Соловки

Я прилетел в Архангельск 30 августа. Самолет опоздал на четыре часа. В аэропорту я вызвал такси.

Приехал черный ниссан. Открыть багажник вышла симпатичная молодая женщина. Я хотел заехать в отель Пур-Наволок, в котором всегда останавливаюсь, а потом на кладбище, но, чтобы не терять время, решил ехать на Маймаксанское кладбище сразу.

– Так вы сэкономите тридцать минут. А вещи ваши полежат в багажнике, – сказала водитель.

– Мне только цветы надо купить.

– Купим!

И мы поехали через, уже почти не существующую, Соломболу. Деревянный город с деревянными мостовыми и деревянными тротуарами. Он в прошлом. В том прошлом, в котором и строки песни «…А я иду по деревянным городам, где мостовые скрипят, как половицы…» Город пустой, народу в нем мало. Просторно. Спокойно. Очень спокойно. Как на кладбище…

Маймаксанское кладбище самое грустное кладбище из всех кладбищ, которые веселыми и не могут быть. Но это… Огромное растущее с гигантской скоростью. На песке. С истеричными криками чаек. Могилами молодых. И заброшенными надгробиями. Иногда абсурдными. С низкими деревьями, иван-чаем, пронизывающим своими розовыми гламурными цветами – скорбное пространство.

Надо сказать, что туда мы ехали молча. Я представил себе, сколько ей за день приходится выслушивать всяких глупостей. А в голову лезли исключительно они. И я молчал.

Обратно же разговорились. Кладбище нас объединило.

Выяснилось, что мой водитель – мать-одиночка, что она имеет высшее химическое образование, что работы в Архангельске нет.

В отеле я понял, что мой андройд остался на заднем сидении в такси. А в нем – всё. Я был в панике. Завтра прилетала группа из 12 человек, которую я должен был везти на Соловки. Диспетчер, к счастью, быстро нашел её (водителя), и она сказала, что телефон лежит на заднем сидении. Через 20 минут я встретил безработного, но гордого химика, как родного. Мы улыбались друг другу. Она пожелала мне быть внимательней. А я и был внимательным… к ней. Она даже удивилась, мол, даже так…

Но ужинать я пошел один в ресторан Небо. Последний этаж упомянутого мной отеля «Пур-Наволок». Это лучший отель в Архангельске. Стоит он на берегу Северной Двины. Окна ресторана выходят как раз на нее, на набережную, на широкую полосу песчаного пляжа. Прибавьте сюда еще остатки белых ночей и северное небо, меняющееся каждую минуту. Плюс Пино Гриджо, которое в больших количествах я пью в Венеции, но здесь с местной треской, с местными грибами и немного картошки. Рулет. Все это красиво и вкусно. Если бы не маслины из банки, которые были тут же отправлены в ссылку.

Пур-Наволок – это мыс откуда начался Архангельск. Пур с финно-угорского – быстрый. Пурга отсюда. А Наволок – нанести, наволочить. Наволочка, думаю, сюда корнями уходит. Отлогое, выдающееся место в реке.

Я очень люблю набережную Северной Двины. При всей моей привередливости здесь стоят два очень трогательных памятника. Тюленям, спасшим многих людей жиром, шкурами и мясом во время войн. «О, сколько ты народу спас от голода и холода!» – это надпись на памятнике. Второй – юнгам северного флота из Соловецкой школы юнг.

С одним бывшим соловецким юнгой и героем войны я не раз выпивал в конце 70-х. Мы работали вместе. Это он научил меня такому эксперименту. Берешь двух мух, сажаешь на каплю водки и накрываешь стаканом. Стадия 1. Мухи трахаются. Стадия 2. Мухи дерутся. Стадия 3. Мухи ложатся на спину и умирают. «Ну и чем мы отличаемся от мух?» – спрашивал многозначительно Игорь Чайка.

Народу в Архангельске мало и даже вечером в хорошую погоду на набережной не многолюдно. Совсем нет пьяных. Совсем никакой агрессии. Гуляют, катаются кто на чем хочет, целуются, купаются и даже играют на гитарах.

