Глава 20 Сладких снов

Меня довольно рано, лет с двенадцати, заботила тема секса. Может, темперамент такой. А может, в баторе слишком скучно было. Банально нечем заняться. Все началось с увлечения двумя девушками, с которыми мы жили на одном этаже в старшем корпусе. Это случилось после очередных перестановок. Год, пока учились в шестом классе, мы жили на втором этаже вместе с восьмиклассниками. А потом они переехали на четвертый этаж. Мы через пару лет, в девятом классе, тоже туда перебрались. Я реально не понимаю, зачем это все, но нас постоянно с места на место таскали. А к нам вместо восьмиклашек подселили младших – шестиклашек. И мне там сразу понравились две девочки. Одну звали Настя, вторую Юля. Они обе мне нравились так, что я просто не мог кого-то выбрать. Я мучился и страдал – влюбился сразу в двоих. Причем они были подружками с самого детства. Кончилось тем, что я подошел сначала к одной, признался ей в любви, а потом к другой. Честно обеим сказал, что не знаю, что делать. Что самое удивительное – они меня не послали. Могли бы сказать: «Иди ты на фиг, мальчик, если не можешь разобраться в себе». Но нет. Они оказались совсем не против такого расклада.

И начались наши ночные приключения, которые «запустила» игра в полицию. Вообще-то это великая тайна, я никому не должен об этом рассказывать. Но, надеюсь, девчата меня простят. Однажды вчетвером – я, еще один пацан, Настя и Юля – придумали игру в полицию. Получилось это спонтанно. Мы сидели в групповой, как обычно, скучали. Не уроки же делать. И тут Юля забрала у меня игрушку, которую я от безделья крутил в руках.

– Эу, воровка! – я неожиданно для себя начал изображать потерпевшего. – Остановите воровку! Она меня обокрала!

Юля вскочила и со смехом побежала. Тоже включилась.

– Ловите воровку! – мой товарищ бросился за ней, чтобы остановить. А я как заложницу схватил в охапку Настю. Мы заигрались – как будто девчонки преступницы, а мы полицейские и ловим их.

– В комнату их! Быстро в комнату, пока не сбежали!

Мы поволокли девчонок в их спальню, а по дороге велели другой девочке, Полине, стоять на шухере, пока мы будем разбираться с «воровками». В общем, дотащили девчонок и кинули их на кровать – у них кровати были соединены, получалась как бы одна двуспальная.

– Наказать их!

– Воровки должны быть наказаны! – я совсем разошелся. – Вы обязаны подчиниться закону.

Я велел им снять джинсы и переодеться в подходящую для наших целей одежду. Юля полезла в шкаф, нашла там какую-то розовую ночнушку. Но я велел ей убрать куда подальше эту порнографию. Тогда она снова полезла в шкаф и переоделась в пижамку. Просто офигенную! Белые штанишки из тонкой ткани, немного прозрачной, и такое прикольное поло без рукавов, тоже белое, в голубую полоску. Я с тех пор ее обожал, эту пижамку, особенно после того как обнаружил, что через нее девочку очень удобно ласкать. В общем, как первый раз увидел Юлю во всем этом, так чуть не выскочил из штанов. Она блондинка с густыми волосами, очень прикольными, и у нее красивые голубые глаза. В общем, они обе переоделись, мы снова уложили их на кровать, а сами легли сверху – конечно, прямо в одежде. И так лежали, гладили их, трогали грудь и все остальное, до чего могли дотянуться. Целовались. Короче, «наказывали». Я просто задыхался от счастья и вседозволенности. Две красивые девчонки, прямо в баторе посреди бела дня!

– Все, меняемся, – прохрипел я, – хочу допросить теперь другую!

И мы менялись партнершами. Это было очень круто!

Вот после того случая с «полицией» все у нас понеслось. Я практически перестал ночевать у себя в комнате по выходным, дожидался, когда все уснут, и осторожно перебирался в спальню к девчатам. Из-за этого меня ненавидели все ночные питалки, особенно одна из них. Мы ее звали Наталкой и обращались на «ты». Почему-то сразу завязались такие панибратские отношения. Она вечно приходила проверять пацанов – не спалось ей – и каждый раз видела одну и ту же картину: меня нет.

