Глава 10. Заслуживает ли доверия Юрий Седов?

В начале своей книги Лено заявляет:

Архивы Федеральной службы безопасности… практически закрыты, хотя ряд документов КГБ об убийстве (Кирова) был опубликован, а заслушивающие доверия исследователи (такие нам Ю.И.Седов) видели и рассказали об относящихся к этому делу архивах (курсив мой. — Г.Ф.) (Л 14).

Далее в той же книге Лено приводит выдержку из статьи Седова в газете «Труд» от 4 декабря 1990 г. (Л 668–669 и № 103, Л 807). Эта статья доказывает, что Седов — отнюдь не «заслуживающий доверия исследователь», а лгун.

«Свояки»

В этой статье Седов писал:

Мы обнаружили несколько архивов, (в которых власти)… не любят чужих взглядов и которые до сего дня остаются закрытыми… Это отчеты агентов наблюдения за лицами, считавшихся зиновьевцами, и другими известными оппозиционерами. Мы говорим сейчас, например…. об оперативном архиве дела «Свояки», о котором Сталин был проинформирован 2 декабря 1934 г…. (Л 668).

Лено должен знать, что Седов не правдив здесь, ибо далее Лено пишет:

27 января 1956 г. КГБ уничтожил основные записи по делу «Свояки», всесоюзной операции по надзору за зиновьевцами. Похоже, что «Свояки» содержали больше свидетельств, нежели Серов хотел показать Молотову… (Л 592).

Здесь, в тексте, Лено говорит уклончиво. «Уничтожил основные записи по делу «Свояки» может подразумевать, что часть архива «Свояки» могла сохраниться. Однако соответствующая часть сноски Лено, которая ссылается на отчет Седова и других официальных советских исследователей от 14 июня 1990 г., гласит буквально

(469 уничтожение «Свояки») (№ 49, Л 799).

Оригинальный текст этого отчета не оставляет нам никаких сомнений: «Свояки» не существовали, когда Седов и иже с ним выполняли свою работу:

К сожалению, само дело «Свояки» не сохранилось, оно было уничтожено 27 января 1956 года (РКЭБ-3 469).

В отчете все-таки значится, что некоторые материалы из этого дела были включены в дела по некоторым конкретным обвиняемым:

В УКГБ СССР по Ленинградской области находятся лишь частично материалы из этого дела, обнаруженные в делах-формулярах на Звездова В.И., Левина В.С. и Мясникова Н.П. (все они осуждены по делу «ленинградского центра») и в агентурном деле «Подпольщики».

…Здесь же имеются документы за 1928 год, озаглавленные «зиновьевцы», в одном из которых указано, что на собрании у «левых зиновьевцев» у Гертика присутствовал Румянцев, а в другом — о том, что Котолынов поддерживает связь с троцкистами для взаимной информации и обмена литературой.

В этом же деле находится ряд документов, озаглавленных «Свояки», в которых указано краткое содержание донесений за 1928–1930 гг., носящих информационный характер о политической принадлежности объектов разработки и их встречах между собой, а также список с указанием фамилии, имени, отчества и места работы лиц, проходящих по этому делу, в количестве 26 человек, среди которых из числа привлеченных к уголовной ответственности по делу об убийстве С.М. Кирова значатся: Румянцев, Мандельштам, Котолынов, Левин (там же).

В своей статье в газете «Труд» за 1990 г. Седов прямо заявляет, что оперативное дело «Свояки» было одним из архивов, которые «подняли» он и другие советские исследователи. СССР все еще существовал, когда Седов написал эту статью в «Труде» в 1990 г. Отчет от 14 июля 1990 г., соавтором которого он был и в котором он показал, что дело «Свояки» было уничтожено в 1956 г., был опубликован лишь в 2004 г. Никто из читавших статью Седова в 1990 г. не мог знать, что Седов лжет о деле «Свояки».

И это не единственная ложь в указанной статье Седова. Он писал:

При таких обстоятельствах, когда все тринадцать подсудимых отрицали в один голос свою вину, а других доказательств нет, кроме голословных, противоречивых и неконкретных показаний непосредственного исполнителя теракта — Николаева, у суда не было никаких законных оснований приговаривать этих людей к расстрелу.

Как мы уже знаем, это заявление ложное. Конечно, Седов и другие исследователи горбачевской эпохи знали это в 1990 г., когда Седов опубликовал эту статью. Они имели доступ к материалам следствия и протоколу заседаний суда. Однако никто больше не мог знать в то время, что Седов лжет. Теперь мы знаем. Трудно понять, как Лено мог пропустить это.

По словам Аллы Кирилиной, четверо из обвиняемых вдобавок к Николаеву признались как во время предварительного следствия, так и на суде. Это были Антонов, Юскин, Звездов и Соколов.

…из 14 человек, привлеченных по делу «ленинградского центра», только трое (не считая Николаева) — Звездов, Соколов, Антонов — на предварительном следствии на допросе признали свою причастность к убийству Кирова (К 283). На следствии и сначала на суде Антонов, Юскин, Звездов, Соколов дали признательные показания о своем участии в террористической группе и подготовке убийства Кирова и дали подобные показания и на других участников процесса (К 301).

