1

После 10 часов вечера наш поезд помчался от станции Анбён по Восточной железной дороге на северо-восток. Скоро он уже проехал через железнодорожный узел Кёнвонсон, откуда открывается путь на юго-запад в сторону храма Сокванса на горы Сингосан и Самбансан. Сначала он двигался по правой стороне северного подножия горы Хваннёнсан. Затем — по Анбёнской равнине, мимо крестьянских домов, тутовых деревьев и станции Оге, где должен был сделать короткую остановку, но не остановился, а снова повернул на юг. Так он вышел за пределы Анбёнской равнины и, не дойдя до станции Саным, оказался в узкой горной долине. Потом он, минуя Часан, Хыпкок, Пхэчхон, Кочжо, Тончхон и другие места, снова двигался по берегу Восточного моря через город Чанчжон и реку Вегымган. В эту же ночь он прибыл в Косон. Из-за бомбежки железная дорога от Косона была разрушена, поэтому до станции Чончхак, что в Янъяне, нам пришлось добираться пешком. Оттуда через 38-ю параллель нам предстояло идти до Ульчжина через Чумунчжин, Каннын и Самчхок. Предполагалось, что это займет примерно десять дней.

Наша команда в количестве двухсот человек была спешно сформирована из пяти взводов. Майор, прибывший из полка, немедленно назначил командирами в этот отряд шесть офицеров из нансонского спецподразделения. В спешке новые офицеры не успели даже получить удостоверения личности.

Добровольцы с Юга, не относящиеся к числу насильственно завербованных, например Чан Согён, Чан Сеун, Ким Сокчо и другие двадцать человек, были включены в один список. Остальных отправили в глубокий тыл, на Север. По приказу все организационные вопросы должны были решаться на месте дислокации личного состава в соответствии с обстановкой. Так получилось, что мы, несколько учеников выпускных классов средней школы, должны были служить вместе с новоиспеченными офицерами, которые совсем недавно обучались в нансонском спецподразделении. Они были вчерашними студентами, мобилизованными в армию. Поэтому, естественно, в общении между нами возникали определенные неудобства. И майор, наш старший начальник, тоже это понимал. Вид у него был довольно суровый, и это вызывало трепет у окружающих.

Однажды он незаметно подозвал нас, старшеклассников, и доверительно, мягким голосом сказал:

— Я все вижу и хорошо понимаю вас. Но не стоит так переживать. В сущности, не имеет большого значения, в офицерской ты форме или нет. Когда окажетесь в реальной боевой обстановке, вы меня лучше поймете.

Чтобы окончательно нас успокоить, он назначил каждого из нас заместителем командира взвода, хотя по штатному расписанию такая должность не предусмотрена. Посочувствовал нам и один офицер из резервного батальона в Тансалли, с круглым как луна аристократическим лицом. В привычной менторской манере он говорил:

— Вы хорошо служите, товарищи. В общем, я понимаю, что вас беспокоит. Но, по-моему, не следует так волноваться. Не буду много говорить. Желаю вам здоровья и удачи. Все будет хорошо!

К тому времени в наш отряд прибыл вновь назначенный командир, капитан высокого роста. Говорили, что до назначения к нам он ведал хозяйственными делами в бригаде. Кроме высокого роста, мы не заметили за ним никаких других преимуществ. Капитан стремился произвести впечатление на личный состав своим красноречием, но эти попытки выглядели слишком уж искусственно, и никакого успеха он не имел. С первого взгляда не трудно было догадаться, что он не строевой офицер и должность командира воинской части ему не по плечу. Возможно, именно поэтому он так стремился всеми способами укрепить свою власть. Он должен был сопроводить нас до Ульчжина и вернуться обратно в штаб. Но пока он считался главным начальником нашего подразделения.

Поздней ночью в шести товарных вагонах мы тронулись со станции Анбён. Весь первый вагон был занят офицерами-новичками под командованием Главного Начальника. В каждом из оставшихся пяти вагонов было размещено примерно по сорок человек. Мы, заместители командиров взводов, находились вместе с солдатами в тесных вагонах. Каждому из нас выдали компас и пистолет, необходимые в условиях боя. Поэтому не только я, но и другие уже с момента посадки на поезд догадались, куда нас везут. Как раз в то время в окрестностях Пхохана и Ёндока на передовой линии фронта в окружении противника находилась элитная часть северокорейских войск. Так вот, новобранцы должны были прикрывать ее отступление. Любым способом мы должны были задержать противника в окрестностях Ульчжина хоть на короткое время.