– Гынжу опять в женской комнате? – бушевала она.

– Да, – Иван тут же с удовольствием меня сдавал.

– Понятно!

И Наталка шла вытаскивать меня от девчат. Откуда она меня только не доставала – из-под кровати, из шкафа, с подоконника, с карниза…

– Как ты находишь места, Наташ? – восхищался я.

– Вот так, жизнь научила, – она брала меня за шкирку и выводила вон, к себе в комнату.

А я шел за ней, кривляясь и горланя на весь коридор:

– Ну, че ты меня бьешь, Наташк?! Ну не надо, все, хватит, отстань!

Она только вздыхала в ответ на мои актерские выходки. Ничего не говорила и даже пальцем меня не трогала. А я корчился и вскрикивал, как от ударов, устраивал всем ночное веселье.

Наталка, кстати, появилась у нас внезапно, пришла на замену сумасшедшей «библиотекарше». Была у нас такая питалка выходного дня, которая подрабатывала еще и библиотекарем в баторе. Это была, наверное, единственная воспитательница, от которой мы тащились, когда она на нас орала. Она старалась изо всех сил, воспитывала нас, а мы ржали так, что просто по полу катались. Это было реально очень смешно! Мы всегда приходили к ней в библиотеку в пятницу после учебы за очередной порцией маразма. Причем обязательно нужно было сесть на диванчик – это было самое крутое место, а кто не умещался там, тот страшно переживал. Хотя и на полу было весело. И вот мы рассаживались, а она начинала свое выступление. Каждый раз шаблонно, строго одно и то же.

– Вот ты, Гынжу! – она смотрела на меня. – Скоро выйдешь из детского дома и кем ты будешь?

– Не знаю, – я заранее улыбался.

– Никем!

Я начинал ржать. А она, как ни в чем не бывало, продолжала:

– Ты, Никита! – она переводила взгляд на моего друга и сбавляла обороты. – Ну, ты-то ладно, Никитка. Из тебя, может, еще что и выйдет.

– А вот ты, – она оборачивалась к Димону, – выйдешь отсюда и кем ты будешь?

– Никем? – Дима вовсю развлекался.

– Правильно! Тоже никем!

И так она всех нас перебирала, не забывала никого. Вещала, не обращая внимания на гогот.

– А Сашка, – говорила она, – а Сашка не растет! Не развивается! Так и останешься маленькой среди всех.

Унижала нас, как только могла. Но мы не обижались, а реально угорали, потому что она такую ерунду несла! Всем приписывала хреновое будущее. Тоже мне, Ванга.

Однажды я случайно спалил, как она отчитывала Люську – ту самую, которая «Отсос Петрович». Люська опоздала на два часа – пришла в десять вечера, хотя должна была вернуться в восемь. А я в это время спрятался в игровой у девчат – хотел подглядеть за ней, как она переодеваться будет. Сижу, значит, за креслом, Люська заходит, к ней подбегает другая девочка, Даша, и говорит:

– Люся, Люся, тебя там библиотекарша ищет! Сейчас тебе вообще будет капец.

– Нормально, – говорит Люська спокойно, – я ей все объясню.

Но тут в комнату залетает наша библиотекарша и орет дурным голосом:

– Явиииилаааась, – и бросает Даше: – А ты немедленно выйди из комнаты!

И начинает отчитывать Люську. Она вечно нам в пример приводила свою собаку, кобеля, которого звали Дарий. Говорила, что он гораздо умнее нас.

– Даже мой Дарий знает слово «нельзя»! – орала она как подорванная. – У него есть понимание, несмотря на инстинкт.

– При чем тут это? – Люська стояла вся красная.

– При том! Я ему говорю: «Нельзя эту сучку!» – и он понимает. Сразу отходит. А у тебя даже этого нет! Ты к любому кобелю бежишь!

