пустыне или что жизнь проходит зря. Причем совсем не обязательно им сидеть у меня или мне ездить к ним. Важно знать, что они здесь, рядом, всегда можно снять трубку и позвонить. Услышать родные голоса. Когда Иру провожаем в долгую гастрольную поездку за рубеж, на три-четыре месяца, то мы все подруги плачем. Раньше не могли утерпеть и писали ей длинные письма.

Марина Неёлова. Иногда мы тренируемся в тех городах, где летом гастролирует «Современник». Тогда мы с Машей счастливы и живем вместе, в одном номере, правда, наговориться за эти дни все равно не успеваем. С Неёловой мы познакомились лет восемь назад, но у нас с ней такое впечатление, будто мы знаем друг друга чуть ли не всю жизнь. Будто с детства вместе. Маша человек интересный, тонкий, талантливый. Все лучшие слова, которые можно сказать о настоящей драматической актрисе, относятся к Неёловой. Ей я стыжусь показать некачественную работу и, наоборот, стремлюсь, чтобы Маша посмотрела программу, если чувствую, что она удалась.

Я стараюсь чаще бывать у нее в театре. Мы часами разговариваем о моем деле, о ее ролях. Полуночные разговоры, не дающие нам спать. Разговоры о том, как надо и не надо играть, как надо и не надо ставить спектакли. В наших профессиях есть схожие моменты. Люблю смотреть ее репетиции, когда уже роль получается, впрочем, неудачных работ у Неёловой в театре я не видела. Иногда она звонит и говорит: «Я запрещаю тебе смотреть такой-то фильм, я с тобой не буду больше видеться, если ты его посмотришь». Я этих фильмов не смотрела, следовательно, и в кино ее плохих ролей не знаю.

Зато на ее спектаклях я испытывала такие чувства, которые вообще счастье в этой жизни испытать. Когда я смотрела «Спешите делать добро», «Три сестры», «Валентин и Валентина», «Вечно живые», мне казалось, что участвую в действии так же, как и Маша. Полное растворение в пьесе. Даже не помню, есть ли в них антракты.

Счастье дружить с таким творческим человеком, как Неёлова. Она никогда не бывает собой довольна. Мне нужна ее дружба, потому что Маша — мой главный судья, потому что оценка Маши всегда правильная. Человек, не умеющий ни в чем фальшивить, она точно ощущает любую неправду, даже на льду. Она никогда не скажет, что ей нравится то, что на самом деле ею не принято. Именно Маша дает окончательное разрешение на выпуск новой программы. Она приезжает в свободный вечер на СЮП, очень серьезная (сама за рулем), и я трепещу так, как будто сейчас начнутся международные соревнования.

Режиссура танца, работа над образом, подтексты, второй план — сколько мне дало знакомство с Неёловой и Галиной Борисовной Волчек, которую я смею называть Галей! Я слышала о всех этих приемах, но никогда не думала, что все они станут необходимы мне в тренерской работе.

Какая она, моя Марина Неёлова? Это постоянно читающая маленькая женщина в очках, на столе перед которой стоит тарелка с макаронами, а за макаронами деревянная подставка для книги. Такие подставки есть в обеих комнатах ее двухкомнатной квартиры, включая и кухню. И на разных подставках разные книги. Где она ни окажется, сразу начинает читать. Лежа — читает, сидя — читает, везде она читает. Так и живет с книгами и с этими макаронами по-флотски, от которых она одна в мире не поправляется. Еще может прекрасно варить кислые щи. Звонит: «Приезжай скорей, сварила щи, есть будем!» Шикарная грива волос, полное отсутствие тела. Худоба нечеловеческая. Она однажды в Сочи, решив, что сильно поправилась, встала на весы. Центр Сочи утыкан ими, как пальмами. Ей объявили: «Сорок шесть килограммов». Она стоит на весах и с гордостью смотрит по сторонам: мол, смотрите, какая я! Поправилась как! А дяденька, который ее взвешивает, говорит: «Девочка, арбуз отдай подруге». И опять — постоянные сорок. Когда Маша сдает роль, она доходит до точки. Здесь, у меня на кухне, она читала монолог из пьесы «Спешите делать добро». Этот монолог в театре с первых же слов вызывает у меня слезы.

За что мне такое счастье послано, услышать Машу не в зале, не на спектакле, а рядом, когда еще можно и о роли поговорить.

