Приложение III Письма Лейба и Фриды Яффе М. О. Гершензону

16 сентября 1918 года семья Яффе навсегда покинула Москву. Они ехали в товарном поезде, где все пассажиры были возвращавшимися на родину уроженцами Литвы. Попутчиком Яффе был еврейский этнограф и литератор С. Ан-ский, знакомый им по Москве и особенно сблизившийся с ними в Вильне.

С отъездом семьи Яффе сначала в Литву, а затем в Палестину (прибыли в Яффу 2 января 1920 г.) связь с Гершензонами не прервалась. Об этом свидетельствуют письма Лейба Яффе Гершензону, опубликованные Брайаном Горовицем[1069], и письмо Фриды Яффе Гершензону от 8 февраля 1922 года, опубликованное Владимиром Хазаном[1070], а также упоминаемые ими письма адресата. Напомню, что М. О. Гершензон умер 19 февраля 1925 года.

27 сентября 1918 г., Л. Яффе — М. Гершензону

27. IX.1918[1071].

Дорогой Михаил Осипович.

Шлю Вам сердечный привет из моего родного города[1072]. Добрались сюда после восьми суток езды. До Двинска ехали эшелоном, а от Двинска скорым поездом. По приезде все простудились и до сих пор не можем оправиться как следует. Присматриваемся к окружающей жизни, такой необычной и непохожей на ту жизнь, которую мы недавно видели вокруг себя. На днях едем в Вильну и тогда решится вопрос, где будем жить, в Гродне или Вильне. Буду Вам очень благодарен, если черкнете нам несколько слов о себе, о Вашей жизни. Сердечный привет Марье Борисовне и детям.

Фрида Вениаминовна и детки кланяются.

Будьте здоровы, жму сердечно руку.

Ваш Л. Яффе.

15 января 1919 г., Л. Яффе — М. Гершензону

15. I.1919.

Дорогой Михаил Осипович.

Около четырех месяцев не имею известий из Москвы. Писал туда много раз, но не знаю, получились ли мои письма. Тревожимся за всех вас. В известиях, которые иногда прорывались к нам, мало было радостного.

Мы уже около трех месяцев в Вильне. Мечтал об отдыхе после Москвы, но больше одной, двух недель он не продолжался. Пришлось войти в общественную жизнь. Здесь она тяжелее, чем в Москве. За время оккупации все обеднело, притупилось. Не было интеллигент<ских> сил. Сказался гнет трех мучительных лет. Еврейство Литвы придавлено и измучено. Пришлось мне взять на себя редактирование ежедневной газеты на разговорно-евр<ейском> языке.

В одном отношении было несравнимо легче, чем в Москве. Не голодали и не мерзли. Теперь, кажется, будем уравнимы с Вами и в этом отношении.

Фрида Вениаминовна занималась хозяйством, детьми и каждую свободную минуту Фаустом, Тургеневым и др. работами, кот<орые> она взяла на себя.

Теперь наступили новые времена. Как это преломится на литовском еврействе, скоро увидим[1073].

Напишите нам, дорогой Михаил Осипович. Как Вы живете, работаете? Сыты ли, тепло ли Вам, хотя бы относительно. Это теперь главный вопрос. Как поживает Марья Борисовна, дети.

Ждем с нетерпением и будем рады каждому слову.

Горячий привет Вам, душевно преданный Вам Л. Яффе.

Вильна

1-ая Песчаная д. 7, кв. 6.

6 января 1921 г., Л. Яффе — М. Гершензону

6. I.1921

Дорогой Михаил Осипович.

Пытаюсь писать Вам, может быть, письмо дойдет к Вам. Часто думаем о Вас и Марье Борисовне. Хотели бы знать, что с Вами, с Вашей семьей. Если получу от Вас отклик, напишу подробнее. Мы живем в Иерусалиме, уже год в Палестине, здоровы и довольны. Если для Вас не трудно, узнайте, что с матерью моей жены, Анной Моисеевной Зельдович, и с ее семьей. Они жили на Нижней Кисловке, д. 5, кв. 11.

Моя жена кланяется.

С любовью вспоминаем Вас,

Напишите.

Ваш Л. Яффе

Адрес мой:

Jerusalem (Palestine) «Haaretz».

Писать можно через Еврейский комиссариат или, кажется, прямо по почте.

3 июля 1921 г., Л. Яффе — М. Гершензону

3. VII. 1921

Дорогой Михаил Осипович.

Несколько месяцев т<ому> н<азад> писал Вам, но не получил ответа. Весьма возможно, что письмо мое не дошло к Вам. Пытаюсь еще раз послать Вам привет. Хочу очень знать, как живете Вы, Марья Борисовна и дети. Мы же свыше полутора лет в Иерусалиме. Жизнь нелегка, но мы довольны.

