Глава 6 Крещение кровью

Глава 6

Крещение кровью

Слегка прищурившись, Каменц рассматривал приближающееся английское судно. Старый морской волк, он никогда не мог до конца понять отношения профессионалов к подобным случаям.

Он был старше, чем большинство офицеров «Атлантиса», и оставил на берегу жену. Каменц считал войну необходимым, но ужасно неприятным занятием, и первым бы порадовался ее окончанию. Он не одобрял начавших ее англичан, однако ненависть, настоящую ненависть, заставляющую людей очертя голову бросаться в бой, он приберегал для франкмасонов и популярного в Германии певца — «сухопутного моряка». Что бы тревожного ни происходило в мире, Каменц упрямо повторял: «Снова эти франкмасоны. В них корень всех зол». Когда же из репродуктора доносился звучный голос Ганца Альберса, приглашавшего насладиться радостями жизни на море, Каменц, словно разозленный бык, выбегал из кают-компании или выключал радио.

Каменц еще раз покосился на английское судно. О да, это действительно англичанин, в каждой своей линии. Длинные поперечные балки, длинная труба, старомодная корма и мрачная, массивная надстройка. Судно английское в своей предусмотрительности и английское в своей классической древности. Каменц почувствовал легкую грусть, ведь прошло не так уж много времени с тех пор, как одновременный заход английских и немецких судов в порт означал дружную попойку.

Офицер, выполнявший на «Атлантисе» административные функции, взирал на приближающееся судно со значительно меньшей долей ностальгии. Человек серьезный, член партии, он был очень удивлен, когда война занесла его на военно-морской флот. Но он был искренне предан фюреру и рвался служить ему. Даже во время приступов морской болезни, коих было немало, он сохранял чувство гордости своей принадлежностью к великой партии. Он не мог опустить бинокль — мешало волнение — и уже в который раз изучал каждую деталь судна противника. Чаще всего его взгляд останавливался на красном пятне на кормовом флагштоке. Это было свидетельство происхождения, символ служения стране, флаг, от присутствия которого в океане фюрер пожелал избавиться.

Итак, это было начало. К нему мы готовились долгие месяцы на берегу. Начиналась наша война.

Еще не успел отзвучать сигнал тревоги, как мы уже стояли у орудий, и даже самый толстокожий из нас почувствовал, что с появлением английского судна у нас начинается новая жизнь. Помню, я подумал, что еще немного, и мы переступим черту, отделяющую притворство от реальной жизни. Для нас наступал момент истины.

Даже сегодня, спустя пятнадцать лет, я отлично помню чувство облегчения, сменившее первоначальное возбуждение от встречи с судном «Сайентист». Скорость развития событий резко снизилась, их неторопливость казалась почти насмешкой — душа требовала немедленных действий.

Я оглянулся. Ситуация была уже давно отработана нами на тренировках. Последовательность действий основывалась на аналогичных прецедентах — операциях рейдеров периода Первой мировой войны. В определенном смысле информации было вполне достаточно. Сначала — сигнал, требующий остановиться, затем предупредительный выстрел перед форштевнем вражеского судно и в заключение — вежливое принятие капитуляции. Но у нас сохранялось ощущение, что историки не слишком подробно описали все, что должно происходить между моментом первоначального обнаружения противника и прибытием на борт «гостей». В общем-то мы были готовы к некоторым отклонениям, допускали, что между прологом и эпилогом может происходить нечто большее, чем описано историками.

Что ж, посмотрим. Будем учиться на собственном опыте.

Англичане видели на нашем мостике только двух человек: капитана и меня — вахтенного офицера, ответственного за передачу приказов капитана и их выполнение. С мостика английского корабля нельзя было заметить артиллериста Каша и трех матросов, скорчившихся за полотняным ограждением дальномера. Также ничто не указывало на то, что на нашем, можно сказать, пустынном мостике находится старшина-рулевой, торпедный офицер со своими людьми, штурман и группа сигнальщиков.