Она очень дружит с моим мужем. Они часами разговаривают по телефону. Володя читает мужскую роль в новой пьесе, которую она репетирует, подает ей реплики.

Зимой она уезжает отдыхать в какой-нибудь профилакторий. Ходит гулять по парку, закутываясь в три свитера и шубу. И только ест, спит и ходит, ест, спит и ходит. Терпеть не может ресторанов, бурных развлечений. Красивая и скромная, занимающаяся только своим искусством и не разменивающая его ни на что. Очень серьезно относящаяся ко всему, что о ней пишут.

Примеров преданного отношения Неёловой к делу сколько угодно. Я приехала к ней на съемку фильма «Дамы приглашают кавалеров». Ей по эпизоду полагалось купаться в море, но у нее выступила экзема. Жара стояла плюс тридцать пять, и она со слезами лезла в соленую воду, боясь сорвать съемку. Фильм она возненавидела еще до выхода на экран.

Наверное, когда-нибудь найдутся драматурги, которые будут писать для нее. Но пока идут годы, и мне странно, что до сих пор таких сценариев и пьес нет.

Александр Веденин. Саша Ведения — ныне государственный тренер, отвечающий за подготовку фигуристов-одиночников. В нашем тренерском мире знают, что мы дружим всю жизнь. Саша — человек, к чьему мнению я прислушиваюсь, с кем знакома уже тридцать лет, хотя редко сейчас видимся: он занят, у него свои спортсмены, свои сборы. Мы вместе выросли, вместе катались. Только Люлякова и Веденин стали чемпионами Советского Союза, а я нет. У них тренировки проходили в другое время, в самое хорошее, и тренировала их Татьяна Александровна Толмачева.

Саша Веденин предан своему делу без остатка. Пока еще не так ярки, как в танцах и парном катании, успехи советских одиночников, но то, что они есть, особенно в женском катании, во многом его заслуга. Саша собрал картотеку на всех более или менее способных ребят по всей стране, на всех тренеров и следит за ними пристально, контролирует работу каждого, организует огромные сборы и сидит на всех тренировках с утра до ночи. Ребята его любят. Любят по-настоящему, преданы ему, и если они прокатают на международных соревнованиях программу плохо, им стыдно перед Ведениным. Побывав совсем недавно на юношеских соревнованиях, я воочию увидела огромную селекционную работу, которую он проделал за последние годы.

Саша абсолютный профан в житейских делах. В Америке, в Колорадо-Спрингс, в единственный свободный от соревнований день Леша Мишин, Саша и я поехали забрать из магазина веденинское пальто. Саша мне сказал, что деньги уже заплатил, пальто отдал перешивать: Саша маленького роста, и его размера в магазине не оказалось. Он объяснил, что выбрал себе дубленку очень теплую, долговечную, но я в его рассказы верила мало, так как знала, что, замороченный своим одиночным катанием, Веденин ни в чем больше не разбирается, поэтому поехала вместе с ним проверить, на что он тратит деньги.

Мы заявились в магазин. С ужасом я увидела, что Веденин за бешеную сумму, практически на все деньги, что у него были, купил из свиной кожи, выдубленной под замшу, пальто без подкладки. Лишь на воротнике виднелось что-то меховое. И укоротили ему только рукава, карманы остались у колен.

Пальто нам все же всучили, правда, сделав скидку. Саша его, конечно, ни разу не надел.

Саша всегда трогательно ко мне относился и называет только «Танечка». «Танечка, ты так устала!» А Танечке уже сколько лет и она действительно устала. И никто ее уже так не зовет: «Танечка».

Дипломат я, как говорила, плохой и обычно у нашего руководства веду себя неправильно. Саша нервничает и очень расстраивается. Он потом часами убеждает меня, в чем я не права, требует, чтобы я пошла и покаялась.

В свое время Саше в спортивной карьере очень не повезло. И виной тому мы с Ирочкой Даниловой. Саша тогда был на взлете, собирался ехать на чемпионат Европы. Пятого декабря у Веденина день рождения. Год шел олимпийский, и сборная уезжала чуть ли не первого января. Он объяснил нам, что справлять день рождения будет в кафе «Московском» на улице Горького, очень модное заведение в начале шестидесятых годов. Но поскольку мы с Ирочкой запамятовали, куда нам полагается идти, то прошлись по всем кафе на улице Горького, начиная с Белорусской площади и, естественно, только в самом конце нашего путешествия попали в «Московское». А Саша на протяжении полутора часов в двадцатиградусный мороз выбегал все время на улицу в рубашечке и свитере, ждал нас у дверей кафе — стояла огромная очередь, и он боялся, что нас вовнутрь не пустят. Шестого декабря он слег с двусторонним воспалением легких, и вместо него на чемпионат поехал Четверухин.

