ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ В. О. КАППЕЛЬ (Очерк: Александр Петров)

На сибирском таёжном разъезде Утай 20 января 1920 года от двустороннего крупозного воспаления лёгких скончался генерал- лейтенант Владимир Оскарович Каппель. До последнего дня умирающего генерала везли на санях, и лишь перед самой кончиной внесли в вагон одного из поездов, стоявших на разъезде. Генерал в бреду отдавал бессвязные команды, продолжая бороться с невидимым для других врагом. А мимо окон вагона тянулась бесконечная вереница саней: его армия уходила на восток, совершая беспримерный прорыв из небытия к бытию.

Генерал Каппель возглавил остатки армии адмирала Колчака в конце 1919 года, уже во время начавшегося безостановочного отступления, названного впоследствии Великим Сибирским Ледяным походом. В те дни, вследствие измены и недомыслия политиканствующих «общественных кругов», разом восстал тыл, а на единственной линии коммуникаций - Транссибирской железной дороге - безраздельно хозяйничали «союзники»-чехи, захватившие весь подвижной состав и открыто поддерживающие мятежников. В результате армия оказалась полностью отрезана от тыла и нормального снабжения и должна была, двигаясь на санях, в трескучий мороз пробивать себе путь через тайгу, не имея патронов, пищи, даже крыши над головой, чтобы согреться на привале. Перемешавшись с обозами, везя с собою раненых и тифозно-больных, в огне бесконечных схваток с красными партизанами, части упорно двигались к своей «Земле Обетованной» - в Забайкалье, где ещё держалась власть Атамана Семёнова. Там была жизнь, а здесь, вокруг - только смерть.

Армия буквально таяла на глазах, и когда 5 января 1920 года путь ей преградил восставший гарнизон Красноярска, разразилась катастрофа: тысячи отчаявшихся и потерявших веру людей безропотно пошли сдаваться в плен. Они были отпущены красными - и отправлены безо всякой помощи пешком на запад в Россию. К весне почти все умерли от тифа, голода и холода. Фотографии со страшными штабелями трупов на сибирских станциях, кочующие по советским историческим изданиям, - это не «жертвы колчаковского режима», это беженцы из замерзших поездов, оставленных чехами без паровозов, и пленные колчаковские солдаты, поверившие в гуманность Советской власти. Точнее, то, что от них осталось. Выжили те, кто не поверил посулам и не покинул своих рядов, кто остался с Каппелем и пошёл вместе с ним тяжким Крестным путём дальше на восток.

После Красноярска казалось, что армии настал конец, что она вот-вот развалится и превратится в беспорядочные толпы беглецов. Но генерал Каппель в эти последние две недели своей жизни сумел совершить чудо: остатки армии сплотились, навели, сколько это было возможно, порядок в своих рядах, и к Иркутску в начале февраля войска вышли уже сплочённой боевой силой, наголову разбив отряды, высланные им навстречу мятежниками из «Политического Центра» и Иркутским Ревкомом. В рядах защитников Иркутска, наскоро мобилизованных большевиками, уже начиналась паника. Но в очередной раз вмешались чехи, и остатки армии, отказавшись от штурма города, перешли по льду Байкал и соединились, наконец, с передовыми постами войск Атамана Семёнова. Генерал Каппель, уже мёртвый, был всё это время со своими бойцами: его тело везли на санях в грубо сколоченном гробу как величайшую святыню. И после выхода в Забайкалье все бойцы, совершившие этот поистине Ледяной поход, в память о своём командире стали именовать себя «Каппелевцами».

Прошло ещё два с половиной года. Имя Каппелевцев покрывалось новой славой в тяжёлых неравных схватках, но также, увы, и затрёпывалось в глупых междоусобных ссорах, став в Приморьи на время прозвищем политических противников Атамана Семёнова. Оно зажило уже своей жизнью, постепенно обрастая легендами. А потом советская пропаганда в своих собственных целях подхватила его, и в результате в знаменитом фильме братьев Васильевых «Чапаев» появился совершенно мифический, но особенно грозный для красных бойцов «Каппелевский офицерский полк», с шиком идущий в свою не менее мифическую «психическую атаку». Своей стойкостью и героизмом полк этот вызывал уважение даже у противника, да что там говорить - у миллионов одурманенных ежедневной пропагандой простых советских зрителей. «Хорошо идут! Интеллигенция!» - с этой крылатой фразой эффектные, с иголочки одетые «черно-белые» кинематографические Каппелевцы совершенно затмили, заслонили собою в общественном сознании Каппелевцев реальных, в прожжённых шинелях и разбитых сапогах. О самом же Владимире Оскаровиче советские люди долгие десятилетия не знали ровным счётом ничего, кроме того, что был такой Белый генерал Каппель...