– Хватит уже.

– Не хватит! – библиотекарша повышала децибелы. – Ты шлюха! Тебя надо в исправительную колонию. Я все сделаю для того, чтобы ты отбыла свое наказание!

– Не надо, пожалуйста, – Люська почти ревела.

– Надо-надо! – библиотекарша двинулась к выходу. – Прямо сейчас заявление напишу!

– Не надо! – Люся подскочила к двери и закрыла выход собой. – Я вас не пущу!

– Пустишь! Давай отходи!

– Неееет!

– Да пошла ты! – она просто отбросила Люську и вышла.

Мне, с одной стороны, жалко Люську было, а с другой – я сидел за креслом и угорал от Дария и исправительной колонии. Вечный спектакль. Боялся только, что у меня наружу все вырвется, и я начну хохотать в голос как полоумный. Кое-как сдержался, досидел до того момента, когда все ушли, и потом незаметно вышел.

И еще была одна история, связанная с библиотекаршей. Я сидел у девчонок в комнате перед отбоем – у Даши, Саши и Люси. Мы там ржали, болтали, ничего плохого вообще не делали. Потом вдруг слышу, идет библиотекарша. А деваться мне некуда. Я от греха подальше вылез в окно и повис на водосточной трубе.

– А чего это у вас окна на ночь глядя открыты?! – библиотекарша заходит, и сразу к окну.

Я замираю. Думаю: «Все, капец». А она и правда выглядывает:

– О, Гынжу!

– Ага, – говорю, – это я.

– Ну, вы, шалавы! – она как набросилась на девчат. – У вас тут Гынжу, оказывается, еще и стриптиз на шесте танцует! Обнимается с водосточной трубой.

Я ржу – не могу. Сидели же просто, болтали, а этой дуре чего только не мерещится.

– А ну быстро вылезай оттуда!

Я влез обратно в комнату, просто давился от смеха, не мог остановиться. Девчата тоже уже в открытую над этой библиотекаршей ржали, а она – как будто так и надо. Понятно, что она ничего с нами сделать не может, только унижать и орать. Мы же не малыши, так просто не дадимся в руки.

Еще она меня наказывала ряженкой. Тупое наказание, ну кому в двенадцать лет на фиг сдалась эта ряженка? Мы ржали и, наоборот, любили, когда библиотекарша нас так наказывала.

– Мальчики, девочки! Второй ужин! Быстрее! Сейчас столовая закроется.

Потом поворачивается ко мне:

– А ты, Гынжу, не получишь ряженку, – еще таким голосом загробным, как будто сообщает, что я к казни приговорен, – иди к себе!

В общем, ржали мы над ней бесконечно. Наказание ряженкой это уже вообще было днище, просто полная фигня. От бессилия. От того, что она не могла ничего с нами сделать – ни к порядку призвать, ни по-человечески попросить. Для этого нужен авторитет, а у нее, как и у большинства питалок, ничего подобного не было. Может, она и сама это в конце концов поняла. И в один прекрасный день уволилась.

И вместо библиотекарши пришла Наталка. Вот с ней мы как-то сразу нашли общий язык. Несмотря на то что она постоянно угорала надо мной, позорила меня. Она думала, что это у нее такие удачные шуточки. Но на самом деле мне это было неприятно, даже обидно.

– Застала Гынжу обнаженным у Юльки, – докладывала она моим друзьям, – что ты там делал? Домогался до нее?

– Да, – говорю, – домогался.

– А, ну успехов!

Такая она пофигистка была. В общем, я ее сразу стал звать «Натахой», потом вслед за мной и остальные тоже. Или «Натулей» еще.

– Натуль, а Натуль, иди сюда! Я навел порядок! Я убрался!