Михаил Жванецкий. Мои регулярные поездки в Одессу все последние годы проходят под знаком летних встреч с Михаилом Жванецким. Познакомились мы с ним лет десять назад в вечер первомайского праздника в доме у общих друзей. Компания собралась интересная, читали свои стихи Евтушенко и Вознесенский, говорили об искусстве. Потом попросили почитать Жванецкого. Мы с Ирой Возиановой хохотали так, что с глаз потекла краска. Даже не хохотали, а испускали какие-то вопли. Жванецкий в тот вечер нас и приметил. Таких сумасшедших в этой интеллигентнейшей компании оказалось только две. Миша галантно проводил нас в ванную умыться. Мы с Ирой и в ванной комнате еще долго хохотали. В день нашего знакомства он первый раз читал «Собрание на ликеро-водочном заводе».

Жванецкий — замечательный писатель. Писатель, которого так много даже в самой короткой фразе.

Из ванной комнаты мы вышли к столу с опухшими глазами, с мокрыми волосами и, конечно, малопривлекательные. Но Мишу наша внешность не волновала. Его вдохновляла наша реакция на только что написанную миниатюру. Реакция превзошла все ожидания, произошло братание. С тех пор Миша часто читает нам свои новые рассказы.

Я люблю Мишину квартиру в Одессе, где зимой живет одна мама, люблю их одесский дворик на Желябовском спуске, во дворе, на втором этаже справа, лесенка, двенадцать ступенек, маленькая застекленная терраска (на ней прошла вся мамина и Мишина жизнь), потом кухня в два квадратных метра. Маленькая уютная мамина комната и крошечная комнатка Миши, где помещается только диван, письменный стол и кипа написанного. Лето в Одессе — его болдинская осень. Мама ему готовит, он пишет целыми днями. До вечера. Вечером он выходит в гости. Жванецкого теперь знают все и везде. Его любят, ему всегда рады.

Как я бываю счастлива, когда он появляется на пороге нашего дома со своим стареньким портфелем. В нем рукописные, и только рукописные странички десятков рассказов, которые вечно путаются между собой. Я зову его к себе в гости просто посидеть, поговорить, вкусно покормить. Но когда Миша входит, мои глаза автоматически опускаются вниз и влево. Что он там несет в руке? В портфельчике, ручку которого он сжимает, лежит столько горькой иронии, столько юмора, что их вполне бы хватило на творческую жизнь нескольким писателям.

А как он читает свои рассказы! Никто, кроме него, не может так замечательно «читать Жванецкого».

На моем дне рождения он обязательно достает из портфеля какой-нибудь новый рассказ. Когда он, сидя на диване в окружении наших друзей, роется в своих бумагах — эти минуты самые дорогие для меня в мой праздничный день.

Миша заходит в Одессе к нам на тренировки. «О-о-о!» — с таким кличем он со мной встречается. Летом 1978 года Бестемьянова и Букин разучивали танец под мелодию чаплинских фильмов. Он смотрел на Наташу и Андрюшу долго, потом сказал: «Таня, в них есть то, что нет в других. В них есть юмор. Я буду им читать». С тех пор он постоянно читает ребятам свои записи, а они готовы его слушать сутками.

Миша мне говорит: «Знаешь, Татьяна, как ни зайдешь на каток — ты все там и сидишь, а ты как ни заглянешь ко мне — я все пишу. И как-то спокойно сразу становится. Все сидят и вроде все при деле и на месте».

Анну Ильиничну Синилкину я могу и в то же время не могу отнести к числу своих близких друзей. Она занимает в моей жизни особое место, как в жизни любого человека, который соприкасался со сборной по фигурному катанию.

Анну Ильиничну все тренеры и спортсмены называют мамой нашего фигурного катания. Долгие года она возглавляла Федерацию фигурного катания, сейчас она ее почетный председатель.