Согласно общепринятой версии, Владимир Оскарович Каппель родился 16 апреля 1883 года в городе Белёве Тульской губернии. Однако из архивных материалов следует, что местом рождения будущего Белого генерала была Санкт-Петербургская губерния, а в Белев семья переехала примерно годом позже.

Отец Владимира, Оскар Павлович Каппель, с юности связал свою жизнь с армией. В 60-х годах XIX века он поступил рядовым в Сибирскую казачью артиллерию и простым солдатом участвовал в первых походах Русской Армии в Туркестане в 1865-1866 годах под командованием генералов М. Г. Черняева и Д. И. Романовского. За храбрость, проявленную в бою, О. П. Каппель был награждён солдатским Георгиевским Крестом IV-й степени, а затем, за взятие 18 октября 1866 года бухарской крепости Джизак, - произведён в прапорщики армейской пехоты. Уже в офицерских чинах он получил новые боевые награды: Золотую саблю «За храбрость» и орден Святого Станислава III-й степени с мечами и бантом. В 1882 году Оскар Павлович перевёлся в Отдельный корпус жандармов и в 1884-м в чине ротмистра был направлен на службу в Белев на должность помощника начальника Тульского губернского жандармского управления. Скончался он в январе 1889 года, когда его маленькому сыну Владимиру было всего пять лет.

Мать Владимира Оскаровича также происходила из военной семьи. Она была дочерью генерал-майора Петра Ивановича Постольского, героя Севастопольской обороны, награждённого орденом Святого Георгия IV-й степени за подвиг в сражении при Инкерма- не 23 октября 1855 года. Таким образом семейные традиции предопределили будущую карьеру Владимира Каппеля.

В 1894 году он поступил во 2-й кадетский корпус в Санкт-Петербурге, в который его определили, как сына офицера, «на казённый кошт». По окончании корпуса, 31 августа 1901 года Каппель был зачислен юнкером рядового звания в эскадрон Николаевского кавалерийского училища. Училище он окончил 10 августа 1903 года, был произведён в корнеты и выпущен в незадолго до того сформированный 54-й драгунский (с 1907 года - 17-й уланский) Новомиргородский полк младшим офицером.

О молодом Каппеле сохранились воспоминания его однополчанина полковника Сверчкова: «Из большинства г.г. офицеров полка он выделялся разносторонней образованностью, культурностью и начитанностью, думаю, что не осталось ни одной книги в нашей обширной библиотеке, которую он оставил бы непрочитанной. Владимир Оскарович не чуждался общества, особенно общества офицеров полка, любил со своими однополчанами посидеть до поздних часов за стаканом вина, поговорить, поспорить, но всегда в меру, без всяких шероховатостей; поэтому он был всеми любим и всеми уважаем. В военном духе он был дисциплинирован, светски воспитан. Владимира Оскаровича любили все, начиная от рядового 1-го эскадрона, в котором он вместе со мной служил, до командира полка включительно. Внешний вид его сразу внушал симпатию - выше среднего роста, сбитый, хорошо сложенный, ловкий, подвижный, тёмный блондин с вьющимися короткими волосами». Чтобы дополнить этот портрет Владимира Оскаровича, скажем также, что, судя по фотографиям, он расчёсывал свои тёмно-русые волосы на прямой пробор. Позднее, в 1919 году, он носил также усы и небольшую рыжеватую бороду, в этом виде он и запечатлён на всех сохранившихся снимках. Другой соратник Владимира Оскаровича, полковник В. О. Вырыпаев, сражавшийся рядом с Каппелем в годы Гражданской войны, вспоминал об особом обаянии серо-голубых глаз своего начальника, а также о его мягкости и тактичности в обращении с подчинёнными. Каппель был чрезвычайно спокойным, уравновешенным человеком: Вырыпаев вспоминает всего два случая, когда тот в ярости выходил из себя. В характеристике же, выданной молодому офицеру в 1908 году, есть знаменательные слова: «Имеет большую способность вселять в людей дух энергии и охоту к службе. Обладает вполне хорошим здоровьем, все трудности походной жизни переносит мужественно...» Не раз в течение дальнейшей своей жизни Владимиру Оскаровичу довелось подтверждать точность этой характеристики.

