Генрих Боровик (1929) и Артем Боровик (1961–2000)

Генрих Аверьянович Боровик — баловень судьбы, заплативший за это слишком высокую цену. Он, пожалуй, остается единственным из советских людей, который лично знал такое количество русских и зарубежных политиков и деятелей культуры: Эрнеста Хемингуэя, Грэма Грина, Габриеля Гарсия Маркеса, Фиделя Кастро, Эрнеста Че Гевару, Ахмеда Сукарно, Отто Скорцени, Александра Керенского. Его пьесы шли в театрах крупнейших городов мира: в Нью-Йорке, Париже, Мадриде, Стокгольме, Праге, Варшаве, Токио, Каракасе… Его книги издавались миллионными тиражами. А на другой чаше весов — безвременная трагическая смерть его сына Артема, когда тому еще не было и сорока лет.

Генрих Боровик родился в Минске в театральной семье. Его отец Авиэзер Абрамович окончил Московскую консерваторию, был симфоническим и театральным дирижером, мать Мария Васильевна Матвеева была известной актрисой музыкальных театров. Во второй половине тридцатых годов они стали работать вместе — в Театре музыкальной комедии города Иваново, — отец главным дирижером, мать каскадной актрисой.

С театром была связана вся последующая жизнь Генриха. В 1939 году семья переезжает на Северный Кавказ для участия в основании Пятигорского театра музыкальной комедии. Отец в должности главного дирижера, мама — каскадной актрисы. Театр создавался не только для жителей Пятигорска, ной для городов Кавказских Минеральных Вод — Кисловодска, Ессентуков, Железноводска. В них ежегодно приезжали десятки тысяч курортников из всех городов страны. И театр музыкальной комедии, можно сказать, был очень важной частью их лечения и отдыха — он создавал людям хорошее настроение. Кроме того, театр ежегодно с большим успехом гастролировал на курортах Черного моря — в Сочи и Ялте. Так что актеров Пятигорского театра музыкальной комедии знали тысячи и тысячи людей, живших по всей стране и приезжавших на курорты отдохнуть.

Ну а потом — война. Осенью 1942 года северный Кавказ захватили гитлеровские войска. В том числе, конечно, и город Пятигорск. Часть труппы успели эвакуировать. Артисты и члены их семей — где пешком, где на грузовике — добрались до Махачкалы, потом — до Фрунзе (ныне Бишкек). Здесь артисты успешно работали и доказали, что являются цельной творческой группой. Правда, все музыкальные спектакли шли не в сопровождении оркестра, а под аккомпанемент рояля, на котором прекрасно играл отец Генриха. Спектакли пользовались большим успехом в столице Киргизии, и скоро всю маленькую, но талантливую труппу отправили на Дальний Восток для обслуживания личного состава Тихоокеанского военно-морского флота. Ситуация там была тревожной — в любой день Япония могла начать войну против СССР. Труппа давала спектакли почти во всех городах дальнего Востока — от Владивостока и острова Русский до Находки, Сучана, Унаши. Генриху — он учился в шестом классе — пришлось сменить несколько школ, но везде он оставался отличником.

После разгрома гитлеровцев под Сталинградом немцы бежали с Северного Кавказа, и весной 1943 года вся театральная труппа вернулась из эвакуации в родной Пятигорск.

Генрих продолжал учебу в школе, но одновременно работал в театре помощником электромонтера и даже иногда выходил на сцену статистом. Там он подружился с молодыми артистами, которые вскоре стали известными во всем Советском Союзе. И дружил с ними долгие годы. Это выдающийся танцор Махмуд Эсамбаев и Михаил Водяной. Они тогда только еще начинали свою замечательную сценическую карьеру.

Школу Генрих окончил в 1947 году с золотой медалью. Пора было выбирать ВУЗ для продолжения образования. Сам он наметил для себя два варианта. Основным был — МГИМО. Генрих хотел стать журналистом-международником. Во время войны он восхищался газетными очерками и репортажами Константина Симонова, публицистикой Ильи Эренбурга, документальными фильмами военных кинооператоров, прежде всего Романа Кармена. Мечтал идти в жизни их путем.

Ну а «запасным» вариантом был ГИТИС. Любовь к театру была с ним всегда.

Сказать, что в Московский Государственный Институт Международных Отношений поступить было сложно, значит не сказать ничего. Даже фронтовики, даже Герои Советского Союза выходили после вступительных экзаменов с бледными лицами. Что же говорить о парнишке из Пятигорска…

Но Боровик был обладателем золотой медали, значит, он мог не сдавать вступительных экзаменов, кроме иностранного языка, и еще требовалось пройти собеседование. Генрих вполне прилично для школьника знал два языка: немецкий, который он изучал в школе, и английский, которым занимался самостоятельно. Первый барьер — языковой — был преодолен успешно. Но дальше — страшное собеседование, о котором ходили необыкновенные слухи. Вопросы там могли задаваться самые неожиданные, например, «сколько колонн у Большого театра?»

Генрих побаивался собеседования. На всякий случай даже пошел и сосчитал колонны у Большого. Оказалось — восемь. Но о колоннах его не спросили.

Беседовал с ним сам ректор института Георгий Павлович Францев. Он спросил, читал ли Боровик книгу Тарле «Наполеон». Генрих ответил утвердительно и даже с облегчением: книгу он прочитал совсем недавно.

— А вы случайно не помните, как начинается это произведение? — с легкой усмешкой поинтересовался ректор.

Боровик процитировал очень близко к тексту. Францев был удовлетворен. Но собеседование на этом не закончилось.