Вот он, момент истины. Сейчас станет ясно, нужна ли была наша подготовка. А так ли я себе это представлял? Теплый летний день, очень спокойное море, яркое солнце. Если бы не война, самое время расслабиться и отдохнуть. А мы ждали, когда сократится расстояние между нами и противником. Оказывается, очень тяжело вынести пытку двухчасового ожидания, когда минуты кажутся годами и нет возможности отвлечься, чтобы ускорить их бег. Никакой душераздирающей драмы, просто в открытом море медленно сближались два судна, все шло мирно, неторопливо и вполне предсказуемо. Я мысленно видел, где и в каком положении будут находиться противники, когда прогремит предупредительный выстрел.

На шлюпочной палубе наш летный персонал, одетый в летние платья, возил взад-вперед коляски, которые уже обманули офицеров «Сити оф Эксетера». Булла, наш летчик, досадуя на временную безработицу, уныло прогуливался здесь же, облаченный в серый фланелевый костюм. Декорации расставлены, засада подготовлена.

Я прислушивался к монотонным голосам матросов, повторяющих расстояния. 8000 метров, 7500 метров, 7400 метров, 7300 метров…

Сигнальщик уже был готов поднять на мачту сигнальный флаг XL (стой, иначе буду стрелять). Наготове у него был и второй сигнал — не используйте радиопередатчик. Удачная мысль пришла в чью-то светлую голову — использовать разные флаги.

Англичанин приближался. Мы прислушивались к голосу, сообщавшему расстояния, и посматривали на часы. Я опустил бинокль и вопросительно взглянул на Рогге. Тот кивнул. Наше время пришло.

— Fallen Tarnung! [11]

На мачтах взметнулись флаги. «Кран» превратился в орудие номер 3, и конструкция на корме рухнула, явив взорам серую угрозу еще одного 5,9-дюймового орудия. На ветру затрепетал боевой флаг. Вся операция заняла не более двух секунд.

— Как часы, — проговорил один голос.

— Он подохнет от шока, — добавил другой.

А меня охватило странное чувство отрешенности, словно я находился в зале кинотеатра и в пятый или шестой раз смотрел фильм.

Подъем сигналов, приведение в действие небольшого орудия, стоявшего у нас в носовой части палубы, и предупредительный выстрел перед форштевнем судна противника, явившийся весомым подкреплением нашего предупреждения, — все это заняло меньше времени, чем мне потребовалось, чтобы написать эти строки.

Но со стороны англичанина не последовало никакой реакции. Это нас удивило. Во всяком случае, ничего подобного мы не ожидали.

Старший матрос Хельмле, получивший прозвище Лягушка, еще в мирное время был истинным фанатиком радио. Попав в военное время в радиорубку «Атлантиса», он счел, что очутился в раю. Здесь у него было множество возможностей проявить свои знания и смекалку. Он не ограничился тем, что аккуратнейшим образом записывал долгожданные сообщения из дома. Ему мы были обязаны появлением радио «Атлантиса». В процессе своей трудовой деятельности он не только собирал язвительные комментарии и новости, касающиеся привычек и характеров своих коллег, но также усовершенствовал довольно замысловатый музыкальный автомат. Теперь можно было за одну марку прослушать свою любимую пластинку, а тот, кому она не нравилась, мог заплатить пять марок, чтобы ее разбить.

Но такие организационные шедевры, как «все для Красного Креста», были бесконечно далеки от Лягушки. Сейчас он неподвижно стоял у приемника, прослушивая волну английского судна. Малейший намек на сигнал — и офицеры на мостике должны быть уведомлены. Занятый своим делом, он не слышал грохот предупредительного выстрела — его уши были закрыты чувствительными наушниками, которые он, для верности, прижимал к голове руками.

Неожиданное жужжание, а за ним писк морзянки. «QQQ… QQQ… Неустановленное торговое судно приказывает мне остановиться». Рука Хельмле нажала лежащий перед ним ключ, прервав крик англичанина о помощи, и одновременно он сообщил на мостик: «Судно вышло в эфир!»

«Забавно, — подумал он, — но несколько слов простого моряка могут подтолкнуть всю команду к немедленным действиям. Да, таков уж я, Лягушка, душа любой компании».