Новомиргородский полк входил в состав 3-й отдельной кавалерийской бригады и располагался в Польше, в городе Вроцлаве. Но в 1906 году полк был командирован в Пермскую губернию для борьбы с шайкой разбойников бывшего унтер-офицера Лбова. Полк расположился по губернии поэскадронно, причём 1-й эскадрон встал в самой Перми. И здесь в судьбе недавно произведённого в поручики Владимира Оскаровича произошли большие перемены: во-первых, он был назначен полковым адъютантом, а во-вторых - влюбился.

На одном из уездных балов поручик Каппель познакомился с Ольгой Сергеевной Строльман, дочерью старого инженера, действительного статского советника, директора Мотовилихинского артиллерийского завода под Пермью. Молодые люди полюбили друг друга, однако родители барышни, с предубеждением относясь ко всем военным, запрещали своей дочери общаться с кавалерийским офицером. Молодым людям оставалось лишь встречаться тайком и передавать друг другу записки через горничную. Впоследствии рассказывали, что Каппель вместе с товарищами по полку выкрал возлюбленную из родительского дома и обвенчался с ней в сельской церкви. Родители Ольги Сергеевны якобы долго не признавали их брак, но через три года, когда Владимир Оскарович поступил в Академию Генерального Штаба, они наконец сменили гнев на милость. Каппель был примерным семьянином, и с женою они жили, что называется, «душа в душу». У них родилось двое детей: дочь Татьяна появилась на свет в 1909 году, а сын Кирилл - в 1915-м.

Сложно сказать, верны ли романтические подробности женитьбы молодого офицера, поскольку они вполне могли бы вызвать публичный скандал и лечь несмываемым пятном на его аттестацию. Но на самом деле этого не произошло, и ничто не помешало Каппелю поступать в 1908 году в Императорскую Николаевскую Академию Генерального Штаба. Сначала учёба не давалась ему легко, но в конце концов, преодолев все трудности, он в 1913 году окончил Академию по 1-му разряду с причислением к Генеральному Штабу и за успехи в изучении военных наук даже получил орден Святой Анны III-й степени. После окончания Академии Каппель, как значится в его послужном списке, был прикомандирован к Офицерской кавалерийской школе «для изучения технической стороны кавалерийского дела».

* * *

После начала Первой мировой войны Каппель получил назначение сначала старшим адъютантом Штаба 5-й Донской казачьей дивизии (занимал эту должность с 20 февраля по 5 декабря 1915 года), а затем - старшим адъютантом Штаба 14-й кавалерийской дивизии (по 18 марта 1916-го). Обе дивизии в этот период вели тяжёлые бои в Польше, где Каппель мог приобрести серьёзный боевой опыт, да и отличиться. Об этом свидетельствуют боевые награды, которыми он был отмечен к началу 1916 года: ордена Святого Владимира IV-й степени с мечами и бантом, Святой Анны II-й степени с мечами, Святого Станислава II-й степени с мечами и Святой Анны IV-й степени с надписью «За храбрость».

В марте 1916-го Генерального Штаба капитан Каппель был переведён на должность штаб-офицера для поручений в Управление генерал-квартирмейстера Штаба Главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта. В это время в Штабе фронта под непосредственным руководством Главнокомандующего генерала А. А. Брусилова начала разрабатываться знаменитая операция, получившая впоследствии название «Брусиловского прорыва». Владимир Оскарович вместе с остальными офицерами Штаба принимал самое деятельное участие в подготовке операции, а после начала наступления, с 16 июня по 12 августа, был временно командирован в III-ю армию, в Штаб Сводного корпуса генерала Булатова, сперва на должность «штаб-офицера по части Генерального Штаба», а затем - начальника Оперативного отделения. 10 августа 1916 года капитан Каппель возвратился в Штаб Юго-Западного фронта на должность помощника начальника Оперативного отделения Управления генерал-квартирмейстера. 15 августа 1916 года он был произведён в подполковники.