— Чем вы еще интересуетесь в жизни?

— Музыкой. Театром.

— Почему именно театром?

— Родители работают в театре. Отец — дирижер.

— Ну, о музыке я вас спрашивать не буду. Wir sind gute Leute aber schlechte Musikanten. Кстати, что я сказал? Переведите. У вас в документах написано, что вы знаете и немецкий…

— Немного знаю.

— Так что я сказал?

— «Мы хорошие люди, но плохие музыканты».

— Неплохо. А если я вас спрошу, откуда эта фраза? Ответите?

И снова повезло абитуриенту из Пятигорска. Он обожал Чехова. И не было никакого труда вспомнить, что слова эти произносит в «Вишневом саде» гувернантка Шарлотта Ивановна, немка по происхождению.

Францев был не только доволен, но даже и несколько удивлен. Произнес добрые напутственные слова. Так Генрих Боровик был принят в МГИМО.

В 1952 году был покорен и МГИМО: Генриху вручили красный диплом. На практику он попал в редакцию газеты «Комсомольская правда». Его приятель Борис Стрельников работал в международном отделе газеты и предложил отправить заявку в ЦК КПСС на перевод Боровика в штат газеты на постоянную работу. Но тут всплыл дедушка, умерший в лагере, в результате чего штаты газеты оказались заполненными и места для еще одного литсотрудника не нашлось. Зато ему повезло с редакцией журнала «Огонек»: там решили не задавать молодому журналисту лишних вопросов и взяли Генриха техническим секретарем международного отдела. Не слишком заманчивая должность, но, как потом выяснилось, отличный плацдарм для дальнейшего профессионального роста.

Главным редактором журнала тогда был поэт Алексей Сурков, лауреат двух Сталинских премий, который, впрочем, вскоре был избран первым секретарем Союза писателей СССР. Понятно, что непосредственной журналистской работой он не занимался, все дела вел его заместитель Борис Сергеевич Бурков. Бурков был высоко профессиональным журналистом. Всю войну он бессменно работал главным редактором «Комсомолки». Ну а после «Огонька» — главным редактором газеты «Труд», а затем в течение 10 лет председателем правления АПН.

В редакцию «Огонька» по-свойски заходили замечательные писатели: Симонов, Полевой, Михалков, Андроников.

Коллеги очень тепло отнеслись к самому молодому журналисту своего отдела. Потом Боровик говорил, что с местом первой работы ему повезло. «У «Огонька» было несколько преимуществ перед газетами, что я осознал позже. Во-первых, там не было новостей. В нем господствовал очерковый жанр, а это — уже почти литература. Кроме того, официально он не считался органом ЦК КПСС. И ему позволялось не столь казенно, как в газетах, писать, в частности, о международных делах». Генрих стал печататься в журнале. Вначале сочинял расширенные подписи под фотографиями, потом вместе с замечательным мастером фотографии Дмитрием Бальтерманцем сделал несколько интересных фотоочерков. Вскоре Боровик становится литературным сотрудником, а потом и спецкором международного отдела «Огонька». С 1954 года молодого журналиста начали отправлять в международные командировки. Боровик сразу же проявил интерес к «горячим» точкам, видимо, сказалось его восхищение военными корреспондентами и кинооператорами. Оглядываясь назад, Генрих Аверьянович с гордостью говорит, что «горячие точки» стали его «основной специализацией». Его тянуло туда, где было горячо, рискованно, но и безумно интересно. Именно там на его глазах творилась живая история XX века!

Быстро выявилась и вторая особенность таланта молодого журналиста: он писал не о политике, а о людях, попавших в определенные обстоятельства благодаря этой политике. Этим его очерки резко отличались от стандартного журналистского стиля середины 1950-х годов.

На пятилетие КНР он приехал вместе с Бальтерманцем, они первыми показали Китай в жанре фотоочерков. Потом из них получился большой альбом «Сто дней в Китае». На следующий год Генриха отправили во Вьетнам. Страна только начала приходить в себя после кровопролитной, но победоносной войны с Францией.

С той поры Боровик влюбился в эту страну, а его впечатления легли в основу его первой книги очерков «Далеко… далеко…», вышедшей в библиотеке «Огонька» в 1956 году.

Этой поездке предшествовала одна встреча, которая в дальнейшем Боровику очень пригодилась и в творческом, и в жизненном плане. Он познакомился с Романом Лазаревичем Карменом. В Доме кино тот демонстрировал свой последний фильм — о Вьетнамской войне, потом очень интересно рассказывал о своих впечатлениях. Поскольку Генрих должен был и сам ехать в эту страну, он набрался храбрости и подошел к знаменитому фронтовому кинооператору с просьбой об интервью. Роман Лазаревич согласился. Интервью перешло в разговор по душам, выявивший множество точек соприкосновения и даже общность взглядов.

Генриху часто предлагали поехать в какую-нибудь спокойную страну на длительный срок в качестве постоянного корреспондента, но он неизменно отказывался в пользу коротких и по большей части опасных поездок в «горячие» точки планеты. Самой «горячей» точкой в конце 1950-х была Куба. Местные повстанцы, «барбудос» (по-русски «бородачи»), свергли жестокого диктатора Батисту и установили там собственный режим. В Советском Союзе поначалу не знали, как к этому относиться. Кубинские коммунисты характеризовали победителей не самым лучшим образом.

