О Фиджи (Атолл Мана. Фиджи)

Травелли, он же большой каранкс, он же кингфиш, он же джек, он же улус или просто, по-русски – золотая ставрида, большая и сильная, с острыми зубами рыба-хищник обычно плавает и охотится парами – самец-самка.

И если духи предков жителей Фиджи, которым, наравне с христианством, до сих пор поклоняются местные жители, снизойдут и дадут вам свое согласие пой мать золотую ставриду – знай те, что у вас есть шанс пой мать сразу две. Так с нами и случилось.

Едва вытянув рыбину на борт лодки, предварительно успокоив ее глотком карибского рома – иначе борьба продолжалась бы до бесконечности, мы, закинув трал с приманкой, тут же поймали вторую такую же.

В пылу охоты, а затем последовавшей за ней разделки туш и уборки палубы от брызг крови и чешуи мы не заметили, как долго уже он следовал за нами.

Его возглас заставил меня обернуться назад и остолбенеть от увиденного. Чуть позади, всего в десяти метрах от нас, виднелась огромная черная туша, следовавшая параллельным с нами курсом, а его большой черный глаз в орбите белого яблока внимательно изучал нас. Кит находился так близко, что мы видели темно-синие полосы у основания его плавников и часть белого брюха. Дыхательное отверстие то закрывалось, то с шумом открывалось, выбрасывая с шипением брызги воды. Зрелище завораживало, и я с восхищением наблюдал за животным.

– Я боюсь. Он может нас раздавить, – быстро проговорила она, вернув меня в реальность. Да, говорят, что иногда киты нападают на лодки, по ошибке принимая подводную часть их корпуса, чаще всего окрашенную в черный цвет, за соперника, стараясь тем самым защитить свою территорию.

– Не бойся, если он хотел бы нам сделать плохое, у него для этого уже было достаточно времени. Он просто любознателен.

– Тогда я ему дам наши блины, – заходя в салон, проговорила она.

– Какие блины? Он же ест только планктон, – вслух подумал я, вспомнив, что нам так и не удалось позавтракать из-за неожиданно свалившейся на нас воли духов фиджийских предков.

Забыв про улов и завтрак, мы стояли на кокпите, наблюдая за животным. Вдруг он нырнул поглубже, перевалился на бок так, что стало отчетливо видно его белое, окрашенное голубым цветом воды брюхо, и поднырнул под катамаран.

– Быстро в салон. Под диваном спасательные жилеты и трос. Одевайся, – скомандовал я, и мы бросились вовнутрь, закрывая за собой дверь.

– Если он вздумает снизу атаковать нас – мы перевернемся. Ведь он такого же размера, как лодка. Помни, у нас есть только один выход наружу – через спасательные люки в душевых кабинах, – отдавал я скороговоркой распоряжения, помогая ей застегнуть спасательный жилет. Только раз у нас был подобный случай, чтобы в такой спешке пришлось надевать жилеты – когда ночью нас таранил баркас венесуэльских пиратов.

Мы прильнули к окну салона, наблюдая, как кит, поднырнув, оказался впереди лодки, продолжая сопровождать нас теперь, словно дельфин.

Еще минута – и он пропал из виду. Однако, обернувшись назад, мы вновь увидели его на прежнем месте позади нас.

Успокоившись, мы стали убирать свежие запасы рыбы в морозильник и, наконец, приступили к завтраку, постоянно поглядывая за корму. Через какое-то время, видимо, потеряв к нам интерес, кит исчез в черно-синей глубине…

Государство Фиджи, состоящее из двух больших островов и нескольких групп маленьких островков и атоллов, встречало нас пряным запахом растительности. Он чувствовался уже на расстоянии десяти миль от берега. Словно таинственное заморское царство, куда в древности в поисках сокровищ плавали купцы, медленно проступал сквозь дымку: Вити Леву – Большой Остров.

Однако разочаровавшись, что вода коралловой лагуны – коричнево-мутная от стекающих с гор рек и речушек, мы, не раздумывая, перебрались на находящийся в двадцати милях от Большого Острова атолл Мана.

– Була винака! – голос звучал явно снаружи и совсем рядом. Я вышел на кокпит. Бесшумно подкравшееся каноэ и здоровенный абориген в нем с красными, как малина, деснами и зубами улыбнулся моему приветствию в ответ. Черные зрачки глаз на фоне желтых белков и шапка кучерявых черных волос дополняли его грозный вид.

– Добро пожаловать! Меня зовут Мозэс, – скромно представился незнакомец.

– Как тут у вас, Мозэс, с людоедами? – поинтересовался я, пытаясь продолжить разговор в интересующем меня русле.

Фиджиец еще раз широко улыбнулся.

– В последний раз это произошло в 1964 году, когда английского миссионера съела вся наша деревня, – ответил он.

– И что же дальше? – не удивился я своей проницательности.

– Не знаю, меня тогда еще не было на свете. Но говорят, что потом наши жители раскаялись и послали родственникам на его родину корову, равную весу святого отца, и те, не раздумывая, с благодарностью ее приняли, – ответил он, и наше знакомство состоялось.