На этом посту Владимир Оскарович встретил Февральскую революцию и последовавший за ней развал Российской Армии. Продолжая службу в Штабе фронта, он, по-видимому, не принимал в августе 1917 года участия в «Корниловском выступлении». По крайней мере, 29 августа, в тот день, когда вслед за Корниловым был арестован заявивший о его поддержке Главнокомандующий армиями фронта генерал А. И. Деникин, Владимир Оскарович был назначен начальником Оперативного отделения. Впрочем, уже 2 октября он оставил службу в штабе и «убыл в разрешённый ему отпуск» к семье в Пермь. Вскоре он представил медицинское свидетельство о болезни, согласно которому срок отпуска был продлён до 19 марта 1918 года, и можно предположить, что на фронт Каппель уже не вернулся.

Никакими данными о том, чем занимался Владимир Оскарович с ноября 1917-го по май 1918 года, мы не располагаем. Относительно же того, как он попал к весне 1918 года на Волгу, есть свидетельство его бывшего однокурсника по Академии Генштаба и будущего товарища по совместной борьбе против большевиков, Генерального Штаба генерал-майора (а в то время - ещё подполковника) П. П. Петрова.

«В мае 1918 года я встретил его в Самаре, - пишет Петров, - в штатском платье он пробирался к семье с Украины.

В это время в Самару только что прибыл с бывшего Северного Фронта Штаб 1[-й] армии, который переформировался в Штаб Поволжского Военного Округа и начинал работу по выработанному в Москве плану создания Армии. Штаб прибыл почти в том составе, который был на войне, согласился начать работу с условием, что будет ведать только частями, создаваемыми для внешней борьбы.

В. О. Каппель нашёл в Штабе, кроме меня, ещё несколько своих товарищей по Академии и решил присоединиться к нам».

Почему Владимир Оскарович сделал это, остаётся невыясненным до сих пор. Возможно, справедливы данные о том, что его жена была взята чекистами заложницей. А может быть, напротив, Каппель принадлежал к одной из тайных антибольшевицких организаций и поступил в советский штаб по её заданию... Впрочем, службу в Красной Армии все чины Штаба Поволжского военного округа обусловили своим неучастием в разгоравшейся междоусобной войне. Однако вскоре им пришлось убедиться, как мало стоят все обещания Советской власти: в конце мая офицеров, невзирая на их протесты и угрожая расправой, начали отправлять на «внутренние» фронты - против Атамана А. И. Дутова или восставшего Чешско-Словацкого корпуса. Так что, сложись все хоть немного иначе, Каппеля, благодаря блестяще налаженному у красных репрессивному аппарату, возможно, смогли бы заставить и воевать против его товарищей по оружию. Но всё изменилось благодаря быстрым успехам чехов.

* * *

На рассвете 8 июня 1918 года Самара была освобождена Поволжской группой войск Чешско-Словацкого корпуса во главе с поручиком С. Чечеком (несколькими днями спустя произведённым в полковники). Большевики в панике бежали без малейшего намёка на нормальную планомерную эвакуацию. Власть в городе немедленно взяла в свои руки находившаяся в Самаре группа членов разогнанного Советской властью Учредительного Собрания: Вольский, Брушвит, Климушкин, Фортунатов, Боголюбов - все члены партии эсеров. Они назвали свой орган Комитетом членов Всероссийского Учредительного Собрания (сокращённо - Комуч) и претендовали на то, что являются единственной в России законной властью. По своим политическим воззрениям эта новая власть была крайне левой, «розовой», чем импонировала «демократическому» чешскому руководству.

Однако, несмотря на декларированный всероссийский размах, перспективы Комуча даже в Самаре оставались весьма неопределёнными. Чехи не собирались задерживаться здесь надолго: их главной задачей было расчистить себе путь по Транссибирской магистрали на Владивосток, откуда Антанта обещала переправить их морем на родину. Соответственно, чехи не хотели связывать себя внутри России никакими конкретными обязательствами. Чечек направил главные силы своей группы далее на Уфу и лишь соглашался временно оставить для обороны Самары чешский батальон, но с непременным условием: чтобы в помощь ему были выставлены по крайне мере равноценные местные русские силы. Таким образом, вопрос о формировании собственных войск становился для Комуча вопросом жизни и смерти.