В начале 1960 года Боровика вызвал в Кремль Анастас Иванович Микоян, член Политбюро КПСС. Он познакомился с Генрихом, когда тот в группе других журналистов сопровождал его в поездке в Мексику в 1959 году. Боровик был «экономически выгодным» журналистом для «Огонька»: в одном лице был и корреспондентом и фотографом. Фотографировал он вполне профессионально. Микояну понравились очерки и фотографии Боровика, сделанные в Мексике. В своем кабинете Микоян сказал журналисту, что скоро поедет на Кубу с официальным визитом. Но поскольку четкого представления о Кубинской революции у него нет, он предлагает Боровику поехать на Кубу за месяц до его визита, поговорить с простыми людьми, чтобы понять, поддерживает ли народ революцию или нет.

Генрих Аверьянович отправился в командировку. И там, на Кубе, решил повторить весь путь Фиделя Кастро от его высадки на берегу в провинции Ориенте, в горы Сьерра-Маэстра и дальше через всю страну — до Гаваны. Переговорил с сотнями людей — рыбаками, крестьянами. Познакомился с Фиделем Кастро и буквально влюбился в него, а также в Че Гевару. Убедился, что любовь к Фиделю, вера в него, в «сандинистов» (так называли кубинских революционеров), ненависть к кровавому диктатору Батисте — эти чувства были общими для кубинцев. «Это была поразительная поездка!» — потом скажет он.

Через месяц на Кубу прилетел Микоян с официальным визитом. И на следующий день после прилета в Гавану вызвал к себе Боровика: «Ну, рассказывай!» Полчаса Генрих ему рассказывал о своих впечатлениях от Кубы, преодолев начальное волнение и смущение. Потом увидел, что Микояну нравится его рассказ, и обрел уверенность, может быть, даже излишнюю. Вот как описал конец их разговора сам Боровик.

— Что-то я Микояну рассказал, какой-то эпизод, уж и не помню какой. А он вдруг говорит: «Ну нет, этого не может быть…» Я ему: «Как не может быть!? Я же там был, я сам видел!» А он: «Может быть и видел… Но не разобрался». А я продолжаю отстаивать свою позицию. И тогда он остановил меня и говорит: «Слушай, Боровик, я тебе совет дам. Хочешь со мной разговаривать — помолчи, а…» Но по-доброму сказал, глаза смеялись…

Видимо, рассказ и выводы молодого журналиста пришлись Микояну по душе. Он очень своеобразно вознаградил Боровика. В плане визита Микояна значилась встреча с Эрнестом Хемингуэем, который жил под Гаваной и после победы революции сразу с Кубы не уехал. Более того, громогласно объявил всему миру: «К власти на Кубе пришло первое в ее истории честное правительство». Все журналисты, которые сопровождали Микояна — а их было человек семь или восемь, — очень хотели увидеть Хемингуэя.

Но накануне визита Микояну позвонила жена Хемингуэя и сказала, что ее муж журналистов не очень любит и просит Микояна взять с собой не более одного журналиста. Микоян выбрал Боровика. В результате тот не только познакомился с кумиром молодого поколения всего мира, но и получил от «Папы Хема» приглашение порыбачить с ним вдвоем на легендарной шхуне «Пилар».

Появившиеся в «Огоньке» после возращения Генриха Аверьяновича в Москву очерки о визите Микояна, о самой Кубе, о рыбалке с Хемингуэем сделали Боровика очень популярным в Советском Союзе. Публикация очерков имела и еще одно последствие. Очерки еще в рукописи прочитал Роман Кармен и тут же предложил молодому журналисту снова лететь на Кубу, чтобы делать там вместе с ним документальный фильм о кубинской революции. Договоренность была достигнута, авторы назвали фильм «Пылающий остров».

В самом удачном для Генриха году произошло еще одно событие: родился сын Артем. Но Генриху разрешили увидеть сына только через закрытую стеклянную дверь в родильном доме. А обнять жену и сына, встретить их при выходе из родильного дома он не смог. На второй день после рождения Артема Генрих Боровик улетел в Нью-Йорк на Генеральную Ассамблею ООН, где произошел известный казус: Хрущев грозил своим политическим противникам ботинком, снятым с ноги. А оттуда Боровик отправился на Кубу, где должен был встретиться с Карменом и его киногруппой.

Встреча Боровика с Карменом действительно вскоре произошла, более того, она ознаменовалась незабываемым событием. Роман Лазаревич, или, как его звали ближайшие друзья, Рима, продемонстрировал Генриху фильм… о выходе его жены Гали со свертком из роддома. Боровик: «Рима снял, проявил, смонтировал и привез в Гавану самый выдающийся на свете, высокохудожественный, документальный, цветной, только вот очень уж короткометражный (5 минут) фильм под названием «Выход Гали Боровик с сыном из роддома»».

Генрих был потрясен до глубины души этим поступком. Он лучше других знал, каких усилий стоило достать пленку, отснять эпизод, организовать проявку и монтаж, собрать подписи начальства и оформить это в бухгалтерии. Но Рима в дружбе перед такими пустяками не останавливался.

Под влиянием постоянных мыслей о сыне Генрих предложил Кармену сделать центральной фигурой фильма кубинского мальчишку, который открывает для себя свою родину. «Ну, конечно, раз у тебя родился сын, значит, он должен быть героем картины! — засмеялся Кармен. — Что, лилипут, любишь снимать своих родственников в моих фильмах!»

Однако идея ему понравилась, был найден кубинский мальчуган по имени Буэнавентура, что означало «светлое будущее», и он стал героем фильма «Пылающий остров», который прошел по экранам всего мира.