Мозэс, местный рыбак и активный прихожанин церкви Адвентистов седьмого дня, оказался женатым человеком, и все его четверо босоногих ребятишек сидели сей час в каноэ.

Побеседовав еще какое-то время на разные темы, пока детвора расправлялась со сладостями, мы завернули в пластиковый пакет для его жены несколько прошлогодних глянцевых американских журналов, и Мозэс, взяв с меня обещание непременно навестить его хижину на суше, отправился с сорванцами дальше по делам.

– Знаешь, у нас свернулась сгущенка. – Кончик консервного ножа в ее руках был чем-то испачкан.

– Ха, как она может свернуться? Там ведь сахар, – не отрываясь от моего «любимого» занятия менять импеллеры (резиновый ротор с лопастями) на насосах охлаждения моторов, сказал я.

– Посмотри сам, она вся темная.

Действительно, и цвет, и ее чрезмерная густота вызывали беспокойство. Хотя…

– Неужели за те четыре месяца, что нас не было на яхте, вся сгущенка в трюме от жары… сварилась?

Пробую на язык. Карамель. Вкусно. Ложка в рот. Как конфеты… ириска! Ложка. Еще. Поняв, что я ее не разыгрываю, она осторожно пробует тоже. Что ж. Вместо молока в кофе ее уже не положишь. Но как лакомство к блинам – вполне.

Неожиданно меня пронзает нехорошее предчувствие, и вот я, уже босиком стуча по ступенькам, несусь вниз в каюту. Там, в подполье, оставались бутылки вина.

Наугад открываю первую. Пробую. Точно. Что делать? От жары сгущенка превратилась в карамель, а сухое красное стало… мадейрой! Двести бутылок?! Да, но куда мне столько мадейры? Ладно, делать нечего. Значит, на ужин вместо сухого чилийского – стакан «португальского». Видимо, продавец в Панаме не обманул: вино натуральное…

В каюте, все еще в беспорядке, лежали покупки, сделанные мною в порту Сувы: кубки, чаши, булавы, вырезанные местными мастерами, можно было сравнивать с оригиналами, увиденными несколькими днями раньше в столичном Музее Фиджи. Какие только приспособления не придумывали в далеком прошлом фиджийцы, чтобы уничтожать друг друга: дробилки, палицы, копья и ножи – все изготавливалось из твердого, как камень, местного дерева; при этом на предметы всегда наносился изящный орнамент в виде инкрустаций перламутровыми ракушками.

Это сегодня можно увидеть у президентского дворца стройных, под два метра, гвардейцев с мушкетами в руках, в красных куртках-камзолах и белых длинных юбках, оканчивающихся бахромой в елочку. А тогда это были воины с дубинами наперевес, проламывающие головы своим врагам.

К тому времени относится и каннибализм Фиджи. Несколько деревянных вилок каннибалов лежали сей час среди покупок. Все они отличались по размеру, поскольку предназначались для трапезы тех или иных частей тела поверженных противников…

– Говорят, в Суве не самый надежный грунт для якоря? – Майкл делает ход, и я проигрываю ему еще одну банку пива. Мы сидим на палубе под навесом и уже полчаса играем в шахматы. На Мана совсем небольшая лагуна, но она хорошо защищена коралловым барьером.

– Да, это верно, – отвечаю я. – Как раз там со мной произошел один неприятный случай.

Всем известно, что стоять на якоре в Суве – дело опасное: по дну лагуны разбросано такое количество металлического мусора от бочек и якорных цепей до останков баркасов, что в итоге либо каждый третий рискует оказаться на рифах, если якорь не лег надежно в песок, либо каждый пятый навсегда рискует потерять якорь, если он застрял среди обломков под водой.

– Я как раз только вернулся с берега и набивал очередное смс, как вдруг вижу: в проеме двери салона мимо меня проплывает соседняя лодка, и почему-то – якорной цепью вперед, – делаю паузу я, с тоской наблюдая, как пустеет и вторая проигранная банка пива.

– Я тогда сильно удивился. Возможно ли такое? И выглянул на доносившиеся крики. О ужас! Якорем вперед плыли не соседи-французы, а это я, снесенный ветром и волной, дрейфовал на кораллы. Хорошо – помогли соседние яхты, иначе мне одному в той погодной ситуации было бы не справиться.

Майкл, бывший пилот пассажирских джетов, и его жена Роксанна путешествуют недавно. Как и все американцы, они очень законопослушны и патриотичны. Это отличает их от немцев и австрийцев, которые часто любят поругивать казначейства и политиков своих стран.

Зато в отношении Фиджи мнение у всех едино: природа и люди здесь самые что ни на есть настоящие. Ведь если представить, что кинофильмы – не что иное, как воплощение наших грез, то можно понять, что испытала Брук Шилдс, когда еще девочкой – подростком ныряла голышом в воды «Голубой лагуны», или Том Хэнкс, выброшенный на пустынный фиджийский остров, стал «Изгоем» и боролся, чтобы выжить и вернуться назад в цивилизацию, а Джуди Фостер в «Контакте» на воссозданном ее воображением фиджийском берегу повстречала образ своего отца.