И о создании этих вооружённых сил, получивших название Народной Армии Комуча, было объявлено уже в день освобождения города. Первыми кадрами для её частей послужила подпольная офицерская организация Самары во главе с подполковником Н. А. Галкиным. Он же и был назначен начальником Главного Штаба Народной Армии. Но эсеровское правительство не доверяло русским офицерам, которых само же и призвало себе на защиту: в помощь, а фактически - для контроля за Галкиным Комуч выделил на должности членов Главного Штаба двух своихлюдей - Фортунатова и Боголюбова (последнего вскоре сменил на этом посту бывший лейтенант французской службы, видный эсер В. И. Лебедев). Несомненно, этот «Штаб из трёх лиц» представлял из себя ненормальное явление, и отсутствие единого ответственного руководителя не могло не сказываться отрицательно на строительстве вооружённых сил. К счастью, такое положение до некоторой степени смягчалось тем, что Лебедев и Фортунатов лично были честными людьми, понимали всю опасность положения и старались не ставить палки в колеса военным.

Штаб Поволжского военного округа остался в городе, и 9 июня большая группа офицеров Штаба добровольно вступила в ряды Народной Армии Комуча, заняв места в формируемом её Главном Штабе. Среди них были и Генерального Штаба подполковники П. П. Петров и В. О. Каппель. Подполковник Петров получил должность начальника Оперативного отдела, а Каппель стал его ближайшим помощником. Однако фактически на этом посту Владимир Оскарович оставался не более суток.

Как ни важно было немедленно наладить работу Штаба, несомненно, гораздо важнее было как можно скорее сформировать строевые части, которые могли бы защитить город, Штаб и новую власть. В первые же дни на волне общего энтузиазма в Самаре быстро сформировались первые добровольческие части: одна или две роты пехоты, эскадрон кавалерии и двухорудийная конная батарея. Но это была лишь горстка, а большевики тем временем приходили в себя, и их отряды начинали уже накапливаться со всех сторон: в Ставрополе, Сызрани, Николаеве. Предстояло действовать быстро и решительно, а у маленького отряда Народной Армии пока что не было общего командира. Большинство находившихся в Самаре офицеров, будучи вполне здравомыслящими людьми, не хотели связывать себя с заранее обречённым делом. Особенно же это касалось генералитета. Не следует забывать, что бывшие начальники дивизий Первой мировой войны, при всей своей воинской доблести и личном мужестве, привыкли не ходить сами в атаки, а руководить соединениями в 10-15 тысяч штыков при сотне орудий, здесь же им предлагалось возглавить отряд в 200 человек с двумя пушками, да ещё защитить с его помощью большой город и окрестности.

«Я поеду и попробую воевать», - сказал, согласно воспоминаниям П. П. Петрова, Каппель. А вот как ту же сцену описал её свидетель штабс-капитан Вырыпаев:

«...Состоялось собрание офицеров Генерального штаба, на котором обсуждался вопрос, кому возглавить добровольческие воинские части. Желающих не находилось. Решено было бросить жребий. Тогда попросил слова скромный на вид и мало кому известный, недавно прибывший в Самару в составе штаба Поволжского фронта офицер.

— Раз нет желающих, то временно, пока не найдётся старший, разрешите мне повести части против большевиков. - Это был подполковник Владимир Оскарович Каппель».

Вот так 9 или 10 июня 1918 года Владимир Оскарович оказался во главе первого действующего добровольческого отряда Народной Армии и немедленно выступил с ним на фронт. С этого дня началась боевая работа, которую прервала полтора года спустя только лишь его смерть. И с этого дня имя Каппеля стало страшным для врагов как имя блестящего начальника, великолепного партизанского командира, наносящего раз за разом неотразимые удары. Это имя стало легендарным и святым для всех первых добровольцев-Волжан.

Следует ещё раз подчеркнуть, что любое восстание против большевиков в той обстановке и при том соотношении сил было авантюрой почти на грани безумия, и возглавить его могли лишь люди, ясно понимавшие людоедскую сущность большевизма, люди, для которых вопрос - восставать или не восставать - уже не был выбором между жизнью и смертью. Они выбирали лишь между предоставленным им правом безропотно идти на убой по приказу красных комиссаров - и возможностью защищаться изо всех сил и стараться в крайнем случае продать свою жизнь как можно дороже. Так было на Юге у Корнилова, так же было и на Волге. Таких людей было немного, но именно эти люди - первые добровольцы и их первые легендарные (сейчас сказали бы - «харизматические») командиры и стали в конечном итоге душой и стержнем Белой борьбы. И очень интересно в этом отношении снова вернуться к Каппелю. Его послужной список Первой мировой войны - это типичная биография штабного офицера, очень добросовестного, знающего и дельного работника, но не строевого командира и не начальника партизанского отряда, в которого Каппель в одночасье превратился. Здесь, на первый взгляд, нет и намёка на его умение мгновенно разбираться в обстановке и так же быстро принимать решения, на его твёрдую готовность принять весь риск на себя, на его дар зажигать и привлекать к себе сердца своих солдат. Какой же потенциал был скрыт в этом человеке! А может быть, дело ещё и в том, что Владимир Оскарович, на собственном горьком опыте осознав, как близок он был к тому, чтобы воевать против своих, понял и твёрдо решил: защитить себя на будущее от такого поворота судьбы он может только одним - своей личной, активной и бескомпромиссной борьбой против большевизма.

