Татьяна Войтюк и Вячеслав Жигалин
Татьяна Войтюк и Вячеслав Жигалин
Татьяна Войтюк и Вячеслав Жигалин — первые мои ученики, добившиеся медалей на международных турнирах. Слава остался со мной до самого конца спортивной карьеры. Таня ушла раньше в балет на льду. Войтюк — человек очень способный, и мне с ней работать было легко и приятно. Она всегда знала точно, что хочет, и всегда ставила себе конкретные задачи. Единственное, с чем она не могла справиться, — со своим весом. Она любила поесть. Как-то зимой в Риге после соревнований я, проезжая мимо, увидела в окно, что Татьяна стоит, отвернувшись к стене гостиницы, и ест булку. Я остановила троллейбус, выскочила из него, вырвала эту булку и выбросила. А потом с тоской смотрела, как она, подняв со снега и не сказав мне ни слова, стала с жадностью доедать ее. Что только я не делала с ней, как с ней не боролась — бесполезно, она оставалась пухленькой девочкой, но очень разумной, любящей тренироваться и знающей в этом толк.
Войтюк и Жигалин были первыми, кому я начала ставить номера, которые специально делала как показательные. Жигалин в них постоянно почему-то оказывался в каком-нибудь головном уборе. Выходило это случайно, но тем не менее какая-нибудь кепка у него на голове в показательном номере появлялась обязательно.
В 1970 году на чемпионат Европы в Ленинграде Войтюк с Жигалиным приехали второй парой страны, первыми шли Пахомова и Горшков. Мила и Саша стали чемпионами Европы. До этого чемпионата, сколько бы мы ни тренировались, каждый раз во время соревнований на Славу что-то находило, и в произвольном танце он падал. На протяжении трех лет после трех минут двадцати семи секунд танца, точно по часам, какую бы они программу ни исполняли, все кончалось Славиным падением. Причем падал исключительно на соревнованиях уровня чемпионата страны и выше, по мелочам Славик свое тело не разбрасывал. В итоге я обратилась к психологу, и он, поработав с Жигалиным, снял у Славы этот комплекс.
На чемпионате Европы они выступали очень легко. Таня каталась весело, с задорной улыбкой, и чем-то тогда напоминала Наташу Бестемьянову. Она могла «завести» весь зал, вдруг прокрутив на льду «чертово колесо». Ее открытая манера катания нравилась и судьям и зрителям.
В Ленинграде сложилась какая-то странная ситуация с подсчетом очков (а я до сих пор в этом ничего не понимаю, я только вижу, кто лучше выступал, а кто хуже), в оценках я окончательно запуталась и, уверенная в том, что Войтюк с Жигалиным четвертые, увела их с катка. Мы оделись и уже сели в автобус, когда кто-то прибежал с криком: «Войтюк с Жигалиным — на награждение!» А Войтюк с Жигалиным уже приготовились отъезжать в гостиницу. Мы побежали обратно во дворец, скользя и падая по дороге в сугробы. Ребята судорожно в раздевалках надевали коньки, плакали, смеялись, с нами творилось что-то немыслимое. Мы настолько не были готовы к пьедесталу, медалям, пресс-конференциям, что странно, как выдержали этот вечер. В том же году на чемпионате мира Таня и Слава заняли четвертое место.
С Таней Войтюк у меня связаны и первые большие тренерские переживания. Я до этого не знала, что чувствует тренер, когда от него уходят ученики. Разногласия между мной и Войтюк начались в основном из-за ее веса. Я тогда разошлась вовсю, требовала, не стесняясь в выражениях, чтобы она резко сбросила вес, а она по-прежнему себя в еде не ограничивала. Когда я назначала Тане разгрузочный день, построенный на твороге, ее мама брала побольше изюма, не жалела сметаны и ставила в печь просто фантастическую запеканку. С маслом. Так Таня разгружалась.
Таня очень любила кататься, любила меня и была мне предана. Но я однажды сорвалась, кричала: «Посмотри, на кого ты похожа!» — и приводила массу оскорбительных сравнений. Она заплавала. Потом сказала: «Я от тебя ухожу». Мы были на «ты». Я со своими первыми учениками Таней Войтюк и, естественно, Люсей Суслиной на «вы» не переходила, и меня за это всегда ругали на тренерских советах. Называли это распущенностью. Но я не считала обращение учеников к своему тренеру на «ты» распущенностью. Меня оно не шокировало, ведь мы были, в сущности, ровесниками, и общаться по-другому для нас было слишком искусственно. Поэтому обращение на «ты» или на «вы» не имело для меня никакого значения.
