Глава 4. У Руби Чжоу

Глава 4. У Руби Чжоу

Ли Джунь Фэнь исполнил надежды своей матери и возвратился к месту своего рождения, в Сан-Франциско. Там он остановился у приятелей своего отца и начал зарабатывать небольшие деньги единственным возможным для него способом — давая уроки танцев. В перерыве между уроками Брюс как-то продемонстрировал свое мастерство в кунг-фу на глазах у Боба Ли, младшего брата местного инструктора по кунг-фу, Джеймса Ли. Боб Ли рассказал старшему брату о своих впечатлениях, но тот выслушал все это без особого внимания.

В течение первого месяца пребывания Брюса в Сан-Франциско несколько местных каратэистов пытались убедить его начать давать уроки кунг-фу, но тот устоял перед соблазном, заявив, что вначале он должен завершить образование. Брюс действительно намеревался стать доктором и стал усиленно заниматься математикой и совершенствованием своего английского.

Вскоре в Сан-Франциско прибыл брат Брюса, Питер. Он остановился здесь проездом по дороге в штат Висконсин, где должен был завершить свое университетское образование, чтобы затем вернуться в Гонконг работать в Королевской Обсерватории. Питер помнит, как Брюс кричал во сне, молотя руками и ногами по кровати и сбрасывая на пол одеяло.

Чувство незащищенности, переживаемое Брюсом в этот период, привело его в состояние постоянного внутреннего конфликта и агрессии. Малейший намек на оскорбление мог вызвать самую бурную реакцию Брюса. Он недолго задержался в Сан-Франциско, так как Грэйс Ли попросила своих друзей Чжоу, живших в Сиэтле, приютить у себя ее сына.

Подобно отцу Брюса, Чжоу Пин был в свое время артистом гонконгской Кантонской Оперы, но из-за болезни осел в Нью-Йорке, воспользовавшись американской военной декларацией 1941 года. Здесь он и встретился со своей будущей женой Руби, которая смогла позаботиться о его здоровье, и скоро молодожены отправились в Сиэтл, где открыли свой собственный ресторан.

Руби Чжоу была сильной, независимой женщиной. Она не только презрела традиции, разведясь со своим первым мужем, чтобы выйти замуж за Пина, но и пренебрегла советами всех своих друзей и родственников и открыла первый китайский ресторан в Сиэтле за пределами китайского квартала. Там она смогла утвердить себя как одну из влиятельнейших членов местной общины. Здесь она часто выступала в роли посредника между китайцами и полицией или иммиграционными чиновниками, улаживая щекотливые проблемы. Она занималась тем, что брала к себе вновь прибывших сородичей и обеспечивала их жильем и хлебом, пока те не обретали уверенности на новой земле, требуя от них взамен только помощи по хозяйству. С точки зрения Руби, Брюс ничем не отличался от всех остальных, переступавших порог ее дома.

Жизнь в Сиэтле была для Брюса словно пробуждением от сна. Ему никогда прежде не приходилось видеть свое имя красующимся в рабочем графике. Он считал, что будет желанным гостем в доме и вся его работа должна состоять только в посещении школы! Ему выделили крошечную спальню, «не больше шифоньера» и определили на работу официантом. На этой работе он чувствовал себя несчастным. Трудно было найти что-либо менее подходящее для него. Брюс Ли не привык выполнять приказы, и клиенты ежедневно жаловались на его поведение. Его отношение к другим официантам и персоналу кухни было не лучше, и скоро между ним и Руби возникла неприкрытая вражда. Руби привыкла к почтительному отношению, а не к тому, чтобы на нее кричал один из официантов, обвиняя ее в том, что она эксплуатирует его. По правде говоря, и Руби, и Брюс не привыкли уступать никому дороги. О компромиссе между ними не могло быть и речи. Руби никогда не вспоминала о Брюсе с теплотой. Когда я спросил ее о нем, она ничего не захотела говорить:

Если я не могу сказать ничего хорошего о человеке, то лучше я вообще не стану говорить о нем… Я заботилась о нем в течение четырех лет. Я вырастила пятерых детей и относилась к нему почти как к сыну. Но он вовсе не был тем человеком, каким я бы хотела видеть своего сына. Он был диким, недисциплинированным и никого не уважал. Большинство людей, владеющих искусством единоборства, по существу, неагрессивны. Их мастерство служит для того, чтобы суметь постоять за себя, но он применял свои знания в агрессивных целях! Стал ли он лучше, повзрослев? Я сомневаюсь в этом.