В вагоне было настолько темно, что ничего не было видно даже на расстоянии вытянутой руки. Лишь по светящимся огонькам можно было догадаться, что это люди, а не призраки, сбившись в небольшие группы, смолят самодельные бумажные папиросы с махоркой. Те же, у кого кончились папиросы, только чмокали губами, воображая, что тоже курят. Другие, сидя у окна, по очереди затягивались остатками папирос, передавая друг другу. Вот почему казалось, что в темноте как будто перемещаются огненные точки.

Судя по тому, как маневрировал наш поезд и как менялось положение наших тел, можно было догадаться, в каком направлении он движется. Мы знали, что, если колеса скрежещут о рельсы, значит, поезд огибает ущелье, а если стук колес утихает, то он движется по ровной местности. В это время мы полагали, что скоро на левой стороне под отвесными скалами должен появиться берег Восточного моря, а на правой стороне — восточный отрог хребта Хваннёнсан, который является началом горы Тхэбэксан. Судя по всему, поезд должен проходить узкое ущелье в окрестности Саным.

Так называемые южные добровольцы были собраны из самых разных мест, и они довольно сильно отличались друг от друга. Одним словом, эта была неорганизованная масса людей, случайно оказавшихся в одном месте. Тем не менее, они были не лишены чувства коллективизма и инстинктивно тянулись друг к другу. Вероятно, так объединяет общая судьба. Некоторые из них даже подружились после первых увеселительных мероприятий.

Каждый новобранец занимал свое место в вагоне согласно предписанию. Например, товарищ из Ёнбена, Ким Сокчо с Юга, человек из Мунчхона по прозвищу Камчжабави — Камень-картошка — и еще несколько человек сидели недалеко друг от друга перед закрытым окном вагона. Пока ехали до местности Оге, между ними происходил такой разговор:

— Эй, товарищ из Ёнбена, вы еще не спите?

— Какой там сон. Лежу с открытыми глазами.

— А вы что-нибудь видите?

— Нет, хотя глаза у меня открыты.

— Зачем тогда нужны такие глаза? Лучше выбросить. Сколько лет исполнится товарищу из Ёнбена в этом году?

— Мне будет тридцать два года. Почему удивляетесь? Откровенно говоря, в мирное время вы не смогли бы обращаться ко мне так запросто. Так уж получилось.

Кто-то говорил, что хотел бы видеть свет молодой луны, отражающийся в речной воде, а другой жаловался, что очень хочет сходить по малой нужде…

Это были последние минуты их шутливых разговоров. Вскоре поезд вошел в темный туннель и уже ничего не было слышно. Через короткий промежуток времени поезд вновь оказался на равнине, но в вагоне по-прежнему было тихо.

Я был в другой стороне вагона среди студентов, прибывших с Юга. Они также сидели, прислонившись к стенке вагона, в гнетущей тишине, ничего не видя перед собой. Каждый из них было глубоко погружен в свои мысли…

Это было в начале вечера в Анбёне. После раннего ужина в одном из частных домов у железнодорожного вокзала мы вышли во двор, который находился рядом с навозной кучей. В то же время показался и командир третьего взвода — лейтенант Ко Ёнгук, который жевал на ходу еще не проглоченную пищу. Говорили, будто он сын хозяина пхеньянской фабрики по производству соевого творога тофу. Он отличался неуживчивым характером. Из-за этого еще в нансонском спецотряде он попадал в конфликтные ситуации. Его призвали в армию со второго курса Пхеньянского пединститута, и он был всего на два года старше выпускников средней школы. Пока мы служили с ним в одной части, наши отношения были обычными, нормальными. Но когда он надел офицерскую форму, стал вести себя по-другому и стремился всячески избегать встречи с нами, старшеклассниками. Одним словом, появлялись первые признаки зазнайства. Тем не менее, он все еще был больше похож на студента, чем на офицера. Как-то я шутя спросил:

— Ну, как дела у нового офицера? Как он чувствует себя?

Он, слегка улыбаясь, ответил с ярко выраженным пхеньянским говором:

— Какая разница — в офицерской я форме или нет! Откровенно говоря, жизнь в спецподразделении была намного интереснее. Мне там больше нравилось. Тогда хоть свинину ели вдоволь и по-прежнему чувствовали себя студентами.

Складывалось впечатление, что он не ориентируется на местности — спрашивал, где, на какой стороне находится Нансон и сколько километров до тех мест.

Подходил к концу долгий летний день, на равнину опускалась ночь. Совсем недавно можно было узнать, с какой стороны находится море. Северо-западная часть его берега была окружена невысокими холмами, а вся северная часть была открыта. На востоке, в местности Сонбунни, виднелись сосновые ветрозащитные лесопосадки. Южная сторона, местность Нансон за Намдэчхоном, была закрыта высокими холмами.