В 1960 году, еще до поездки на Кубу, семья Боровика получила шестнадцатиметровую комнату в трехкомнатной коммунальной (еще две семьи!) квартире, правда, на Кутузовском проспекте. Въехали они туда втроем: Генрих, жена Галя и маленькая дочка Маришка, но очень быстро их стало четверо: появился Темочка. Для работы у Генриха никаких возможностей не было, разве что стучать на пишущей машинке, сидя на абажуре. Кармен знал о трудных квартирных условиях своего молодого соавтора и при первой возможности решил ему помочь. Такая возможность вскоре подвернулась. Как-то раздался звонок от Романа Лазаревича:

— Слушай, Генришок, в нашем поселке сдается дача. Есть такой писатель Волков. Нормальная дачка, маленький финский домик. Сейчас эту дачу снимает Драгунский, но он подыскал что-то другое. Короче, переезжай туда всем семейством.

Поначалу Боровик засомневался: от Москвы далековато, а ему каждый день ездить в редакцию. Но машина у него уже была, да и Кармен привел аргументы, против которых устоять было невозможно.

— Мы с тобой будем ходить по аллейке, снежок будет под ногами поскрипывать, будем думать о сценарии. Потом зайдем ко мне, нальем по рюмочке, выпьем. Снова выйдем на аллейку, опять снежок поскрипит. Зайдем к тебе, снова выпьем по рюмочке и на аллейку!

Перед такой идиллической картиной Боровик устоять не смог и согласился. Он переехал в Пахру со всей семьей в самом начале 1961 года. Самое интересное, что так все и случилось, как обещал Кармен. Снежок падал, поскрипывал под ногами. Содержимое для рюмочки находилось и у Римы, и у Генриха.

Однако владелец дачи вскоре заявил Генриху:

— Либо выметайтесь из моей дачи, либо покупайте.

У него изменились обстоятельства, и сдавать дачу ему стало невыгодно.

Генрих пошел к Кармену и сообщил ему о новых условиях проживания в Пахре.

Тот среагировал быстро и категорично:

— Покупай немедленно. Даже не раздумывай!

Волков хотел получить за домик тринадцать тысяч рублей. Такой суммы у Боровика, конечно, не было. Кармена это не смутило:

— Сколько денег у тебя есть?

— Ну, тысяч пять-шесть.

— А у тебя есть 7–8 друзей, которые могли бы одолжить тебе каждый по тысяче?

— Сомневаюсь…

— А по пятьсот?

— По пятьсот, может быть, найду.

— Занимай у них. Я тебе тоже подкину.

Так Боровик стал полноценным членом ДСК «Советский писатель». Его очень вдохновляло, что он теперь живет по соседству с Симоновым, Карменом, Розовым и с другими писателями, которых он любил.

Симонов сам однажды подошел к нему на аллее, вспомнил Генриха после встреч в редакции. Он прочитал в «Огоньке» очерки Боровика о Хемингуэе, о Кубе, они ему понравилось, о чем он не преминул сказать молодому журналисту. Боровик был, пожалуй, самым молодым в поселке, его старались поддержать, относились к нему очень доброжелательно. Розов тепло отозвался о первой пьесе Генриха «Мятеж неизвестных», написанной по впечатлениям поездок в Бирму и Индонезию. Пьеса была поставлена на сцене Драматического театра на Малой Бронной Андреем Гончаровым.

Симонов часто заходил к Боровику и всегда задавал один и тот же вопрос:

— Ну что, старик Боровик, сколько страничек накропал ты сегодня? Только серьезно!

В силу специфики работы Генрих Аверьянович не мог находиться на даче целыми днями. Он не был свободной птицей: работал в журнале, а это требовало каждодневного присутствия. Но на выходные дни он неизменно выезжал на дачу.

Если у него образовывался какой-нибудь перерыв в журналистской работе, он, конечно же, ехал в Пахру. Здесь вставал в семь утра, завтракал и писал до часа или до двух дня. Примером для Генриха был «папа» Хемингуэй, который тоже работал с семи до двух, правда не за письменным столом, а стоя за конторкой. У него побаливал позвоночник.

Вскоре Боровик повторил подвиг Романа Кармена: теперь уже сам привел в Красную Пахру своего друга. Звали друга Юлиан Семенов. Они были давними друзьями. Генрих помог Семенову с первой публикацией, которая состоялась на страницах все того же журнала «Огонек» в начале пятидесятых. Да и в Москве они были соседями. Как только Боровик узнал, что его соседи по Пахре, кинорежиссеры Березко и Дзиган, продают дачу, он известил об этом Юлиана Семенова и настоял на быстрой покупке пая, как когда-то проделал Кармен с ним самим.

К своему домику Боровик пристроил гараж, а над ним комнату, которая теперь служила ему кабинетом. Когда соседом Боровика стал Юлиан Семенов, который умел работать чуть ли не круглые сутки, с Генрихом произошла забавная история. Как-то солнечным летним утром он проснулся раньше обычного, взглянул на часы — они показывали шесть — и поразился, услышав за открытым окном неторопливый, но твердый стук пишущей машинки.

«Надо же, работает в такую рань, а я все еще валяюсь в попели», — подумал Боровик.