Противник не ответил на наш сигнал XL, потому что просто-напросто не прочитал его. В какой-то момент, если не считать этого неподчинения, все казалось вполне нормальным, на борту английского судна было пусто — только на мостике стояла одинокая фигура. Но уже в следующий момент его силуэт начал стремительно меняться. На наших глазах оно быстро «худело» — становилось меньше и тоньше. Оно поворачивало! Вот оно выполнило поворот, и мы увидели перед собой клочья белой пены, вырывающиеся из-под его кормы. Англичанин уходил!

Из состояния удивленного оцепенения нас вырвал голос Лягушки, сообщивший, что судно продолжает передавать.

— Feuerlaubnis! [12] — рявкнул Рогге.

Каш одобрительно улыбнулся, блеснув ровными белыми зубами, и, поразив своей внезапностью, началась наша война.

Когда прозвучал бортовой залп, мои уши пронзила острая боль, а подошвы на мгновение оторвались от пола — «Атлантис» содрогнулся всем корпусом. Ноздри наполнились едкой и очень противной вонью кордита. Орудийный дым, заполнивший мостик, на какое-то время скрыл от нас мишень. Когда он рассеялся, я увидел четыре пенных фонтана, почему-то очень медленно поднимающиеся из моря со всех сторон от британского судна. Они немного постояли, изображая колонны, прежде чем снова обрушиться в воду с грохотом, сквозь который я едва услышал голос Каша, восклицавший:

— Еще! Еще раз!

— Передача продолжается! Они радируют в эфир!

— Несчастные ублюдки, — грустно заметил кто-то.

— Это точно, — буркнул кто-то еще.

— Тихо вы! — прикрикнул Пигорс.

Две вспышки, казавшиеся пронзительно красными, возникли на палубе английского судна. Его окутало пыльным облаком — черно-серым, — такое появляется, когда выбивают очень грязный ковер. Все, происходившее перед нами, было совершенно не похоже на то, что мы видели при попадании в учебную мишень. Вот и пыльное облако почему-то не осело, а стало медленно подниматься в небо. Наши орудия пристрелялись.

— Еще! Еще раз!

На этот раз, еще над морем не успел стихнуть залп, радист сообщил:

— Передача прекратилась.

Вслед за пылью появилось облако девственно белого пара, поднимающегося из трубы мишени. На фоне синего безоблачного небо оно образовало некую странную фантастическую картину и поплыло прочь.

— Прекратить огонь! — приказал Рогге, и на нас навалилась нереальная тишина.

Мы видели, что британское судно остановилось. Его палубы, только что пустынные, теперь ожили, по ним метались люди, спешившие занять места в спасательных шлюпках. В нескольких местах были заметны языки пламени. Следующим этапом наших действий была отправка абордажной партии, в состав которой входил и я. Мне предстояло ступить на «британскую землю».

За мной в шлюпку забрался Фелер, который, заняв устойчивое положение, перегнулся через планшир, поднял один из 15-килограммовых ящиков с динамитом и поставил его в шлюпку. Его рыжая борода, которую он любовно выращивал, — ему нравилось, что цветом она очень гармонировала с такими же пламенеющими, хотя и не всегда чистыми волосами, — решительно торчала вперед. Раньше я этого не замечал, должно быть, сказалась важность момента. Наш взрывник наконец оказался при деле. Его задача заключалась в установке и подрыве зарядов, которые должны затопить вражеское судно. Он трудился с энтузиазмом профессора, который как раз собирался продемонстрировать доказательства научного тезиса, осмеянного всеми, кроме него.

Фелер имел авантюрную жилку пирата, но его подход к пиратству заключал в себе пытливую жажду исследовать и экспериментировать, как у университетского профессора. Любитель подшучивать над другими, в часы досуга развлекавшийся такими выходками, как впрыскивание хинина в тюбики с зубной пастой своих коллег, он имел нюх на работу с бризантными взрывчатыми веществами, в результате чего в нем удачно сочетался блестящий профессионал и бесшабашный авантюрист.

Его монолог, начавшийся сразу после отхода нашей шлюпки от борта «Атлантиса», касался исключительно технических деталей. Он решил разместить взрывчатку в двух стратегических точках: у переборки, отделяющей машинное отделение от переднего трюма, и у переборки между машинным отделением и кормовым трюмом — как сказано в инструкции.