Я подошел к деду с внуком. Попросил разрешить мне сфотографировать их. Разговорились. Он бывший капитан. И тут же у нас нашелся общий знакомый. Дело в том, что моя жена, с которой я познакомился на Соловках, из Архангельска (она училась в медицинском), я еще и часто ездил туда в командировки. Работал я с капитанами дальнего плавания. Изучал их психофизиологию в ситуациях стресса. Когда они работали на тренажерах. А они очень нервничали. Я проводил разные обследования и собирал у них пробирочки с мочой (модная тема), и в специальных контейнерах с жидким азотом, предназначенных для хранения спермы быков-производителей, увозил в Москву. Так вот, руководил этими тренажерами легендарный капитан наставник дальнего плавания Илья Ефимович Рахман. Ленинградец, переехавший в Архангельск. Мы тогда сошлись с ним на почве книг, которые было не достать в Москве, а И.Е. был человеком в городе известным, по тем временам у него была уникальная библиотека.

Он был намного меня старше, но мы подружились. О судьбе я его ничего не знал, а тут выяснилось, что в 90-е он с семьей уехал в Америку. «Ну хоть умер в человеческих условиях», – подумал я.

Пару слов еще про памятник Петру I, поставленный в 1914 году М. Антокольским на набережной в Архангельске. Это самый популярный памятник прорубателю евроокна. Такой же потом поставили в Петергофе, Таганроге и на пятьсотрублевой фиолетовой, цвета средней стадии синяка, купюре, что в вашем кошельке. С обратной стороны – Соловки. Кстати, о цвете купюр. Российские купюры, если их правильно разложить, проходят все стадии фингала. Сизый, желтушно-синюшний, фиолетовый и т. д.

Интересно еще, что, в отличии от Зураба Церетели, Антокольский сделал памятник Петру в его натуральный рост. Зурабу Константиновичу надо бы обратить на это внимание. И еще… постамент памятника Петра I, когда его скинули, в СССР послужил надгробным обелиском над братской могилой жертв, не помню чего. Довольно долго.

Удивительно, что название города Архангельск в СССР коммунистов не раздражал. Им не резало слух сочетание ГОРОДСКОЙ КОМИТЕТ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ ГОРОДА АРХАНГЕЛЬСК. Архангел Михаил, видимо, для них был преданным коммунистом.

Проснулся я от игры духового оркестра и каких-то уж очень громких выкриков в микрофон, включенный через усилители так, чтобы слышал весь город. Это начался День Военно-Морского Флота. Этот праздник всегда был главным в городе, как теперь пишут везде, «городе воинской славы». Были города-герои, теперь – города воинской славы.

Быстро позавтракав в отеле геркулесовой кашей на воде, которую мне любезно приготовили, я вышел на набережную, чтобы не пропустить парад кораблей. Кругом стояли кучки морских офицеров. В военной морской форме маршировали дети… Дети с автоматами стояли в карауле у стелы ГОРОД ВОИНСКОЙ СЛАВЫ и памятника ПРОРЫВ. СЕВЕРНЫМ КОНВОЯМ. Памятник этот установили в 2015 году. Приезжали открывать его английские ветераны. Так что в Архангельске о помощи союзников помнят и не спорят.

Потом начались патриотические кричалки в микрофон. А потом парад. Но вот беда: на рейде стояло четыре невзрачных маленьких корабля. Это что, знаменитый и легендарный Северный Морской Флот? Местный адмирал громко приветствовал экипажи. На пляже громко комментировали чемпионат по пляжному волейболу.

Ко мне подошел слегка поддатый, крепкий мужик. Очень вежливо попросил 21 рубль. 21 – именно столько ему не хватало на бутылку. Я давно не задаю себе вопрос, почему исключительно меня выбирают из толпы просящие чего-то граждане и душевнобольные. Так уж длится десятилетия. Тропизм. Я, конечно, дал. Он благодарил меня, вполне достойно. Без унижений. Я спросил: «Что же, товарищ, в праздник ваш самый главный так мало кораблей?» И он сказал, что, как бывшему моряку, ему больно и душа его плачет. Махнул мне дружески рукой и удалился.