Владимир Оскарович всегда считал себя монархистом, и теперь, став в ряды Народной Армии, он менее всего разделял социалистические взгляды членов Комуча. Но в тот момент самым главным для него была возможность вступить в открытую борьбу. И это не было решением одного только Каппеля - так думало подавляющее большинство первых добровольцев Народной Армии. Об их единственной цели очень точно написал В. О. Вырыпаев:

«Все, кто верил в дело освобождения России и любил своё отечество, брали винтовки и становились в строй. Рядом стояли и офицер, и рабочий, и инженер, и мужик, и техник, и купец. Крепко они держали национальный флаг в руках, и их вождь объединил всех своей верой в идею, святую идею освобождения родной страны.

Среди добровольцев не было перевеса на стороне какого-нибудь отдельного класса. Мощно поднялась волна народного гнева, чтобы смести насильников с лица земли. И армия в это время справедливо называлась Народной. В составе её были представители буквально всех политических партий, за исключением большевицкой».

Меньше всего Народная Армия напоминала партийную, эсеровскую армию. И это серьёзно беспокоило руководителей Комуча. Они старались всеми мерами ограничить власть и влияние офицеров в войсках, боролись с «опасностью милитаризма» и в своей социалистической риторике позволяли себе походя оскорблять офицеров и добровольцев, которые защищали их от мести большевиков. Но первые добровольческие отряды мало обращали внимания на выпады собственного правительства.

Борьба на фронте, ясность целей, ясное видение врага - всё это втягивало в ряды Белого движения самых разных людей. Один из примеров тому - Борис Константинович Фортунатов. Эсер, боевик и террорист, он, будучи назначен членом Главного Штаба Народной Армии, вместо того чтобы «руководить» операциями из своего кабинета, предпочёл присоединиться к отряду Каппеля рядовым бойцом и внезапно обрёл себя в роли настоящего Белого воина. Человек выдающейся личной храбрости, он блестяще исполнял в отряде самые опасные задания в качестве разведчика, подрывника, пулемётчика. В боях на Волге он дважды был ранен и, в отличие от своих товарищей по партии, до конца остался верен Белой борьбе.

* * *

В момент создания отряда, согласно воспоминаниям Вырыпаева, под началом Каппеля состояли следующие части: пехотный отряд капитана Бузкова - 90 человек; конный отряд штабс-ротмистра Стафиевского - 45 сабель; Отдельная Волжская конно-артиллерийская батарея самого Вырыпаева - 150 человек при 2 орудиях. Впрочем, приведённые здесь цифры приблизительные: после первых же боев отряд начал быстро разрастаться. Начальником Штаба в нём стал штабс-капитан М. М. Максимов, о котором Вырыпаев говорит, что он был «отважным стрелком и доблестным помощником начальника отряда и в то же время заключал в себе самый большой боевой штаб со всевозможными отделами» (впоследствии, в 1919 году, полковник Максимов, будучи командиром стрелкового полка, пал смертью храбрых в боях на реке Белой).

Далее дадим опять слово генералу Петрову:

«Июнь месяц и первая половина июля в Самаре для первых частей Народной армии - это ряд выдающихся действий маленьких отрядов под начальством полковника В. О. Каппеля, совместно с речным флотом, против большевистских отрядов, иногда довольно крупных: очищение левого берега Волги от Ставрополя до Самары, занятие Ставрополя, действия на правом берегу Волги близ Новодевичьего, действия у Ставрополя против сильной группы красных, угрожавших Самаре со стороны Мелекеса, два боя за Сызрань, из них последний 10 июля при участии чехов, занятие Хвалынска. Одни и те же маленькие силы при содействии нескольких вооружённых пароходов перебрасывались из одного пункта в другой и в большинстве, широко маневрируя, били красных и гнали их до полного рассеяния.