– Ты обращал внимание на их сандалии? – начинает новую партию Майкл, – Они здесь у всех разные, в зависимости от социального положения в обществе.

Действительно, наблюдая местных аборигенов в Суве (к индусскому населению Фиджи это наблюдение относится в меньшей мере), я ловил себя на мысли, что не могу по внешним признакам определить социальную ступеньку в обществе того или иного фиджийца.

Все мужчины носят юбки до икр и все сплошь в кожаных сандалиях, и даже президент с премьером, фотографии которых висят в каждой торговой лавке!

– В этом весь фокус, раскрывал «тайну» местного общества канзасец, будучи сам тайным масоном. – Нужно смотреть на качество и рисунок плетения кожи. Я видел экземпляры, которые стоят в лавках по двести баксов!

Моя ладья опять под ударом. Опять мат? – С тебя, дружище, еще банка пива…

Мана-атолл – это деревушка с двумя десятками хижин, покрытых пальмовыми листьями, отелем с богатой клиентурой из Японии, взлетно-посадочной полосой для небольших самолетов из Нанди (главные воздушные ворота Фиджи) и лагуной с проходом между рифами, приспособленным лишь для парусных яхт и небольших прогулочных катеров.

Мана, в отличие от полинезийских атоллов, по своим размерам остров совсем небольшой: часа достаточно, чтобы обойти его по периметру.

В южной части атолла – несколько холмов, придающих ему горный пейзаж, где с высоты тридцати метров можно окинуть взглядом и сам остров, голубую гладь прибрежных вод Фиджи. Сплошным ковром, словно сотканный орнамент бирюзового цвета по спокойной голубой глади, вплоть до виднеющегося вдалеке Большого Острова, простирались песчаные банки и отмели. В дымке тонкой полоской вдоль берега пристроилась Лаутока – сахарная столица страны.

Население этого города более, чем наполовину состоит из родившихся здесь, на Фиджи, уже в третьем-четвертом поколении индусов, завезенных сюда на плантации сахарного тростника в ХIX веке англичанами-колонизаторами. Последние, окончательно убедившись в том, что заставить местных двухметровых гигантов на себя трудиться значительно сложнее, завезли рабочую силу издалека.

Сей час этнические индусы благодаря природной тяге к коммерции – главный гарант процветания страны. На Мане же, как и на других атоллах архипелага Маманука, жизнь до сих пор так и течет, никуда не торопясь.

– Фиджи тайм, – говорят местные, подразумевая при этом, что время на атоллах безразмерно…

Мозэс занимался стиркой, когда мы ровно в полдень предстали перед его хижиной. Сзади – ворох белья, уже перестиранного и готового к сушке.

Не меньшая куча еще нестиранного белья, ожидавшего, когда стиральная доска и кусок хозяйственного мыла в руках рыбака превратят его вновь в чистое.

– Жена нашла работу в отеле, дети в школе, а я – по хозяйству, – что-то в этом роде весело проговорил Мозэс, прополоскав руки, чтобы принять наш подарок – литровую бутылку оливкового масла.

– Что это? У нас такое не продается. Даже в Лаутоке.

Мы объясняем и с тоской замечаем, что с подарком не угадали.

– Да, но мы жарим все на кокосовом масле, которое сами и делаем, – рассуждает вслух Мозэс. – А от этого, я боюсь, у нас будет болеть желудок, – резюмирует он.

– Знаете, что? Это хорошее жирное масло – я его буду использовать, чтобы натирать свою кожу, – окончательно решает судьбу масла рыбак, а последовавшее затем приглашение на обед отвлекает нас от дальнейших раздумий на эту тему.

– Сегодня ночью мы с соседом наловили сардин, и я приготовил их в соусе из кокоса. А в другой кастрюле – маниок, бананы, морковь и клубни таро. Угощайтесь.

Вкусно.

Мы здесь, на атолле, уже третью неделю, и нам до сих пор не надоело это безделье. Но мы хотим увидеть Ясаву, чтобы потом опять прийти на Ману, постоять в ее лагуне прямо перед рифами под дающим прохладу пассатным ветром, побродить по ее пустынным белоснежным пляжам и вновь увидеться с теми, с кем нас здесь уже свела судьба.

Побеседовав еще какое-то время и получив исчерпывающие объяснения, где в Лаутоке имеется магазин рыбных снастей и обувная лавка – в надежде найти там кожаные сандалии, – мы распрощались с хозяином сегодняшнего обеда и все время пути до моторки, привязанной к пальме на берегу, философствовали о том, как же немного нужно человеку для счастья.

Семью и возможность пропитания, не обременяя себя условностями комфорта и престижа современного общества.

Снасти, чтобы иметь каждый день ужин и… новые сандалии, чтобы дети ходили в школу не босиком. Остального здесь, на Мане, предостаточно.

И вправду, что еще для счастья нужно?