Вскоре он уже сидел за письменным столом перед своей пишущей машинкой. Но после первых ударов по клавишам к своему удивлению он услышал, что звук от пишущей машинки Семенова прервался. И возобновился только минут через всеять. Но стал несколько другим. Заинтригованный этим обстоятельством, Генрих выглянул в окно и обнаружил, что стук производит дятел, который пристроился на толстой соседней елке и с энтузиазмом завтракал жучками, прячущимися под корой…

На даче Боровик написал довольно много, старался максимально использовать любую возможность для писательского груда. Как журналист он уже был хорошо известен. Сам Боровик понял, что стал популярным, после своих очерков о Бирме и Индонезии, еще в середине пятидесятых. В кроссворде «Вечерки» было загадано слово из семи букв «По горизонтали: молодой талантливый журналист, автор очерков об Индонезии и журнале «Огонек»». С этой «горизонталью» его поздравляла вся редакция.

Но ему хотелось соединить журналистику с настоящей литературой.

Творческая атмосфера поселка действовала на Генриха Аверьяновича. Перед ним были яркие примеры редкостной работоспособности соседей, их остроумия, доброжелательности. И это при том, что Боровик был уже сложившимся человеком. Особенно сильно, как потом понял Генрих Аверьянович, магия атмосферы Красной Пахры подействовала на Артема. Даже простые бытовые вещи на него влияли. Тот был еще совсем маленьким, но уже отличился некоторыми оригинальными суждениями и необыкновенными вопросами. Напротив Боровика жил писатель Сергей Петрович Антонов. Однажды пятилетний Артем пришел домой с огрызком яблока в руке и огорошил родителей вопросом:

— Почему все говорят, что антоновские яблоки самые лучшие? У Солодаря тоже хорошие!..

В 1966 году недавно созданное Агентство Печати Новости (главой которого был назначен Борис Сергеевич Бурков, бывший зам. Главного редактора «Огонька») предложило Генриху Боровику поработать несколько лет в США собственным корреспондентом. Боровик долго раздумывал, но наконец согласился.

Командирован он был от АПН, а договоренность печатать очерки была у него с «Литературной газетой». Это были годы войны США во Вьетнаме, и очерки Боровика отличались резким осуждением американской агрессии, впрочем, такие настроения царили и в самой Америке, особенно в кругах молодежи и интеллигенции: постоянные митинги, манифестации, осуждающие войну, призывы вывести войска из Вьетнама.

Еще в аэропорту Джона Кеннеди пятилетний Артем впервые увидел и услышал множество людей, говорящих на незнакомом ему языке:

— На каком языке они говорят? — поинтересовался Тема у родителей.

— На английском.

После недолгого размышления сын сказал:

— А кто их заставляет говорить по-английски? Ведь по-русски же легче!

В Нью-Йорке они с сестрой Маришей учились в школе советской миссии при ООН. Учителя и программы были советскими, но погружение в англоязычную жизнь позволило Артему в совершенстве овладеть языком, что ему очень пригодилось впоследствии.

Однажды Генрих Аверьянович с Артемом подошли к одному из участников митинга против войны во Вьетнаме, и журналист спросил: «Вы действительно верите, что сможете этим плакатом что-то изменить?» Человек ответил: «Я хожу сюда не только для этого, но и для того, чтобы никому не удалось заставить меня изменить самому себе…» Артему было тогда уже лет десять. Когда они отошли, он спросил отца: «А что имел в виду тот человек?» Генрих объяснил. Как оказалось, Артем навсегда запомнил этот короткий разговор на Таймс-сквере. И всю свою журналистскую жизнь старался прожить так, чтобы никто не мог заставить его изменить самому себе, потерять самого себя.

Еще в детстве у Артема проявилось противоречие между его привлекательной внешностью и твердым не по возрасту, мужским характером. У него были длинные густые ресницы, придававшие мальчику особое очарование. Однажды кто-то из школьных друзей сказал Теме, что ресницы у него «девчачьи». Тема пришел домой, взял ножницы и к ужасу мамы под корень подстриг свои ресницы. К счастью, через несколько месяцев ресницы отросли, такие же длинные и загнутые кверху, как и были.

Впечатления от поездок в «горячие» точки неизменно ложились в основу новых пьес, книг, сценариев Генриха Аверьяновича. Его лучшей и самой популярной стала пьеса «Интервью и Буэнос-Айресе» о военном перевороте в Чили. Ее поставили больше сотни советских театров и несколько десятков зарубежных. Пьеса шла в Нью-Йорке, Париже, Мадриде, Токио и во многих других столицах. За нее Боровик был удостоен своей первой Государственной премии СССР. Журналистская и писательская карьера развивались вполне успешно.

А далее с Боровиком происходит нечто трудно объяснимое, если учитывать его статус журналиста-международника. В феврале 1980 года Генрих Аверьянович едет в Афганистан, куда в самом конце 1970 года были введены наши войска, чтобы защитить законное правительство Афганистана от повстанцев. Брежнев поначалу очень сомневался — нужно ли принимать такое решение, но генералы его уговорили. Обещали, что никакой гражданской войны там не будет, стоит только поставить в трех-четырех крупных городах по нашему гарнизону:

— Что вы, Леонид Ильич! Мы поставим четыре гарнизона в главных городах, и туда никто не сунется!

Однако все произошло совсем не так, как обещали генералы. Не только сунулись, но и втянули нашу страну в настоящую кровопролитную войну.

Перед командировкой студия «Мосфильм» попросила Боровика быть автором сценария художественного фильма, действие которого должно было разворачиваться в Афганистане и условиях войны. Уже был назначен режиссер фильма — Евгений Матвеев, тот самый, который сыграл молодого Леонида Ильича. С Генрихом Аверьяновичем студия заключила договор и даже выплатила аванс. Его на «Мосфильме» знали и верили в него. Еще и намекнули, что за такой фильм будет светить Государственная премия.

