Сыновья молчаливых дней

Вообще не знаю, не помню, не понимаю, что это за текст. К тому же он явно не закончен. Наверное, 82/83 год — но адресат неясен… Может быть, для каких-нибудь иностранцев писал? Милая штучка, anyway.

Можно считать, что моему поколению не повезло. Мы опоздали к общественному ренессансу конца 50-х. Энтузиазм времен полета Юрия Гагарина и XXII съезда остался лишь в смутных детских воспоминаниях. Реально мы входили в жизнь и узнавали нашу действительность в годы сумрачной череды помпезных юбилеев, отмеченных фиктивными достижениями, и летаргической стабильности.

Я родился в 1955 году, и в это же самое время толстый Билл Хэйли и томный Элвис Пресли шокировали мир новой электрической музыкой под названием рок-н-ролл. Ей и суждено было стать нашим роком — в русском значении этого слова. У кого-то была «Катюша» и физкультурные парады, Братская ГЭС и кубинская революция, а у нас был рок. Что радостного и трогательного можем мы припомнить, думая об отрочестве и юности, — Новый Арбат, «Бриллиантовую руку», мини-юбки? Нет, скорее «Beatles». Конечно же «Beatles»… Рок воспитывал наши чувства и диктовал образ жизни — в большей степени, чем родители, книги, комсомол или телевидение (которые, кстати, в лучшем случае не имели к року никакого отношения, а в худшем — старались внушить нам, что это бяка, добиваясь противоположного результата).

Почему же эта заморская зараза так въелась в наши умы? Принято считать, что рок возникает из потребности творческого самовыражения молодежи, замешанной на чувстве социального протеста. Отчасти так оно и было. Хотя о реальном творчестве речи пока не шло: сотни и тысячи первых наших рок-групп пели популярные песни на плохом английском языке и были счастливы. Никакой осознанной гражданской позиции тоже в помине не было: просто кругом было фальшиво и скучно, а в роке — как раз наоборот. Рок был порывом не столько социального протеста, сколько отчуждения. В каком-то смысле это было массовым бегством от реальности и неосознанной попыткой создать «альтернативную» реальность — пусть даже смешную и в чем-то ущербную. У рок-коммуны — а она насчитывала миллионы, — была не только своя фетишизированная (и заимствованная) музыка, но и своя одежда, манера поведения, даже свой «полуанглийский» язык — «снял на стриту герлу, поехали на сэйш, но там был такой кантровый пипл, мы взяли кар и скипанули на флэт». Очень немногочисленные рок-группы, певшие по-русски, котировались невысоко: родной язык расценивался как признак конформизма.

Надо сказать, что отчуждение было взаимным. Хиппи, в отличие от стиляг, не очень стремились перековать в «нормальных людей». Пресса об этом почти не писала, заметной антироковой кампании не велось. Официальные инстанции (за исключением милиции) и общественные институты игнорировали «рок-пипл», также как «рок-пипл» игнорировал их.

Джон Леннон

К середине 70-х волна спала. Количество групп уменьшилось на порядок. Радостное упоение роком, цветами, «свободной любовью» прошло: альтернатива уже не выглядела убедительной. Пришло время, как говаривал Джон Леннон, «обратиться лицом к так называемой реальности». Пора было уже не на уровне чистых эмоций, ритма, крика и кайфа, а словами выразить чувства и мысли потерянного в трясине фальши и бездеятельности поколения. Это сделали Андрей Макаревич и «Машина времени» в десятках своих песен тех лет.

Полный штиль, как тряпки паруса,

И вода, как мертвая, не дышит.

Я молю, чтоб каплю ветра

Мне послали небеса —

В небесах меня никто не слышит.

Мой корабль — творенье тонких рук,

Мой маршрут — сплошная неудача.

Но лишь стоит дунуть ветру —

все изменится вокруг,

И глупец, кто думает иначе.

На любой вопрос готов ответ.

Жизнь всегда была покорна силе.

Но никто здесь не поверит, что

на свете ветра нет,

Даже если ветер запретили.

Корявые и немного наивные, эти ранние песни Макаревича тем не менее не оставляли сомнений в честности автора и точно передавали болезненное настроение тех лет. Отсюда — и фантастическая популярность, и мириады последователей. Здесь же начались и реальные проблемы нашего рока: стоило музыкантам заговорить серьезно и нелицеприятно, как они вызвали на себя гнев ревнителей стерильного «образа советской молодежи». Туже «Машину времени» культур-функционеры и казенные журналисты целое десятилетие обвиняли в пессимизме, упадничестве и даже антисоветчине. С позиций сегодняшнего дня эти нападки выглядят не только гнусно, но и совершенно нелепо — поскольку по-настоящему сердитыми и критичными иронично-меланхоличные сочинения никак не назовешь. В прозе и поэзии (даже!) тех лет говорились вещи куда более горькие. Но такова уж «двойная бухгалтерия»: то, что было позволено серьезным литераторам, никак не допускалось в популярной музыке, которая по неписаному правилу должна быть или плакатной, или нежно-лиричной, а в реальности — глупой и беспроблемной. (К сожалению, эта заповедь блюдется до сих пор.)

Немногие группы пережили времена рок-бума. Наградой за это им было всеобщее молодежное почитание и, как одно из следствий, предложения о сотрудничестве с государственными концертными организациями, прогорающими на эксплуатации вышедших из моды ВИА. Соблазн был велик, и рок вышел из подполья на так называемую большую эстраду. Там им занялись ласковые парикмахеры из репертуарных комиссий и худсоветов: «…Вот эти две песенки желательно бы не исполнять… всего две… зачем зря дразнить?.. Здесь замените, пожалуйста, строчку… не так поймут… И вот тут слово… знаете, грубовато звучит… И что-нибудь из песен членов Союза включите, будьте любезны… парочку-троечку, больше не надо… Прекрасная программа у вас будет, ребята…» Поначалу хотелось верить, что ничего «фаусто-мефистофельского» в этом альянсе нет, однако стоило коготку увязнуть… Далее можно было наблюдать, как медленно и верно умирала бескомпромиссность, а затем и искренность филармонических рок-групп. Истовые клятвы новоиспеченных артистов рок-эстрады, что они «остались прежними» или «не продались», а просто повзрослели, звучали неубедительно. Такое спонтанное, имманентно «непричесанное» искусство, как рок, и институт худсоветов есть вещи несовместные. Тем более такие худсоветы, где едва ли один-двое из трех десятков членов знал, что такое рок… О любви и глубоком понимании этой музыки и говорить не приходится.

Однако как ни старались «ребята», как ни внимали рекомендациям умудренных работников культуры, обрести тихую гавань им не удалось. Рок-группы делали аншлаги на стадионах и во Дворцах спорта, а в ответ пресса их склоняла за патлы и децибелы, на радио и ТВ по-прежнему не пускали, и вдобавок после каждой гастрольной поездки в Москву шли гневные письма от местного начальства, чей сладкий сон был потревожен громкой музыкой…

198?

(Публикуется по рукописному оригиналу.)