Над бескрайними просторами Анбёнской равнины высоко в небе мерцали звезды. Неожиданно младший лейтенант Ко, оглядываясь по сторонам, осторожно спросил:

— Ваш дом где-то рядом? Далеко отсюда?

— Прямо вон там, за горным перевалом.

— Значит, это ваша деревня, — быстро сказал лейтенант.

Вечерний пейзаж у подножия горы был прекрасен, аж дух захватывало! Небо прояснилось после дождя, дул свежий ветерок. В полях созревал рис. Вокруг царила безмолвие. Было слышно, как падает бадья внутрь колодца, хотя этого и не было видно. Наверно, кто-то вечером набирал воду.

В западной части Анбёнской равнины с севера на юг протянулась сплошная горная гряда. Я пристально смотрел в ту сторону, но, к сожалению, ничего не было видно. В этот момент солнце покинуло вогнутую часть пограничного перевала.

Совершенно неожиданно младший лейтенант Ко Ёнгук тихо и доверительно сказал:

— Перед отъездом поезда спрячьтесь куда-нибудь. Вам не следует ехать. Всем, независимо от занимаемой должности, следует знать, куда мы едем в эту ночь.

Я молча стоял и смотрел на него. В это время из хижины выходили после ужина другие люди. Младший лейтенант кратко сказал:

— Это было сказано в шутку, не стоит воспринимать эти слова серьезно.

Конечно, я тоже кое-что понял. Слова младшего лейтенанта могли стать реальностью. Если исходить из данной обстановки, он, безусловно, был прав. Я подумал, что если поеду дальше этим поездом, то меня почти наверняка ожидает смерть. Нам предстоял очень длинный и опасный путь. От Вонсана до Косона 300 ли[14], оттуда пешком до Каннына еще 300 ли. А затем нужно было преодолеть еще длинный-длинный путь до Ульчжина. Было ясно, какая судьба нас ожидает.

Скрежет колес напоминал тяжелое дыхание зверя. Поезд со скрипом преодолевал подъем, а затем, с облегчением вздыхая, спускался вниз. По мерному стуку колес можно было догадаться, что он идет по берегу Восточного моря в сторону горы Часан.

Теперь все осталось позади. Однако все время перед глазами предстает та впадина перевала, которую я недавно видел на станции Анбён. Вероятно, это объясняется тем, что чем больше думаешь о пережитом, тем труднее избавляться от него.

Вся окрестность была погружена в темноту. Вместе с тем мне казалось, что все быстрее стирается граница между длинным гребнем горы на юго-западе и широким небесным пространством с его многочисленными звездами.

Отсюда до той местности, если идти напрямую, должно быть примерно десять ли. Если бы я не садился в поезд, как это советовал младший лейтенант Ко, то, возможно, я шел бы сейчас по тропинке сквозь рисовое поле, через широкую Анбёнскую равнину. Если идти прямо некоторое время, то можно было оказаться около ручья Намдэчхон, через который можно было пройти быстрее, если идти не по мосту, а вброд на самом узком месте течения. Затем, обойдя станцию Пэхва, можно было оказаться на Кёнвонской магистральной дороге. А уже там по горной тропинке до нашей деревни Хёнчжудон рукой подать. Переход через перевал занял бы не больше 20 минут.

Чтобы отвлечься от грустных мыслей, я начал разговор с товарищем Чан Сеуном:

— Вы еще не спите?

— Нет, еще не сплю, — последовал ответ. Он полулежал, прислонившись к стенке вагона.

Затем Чан Сеун вдруг присел и стал смотреть в мою сторону. Я заметил это и спросил:

— Вы случайно не помните человека по имени Ким Сансу? — И тут же добавил:

— Кажется, это было в позапрошлом году. Он был студентом 3-го курса отделения английской литературы Сеульского университета. После перехода на Север он преподавал в нашей школе общественные науки. Стало быть, он учился на одном отделении с вами, только старше вас на два курса.

Чан Сеун несколько раз повторил имя Ким Сансу. Затем сказал:

— Не знаю такого человека. После событий, связанных с реформированием Сеульского университета, обстановка там была довольно неспокойная. Студенты пребывали в таком возбужденном состоянии, так что даже однокурсники почти не общались между собой без особой надобности. Даже студенты одного отделения, если один был старше другого на два курса, почти не встречались.

— Да, наверно, так и было, — согласился я и еще шире открыл глаза в кромешную тьму. За Чан Сеуном, в непроглядной темноте, прислонившись к стенке вагона, должен сидеть Чан Согён с ясными, широко открытыми глазами. Полагаю, ему известно, куда ведет дорога, по которой мы едем.