Грэйс Ли посылала Брюсу деньги, чтобы поддержать его, да и сам он научился подрабатывать, вкладывая рекламные листовки в газеты и занимаясь прочими мелочами. Молодой человек работал в ресторане по вечерам, а днем наверстывал знания, которыми пренебрегал, живя в Гонконге. Брюс стал посещать Высшую техническую школу Эдисона.

В письме от 16 мая 1960 года Брюс писал Хокинзу Чуну о том, что до сих пор практикуется в кунг-фу и держит дома деревянную куклу, присланную ему из Гонконга для отработки приемов вин-чунь. Затем он продолжал:

В настоящее время я посещаю Высшую техническую школу Эдисона и собираюсь сдать выпускные экзамены летом. Я планирую поступить в университет в следующем году, то есть в 1961. Что ж! Я до сих пор не имею понятия, на чем я буду специализироваться. Когда надумаю, то сообщу тебе об этом. Сейчас я понял, что вся эта дребедень, вроде ча-ча-ча, годится только для того, чтобы убить время, и уже не радует меня. Учеба прежде всего. Да, это верно, твое будущее зависит от того, насколько усердно ты занимался. Сейчас я завишу только от самого себя, с того самого дня, как ступил на землю этой страны. Я не трачу денег моего отца. Теперь я подрабатываю официантом после занятий в школе. Скажу тебе, это не просто, старик! У меня полная запарка!

Когда в Сиэтле проводились «Дни культуры Азии», в школе Эдисона Брюса Ли попросили продемонстрировать свое искусство в кунг-фу. Джеймс де Миль увидел объявление об этом событии. Бывший боксер-тяжеловес, победитель в чемпионате Американских ВВС, а сейчас предводитель банды с Капитолийского Холма и знаменитый уличный драчун, Джеймс де Миль был очень заинтригован предстоящим мероприятием.

В своем наутюженном костюмчике и очках с толстыми стеклами Брюс мало напоминал опытного бойца, и его не восприняли всерьез, когда он объявил собравшимся, что через минуту те увидят такое, что китайцы всегда держали в секрете.

Комический эффект был усилен тем, что Брюс Ли произносил слова с акцентом и «р» звучало как «w». Когда он стал демонстрировать «животные» виды кунг-фу, для непосвященных это совсем не выглядело как борьба, и толпа стала шуметь. Вдруг Брюс замер на месте и его взгляд остановился на Джеймсе де Миле. «Похоже, ты умеешь драться, — сказал он, — как насчет того, чтобы выйти сюда?»

Де Миль выглядел здоровяком без грамма лишнего жира.

Он не видел причин для беспокойства, когда молодой человек, весивший 140 фунтов и ростом не выше пяти футов семи дюймов, подошел к нему и стал объяснять, что сейчас собирается показать на нем несколько приемов, придуманных крошечной буддистской монашенкой. Брюс повернулся к де Милю и предложил атаковать его. Де Миль выбросил вперед правый кулак, надеясь, что голова выскочки со свистом пролетит над собравшейся толпой.

Брюс легко блокировал удар и сделал ответный выпад, сдержав руку на волосок он носа верзилы. С этого момента, как бы де Миль ни пытался попасть в Брюса, тот легко отбивал любую атаку. Контактный рефлекс, отточенный за годы упражнений с приклееными руками, сослужил свою службу. Де Миль привык к уличным боям, в которых он начинал с того, что ломал кому-то ногу. Он не привык проигрывать драки, не говоря уже о том, что не помнил уже, когда он выглядел беспомощным. Показательный бой оказался беспощадным и закончился тем, что Брюс постучал костяшками пальцев по лбу де Миля и спросил, все ли дома.

Позже Джеймс де Миль, сумев преодолеть уязвленную гордость, повел себя как боец, а не забияка и попросил Брюса обучить его некоторым приемам.

Среди публики присутствовал также и афроамериканский дзюдоист Джесси Гловер, который был восхищен, узнав, что он и Брюс учатся в одной школе. Гловер стал одним из первых серьезных учеников Брюса.