Проведя несколько месяцев в Афгане, Боровик понял, что не только не будет писать сценарий, но и вообще не сможет написать из Афганистана ни одной строчки того содержания, которого от него ждали. С ним откровенно говорили многие наши офицеры. Открывшаяся правда потрясла журналиста. Мы оказались совершенно не готовы к этой войне, допускали глупейшие ошибки из-за незнания особенностей ведения боевых действий в мусульманской стране, из-за незнания менталитета афганцев и условий горной войны. С нашей стороны гибло очень много людей. При этом начальство не рисковало докладывать в Москву о реальном положении дел, скрывало истинное число погибших и раненных, не решалось заказывать необходимое количество медикаментов и перевязочных материалов. Обстановка была безобразная.

В мае 1980-го Боровика вызывают в Москву в связи со смертью отца. Он прилетает и через несколько дней, похоронив отца, которого очень любил, сообщает «Мосфильму», что сценарий для фильма он писать не будет, потому что в Афгане происходит совсем не то, чего он ожидал. До отлета в Кабул у него оставалось несколько дней, и он решает идти в Кремль, чтобы там рассказать правду об Афгане. Как потом скажет сам Боровик: «Наверное, я был немного идеалистом. Полагал, что если я с чистыми намерениями, с уверенностью, что меня поймут, расскажу «наверху» правду, то ничего плохого мне за это не сделают. Наоборот — будут благодарны». Он хотел донести информацию об увиденном и собственные выводы до высшего руководства страны. Два друга Генриха Аверьяновича тогда работали в ЦК КПСС, Евгений Самотейкин — референтом самого Леонида Ильича и Николай Шишлин — консультантом ЦК КПСС. Брежнев в те времена все чаще болел, встретиться с ним никакой возможности не было. Друзья порекомендовали Боровику идти на прием к генералу армии Алексею Епишеву, начальнику Главного политического управления Советской армии. Принял Генриха Аверьяновича его заместитель, произвел на Боровика вполне неплохое впечатление, внимательно слушал, в чем-то соглашался, кивал головой. Боровик с фактами в руках доказывал, что наша страна повторяет в Афгане в некоторой степени те же ошибки, что и армия США во Вьетнаме. Сказал, что война бессмысленна и преступна, что ведение боевых действий в Афганистане не по плечу нашей армии.

Друзья позвонили Боровику на следующий день. Когда он к ним приехал, выглядели встревоженными:

— Ты что наделал? Епишев требует твоей крови!

Генрих Аверьянович в один миг понял, что журналистская деятельность с этого момента для него закрыта. Друзья стали искать выход из положения и сошлись на том, что ему нужно срочно вернуться в Афганистан, скрыться на время от бдительного ока ГлавПУРа. Пересидеть там, пока страсти не улягутся.

Правда, через день ситуация снова поменялась. Друзья сумели поговорить с Константином Черненко, который вскоре стал Генеральным секретарем КПСС, а в то время работал начальником общего отдела ЦК КПСС, то есть был вторым человеком в партии.

Друзья ему объяснили, что честный журналист, которого они хорошо знают, рассказал то, что ему говорили люди в Афганистане. Высказал свою точку зрения. А Епишев хочет его прикончить. Черненко при них позвонил Епишеву:

— Ты что? К тебе пришел человек. Не пошел на площадь с криками, а пришел к тебе. Может быть, он в чем-то ошибся, но хотел как лучше.

Тот залебезил:

— Конечно, конечно.

Конфликт был исчерпан, но на всякий случай друзья посоветовали Боровику на некоторое время отойти от журналистики. Так он и поступил: написал новую пьесу, сценарии к ряду документальных фильмов, начал работать главным редактором журнала «Театр». Видимо, театр продолжал манить его. За три года работы Боровика главным редактором тираж журнала вырос вдвое.

В 1984 году вышла из печати его книга «Пролог» о США в 1968 году. Это был критический год — год выборов, год убийства Мартина Лютера Кинга и Роберта Кеннеди, год войны во Вьетнаме, год особого подъема антивоенного движения. Общий тираж этой книги только у нас в стране перевалил за пять миллионов экземпляров. Хотя книга не была беллетристической, приключенческой по жанру, она несла в себе такую мощную внутреннюю интригу, что и колоссальный тираж не смог удовлетворить необыкновенного спроса читателей на нее. Она принесла писателю вторую Государственную премию СССР.

Боровик стал, без сомнения, самым уважаемым журналистом-международником в Советском Союзе.

Тем временем в 1982 году Артем окончил ставший уже «семейным» факультет журналистики МГИМО. Студенческую практику он проходил в советском посольстве в Перу, откуда на него пришел отличный отзыв. Он был распределен по «первому разряду», в Министерство иностранных дел, хотя оканчивал институт как журналист. Другой бы радовался, но младший Боровик отказался от заманчивого распределения и пошел работать литературным сотрудником в международный отдел газеты «Советская Россия», хотя прекрасно понимал, что ему не избежать обвинений в том, что отец составляет ему протекцию. В течение пяти лет он работал корреспондентом в «горячих точках» сначала в СССР: был в Чернобыле после взрыва реактора, был на севере, позже — в Никарагуа и Афганистане.

В 1987 году Артем перешел в журнал «Огонек», так как в «Советской России» сменился не только главный редактор, Михаил Ненашев, но и направленность. Острые материалы младшего Боровика либо шли в печать с купюрами, либо вообще не публиковались.