Она меня всегда палила в женской комнате. Наступал отбой. Я сначала слушал радио или копался в инете – брал у Некита телефон, своего у меня тогда не было – потом прислушивался. Вроде никто уже не шастает, время около полуночи. И я, такой, вылезал из кровати, шел к девчатам. Сначала в одну комнату заходил, потом – во вторую. В одной спала Маха, она просто была моей лучшей подругой. Мы с ней просто общались, безо всякого там. Только два раза за все время мы с ней поцеловались, и то по пьяни. Причем она сама полезла ко мне. А я такой: «О, неожиданный поворот! Ну ладно, че, иди сюда». Но первый поцелуй у нас с ней был фууу, не получился. Эта Маха, кстати, однажды так напилась на свой день рождения, что попала в реанимацию. Алкоголь им тогда поставлял Иван, а у директора в кабинете одна дура говорила, что это я им выпивку принес и всех споил. Стояла и истерила:

– Это все из-за Гынжу! Если бы не ты, Гынжу, этого бы не случилось!

И я сначала слушал, терпел – привык уже, что на меня такие ситуации сваливают. Думаю, есть же бумеранг, вернется к ней. Но потом просто не выдержал. Это такая ложь была! Наглая. Я психанул, начал на нее матом орать при директоре. Он, бедный, аж покраснел до корней волос.

– Гоша, Гоша, успокойся!

Я продолжаю, не могу остановиться.

– Георгий! Придите в чувство!

– А я не могу прийти в чувство! – орал я. – Вот на фига она так нагло врет?! Я только купил один маленький коньяк! Все остальное они сами организовали.

Она еще пуще зарыдала. И я тоже стою и плачу, потому что ненавижу несправедливость. Устроили мы там концерт. Я перед директором нашим реально преклоняюсь – как он всех нас терпел? И ведь с каждым уважительно, вежливо. Всех воспитанников знал, постоянно нас защищал, а мы только и делали, что косячили. Один раз, по слухам, его какой-то старшак чуть в окно не выбросил. И то он его потом защищал. Ну а питалки – да, разные у нас были, всем голову свою не приставишь. И потом – детей сто человек, борзые подростки в основном, сотрудников не меньше, и каждый со своими тараканами.

Но это я отвлекся. В общем, когда я приходил в комнату к Насте и Юле, то сначала к одной в кровать ложился, а потом переходил ко второй, и с ней тоже развлекался. Всегда по очереди. Конечно, никакого секса там не было – так, поцелуйчики невинные, шмыры-пыры. Но с Настей у меня было больше и чаще, чем с Юлей. С Юлей мы только несколько раз петтингом занимались, а в основном просто лежали и обнимались. Но один раз у нас с ней был очень яркий, я его до сих пор помню. В ту ночь Настя спала. Я к ним, такой, прихожу и спрашиваю:

– Девчат, вы спите?

Никто не отвечает. Я опять:

– Девчат, вы спите?

И тут Юля голос подает:

– Настя да, а я нет.

– Окай! Привет!

Я залез к ней в кровать, полежал немного, начал потихоньку гладить ее, щупать повсюду. Потом предложил ей спуститься, прошептал на ушко:

– Давай под кроватью продолжим.

– Давай.

И мы перебрались под кровать. Постелили на пол одеяло и сначала просто лежали молча, а потом снова начали трогать друг друга. Я ее гладил, забирался рукой в пижамные штанишки. Она в ответ тоже ко мне тянулась. Залезла своей ладошкой мне под пижаму. Но почему-то я был не уверен в себе, так и не решился в тот раз ее поцеловать. Ступил. Лежал и думал: «Вот сейчас подходящий момент, можно будет ее засосать», а сам целовал только в лоб, глаза, щеки.

– Спасибо, облизал! – она на меня за это обиделась. Наверное, ждала, когда я ее нормально поцелую. А на меня какой-то ступор нашел.

Потом было так стыдно, что я не решился ее в губы поцеловать! Но несколько лет спустя мы с ней, кстати, наверстали. Какое-то время даже мутили.