Дуг Палмер сейчас работает поверенным в Сиэтле. В своем «дневнике» он вспоминает о встрече с Брюсом, происшедшей в тот период:

Я видел, как он демонстрирует свое искусство в гунфу на уличной ярмарке. Я был заворожен его быстротой и явной силой, его гибкими и отточенными телодвижениями, с помощью которых он имитировал жуков-богомолов и демонстрировал иные формы. Брат одного из моих друзей брал уроки у Брюса, и я как-то сказал, что и сам хотел бы заниматься с ним. Примерно неделей позже, находясь среди толпы, снующей у буддистского храма, я почувствовал легкое похлопывание по плечу. Когда я обернулся, то увидел красивого китайца, немного старше меня, с загадочным выражением лица. «Я слышал, что ты хотел встретиться со мной», — сказал он.

Я представился и сказал, что хотел бы практиковать гунфу.

На что тот только пожал плечами и сказал, где они занимаются. «Приходи туда и просто понаблюдай. Если интерес не пропадет, то посмотрим».

Пока я не закончил колледж, я посещал занятия по два раза в неделю. Мы занимались на заднем дворе, а зимой в гараже.

Группа была маленькой и состояла в основном из мужчин постарше Брюса. Большинство из них раньше обучались дзюдо, я же многие годы боксировал. Все мы были покорены этой формой борьбы, непревзойденной по эффективности и прелести… Никто раньше не слыхал о гунфу. Шутники переспрашивали: «Как, как, тьфу или пфу?» А один из школьных учителей, здоровенный экс-футболист, спросил меня как-то, может ли это сравниться с «доброй старой миннесотской зуботычиной».

Врожденные таланты Брюса и его неординарность привлекли к себе многих студентов. Импровизированные тренировки происходили на стоянке машин возле ресторанчика Руби Чжоу после того, как Брюс заканчивал работу. Во время этих занятий он обучался так же активно, как и учил, отрабатывая и проверяя приемы на своих учениках.

Джим де Миль привык заглядывать с приятелями в местный супермаркет, принадлежащий Такауки Кимуре, известному среди друзей как просто «Таки». Он был американцем японского происхождения, интернированным во время Второй мировой войны. Находясь в лагере, Таки брал уроки дзюдо у товарища по заключению. Джим де Миль рассказал Таки о невероятном искусстве молодого мастера, с которым он недавно познакомился.

Сейчас Таки Кимуре около семидесяти лет. Это приятный человек с мягким голосом, до сих пор управляющий своим делом в Сиэтле. Он так вспоминает о своей встрече с Брюсом Ли:

Они сказали, что мне обязательно нужно пойти посмотреть на него. Но я то видел настоящих мастеров в Японии, которые были гораздо старше и опытнее, и потому не мог представить, чем меня сможет удивить мальчишка. И все же я отправился на тренировку, проводимую на игровой площадке возле университета. Как только я увидел, что тот может проделывать, то тут же спросил, могу ли я посещать занятия. Хотя меня больше всего поразили не столько скорость и физическая сила Брюса, сколько его мышление. В состав маленькой группы, которую он вел, входили Джесси Гловер, Джим де Миль, Эд Харт, Пат Хукс, Дуг Палмер.

Обычно мы отправлялись в парк или в другое место, где могли найти открытое пространство. Я работал с Брюсом довольно много. Он все время подбивал меня войти в их компанию, но я и так посвящал тренировкам слишком много времени, к тому же я был в два раза старше его.

Тридцативосьмилетний Таки Кимура был почти в два раза старше большинства членов группы. У него были грустные глаза человека, чья гордость знала немало ударов судьбы. Брюсу же было только восемнадцать, и он не знал покоя. Все же оба они испытывали теплые чувства друг к другу. Весь следующий год они тренировались в парках по несколько часов каждое воскресенье, а затем беседовали за чашкой чая в китайском ресторане. Завязалась крепкая дружба.