Тем временем с приходом к власти Михаила Горбачева в стране начинается перестройка. Это время полностью раскрыло способности Генриха Боровика не только как журналиста, писателя и драматурга, но и как общественного деятеля.

В 1985–1987 годах Боровик работает секретарем Союза писателей СССР по международным делам. Именно в эти годы приезжают к нам в страну по приглашению Союза писателей давние друзья Генриха Аверьяновича — выдающиеся писатели и деятели культуры разных стран: Грэм Грин, Габриэль Гарсиа Маркес, Норман Мейлер, Питер Устинов и др. Это способствовало росту популярности нашей страны за рубежом и распространению правды о перестройке, которая тогда только начиналась. Прежде всего благодаря Боровику, Секретариат ЦК КПСС прекратил осуществлять полную изоляцию советских писателей от крупнейших международных писательских организаций, в частности от Пен-клуба. В 1987 году Генриха Аверьяновича избирают председателем Советского комитета защиты мира и вице-президентом Всемирного совета мира. При нем Советский комитет защиты мира стал заметной общественной организацией, твердо стоявшей на позициях демократических преобразований в стране.

Он продолжает мотаться по «горячим точкам», которые теперь возникают в его собственной стране: Нагорный Карабах, Северная Осетия и Ингушетия, Приднестровье. Богатейший опыт позволяет ему видеть всю опасность «местных» конфликтов, он не стесняется предупреждать об этом всю страну. Этому способствует и то, что он становится не только политическим обозревателем Гостелерадио СССР, но автором и ведущим популярной телепрограммы «Позиция». Он не боится разоблачать деятельность шовинистических организаций в СССР, за что одна из таких организаций поставила его на первое место в списке на физическое уничтожение в случае захвата ею власти в стране.

Михаил Сергеевич Горбачев не совершал практически ни одной своей международной поездки без Боровика в качестве одного из экспертов. Наконец, в 1989 году, его избирают народным депутатом СССР, назначают членом постоянного комитета Верховного Совета СССР по международным делам.

Тем временем Артем Боровик стремительно идет по стопам отца. Сначала он сообщает отцу, что едет в Афганистан. Они вместе договариваются не говорить об этом матери. Галина Михайловна и так выговаривала Генриху Аверьяновичу: «Ты уже испортил мне жизнь тем, что носился, кажется, на все войны, на все революции, а теперь хочешь, чтобы по тем же дорогам ходил Тема! Пожалейте меня! Зачем мне снова такие испытания!»

Старший Боровик понимал, что ему не удержать Артема от этой командировки, только просил лишний раз не рисковать и не лезть в самое пекло, однако один обман порождает другой. Артем добился приема у начальника Генерального штаба маршала Сергея Ахромеева и попросил у него официального разрешения на участие в боевых действиях, чего журналистам обычно не полагалось.

— А отец знает? — спросил маршал.

— Ну конечно, знает, — заверил его Артем.

Сергей Федорович подписал бумагу. Так Артем использовал имя отца «в своих интересах». Генрих Аверьянович узнал об этом только после возвращения Артема в Москву. А в Афганистане тот «оттянулся» по полной программе: ходил с разведчиками в тыл к «душманам», сидел в засадах, высаживался с вертолета на территории противника. Вернулся домой почерневшим и похудевшим, два дня отсыпался, потом начал писать. Писал неистово, часто засиживался за столом до рассвета. В результате на свет появились очерки об Афганистане и первая книга Артема «Встретимся у трех журавлей». Очерки вызвали бурю. Он фактически рассказал читателям все то, что увидел отец еще в 1980-м, только с подробностями, примерами, характерами. У него сразу же появились почитатели и недруги, что свидетельствовало о точном попадании его произведений в цель. Быстро стало ясно, что книга Артема имеет не только публицистическую и фактическую ценность, она является подлинной литературой. Она была издана, как и первая книга отца, в Библиотеке «Огонька», и ее сразу же смели с прилавков магазинов и киосков. Оказалось и много других совпадений с первой книгой Генриха Аверьяновича: и сыну и отцу было по 27 лет, когда вышли их первые печатные издания, даже номера выпусков, которые повторялись из года в год, также совпали.

Одну из рекомендаций Артему в Союз писателей СССР дал Юрий Нагибин, написал не по-соседски, не из-за дружбы с его отцом, а потому что книга ему действительно понравилась: «Признаться, не часто я рекомендую кого-либо в члены Союза писателей: и так уж напринимали сверх всякой меры! Но когда вижу, что молодой писатель может своими литературными и человеческими достоинствами благотворно повлиять на климат нашего Союза, радуюсь и рекомендую от всей души. Так и с Артемом Боровиком…»

И еще один отзыв о книге, пришедший на адрес «Огонька»: «Среди всего того, что мне приходилось читать про войну в Афганистане, я не встречал ничего, что можно было бы сравнить с этим рассказом очевидца о солдатских буднях, рассказом без примеси пропаганды. Словом, это уже не журналистика, а литература». Под этими словами стояла подпись: Грэм Грин.

В 1988 году Артем Боровик придумал немыслимый для Советского Союза эксперимент: американский журналист должен был приехать на месяц в советскую армию, а советский корреспондент — в американскую. От СССР поехал сам Артем — молодой, не раз принимавший участие в боевых действиях, популярный, талантливый, отлично подготовленный физически, наконец, с идеальным английским.