А с Настей у нас было больше всего. И в кровати, и под кроватью, и в туалете, и к стенке я ее прижимал. И даже – сам не могу поверить – за сценой перед концертом. Она была такая миленькая, в русском народном платьице, в своем дурацком кокошнике. И я тоже в сценическом костюме – вот прямо так, перед выступлением мы и умудрились заняться петтингом. Но, несмотря на бурные ласки везде, где можно и где нельзя, сексом мы с ней так и не занялись. А жаль. Я бы очень хотел. Конечно, когда мы встречаемся в общих компаниях, можем пообниматься, пососаться, но дальше этого дело никогда не идет. Настя, кстати, как и Некит, оформляет документы в Италию – планирует навсегда переезжать. Она тоже ездила туда каждое лето, все время в одну и ту же семью. Но как же я в нее был влюблен! Добивался эту девочку, просто пипец как. Но она параллельно мутила с одним парнем – он ей нравился – а со мной только петтингом занималась, и все. Даже в поцелуях мне постоянно отказывала. Я – раз – к ее губам, а она ускользает. Позволяла мне целовать ее только в шею. Я, конечно, страшно обижался и очень злился.

– Ты нормальная вообще?! – вскипал как чайник после очередных ее уверток. – Я хочу целовать тебя в губы! А ты мне отказываешь.

– Прости, не могу.

Конечно, я потом уже понял, что она любила другого – того, с кем встречалась. А я для нее был так, ночное привидение, правда, надеюсь все-таки, приятное. Но в итоге однажды я добился того, что мы с ней начали встречаться. Жаль, что это продлилось совсем недолго. Мы были уже в восьмом классе, как раз только вернулись после лета – я из лагеря в Подмосковье, она из Италии. А все, кто ездил в лагерь на море, тогда еще не вернулись. Приехали только наши «итальянцы» и мы. Вот тогда она подошла ко мне и спросила:

– Ты что, Гынжу, все-таки меня любишь?

– Конечно, да! Ты давно могла бы заметить.

– Ну ладно.

И мы начали с ней как-то незаметно мутить. Но встречались всего три дня и поняли, что мы все-таки друг другу не предназначены. Есть такое выражение «половая жизнь», а у нас получалась только «петтинговая жизнь» – причем она оказалась намного лучше, чем отношения. От того, что мы, типа, начали встречаться, мало что изменилось. Мы с ней чем до этого занимались, тем и продолжали заниматься. Как она сама в итоге сказала: «Мы друг друга ничем не удивили».

Один раз я решил зайти чуть дальше, но она сразу заявила: «Не надо, больно», хотя я с ней обращался как с хрустальной вазой. Понятно, что она просто не хотела никакого развития отношений. И мы с ней продолжали только обжиматься. Закончилось все внезапно и очень «весело». Мы, как всегда, лежали у нее в комнате под кроватью, и я ее ласкал. Потом она говорит:

– Подожди, Гош, я сейчас приду.

И ушла. Три минуты прошло. Пять минут прошло. Десять минут. Я лежу как дурак под этой долбаной кроватью, уже закипаю. Что и где можно так долго делать? Выхожу из комнаты, иду ее искать, нахожу.

– И что это было?!

– Ой, прости, – она отвела взгляд, – я о тебе забыла.

– Ну, и на фига так делать?!

Конечно, она ничего не ответила. И без того все стало понятно: пока ей было скучно и не с кем общаться, я ей понадобился. А потом народ вернулся из летних лагерей, и все. Я опять стал не нужен. Так и расстались. Но зато в памяти остались приятные моменты.

Несмотря на всех этих ночных воспитателей, дневных воспитателей, охранников, администрацию и прочих людей, которые работают в детском доме – персонала всякого-разного у нас было больше, чем воспитанников, – мы оттягивались в баторе как хотели. На самом деле в детском доме можно делать все, что угодно. Заниматься не только петтингом, но и сексом. Прятать спиртное и напиваться. Про сигареты я вообще молчу. Кому надо было, те и наркотиками баловались, правда, у нас таких ребят было мало. Главное, просто знать правильные места и находить правильное время.

Но еще больше свободы, несмотря на «неусыпный» контроль, у нас было летом, в лагерях. Да и в зимних, куда нас всех свозили на Новый год, в принципе тоже.