Гуннар Силиньш

Одногодки, мы познакомились с Гуннаром на юношеском чемпионате страны, проводимом в Риге вскоре после окончания Великой Отечественной войны. Я был капитаном сборной Ленинграда, а Гуннар — центральной (в прямом и переносном смысле) фигурой сборной Латвии. Уже тогда он явно выделялся среди сверстников. И не только игрой, но вообще всем, вплоть до манеры передвигаться. Как матрос, он шагал, широко развернув плечи, будто хотел увидеть, что делается и справа, и слева. И тогда, и впоследствии любил Гуннар быть на виду, в центре внимания. Запомнился, скажем, его костюм в крупную серо–красную клетку — последний крик тогдашней моды. А ведь это было более тридцати лет назад… Впечатляющая внешность, поворот головы, манера держаться, разговаривать — все в нем завораживало, интриговало. И это не была поза, не была игра. Такой своеобразный аристократизм был его врожденным качеством. Играл Гуннар в трех командах, но вершин достиг в двух: сначала в недолго просуществовавших московских ВВС, а затем в рижском СКА, куда мне удалось уговорить его вернуться из Москвы. Блестяще играл он и в сборной СССР, особенно на московском чемпионате Европы?53, где вместе с «четырьмя К» — Коркия, Коневым, Кулламом и Круусом — наводил ужас на соперников.

В 1954 году в Киеве после одного из туров чемпионата страны я предложил Гуннару возвратиться домой и выступать за нас, т. е. за рижский СКА. Он сразу согласился, хотя и подчеркивал всегда, что Москва — его вторая родина, второй дом. И все–таки я вытащил его в Ригу.

Гуннар был тогда по спортивным меркам немолод, да и его 190 см роста к тому времени уже не впечатляли: ведь у меня появился как раз в ту пору молодой Круминьш. Тем не менее меня привлекала идея совместить рост и молодость «большого Яна» с огромным опытом, изощренностью, интеллектом многознающего и понимающего Силиньша. С приходом к нам Гуннара можно было уже подумывать и о золотых медалях всесоюзного первенства. К тому же нам, новичкам в большом баскетболе, очень пригодилась бы «привычка» Гуннара всегда и всюду побеждать — качество, без которого не может быть классного мастера, как не может быть и классной команды… Да, в этом я убежден по сей день: без желания только и обязательно выигрывать, без настроя на победу, без восприятия поражения как ЧП не может быть команды–чемпиона. К сожалению, такого отношения к своей игре и к игре команды не хватает нынешнему поколению баскетболистов даже из ведущих клубов, в том числе и ЦСКА… Должен был оказать благотворное влияние Гуннар и на своих новых партнеров, только–только начавших нюхать порох больших сражений. Их становление рядом с таким мастером проходило бы, конечно, быстрее. Надо отдать должное Гуннару, он прекрасно понимал, почему и зачем я его зову, что от него требуется. И хотя играл у нас недолго, всего несколько сезонов, пользу принес огромную и вклад в наши последовавшие одна за другой победы внес неоценимый. И когда играл сам, и когда уже ушел из баскетбола, оставаясь в глазах нашей молодежи эталоном большого игрока. Будучи этаким своеобразным наставником при наших молодых непосредственно на площадке, он во многом помог стать им сильнейшими в стране, а затем и в Европе.

С 1955 года Гуннар был в стартовой пятерке СКА, а вместе с ним играли и мужали Круминьш, Хехт, Муйжниексы, Валдманис, ставшие впоследствии гордостью советского баскетбола. И в том же году мы одержали первую в серии дальнейших победу в чемпионате СССР.

Гуннар принадлежал к числу тех удивительных баскетболистов (о некоторых мы уже говорили, о некоторых еще скажем), коих было очень немного: он на площадке никому не мешал. Умел быть незаметным и вместе с тем ярким и неповторимым. Его снайперские броски и игра в поле не сковывали действий товарища. Инициативу на себя он брал только в тех редких случаях, когда это было действительно необходимо и очевидно для всех. Обладая отличными бросками со средних и дальних дистанций (довольно редкое для центрового, даже того времени, качество), Гуннар — и это в нем главное–не знал ни страха, ни сомнений, с кем бы он ни встречался на поле, что называется, лоб в лоб. Уверенность никогда не покидала его. Во всяком случае, держался он именно так.