Никто из нас никогда не был обделен ее вниманием. Она никого не выделяла из огромного числа фигуристов, которых опекала и пестовала действительно, как заботливая мамаша. Помогала в жизни и советом, и делами. Если у фигуристов случались какие-нибудь неприятности, в первую очередь бежали к Анне Ильиничне. Она успокоит, она выслушает, она, наконец, пойдет за тебя хлопотать. Мы ездили с ней на многие соревнования, по многим странам. Когда руководитель делегации Синилкина, в команде все спокойно, никого по пустякам не отрывают, никто по пустякам не нервничает. Анна Ильинична больной человек, ей тяжело давались поездки на соревнования, но она все равно собиралась и ехала поддержать спортсменов в самые трудные дни их жизни. Не могла Синилкина смотреть лишь выступления Роднимой и Зайцева — так сильно волновалась. Ходила к ним только на тренировки. Здесь свое пристрастие она не скрывала. Анна Ильинична всегда ставила Роднину выше всех, всегда ее очень любила.

Синилкина пользуется большим уважением в спортивном мире. Иностранцы ценят в ней прежде всего делового человека, ведь Анна Ильинична — директор Дворца спорта в Лужниках. Мы отдаем должное ее доброте и справедливости.

Не каждый мужчина директорствует так, как Синилкина. Скоро третий десяток ее дворцу, а выглядит он прекрасно. Мало в Москве таких ухоженных залов, как этот. Она все время что-то придумывает, что-то ремонтирует, что-то перестраивает. Сотрудники дворца ей подчиняются беспрекословно. Она любит всех, кто с ней работает во дворце, — от контролера до буфетчика, хотя и устраивает им страшные разносы, но никого не оскорбляет. По-моему, за последние двадцать лет от нее не ушел ни один человек—это говорит о многом. Партер во дворце убирают и вместо него заливают на площадке лед за шесть часов. В таком большом зале! Идеальная организация работы. Наверное, Анна Ильинична ночами не спит, а сидит у себя во дворце. Дома шестидесятитрехлетнюю Анну Ильиничну не застать. Со счета можно сбиться, сколько чемпионатов мира она у себя во Дворце спорта провела, сколько международных турниров.

Анна Ильинична для сборной СССР по фигурному катанию — талисман. Много лет Синилкина как руководитель советской делегации привозила на международные соревнования команду, у которой выиграть было практически невозможно. Несколько раз она не выезжала с нами на чемпионаты, и именно тогда команда выступала слабо. В начале сезона она внимательно смотрит программы у всех, кто поедет на соревнования за рубеж. Беседует со спортсменами, с тренерами. Ей одной позволено сказать прямо, что программа никуда не годится, с такой программой она спортсменов никуда бы не повезла. Но так же прямо и открыто она может признаться в том, что неправа.

Для меня и моих спортсменов Анна Ильинична Синилкина сделала очень много. Я помню, в те дни, когда ко мне перешла Роднина, я очень нервничала, и Анна Ильинична позвала меня к себе, чтобы успокоить. Она не только обещала мне полную поддержку, но и назначила лучшие часы на льду для тренировок. Анна Ильинична умудряется быть в ровных дружеских отношениях со всеми тренерами сборной, что очень непросто. Понимает, что каждый из нас по-своему прав. Понимает и пользуется полным доверием каждого.

Когда-то я жаловалась ей, что Бестемьянову и Букина, как мне казалось, засуживают. «Подожди, Таня, не дергайся, всему свой срок, и твои будут чемпионами»— так говорила Анна Ильинична, и ей невозможно было не верить, потому что за много лет в фигурном катании она научилась точно предсказывать судьбу спортсменов.

Синилкина очень помогла Родниной, когда Ира решила перейти на тренерскую работу. Разместила всех ребят, которых Ира пригласила из других городов, дала зал, лед... Что еще тренеру надо? Анна Ильинична всегда верила в Роднину. Она помогла Моисеевой и Миненкову, когда они от меня ушли, она помогла Миле Пахомовой, когда та решила стать тренером. Набрала Наташа Линичук за месяц себе группу, и опять я вижу помощь Анны Ильиничны в организации тренировок для группы Линичук. Заканчивают люди кататься и идут не к кому-нибудь, а к Сикилкиной. Судьба многих больших фигуристов после расставания со спортом была определена Анной Ильиничной Синилкиной.