Если откликнитесь, напишу подробнее.

Фрида Вениаминовна кланяется Вам и Марье Борисовне. Будьте здоровы. Где Вячеслав Иванович? Низкий поклон ему. Здесь у подошвы Масличной горы, у древней стены Иерусалима, мимо которой ежедневно прохожу, часто читаю русские стихи и по-прежнему люблю их.

Жму сердечно Вашу руку. Очень кланяюсь Марье Борисовне.

Не могу Вам сказать, как буду рад вести от Вас.

Преданный Вам Л. Яффе

Адрес мой: L. Jaffe, Jerusalem (Palestine) «Haaretz».

8 января 1922 г., Л. Яффе — М. Гершензону

8.1.1922

Дорогой Михаил Осипович.

Писал Вам, но не получил ответа. Передавали мне только устные поклоны от Вас. Часто думаю о Вас, очень хотел бы знать, что у Вас, как живете, как Ваше здоровье, как Марья Борисовна и дети, какими работами Вы заняты.

Читал где-то, что вышла Ваша книжка — переписка с Вячеславом Ивановичем. Был бы очень благодарен Вам, если б Вы нашли возможность послать ее мне. Кажется, можно послать по почте. Мы здоровы. Работаем тяжело. Много забот личных и общественных. Недавно провел несколько месяцев в Европе. Заехал в Гродно — повидаться со старушкой матерью — и в Вильну. Был по делу в Германии и Англии. Жизнь там легче и привольнее, но не променял бы на нее все наши тревоги и заботы.

Если откликнитесь, напишу подробнее. Где теперь Вячеслав Иванович[1074]?

Хотел бы заглянуть в Вашу тихую келью, видеть Вас за работой. До сих пор с отрадным чувством вспоминаю о моих посещениях у Вас, о часах, проведенных в В<ашем> доме. Горячий привет Марье Борисовне от меня и Фриды Вениаминовны. Мы оба теперь читаем Герцена в новом издании. Стараемся не прервать связи с русской литературой. Обнимаю Вас.

Любящий Вас Л. Яффе

Адрес мой: «Haaretz», Jerusalem. Мне.

8 февраля 1922 г., Фрида Яффе — М. О. Гершензону

8. II.1922

Дорогой Михаил Осипович, на днях мы получили Ваше письмо и книжку[1075] и очень обрадовались Вашему первому привету после такого долгого перерыва. Лев Борисович собирается ответить Вам на все вопросы о нас и нашей жизни здесь, а я пока хочу только написать Вам, т. к. вся нахожусь под впечатлением Вашей книги, о том, как и почему она меня так сильно взволновала.

Последние полгода, больше чем когда бы то ни было, я болею этими вопросами. Я живу, делаю свои обычные хозяйственные дела, занимаюсь «материнством» — это занятие, правда, пассивное, не требующее от меня волевого напряжения и сознательного творчества, но все же берущее целиком мое время; я вожусь с людьми и как будто участвую в их жизни, а внутри меня идет непрерывная тяжелая работа, со всем внешним ничего общего не имеющая или имеющая постольку, поскольку отвечает мне самой на мои вопросы. Я недавно перечла почти всего Толстого и о нем биографию П. Бирюкова, я присматриваюсь к жизни молодежи так назыв<аемых> «халуцов»[1076], уже опростившихся, и наконец, я сама тяжело и много работала физически, и вся жизнь для меня начала представлять интерес только с точки зрения культуры — ее признания, отрицания или согласования с чем-то иным, что есть, но что мне еще не ясно. Люди здесь, в Палестине, жалуются на отсутствие культурной жизни, а я нахожу, что ее еще слишком много. С другой стороны, мне слишком знакомо то отупение внутреннее и огрубление внешнее, которое находит на человека, когда он после работы спит, а после сна работает — и больше ничего.

Знаю, что тут не вопрос о смысле жизни вообще, т. к. всякий человек, кот<орый> в свое юно-критическое время не покончил <с> собой, решил этот вопрос положительно. Еще меньше это вопрос выбора деятельности, иной страны и условий, где легче было бы жить соответственно каким-нибудь догматам, будь это толстовство, напр., или что-нибудь другое. Чего и кого только здесь нет и каких только экспериментов люди не проделывают над собой и своими детьми: начиная с коммуны и кончая монастырями. А тем более, если взять на себя роль штопальщицы культурных риз или, как здесь говорят, «работу по национальному строительству».

Но жить по-Божьи — это не значит жить так, как все мы живем, а как-то иначе? Как? И почему мы детям нашим готовим ту же бессмысленную жизнь? Разве в надежде, что они недорастут или перерастут нас? Я очень извиняюсь, дорогой Михаил Осипович, что заставила Вас читать о себе вещи, кот<орые>, может быть, Вас вовсе не интересуют. Но в этом вина Вашей волнующей книжечки и, может быть, еще то, что у меня есть надежда получить от Вас пару слов в ответ. Марье Борисовне мой сердечный привет и поцелуй, также детям.