В соответствии с данными, которые прочел Лено, в одной версии архива протокола заседания суда, ситуация была несколько менее определенной, чем излагает Кирилина.

В конце расследования (17 декабря и позже) все — Антонов, Звездов и Соколов — заявили, что они в общем знали, что организация бывших зиновьевцев планировала террористическую деятельность против советского руководства (Антонов и Звездов говорили, что им рассказал Котолынов). Это дошло до того, что любой из бывших зиновьевцев, которого НКВД определял в «ленинградский центр», начинал признаваться в террористической деятельности. Утверждение официальных обвинений, что Антонов и Звездов «полностью признали свою вину», были лживы (Л 353).

Однако Лено никак не может сказать, что официальное обвинение было «лживым». Он мог быть в этом уверен лишь в том случае, если бы он сам имел доступ ко всем материалам следствия, включая все допросы Антонова, Звездова и Соколова. Насколько мы знаем, они вполне могли «полностью признать свою вину» в материалах, к которым Лено не имел доступа. Однако сам Лено заявляет, что он не имел доступ ко всему. Следовательно, он не может знать, были ли официальные обвинения «лживыми» или нет.

Отчет Агранова Ягоде (во время суда 28–29 декабря 1934 г.), переданный в 19:30 28 декабря, отмечал, что Антонов признал себя виновным, подтвердив все свои показания, что Звездов поступил так же и что Юскин признался, что он знал о планах Николаева убить Кирова, но не воспринял их серьезно. Соколов показал, что он был членом контрреволюционной организации и знал о приготовлениях к неустановленному террористическому акту.

Агранов опять замалчивал показания, вызывающие беспокойство, или игнорировал их. Фактически Антонов отрицал, что знал о конкретных приготовлениях к террористическому покушению, и заявил, что «теракты противоречат моим принципам». Когда его допрашивал Ульрих, он признался, что все еще ощущает ответственность за убийство, потому что он ничего не сделал, чтобы предотвратить его. Антонов также сказал, что он лишь однажды встречался с Николаевым с 1923 г., и это было в 1932 г. Это, бесспорно, поставило под серьезное сомнение то, что они могли работать вместе над каким-либо заговором вообще в 1934 г. Звездов отрицал, что знал о каком-либо террористическом заговоре против советских лидеров, заявив, что он надеялся, что их можно убрать с занимаемых ими постов путем политических действий. Он заявил, что не встречал Николаева с весны 1934 г.

Внимательное чтение показаний Юскина в одном архивном протоколе показывает, что, хотя он признал свою вину по всем пунктам обвинения, он не признался ни в каких преступлениях на допросе в суде… Несмотря на напористый допрос со стороны Ульриха Юскин настоял на том, что он не имел представления о том, что Николаев планирует убийство…

Соколов, который был первым свидетелем, связавшим Николаева с «контрреволюционной» группой бывших зиновьевцев в Ленинграде (6 декабря), больше всех из этой группы обвиняемых шел на сотрудничество. Он тщательно следовал сценарию НКВД, обвиняя Звездова, Антонова, Котолынова и Николаева в террористическом заговоре, но не сообщал подробностей (Л 360–361).

Очевидно, Лено получил доступ к «одному архивному протоколу» суда. Однако он не дает нам никакого анализа свидетельств, представленных на суде, которые были приведены в этом протоколе. Вместо этого Лено лишь рассказывает несколько примеров, в которых обвиняемые сами попытались преуменьшить собственную вину. Другие показания и свидетельства против каждого из подсудимых следует привести тоже.

Например, Лено сообщает нам, что ряд подсудимых обвинил Румянцева, еще одного из подсудимых. Котолынов назвал его одним из лидеров «Ленинградских зиновьевцев» (Л 362). Тем не менее в своих собственных показаниях Румянцев отрицал всякие политические связи с кем бы то ни было из зиновьевцев после 1929 г., после чего его обвинили некоторые другие (Л 364). Очевидно, собственные отрицания вины Румянцева или любого обвиняемого не принял бы за чистую монету ни один суд ни в одной стране ни в какое время. Лено дает нам представление о показаниях других подсудимых против Румянцева. Однако он не делает того же самого в отношении остальных обвиняемых, чьи показания он резюмирует.

Мы не можем объяснить явные расхождения между версиями Кирилиной и Лено о показаниях обвиняемых. Лено следовало исследовать непосредственно этот вопрос. Вместо этого он вообще не информирует своих читателей об этом. Ссылка Лено на «один архивный протокол» предполагает, что есть или могут быть другие. Однако Лено вообще не рассматривает этот важный документ, поэтому у нас нет никаких сведений, с помощью которых можно оценить его.