— Но я не понимаю, почему мы должны заниматься таким трудоемким делом, как транспортировка зарядов по внутренним помещениям судна, — сказал он и задумчиво добавил: — Возможно, в будущем я попробую снаружи и опущу их с палубы на канатах.

Позже он действительно ввел именно такую процедуру, но в тот момент мы хотели быть совершенно уверены, что все делаем правильно. О да. Мы работали в точности «по инструкции». Я, к примеру, имел при себе совершенно ненужный груз в виде большого маузера, закрепленного на поясе, остальные члены абордажной партии тоже двигались отнюдь не налегке. У них были ручные гранаты, оружие на портупеях и автоматы. Только по прошествии некоторого времени я отказался от столь впечатляющего вооружения, как абсолютно лишнего, оставив при себе только объемистую полотняную сумку, в которую складывал судовые журналы, газеты и документы.

Когда мы отошли от борта, «Атлантис» оказался с наветренной стороны от нас и шлюпок с «Сайентиста», играя, таким образом, роль укрытия. И я смог как следует рассмотреть наши жертвы. Скажу откровенно, моим первым впечатлением было удивление, искреннее изумление при виде множества темных лиц. Я никогда раньше не встречал индусов и полагал, что на английском судне должен быть чисто британский экипаж.

На «Сайентисте» остался только один человек, который, когда я поднялся на борт, окинул меня холодным взглядом и скупо, но вежливо поздоровался. Мы оба были несколько растерянны. Я нарушил молчание первым:

— Предъявите, пожалуйста, судовые документы.

Оказалось, что «Сайентист» — судно фирмы Гаррисона. Оно везло груз руды, хрома, красной меди, шкур, коры для дубления, маиса, муки и джута и направлялось из Дурбана во Фритаун, где собирался конвой в Англию.

Когда с формальностями было покончено, Фелер занялся зарядами, а я принялся обыскивать каюту капитана, мостик и штурманскую рубку в надежде обнаружить приказы, секретные документы, шифры и почту. Эта неприятная работа ничего не дала, поскольку капитан «Сайентиста» хорошо знал свое дело и еще до нашего прибытия успел уничтожить все мало-мальски интересное. Поэтому мою добычу составили несколько биноклей, сигнальные флажки и хронометр. Мы занимались новым для себя делом, поэтому и Фелер, и я потратили больше времени, чем рассчитывали. Даже сознание того, что мы находимся на борту британского судна при столь необычных обстоятельствах, заставляло нас двигаться медленнее. Было что-то очень странное в том, что мы ходили по каютам, где на переборках висели фотографии жен и подруг, матерей и детей. Они, казалось, упрекали нас за то, что мы роемся в личных вещах тех, кто еще несколько часов назад был здесь. Но война есть война, и британским матросам еще здорово повезло. Все могло сложиться намного хуже.

Обыскивая каюты офицеров, я был удивлен, увидев, в какой тесноте они жили. «Сайентист» был старым судном, и даже каюта капитана была вдвое меньше, чем мои личные апартаменты на «Атлантисе». Радиорубка тоже представляла интерес, правда, несколько иного рода. Каш относился к своей работе ответственно. Прямое попадание снаряда превратило это помещение в груду обломков, деревянных, пластиковых, металлических. Чудо, что при этом уцелел радист, отделавшись незначительными ранениями.

Все помещения судна постепенно заполнялись острым запахом горящего джута. Я вышел на палубу и наткнулся на тело убитого матроса-индуса. Он лежал на животе в луже крови — осколки разнесли ему череп и искромсали плоть. Конечно, мне уже приходилось видеть трупы, как-никак я посещал занятия в анатомичке. Но эта бесформенная куча сломанных костей и разорванной плоти, двадцатью минутами раньше бывшая здоровым сильным человеком, произвела на меня незабываемое впечатление.

У меня не было времени предаваться горестным раздумьям. Я оглянулся на молодых матросов из абордажной партии, молчаливой группой стоявших позади меня. Их лица были бледны и несчастны. Несколько человек едва сдерживали рвоту.

— Так, — решительно заявил я, — хватит глазеть. Надо работать.

Для полной уверенности в том, что «Сайентист» затонет, мы не только установили заряды, но и открыли кингстоны.