Начался мелкий дождь. Дети громко в микрофон клялись защищать Родину, не жалея за нее жизнь. Звучали громко песни о море и моряках. Чаще всего звучала песня соседа моих детей по даче в Усть-Нарве, ленинградского композитора Плешка:

«И тогда вода нам, как земля / и тогда нам экипаж – семья / и тогда любой из нас не против / хоть всю жизнь служить в военном флоте…»

Собственно, поехал я по этому маршруту как, извините, душа компании Клуба Путешествий Михаила Кожухова. Поездку эту предложил я. Я вожу людей в те места, которые люблю и немного знаю. Скорее, чувствую. Оказалось, это острова.

Группа, состоящая из 12 человек опаздывала на час. Каждая группа – это отдельный рассказ. Это очень интересно, как на твоих глазах незнакомые люди уже на следующий день становятся близкими приятелями, сидящими за одним столом, произносящие тосты. И открываются их миры. Все разные, но так как они знают, с кем едут, то глобальных противоречий нет. Люди из Перми, Новосибирска, Кипра, США (изначально из Киева), Москвы, Питера, Самары, Таллина (изначально из Екатеринбурга), бизнесмены, врачи, работники банков, психологи, и т. д.

В Архангельском аэропорту я встретил группу, и мое одиночество закончилось. Загрузив вещи, мы отправились в музей деревянного зодчества Малые Карелы. Но сначала обед. Все устали. Это важное в поездке со мной, кухня, застолье. Здесь знакомство с северной кухней. Ресторан в Малых Кареллах не испортился за годы к счастью. Раньше такой интерьер всех удивлял. Теперь деревенский стиль есть и в городе. А вот кухня… Треска своя, да морошка, да ассорти из оленины, да грузди со сметаной, да уха из северных рыб, да похлебка грибная в горшочке. Грибы? Дык пошли давно. Да водочка. Морс мы сами делаем. Ну расскажите мне о себе и за встречу!

Встали из-за стола, как старые знакомые. Все просто. 4 – Светы, 2 – Лены, 2 – Иры,1 – Оля, плюс Саша и Володя. Все любят путешествовать, узнавать новое. В еде в том числе. (см. фото 80)

Фото 80. «Команда на Соловках», Светлана Архиповская

Теперь можно бродить по Кареллам. Наслаждаться историей. Горевать, что многое в упадке, радоваться, что есть энтузиасты, такие, как экскурсовод Лена, знаток истории русского севера, вдова легендарного в тех местах и за их пределами этнографа, звонаря, сказочника Ивана Данилова.

Я не буду описывать музей. Он, правда, уникальный, очень большой и, может быть, один из немногих хорошо сохранившихся и поддерживаемых кем-то. Его надо самому увидеть. Там представлено деревянное зодчество разных регионов Архангельской губернии. И Каргопольский, и Онежский, и Пинежский, и… Все. Сами, сами….

Ужин за два месяца заказали в том самом ресторане «Небо». Я хотел поделиться с народом видом на Двину и небо, меняющееся, как при ускоренной съемке, но начался чудовищный дождь, дикие порывы ветра, и рябь поперек реки. С одного берега к другому. А завтра лететь на Соловки. Погода явно нелетная. Это мои волнения. А все довольны. Вот это да! Мы такого не видели! Ну и слава Богу! Давайте еще по одной! А треска в маке вкусная, и камбала. Так можно без отдыха до утра продолжать.

Когда вечером я открыл дверь в номер, то чуть не получил в свой беззащитный лоб дверью, вырвавшейся с порывом ветра из моих рук. Уходя днем, я оставил открытым круглое окно номера. Занавеска ветром была прибита к потолку. «Завтра мы на Соловки не улетим», – с этой мыслью я и заснул.

Проснулся я от лучей солнца.

Самолет был маленький, и, казалось, что он был не в одном бою. В нем дребезжало, визжало, скрипело, пело, тарахтело, гремело, громыхало, стонало. И в тоже время он внушал какую-то уверенность, как старый проверенный друг.