На «вы» меня стали уже называть Черняева с Моисеевой. А с Таней нас, скорее всего, можно было назвать подругами.
Ее заявление об уходе я всерьез не приняла. Но на следующий день уже от посторонних услышала: «Войтюк уходит от Тарасовой». Вечером она пришла сама: «Никогда больше не буду у тебя тренироваться». Не могу передать, что со мной тогда делалось. Все силы ушли на то, чтобы не заплакать. Жигалин меня успокаивал, говорил, что никуда не уйдет, а будет ждать, пока ему найдут новую партнершу. Я записала даже для себя весь этот день. День, когда я поняла, что потеряла не столько подругу или ученицу, сколько дочь или сестру. Уход Тани нельзя назвать предательством. Она ни с кем заранее не договаривалась. Она уходила исключительно от меня. Через полтора месяца в Челябинске в дни показательных выступлений Таня с цветами пришла ко мне в гостиничный номер. Я с ней не стала разговаривать, я не могла на нее смотреть. Таня каталась в показательных одна, а я попросила организаторов проследить, чтобы время тренировок у нас не совпадало. Таня ходила вся черная, похудевшая, ее невозможно было узнать. Она рыдала, просила ее взять обратно. Я не спала несколько ночей, я знала, что Таня меня любит, что ей без меня трудно. Нас помирил Игорь Александрович Кабанов, он долго беседовал с Войтюк, нашел, о чем поговорить и со мной.
Если бы она ушла заниматься к другому тренеру, я даже не стала б ее слушать, но Таня все это время каталась одна. И я ее приняла обратно. Кто мог знать, что работать вместе нам оставалось недолго? Через год, после первого же поражения от Линичук—Карпоносова, на турнире в Англии о«а твердо решила оставить спорт и пойти в балет на льду. Просила, чтобы я отпустила с ней Славу, но он отказался сам. Жигалин очень любил кататься, но никаких перемен в жизни терпеть не мог. Таня очень трогательно относилась к Славе. У него болел желудок, и Таня по всем сборам возила с собой электрическую кастрюлю и каждое утро, как заботливая
Мама, варила ему кашу. В ресторанах после болезни ему есть не разрешали. Конечно, пока каша варилась, она пробовала больше, чем полагалось хозяйке, и наверное, даже больше, чем съедал Жигалин. Но несмотря на такую преданность, Слава с ней уходить из спорта отказался.
Татьяна прекрасно и профессионально работает в Московском балете на льду. Она любит новые постановки, любит кататься. Что удивительно: она родила и после родов похудела. . Лидия Караваева.
Славе я стала присматривать партнершу. Вспомнила, что каталась раньше рядом с нами Лида Караваева, которую я почему-то на катке перестала встречать. Узнала, что она решила закончить занятия спортом, ничего не делает и сидит дома. Я поехала к ней в Бирюлево. Лида, устроившаяся против меня, напоминала маленького красивого котенка, которого хочется посадить на колени и гладить. Черноволосая, с ярко-синими глазами, вопросительно глядевшими на меня. Я предложила ей кататься вместе с Жигалиным. Она не согласилась и попросила, чтобы я ее не уговаривала. «У меня слабые ноги для танцев, я вас подведу, Татьяна Анатольевна. И характер у меня ужасный для фигурного катания. Я вас подведу».
Но я ее уговорила и ничуть не жалею об этом. Как же много они работали! Как я любила ставить им программы. Как они красиво катали обязательные танцы. У Лиды оказались развернутые ноги (выворотность — непременное условие для танцоров), так что все танцевальные позиции давались ей необыкновенно легко. Прекрасная фигура, мягкие ноги, что еще нужно для танцев? Но во время первого выступления Лида упала. «Вот видите, — сказала она мне, — я так и буду все время падать», — и начала рыдать.
Сейчас Лида — детский тренер, и тренер очень хороший. Честный. Трудолюбивый. Собственно, тот, кто по-настоящему трудился, когда был спортсменом, уйдя из спорта и став тренером, продолжает работать, не жалея времени и сил. Я любила всех своих учеников, но к Лиде относилась не так, как ко всем. Мне она казалась незащищенной, хотя у нее довольно крутой нрав. Как партнерша она идеально подходила к Славе. Замечательная у них с самого начала получилась кадриль. Я говорила: «Кадриль, которая в люди вывела». Лида закончила кататься, когда вышла замуж. Сейчас у Караваевой растет дочь Катя, шумная и бойкая в отличие от мамы девочка, которая безумно хочет стать известной фигуристкой и катается уже очень ловко.