Уважающая и преданная Вам,

Фрида Яффе

6 мая 1922 г., Лейб Яффе — М. О. Гершензону

6 мая 1922 г.

Дорогой Михаил Осипович.

Большой радостью было для нас Ваше письмо. Мне стыдно, что я не ответил немедленно же. Много и часто думал о Вас, но было так много работы и забот в последнее время, что не мог засесть за письмо. Ограничиться несколькими словами не хотел. Через несколько дней после получения письма пришла Ваша книжка. С большим интересом читали ее. Искали в ней Ваши мысли и переживания. Она была для нас также просветом в непроницаемой стене, отделявшей нас до недавнего времени от России. В последнее время стали доходить к нам книги из России, получили даже на днях подарок — «Anno Domini» Ахматовой. Появляются в Берлине издания, рассказывающие о России без политических тенденций. Особенно интересна была для нас статья Андрея Белого «О культуре в России», появившаяся в «Новой русской книге» библиографического журнала Ященко.

О нашей жизни не расскажешь в письме. Год пробыли в Вильне. Были тяжелые времена. Во время занятия Вильны поляками и жестокого польского погрома вытащили меня с двумя товарищами из дому, обвинили в стрельбе из окна, одного из нас, писателя Вайтера[1077], тут же расстреляли. Нас спасла случайность. Затем нас увели в Лиду, там ждали 6 дней расстрела. Не было надежды на спасение. Спасло нас чудо. Самое ужасное было то, что дети видели погром, видели, как меня вытащили из дому[1078]. Только здесь они освободились от страха и нервной дрожи при виде солдата.

В Палестине мы уже два года и четыре месяца. Живем в Иерусалиме. Жизнь наша здесь была нелегкая. Условия жизни чуждые, непривычные, нелегко сразу акклиматизироваться во многих отношениях. Многие силы, которые должны уходить на цветение, уходят на мучительное врастание в почву. Чувствуется несоответствие между тем, что следует творить, и между тем, что мы в силах сделать. По тем уголкам, которые здесь создали, видно, каким культурным и цветущим уголком можно сделать Палестину, если б были силы и средства. На каждом шагу чувствуем разрушение и обнищание восточноевропейского еврейства.

Здесь — если б меня просили одним словом определить, как нам живется, — тяжело и светло. Недавно я объехал целый ряд стран и с большой ясностью увидел, что самые мучительные дни здесь не променяю на блеск и радость других стран. Я редактирую евр<ейскую> газету. Условия работы и заработка трудные. Дети выросли, есть у меня хороший мальчонка одного года и четырех месяцев. Девочки учатся, говорят по-еврейски. Им здесь хорошо, как нигде.

Что у Вас, дорогой Михаил Осипович, расскажите подробнее о Вашей жизни, работе. Как себя чувствует Марья Борисовна, дети. Писал в Лондон, чтобы через америк<анский> к<омитет> Вам прислали посылку.

На днях пошлем Вам и отсюда. Надеюсь, дойдут к Вам. Бялик в Берлине, занимается большими издательскими делами. На днях печатал его перевод Вильгельма Телля.

Сердечно кланяется Вам Фрида Вениаминовна. Привет от нас обоих Марье Борисовне и детям.

Обнимаю Вас,

Ваш Л. Яффе

L. Jaffe. Jerusalem «Haaretz».

23 сентября 1922 г., Лейб Яффе — М. О. Гершензону

23.9.1922

Привет из Иерихона. Оторвался на день от работы. Купался в Мертвом море, катался в лодке по Иордану, были у открытых руин древнего Иерихона, у источника Элиши.

Жму руку Вам и Марье Борисовне.

Привет от доктора Вейсмана[1079].

Ваш Л. Яффе

10 ноября 1922 г., Лейб Яффе — М. О. Гершензону

10.11.1922

Дорогой Михаил Осипович.

Дошло ли до Вас мое предыдущее письмо, откликнулись ли Вы? Сюда аккуратно доходят письма из Москвы. Напишите. Отправил Вам небольшую посылочку. Если получится, пошлю еще одну. Как живете, как себя чувствуете. Как Марья Борисовна и дети. Моя жена сердечно кланяется Вам, сидит теперь над биографией Толстого — Бирюкова.

Не можете ли сообщить мне адрес Анны Ахматовой[1080]. Мы доныне внимательно следим за русской литературой, поскольку она нам доступна. Жму сердечно руку.

Преданный Вам Л. Яффе

Адрес: Newspaper «Haaretz», Jerusalem. L. Jaffe.