Глава 29. Сопротивление

Глава 29. Сопротивление

Япросыпаюсь.

И у меня есть подтверждение тому, что весь этот кошмар был реальностью.

Я снова нема, у меня снова канюля в горле, снова сжата шея, меня держат на поводке трубочки трахеотомии.

Вместо приветствия медсестра сурово выговаривает мне:

— Внимание, мадам Либи, больше не дышите! Нельзя дышать!

Как это — не дышать? Ах да, аппарат искусственной вентиляции легких на месте. Стоило мне с таким трудом учиться дышать самостоятельно, чтобы теперь резко отказаться от этого рефлекса выживания. Я уже говорила, что это абсурдная история.

Одновременно с глубоким унынием меня снова охватывает огромное чувство вины. Я отлично знаю, что оно совершенно неоправданное, но я сержусь на себя за то, что пребываю в таком состоянии. Я сержусь на себя из-за Рэя и Кати. Я представляю их разочарование, то, что они должны были почувствовать, когда узнали о моих последних перипетиях.

Рэй сейчас рядом со мной. Он улыбается мне, гладит меня по руке, по щеке, по волосам. Муж говорит мне, что все будет хорошо, что это был всего лишь несчастный случай, что я должна отдыхать, что меня ждут новые успехи и что эту проклятую машину скоро от меня уберут, в этом нет никаких сомнений.

Вот только он не говорит мне о том, что только что беседовал с «большим» в коридоре. Рэй спросил, сколько времени мне придется пользоваться трахеотомией. И реаниматолог ответил ему:

— Видите ли, люди могут жить с этим всю жизнь! Существуют миниатюрные портативные модели.

Большой аппарат или нет, практичный или нет, красивый или уродливый, какая разница! Мне все абсолютно ясно: я не вернусь домой с аппаратом для искусственной вентиляции легких. Я бы предпочла тогда вообще не возвращаться. Эта мысль со мной с самого начала: я вернусь домой только в том состоянии, в каком я оттуда уехала. Я согласна лишь на одну уступку: в том же состоянии, но по возможности без головной боли.

Кстати, «большой» уже стоит в ногах моей кровати и смотрит на меня.

— Итак, мадам Либи, что же с вами такое случилось?

Они поставили канюлю, которая позволяет мне говорить. Что произошло? Это им должно быть лучше известно, чем мне! В моей голове водоворот образов и ощущений. Я пока не в состоянии отделить бред от реальности. Все становится более ясным чуть позже. Я вспоминаю о том, как санитарка подобрала с пола деталь ингалятора. Они должны знать, это важно.

Я прошу медсестру позвать врачей.

Они приходят вдвоем, «большой» и «маленький».

Я рассказываю им то, что вспомнила.

— Какую деталь? — спрашивает один.

— Ты знаешь, наконечник… — отвечает другой.

Они смотрят друг на друга… разворачиваются и уходят. Это не то подробное объяснение, которого я ожидала. Но главное, что они поняли.

Позже «большой» вернулся, чтобы сказать мне:

— Думайте о хорошем! Забудьте все. Вы оправились, и это важнее всего!

— Нет, этого я никогда не забуду!

И я снова подумала об Эстелле, медсестре. Я ни в коем случае не желаю ей зла, но надеюсь, что и она никогда не забудет моих умоляющих глаз.

Моя жизнь выздоравливающей продолжается.

Нанесенный урон оказался в большей степени психологическим. Я начинаю не с нуля. Я не вернулась к исходной точке. Вновь обретенные навыки я продолжаю восстанавливать примерно с того же места, на котором остановилась. Я продолжаю заново приучать себя к пище, к речи, к удалению мокроты, к шагам по коридору. И к дыханию тоже: первые ночи я провожу с помощью аппарата искусственной вентиляции легких, к которому меня подключили насильно, но я настаиваю на том, чтобы меня освобождали от него в то время, когда ко мне приходят посетители. Я хочу с ними говорить. Я продолжила движение вперед. Пусть даже в отделении реанимации я выгляжу как достопримечательность, потому что здесь пациенты не пытаются ни ходить, ни жевать, ни говорить, а просто стараются не умереть.

И вот однажды в ноябре ко мне приходит группа специалистов. Их много, пожалуй, не меньше десяти. Я не могу отделаться от мысли, что они пытаются произвести на меня впечатление.

В центре группы стоит заведующий отделением. С широкой улыбкой, которая словно по волшебству повторяется на лицах остальных врачей, профессор объявляет мне:

— Сегодня замечательный день, мадам Либи! У нас для вас отличная новость!

Я не отвечаю. Я терпеливо жду. Я не из тех, кто радуется по команде.

И великий вождь продолжает:

— Мы нашли для вас место в реабилитационном медицинском центре в Сале. Вы сможете нас покинуть!

Саль? Я отлично знаю, где это. Очаровательный городок в одном из ущелий Вогезов, которые мы с Рэем оба так любим. Но место находится в горах! Далеко от Страсбурга, а зимой еще дальше, когда выпадает снег, когда гололед. Как Рэй сможет ездить туда каждый день? Как это будут делать мои друзья? Меня никто не будет навещать. Нет, эта ссылка на высоте для меня невозможна. Дело в том, что эта «отличная новость» уже дошла до моих ушей. У меня было время все обдумать, подготовиться к ней, укрепиться в моем решении.

— Нет.

— Как это — нет?

— Нет, спасибо. Это слишком далеко.

Все улыбки разом погасли, чтобы уступить место насупленным бровям.

— Но вы же не хотите остаться здесь?

— Нет. Но я хочу остаться в Страсбурге.

Профессор размышляет какое-то время. И выдвигает другое предложение:

— Вы хотите вернуться домой?

— Как это?

— Дома у вас будут помощники, и вы сможете сами удалять мокроту перед зеркалом… Вы знаете, это возможно.

— Это тоже нет.

— Вы не хотите вернуться домой?

— Разумеется, хочу. Но не так.

— Другого решения не существует. Либо домой, либо в Саль. Вы знаете, случись такое с одним из нас, у нас тоже не было бы другого выбора.

— Найдите для меня что-то другое.

Первоначальный энтузиазм полностью испарился. Они уходят от меня с суровым видом, столкнувшись с явно неразрешимой проблемой.

Когда после обеда приходит Рэй, я описываю ему сцену.

Его реакция меня успокаивает. Я чувствую, что он мной гордится:

— Ты отлично справилась, моя дорогая!

Как можно разлучить нас расстоянием и заснеженными дорогами? Они об этом не подумали! В последние месяцы я показала, что могу вынести многое, но ведь есть же границы!