Таки Кимура говорил:

Помню, что Джесси Гловер был черным, Джеймс де Миль имел смешанную кровь, было несколько белых парней, но большинство из нас принадлежали к национальным меньшинствам. Я рос в одной из немногих цветных семей нашего района, и мне пришлось столкнуться с массой предрассудков… Я не мог зайти в ресторан, не мог сесть в автобус. Я полгода обивал пороги в поисках работы. Это разрушило мое представление о себе как о личности. К счастью, я не спился от этих огорчений. Наконец я задал себе вопрос: «Кто я такой, мужчина или нет?» — и смог взять себя в руки.

Позже я женился на белой женщине, которая любила меня и которую не смущал цвет моей кожи.

Брюс говорил мне: «Ты ничем не хуже их». А затем прибавлял: «Боже, Таки, ты одеваешься как старик! Ты выглядишь на все шестьдесят! Поди-ка купи себе приличные вещи». Он перестроил меня не только физически, он перестроил меня в эмоциональном и интеллектуальном аспекте, и я снова почувствовал себя тем человеком, каким был когда-то.

Тренировки иногда проводились на заднем дворе супермаркета Таки. Случалось так, что Брюс вдруг переставал смеяться над шутками товарищей и, принимая серьезный вид, начинал читать лекцию. Подобные лекции означали только одно — Брюс заметил девушку. В такие минуты Джим де Миль старался незаметно скрыться. На свою беду Джим выглядел наиболее устрашающим и кровожадным среди всех членов группы. И когда Брюсу нужно было потрясти девушку, он обычно заканчивал лекцию словами: «А сейчас я покажу вам, что такое моя система. Эй, Джим…»

Вскоре у Брюса завязались близкие отношения с Эйми Сэнбо, американкой японского происхождения, которая, подобно Таки, была интернирована во время войны. Брюс предложил ей руку, но был отвергнут. Эйми смогла оценить таланты Брюса и его положительные качества, но она также видела и его незрелость. В компании Брюс мог начать отжиматься на одном пальце, чтобы привлечь к себе всеобщее внимание. Когда Эйми обвинила его в любви к показухе, тот парировал, что это не так, что он, мол, хотел только узнать реакцию людей. Она говорила Брюсу, что хотя тот часто цитирует мудрые мысли, но никогда не применяет их в своей жизни. Эйми часто проявляла сострадание к тем, кому не так повезло в жизни. Брюс же утверждал, что тот, кто хочет выделиться из толпы, должен стремиться к своей цели. Обычно их разговоры были заполнены любимыми темами Брюса — кунг-фу и его личными планами на будущее. У Эйми тоже были амбиции — она хотела стать писательницей и танцовщицей, но Брюса не интересовали эти перспективы, он считал, что Эйми лучше всего реализует себя, помогая ему.

Брюс Ли с трудом понимал, что отнюдь не каждый обладает его амбициями и его способностями. Он был нетерпелив с учениками. Он показывал прием раз или два, и если вы не запоминали, то он никогда не повторял демонстрацию. Он считал, что если он может делать это, то все остальные смогут тоже. Таки Кимура был одним из тех, кто не мог поспеть за Брюсом. Он объявил Брюсу, что бросает занятия, так как они легки для учителя, но трудны для ученика. Брюс ответил, что Таки «наделен талантом, но не может поверить в это».

Таки продолжает свой рассказ:

Мне приходилось работать в два раза тяжелее, чем всем остальным, так как я был старше их. Однажды я украдкой поглядывал на Брюса, чтобы увидеть, произвел ли я на него впечатление. Конечно же, он прекрасно знал, что я делаю, и я услышал, как он сказал одному из парней: «У него ничего не получится». Мне было невыносимо больно. Я знал, что обычно легко сдаюсь, но сейчас я старался изо всех сил, и, хотя я был неуклюжим, мне казалось, что Брюс должен видеть мое искреннее стремление работать получше. Затем он стал работать со мной как бы вроде отдельно… Отводил меня в сторону, демонстрировал мне дополнительные вещи. Затем он стал готовить меня на роль своего помощника.

Однако Брюс умел воспользоваться слабохарактерностью Таки и эксплуатировал его как бесплатного шофера. «Я был счастлив возить его на свидания, — вспоминает Таки, — так как Брюс тоже много делал для меня. Но мои близкие не были так счастливы, когда мне приходилось вставать в два часа ночи, чтобы ехать за ним».