Хорошо чувствуя себя на месте центрового, Силиньш столь же спокойно и мастерски играл в поле. Часто пользовался довольно необычным крюком, которым бросал и метров с четырех–пяти, причем и с углом тоже, заставая этим врасплох соперников.

Очень здорово Гуннар опекал центровых — своих противников, даже тех, кто превосходил его в росте. Вроде бы и не прикасается к визави, но крутится, крутится возле него, как уж: то руку высунет, то, как мы шутили, нос, словно чуя, где соперник должен получить мяч. Такой назойливой, комариной опеки не любил никто из центровых страны. Гуннар мог вывести из себя любого, причем действовал строго в рамках правил. Особенно раздражал он этими наскоками могучего Отара Коркия (при одном с ним росте Коркия, как я уже писал, все равно выглядел выше). Отар Михайлович так и говорил: «Черт его знает, откуда он выскочит…» Силиньш был высокообразованным в техническом плане баскетболистом. Он имел набор свойственных только ему приемов — бросков, передач, движений. И охотно пользовался ими. Таким же оригинальным он был и в жизни.

Трудно поверить, но даже рост у него менялся в зависимости от обстоятельств или необходимости: от 190 см до 2 м. А может, то была очередная аберрация зрения, но это так. Когда ввели ростовой ценз, Гуннар во время обязательных измерений перед соревнованиями как–то ухитрялся вытягиваться до необходимых 2 м: распрямлял плечи, грудь, как бы «удлинялся» буквально на глазах.

Гуннар и я — ровесники. Но я был начинающим тренером, а он — признанным игроком, заслуженным мастером спорта. Опыта и знаний у него было не меньше, а может быть, и побольше, чем у меня. Но он всегда предельно тактично вел себя в команде, всячески поддерживал мой авторитет и подогревал мои амбиции. Постоянно говорил: «Ну, с тобой–то мы обязательно будем чемпионами страны». И не раз добавлял: «Уверен, ты непременно станешь тренером сборной. Ты сильнее все тех тренеров, которых я знал». Для меня, молодого человека, малоизвестного еще специалиста, эти слова многое значили.

Да, обращался он ко мне на «ты» и по имени. Правда, последнее неудивительно: в Прибалтике обращение по имени–отчеству не принято, там говорят или просто «тренер», или называют по имени. Но не было случая, чтобы Гуннар меня ослушался, противопоставил свой огромный авторитет мне или команде. Единственное, в чем мы какое–то время расходились во мнении, так это во взгляде на Круминьша. Что греха таить, не воспринимал его поначалу Гуннар, из–за чего мы не раз спорили — и довольно резко. Однако скоро он признал значимость Круминьша для команды и то, что я был прав, о чем со свойственной ему прямотой и высказался. Больше у нас конфликтов не возникало, а Гуннар оказался именно тем человеком, который во многом появлиял на рост мастерства Яниса.

Широкая натура, общительный, душа компаний, он, как ни странно, лидером не был. Да, в жизни Гуннар — заводила, все мечтали быть около него, слышать его, общаться с ним, дружить. Его копировали, ему подражали. Но на площадке, повторяю, Силиньш уходил в тень, помогая выдвигаться другим, подыгрывал им. И если в игре скопировать его было трудно, да просто невозможно, то стремились схватить хоть что–то чисто внешнее. Когда Гуннар вдруг надел белые носки под черные, чуть коротковатые брюки, то вскоре вся Рига щеголяла в таком же виде. И то, что еще недавно считалось немодным, стало всеобщей модой — такой поразительной была популярность этого человека. Она и сегодня не уменьшается. А Гуннар остается все тем же славным, добрым парнем, что и прежде. Известность не испортила его, не изменила. Изменилась только внешность: теперь он ходит с бородой.

С баскетболом Гуннар распрощался, работает в геологических партиях по изысканию нефти и других полезных ископаемых в Латвии. Все так же весел, улыбчив. «Мне ничего не надо, у меня все есть», — любил говорить и продолжает утверждать Гуннар Силиньш, звезда советского баскетбола и большой мой друг.