Аэродром на Соловках покрыт металлическими пластинами. Так раньше, как мне объяснили, покрывали военные аэродромы. Сели, как на стиральную доску.

Я помню время, когда на Соловках не было аэродрома. Из Архангельска сюда ходили два пассажирских судна. Я бы даже сказал, лайнера, по-моему, немецкой постройки. Татария и Буковина. С баром, рестораном, танцполом. Шли корабли, ночь. Мы устраивались в каютах команды за разговор и портвейн. На рассвете все пассажиры собирались на палубе и ждали появление монастыря. Солнце светило уже вовсю часов в пять. Белое море было белым. Каменные, выложенные из булыжника стены монастыря появлялись вдруг. Часто бывало, что монастырь солнце освещало, а небо было затянуто черными тучами. Монастырь светился на черном фоне.

На некоторых 500-х купюрах монастырь тот, который был тогда. В семидесятые. А на некоторых – уже подреставрированный. С крестами. Посмотрите внимательно.

Еще из Кеми ходили два кораблика – «Пушкин» и «Лермонтов». Один по четным, другой по нечетным. «Пушкин» с «Лермонтовым» не встречались.

В 1973 году я студентом второго курса Второго Медицинского института с тремя друзьями прибыл на Соловки первый раз. Из Кеми. На «Пушкине».

У меня был мощный бэкграунд, как сказали бы сейчас. Два деда сгинули при Сталине (то, что одного расстреляли сразу, а второго в Норильске через семь лет срока, я узнал позже), отсидевшая в АЛЖИРЕ (акмолинский лагерь жен изменников родины) почти 15 лет бабушка, вернувшаяся из Тюмени (это уж вольное поселение) в 1954, прочитанный частично Солженицын и врожденный нонконформизм. Сталина в семье ненавидели. Но говорить об этом опять было нельзя. Но я был юн. Я слушал Галича. И мы быстро сошлись с сотрудниками турбюро и работниками музея, всё знавшими про СЛОН и ГУЛАГ. Махровые антисоветчики. По вечерам мы с ними пили водку, слушали Галича, курили Беломор, читали стихи и взрослели.

Я был с бородой, с челкой до бровей, в красных вельветовых брюках-клеш (гигантских), с гульфиком, вшитым без клапана и на низком поясе. Брюки были женские. Подарила мне их поклонница из Туркмении, где накануне я был с агитбригадой. Мы там давали спектакли. Я был доктором Альенде. А я еще и пел под гитару. Она была дочкой какого-то русского секретаря местного КПСС. Мы же звезды из Москвы. Будущие врачи. Это был крепкий коктейль.

На Соловках, вместо экскурсоводов, студенток из Архангельска я стал водить экскурсии. Маршруты были по пять-шесть километров. Девушки уставали. Нес я все, что знал, а знал немало. И про то, что нельзя было говорить, про СЛОН, про массовые захоронения, про пытки, про директоров Ногтева, стрелявшего в зэков просто так. И Эйхманса, описанного Прилепиным в Обителе, якобы говорящим на французском, как русский интеллигент. Романтик. Латыш говорил по-немецки. И был довольно холоднокровным убийцей. Туристы интересовались. Многие из них были детьми оставшихся навсегда в соловецкой земле.

Одна группа состояла только из женщин. Они смотрели на меня с опаской и не задавали вопросов. Через несколько дней из Архангельска приехали два сотрудника КГБ. Искали экскурсовода в красных штанах. Меня спрятали на озере в сторожке. Носили мне еду. Несколько дней я просидел не выходя. Никто меня не выдал. НИКТО!!! Сказали, что был здесь такой сумасшедший, выдавал себя за экскурсовода. Видать уехал.

Оказалось, что группа состояла из жен работников райкомов партии Архангельской области. Настучали. А так бы из института вылетел, как пить. И никакого продолжения… А оно будет, конечно, но другое. (см. фото 81–89)

Фото 81–86. «Красоты Соловецких островов», Светлана Архиповская

Фото 87–89. «Красоты Соловецких островов», Светлана Архиповская