Перед тем как начать печатать очерки Артема о его пребывании в армии США, главный редактор журнала «Огонек» Виктор Коротич в кратком вступлении написал, чем известен Артем. После публикации тот уже не нуждался ни в каких представлениях. Вскоре вышла из печати и вторая книга Артема «Как я был солдатом армии США». Его растущей известности способствовало и то, что в течение трех лет он был одним из ведущих программы «Взгляд» на Центральном телевидении. В конце 1980-х это была самая популярная программа, ее ожидали с нетерпением и воспринимали как глоток свободы.

В 1989 году Артем приходит в газету «Совершенно секретно», детище Юлиана Семенова и первую частную газету в Советском Союзе. Он быстро становится замом главного редактора, а после тяжелого инсульта Юлиана Семеновича и главным редактором.

19 августа 1991 года в Москве произошла попытка антиконституционного переворота, совершенного ГКЧП. Чем кончится дело, тогда было еще не ясно. Но в первый же день восстания ГКЧП Советский комитет защиты мира принял официальное заявление с резким осуждением ГКЧП, которое было опубликовано в газетах утром следующего дня. Сам Генрих Боровик все три переломных дня выступал из Москвы по каналу CNN, рассказывая всему миру, как люди из руководства КПСС предали своего Генерального секретаря, как нарушили Конституцию страны. А в это время по центральным каналам ТВ шло «Лебединое озеро»…

Артем все эти три дня и три ночи находился со своей женой и коллегой Вероникой в «Белом доме» на Краснопресненской набережной, готовясь отбить возможную атаку войск. К счастью, атаки так и не последовало.

Девяностые годы теснейшим образом связаны для Генриха Боровика с телевидением. В 1994 году он создает на телеканале «Останкино» сериал «За девять лет до конца войны». В нем впервые была сказана правда о том, как в 1979 году принималось печально известное решение о вводе войск в Афганистан и как оно осуществлялось.

В том же году с экрана первого канала он предупреждает руководство страны о недопустимости и опасности ведения боевых действий в Чечне. В очередной раз его не послушались, зато закрыли ему доступ на этот канал.

На следующий год Генрих Боровик как автор проекта и один из авторов сценария работает над десятисерийным фильмом «Россия в войне — кровь на снегу». В нем была показана и та правда о войне, которую Роман Кармен по понятным причинам не мог донести до зрителей в своей знаменитой киноэпопее «Великая Отечественная».

Колоссальный творческий вклад внес Генрих Аверьянович и в становление канала «Культура». Его авторская программа «Завещание XX века» постоянно имела самый высокий рейтинг среди передач этого телеканала. В ней он смог рассказать о своих встречах с выдающимися людьми XX века: Александром Керенским, Эрнестом Хемингуэем, Кимом Филби, Грэмом Грином, матерью Терезой и многими другими.

Тем временем Артем Генрихович быстро доказывает, что он не только подхватил флаг из рук Юлиана Семенова, но и смог поднять его еще выше. Он делает передачу «Совершенно секретно» на телеканале «Россия», преобразует газету «Совершенно секретно» в информационно-издательскую группу, а затем и в холдинг. С 1998 года он становится и главным редактором популярной газеты «Версия».

За годы работы в холдинге он был лауреатом премии «Общественное признание», премии ТЭФИ, премии «Золотые перья России». Артем Боровик единственный журналист в мире, дважды награжденный престижной американской премией в области журналистики «Edward Murrow Award».

Его издания публиковали самые острые материалы. Можно сказать, он работал на грани дозволенного, а иногда и переступал через эту грань. Газеты «Совершенно секретно», «Версия» неоднократно раскапывали и публиковали взрывоопасные материалы. Это приносило Артему не только популярность, но и уважение читателей. Он превращался в самостоятельную политическую фигуру. Кажется, начинали сбываться пророческие слова его отца, Генриха Аверьяновича. На заре своей журналистской деятельности Артем пожаловался, что всю жизнь ему в спину будут говорить: «Вон идет сын самого Боровика». На это Генрих Аверьянович ответил: «Пройдет немного времени, и обо мне будут говорить: «Смотрите, вот идет отец самого Боровика»»…

Блистательная карьера и жизнь Артема, сына, мужа, отца двух маленьких детей, оборвались неожиданно и трагически — 9 марта 2000 года. Самолет, на котором летел Артем, разбился на взлете. Лайнер принадлежал его другу крупному чеченскому предпринимателю Зие Бажаеву, который тоже погиб в этой авиакатастрофе. Версий причин трагедии было множество. Официальная состояла в том, что из-за неоправданной спешки экипажа самолет не прошел обработку противообледенительной жидкостью. Родственники, сотрудники холдинга «Совершенно секретно» этой версии не верят. Слишком много людей были заинтересованы в гибели Боровика и Бажаева. Выдвигались версии. Многие считали, что в организации катастрофы были замешаны наши доблестные спецслужбы, заинтересованные в том, чтобы пресечь публикацию некоторых сенсационных материалов. Вряд ли в ближайшее время мир узнает о настоящих причинах трагедии.

Генрих Аверьянович в который раз в своей жизни подтвердил, что он может держать удары судьбы. Даже самые тяжелые, казалось бы невыносимые. Генрих Аверьянович стал инициатором учреждения Благотворительного фонда имени Артема Боровика, который ежегодно вручает премии за выдающиеся творческие достижения в области независимой журналистики и журналистских расследований. Многие газеты на своих страницах называют ее «премией совести». А официальным девизом премии служат три слова: «Честь. Мужество. Мастерство». В нынешней России журналистам очень нелегко соответствовать этим трем понятия и оставаться при этом живыми.