Чтобы подзаработать и привлечь новых учеников, Брюс Ли начал регулярно выступать на местных спортивных площадках. Эти демонстрации боевого искусства транслировались по девятому образовательному каналу местного телевидения в Сиэтле. Но как бы Брюс ни старался отрепетировать эти демонстрации со своими учениками, без сбоев не обходилось. Брюс закипал от злости, когда оказывалось, что программа, в которой он принимал участие, проходила непрофессионально. На одной из демонстраций Джесси Гловер вдруг забыл, что должен был делать. Оказавшись лицом к лицу с Брюсом под слепящими лампами и перед объективами камер, он растерялся и ударил Брюса прямо в лицо. Через мгновение представление перестало быть просто представлением — Джесси Гловер лежал пластом на полу, а в глазах у Брюса появился невыносимый блеск стали.

«Я был с Брюсом, когда он превращался в демона, — рассказывал Таки, — и сбивал с ног здоровенных парней. Но его сила заключалась не только в мускулах. Он часто рассказывал историю о старой леди, чей дом загорелся. Самой дорогой для нее вещью было пианино, стоящее на одном из верхних этажей.

Ни на минуту не останавливаясь и не задумываясь, она вынесла пианино из дома. Позже, когда пожар погасили, потребовались усилия четверых мужчин, чтобы внести его обратно. Брюс умел задействовать именно такой вид энергии по своей воле. Его сила шла от огромной внутренней энергии, которой он умел управлять».

Как и в детстве, Брюс и в те дни любил розыгрыши. «Один из ребят нашего класса был оптиком, — вспоминает Дуг Палмер. — И Брюс заказал у него целую коробку контактных линз.

Одна пара линз была с кровавыми прожилками. Брюс любил надевать эти линзы и разгуливать в людных местах. Иногда он заходил в ресторан в сопровождении поводыря, шарил по столу в поисках меню, затем водил пальцами по строчкам и делал заказы по-китайски, а один из нас переводил».

«Он был необычайным юношей, — говорит Таки, — он мог беспрерывно играть всеми гранями своей личности. Минуту назад он рассказывал скабрезный анекдот, а сейчас с упоением говорил о дзэн и даосизме. Он был очень гибок и мог меняться в зависимости от того, с кем говорил».

Брюс был способен на глубокую искреннюю проникновенность в одно мгновение и на бурю шумного веселья в другое. Но он также мог внезапно взорваться гневом.

Таки Кимура вспоминает:

Был такой парень — Эдди Пирс. Он обычно шатался возле моего магазина. Я подружился с ним, и он стал мне почти как младший брат. Эдди страдал от сильного заикания. Брюс тоже иногда заикался, хотя я думаю, что причиной тому были трудности с чужим языком, а не врожденный недостаток. Когда я представлял Эдди Брюсу, Эдди, естественно, начал говорить заикаясь. Я увидел, как Брюс напрягся и как сжались его кулаки. Он решил, что его передразнивают.

Эдди скоро понял, в чем дело, и попытался отвратить надвигающуюся бурю. «Я….я д-д-действительно з-з-заикаюсь», — начал оправдываться он, чем только усугубил положение.

Пришлось вмешаться мне, Брюс был очень заводным парнем и мог бы не раз попасть в беду, не будь меня рядом. Одним воскресным днем мы с Брюсом ехали по Сиэтлу, и за нами увязался полицейский на мотоцикле. Мы останавливались на каждом перекрестке, дожидаясь зеленого света, и так проехали четыре квартала, пока коп не остановил нас. «Вы, ребята, хорошо устроились — едете со скоростью 29 миль в час при ограничении до 30 миль в час». Коп пытался спровоцировать нас. Это была неприкрытая дискриминация. Я ощутил, как напрягся Брюс. Я точно знаю, что, не стой я рядом, добром бы дело не закончилось.

Джеймс де Миль вспоминает, как однажды, прогуливаясь по китайскому кварталу, они увидели, что какой-то человек на автомобиле преследовал молодую китаянку. Брюс подошел к водительской дверце и велел парню за рулем прекратить это сейчас же. Парень высунул голову через окно, чтобы послать Брюса куда подальше. Мгновенно Брюсов кулак врезал ему в нос, и машина тут же умчалась.

Таки видел «гибкость» в характере Брюса. Но в глубине души этого человека бежал темный поток, готовый ворваться в его жизнь.