Лено представляет выдержки из «проекта официального обвинения», а не из подлинного официального обвинения. В другой главе мы сравнивали текст Лено (документ № 72, с. 345–352) с опубликованным официальным обвинением. Там мы рассматриваем некоторые важные части обвинения, которые удалил Лено. В нем мы видим, что четырнадцать подсудимых не делали похожих признаний. В случаях с Антоновым, Звездовым и Соколовым, по словам и Кирилиной, и Лено:

— Антонов «полностью признал свою вину»;

— Звездов «полностью признал свою вину»;

— Соколов «признал, что он виновен в том, что был членом подпольной контрреволюционной группы, но отрицал свое непосредственное участие в приготовлениях Николаева к убийству товарища Кирова» (Л 351–352).

Это в точности соответствует тексту опубликованного официального обвинения (Л 22).

Естественно, обвинение суммирует то, что подсудимые признали до суда, а не то, что было заявлено на суде.

Мы рассмотрим вопрос о виновности или невиновности в другом месте. На данный момент достаточно заметить, что Лено согласен, что некоторые из подсудимых все-таки признали себя виновными в некоторых преступлениях.

Следовательно, Юрий Седов лгал, когда писал в статье в газете «Труд», что «все тринадцать подсудимых отрицали в один голос свою вину». Более того, Лено прекрасно знал, что Седов лгал.

Как тогда мог Лено называть Седова «заслуживающим доверия исследователем»? Два лживых утверждения в одной короткой статье — о деле «Свояки» и о «единодушном отрицании своей вины» подсудимыми — доказывают, что Седов — кто угодно, но только не «заслуживающий доверия исследователь», каковым его назвал Лено. С какой стати Лено делать такое заявление, когда сами свидетельства, которые он приводит, опровергают это заявление?

Мы могли бы предположить, что это — одна из множества «россказней» Лено. Он принимает предвзятый вывод, выдвинутый советским руководством хрущевской эпохи, советским руководством горбачевской эпохи, российским руководством с 1991 г. и антикоммунистическими исследователями, такими как Кирилина, что Николаев действовал один и что остальные подсудимые были невиновными, их «подставили» НКВД и в конечном счете Сталин. Седов энергично поддерживает это мнение. Но он, очевидно, не может это сделать, не прибегая к фальсификациям.

То же самое верно и с Лено. Мы увидим множество примеров этого. В сущности, не существует фактически никаких доказательств того, что Николаев действовал один, и есть огромное количество доказательств, что он был участником заговора.

Прежде чем оставить Седова, мы заметим еще одну его ложь — если точнее, уловку. В своей статье в газете «Труд» Седов писал:

«Неутомимо» трудились агенты ОГПУ, письменно докладывающие своим недремлющим шефам о каждой встрече, вечеринке, поездке в другие города так называемых… оппозиционеров. Те, за которыми охотились ищейки, даже не подозревали, под каким они «колпаком». Дурно, очень дурно пахнет от старых доносов ОГПУ-НКВД.

Отложим в сторону выражение «так называемых оппозиционеров», хотя это тоже обман, нечестный оборот речи, так как никто из тех, о ком идет речь, никогда не отрицали, что они участвовали в оппозиционной деятельности, и у нас в избытке доказательств, что они по-прежнему оставались активными оппозиционерами — доказательств, которые, однако, были недоступны для читателей Седова в 1990 г.

Истина в том, что следствие НКВД в отношении этих оппозиционеров очень даже имело смысл. Теперь мы знаем, что Зиновьев, Каменев, некоторые ведущие троцкисты, Сафаров и другие тоже образовали «право-троцкистский блок» в 1932 г., потому что Троцкий и Лев Седов обсуждают этот факт в частных письмах из гарвардского архива Троцкого. Мы знаем, что Троцкий и Л. Седов через троцкистов, находившихся в Советском Союзе, были связаны с Зиновьевым и Каменевым. Из этого же неоспоримого источника мы знаем сейчас — хотя Троцкий публично отрицал это в то время — что Троцкий писал Радеку, Преображенскому, Сокольникову и другим оппозиционерам в 1932 г., как показал Радек на Московском процессе в январе 1937 г.

Мы знаем, что обещания многих оппозиционеров в том, что они снова верны линии партии, были фальшивы. Наконец — на данный момент — мы знаем, что некоторые из сторонников Бухарина встречались в 1932 г., чтобы обсудить среди прочего убийство Сталина, и что сам Бухарин замышлял со своими сторонниками убийство Сталина еще в 1927 г. или в начале 1928 г. И есть много чего другого. Мы обсудим эту тему более полно в следующей главе нашей книги в параграфе, который называется «Двурушничество».

С учетом всего этого надзор НКВД за этими «бывшими» оппозиционерами был единственной надлежащей мерой. В соответствии с собственными показаниями Ягоды этот надзор мог бы предотвратить убийство Кирова — если бы не вмешался сам Ягода, чтобы прекратить надзор.

Нам это известно — и Юрий Седов должен был тоже знать об этом в 1990 г., так как он и его коллеги-исследователи имели доступ ко всему в советских архивах, а также к архивам Троцкого в США. Седов знал это, но бессовестно скрыл это от своих читателей в 1990 г. В 2010 г. Лено совершил такой же поступок.