Вернувшись на «Атлантис», мы столкнулись с еще одной проблемой, напрямую связанной с потоплением вражеских судов. Следовало разместить его команду, обеспечить ее предметами первой необходимости и позаботиться о раненых.

В первую очередь мы раздали постельные принадлежности и посуду. Затем переписали все пленных и даже провели несколько допросов. Впоследствии мы от них отказались — процедура оказалась совершенно бессмысленной.

Нам было очень интересно узнать, как поведут себя пленные.

Радист «Сайентиста» стал первым «вражеским» пациентом доктора Райля. Преданность радиста своему делу оказалась бессмысленной. Позже Лягушка сказал мне, что, хотя англичанин успел выйти в эфир, его сигнал остался незамеченным. Это разочарование не уменьшило его жизнерадостности, радист «Сайентиста» оказался на редкость веселым, неунывающим малым — товарищи назвали его Солнечный Джим.

Капитан «Сайентиста» — Виндзор, кавалер ордена Британской империи 4-й степени — очень сожалел о нашем пиратском счастье. Оказалось, что, когда «Атлантис» появился в пределах видимости, его не было на мостике — он отдыхал после вахты. Несмотря на строгий приказ будить его немедленно в случае обнаружения любого судна, капитана вызвали на мостик, когда уже было слишком поздно. На этой стадии войны многие торговые моряки посмеивались над предупреждениями об опасности немецких рейдеров. За это их вряд ли можно было винить, пока свое счастье в этом деле испытал только «Граф Шпее», но Виндзор, умный и опытный капитан, тяжело переживал неудачу.

Он искренне горевал о потере судна и был уверен, что, если бы его вовремя предупредили, «Сайентист» не попал бы в руки врага.

Мы обнаружили, что и офицеры, и матросы с нашей первой жертвы являются хорошими профессионалами старого доброго торгового флота. Разместив их в помещениях для пленных, Фелер и я настолько устали, что у нас уже не было сил праздновать победу. Решение проблемы пленных потребовало четыре часа.

Встреча с «Сайентистом» имела для нас очень большое значение во многих отношениях. В частности, она продемонстрировала, что, несмотря на все флаги и выстрелы перед форштевнем, британские моряки все равно будут использовать радиопередатчики. Процедуру атаки следовало пересмотреть. После «Сайентиста» мы стали применять своеобразную «шокотерапию» — производили одновременно несколько предупредительных выстрелов, но и это не помогло. Рука адмиралтейства сжимала торговый флот все крепче, и вследствие этого наши меры становились более жесткими. Мы пробовали одновременно с объявлением о своих намерениях открывать огонь непосредственно по радиорубке, но и эта тактика оказалась негодной. Теперь все суда были предупреждены о наличии немецких рейдеров и уходили, едва заметив другое судно. После этого мы были вынуждены перейти на ночную тактику, или приближаясь в сумерках и обстреливая противника с очень короткого расстояния, при этом он не успевал воспользоваться рацией, или преследуя его в темноте и атакуя на рассвете. Если торговое судно останавливалось, а его передатчик молчал, мы прекращали огонь, но к этому времени часто потери были уже довольно велики.

Когда «Сайентист» затонул, кто-то из офицеров на мостике радостно выкрикнул:

— Вот оно! Хотел бы я увидеть, как все их лоханки отправятся на дно!

Рогге задумчиво покачал головой:

— Я не могу с вами согласиться. Давайте относиться к этому как к необходимой работе. Корабли — как люди. Каждый живет своей жизнью и умирает своей смертью. И мне очень жаль видеть, как они уходят.

Такая философия не могла быть в должной мере оценена большинством команды, но лично мне она дала богатую информацию к размышлению, и, подумав, я почувствовал правоту Рогге.

Корабли умирают по-разному. Одни уходят молча, грациозно, другие — нет. Некоторые долго сражаются и погружаются в пучину под аккомпанемент взрывов, рева пламени и скрежета разрываемой стали. Другие переворачиваются вверх килем и скрываются под водой, словно гигантский кит. А некоторые, как, например, «Сайентист», уходят тихо, унося с собой свою гордость.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.