Полууспехов, неуспехов не было. Красные отряды совершенно не выдерживали ударов этих небольших сил. Но зато бывали моменты, когда в Самаре трудно было найти взвод пехоты для выполнения мелких задач».

Этот период историки охарактеризуют впоследствии термином «эшелонная война». Недисциплинированные и малостойкие красногвардейские отряды в это время обычно захватывали железнодорожные составы и перемещались в них от одной станции к другой, причём покидали вагоны неохотно и лишь на очень недолгое время. Ни о каком манёвре вне железной дороги чаще всего не было и речи. Этим в значительной мере уравновешивалось то подавляющее превосходство, которое красные имели в численности и вооружении. И все эти обстоятельства блестяще учитывались Каппелем.

В качестве примера приведём первый бой под Сызранью 19 июня 1918 года. Участник этого боя капитан Вырыпаев услышал накануне от Каппеля следующий план атаки: «...Завтра в 5 часов утра главные силы, около 250 штыков, атакуют город в лоб. Выделенной конной группе, то есть мне (самому Вырыпаеву. - А. П.) с двумя орудиями под прикрытием Стафиевского (45 сабель), сделать глубокий обход города с севера, с таким расчётом, чтобы завтра ровно в 5 часов утра обстрелять возможно энергичнее эшелоны красных, по чешской разведке находившиеся на станции Заборовке, в 18 вёрстах западнее Сызрани. И, не задерживаясь, направиться по шоссе, вдоль линии железной дороги, на Сызрань. По пути взорвать в двух-трёх местах железнодорожное полотно».

Вырыпаев откровенно сознается: «Задача, полученная мною, на первых порах показалась трудной, почти невыполнимой. Но когда Каппель намечал маршрут для меня и возможные встречи на моём пути и что приблизительно мы должны делать в том или ином случае - эта же задача оказалась простой и лёгкой, так как стало совершенно понятно, что у красных там ничего не было, так же, как и у нас». Таким образом, в основе «лихих» рейдов Каппеля лежал точнейший расчёт настоящего офицера-Генштабиста. Непосредственно на поле брани он скрупулёзно взвешивал степень допустимого риска, и именно поэтому его удары были столь сокрушительными.

Всё произошло именно так, как он рассчитал. Батарея Вырыпаева по просёлочным дорогам выехала на станцию Заборовка, не встретив даже патрулей противника; более того, красные на станции вначале приняли батарею за свою. Дальше события развивались следующим образом:

«Ровно в пять часов утра станция Заборовка была, как приказал Каппель, обстреляна семью десятками снарядов (шрапнелью и гранатами) с предельной скоростью, после чего, взявши орудия на передки, мы спокойно, манежной рысью, направились по шоссе вдоль железнодорожного полотна на город Сызрань. Сзади нас над станцией Заборовкой стоял чёрный дым от пожара - наши снаряды подожгли цистерны, с нефтью или керосином.

Примерно через два часа мы входили в город Сызрань. Нашим глазам представилась картина только что оконченного уличного боя. На улицах валялись убитые красногвардейцы, разбитые повозки, сломанные полевые кухни и другое разбросанное военное имущество...

Как мы узнали позже, утром красные очень упорно защищали город, но когда к ним пришли сведения об обстреле их тыла - станции Заборовки, они поспешно очистили город, проклиная своих комиссаров. В панике они бежали в сторону Пензы, бросив свои позиции с орудиями, пулемётами и другим военным добром, оставив в городе нетронутыми военные склады».

И в дальнейшем этот манёвр - решительный удар, соединённый с глубоким обходом, - стал излюбленным тактическим приёмом Владимира Оскаровича, благодаря которому его отряд неизменно одерживал победы.

Общая обстановка на Волге и в Приуралье в это время была такова: чешские части из группы Чечека освободили от красных Уфу и 8 июля на станции Миньяр соединились с частями Екатеринбургской «группы Чехо-войск» подполковника С. Н. Войцеховского. По согласованию с представителями Антанты был выработан новый план, по которому чешские части должны были повернуть обратно к Волге и образовать там новый Восточный фронт в борьбе против Германии и её союзников - большевиков. Этот план начал немедленно претворяться в жизнь, и в результате в течение последующих четырёх месяцев части Народной Армии во всех сражениях постоянно дрались бок о бок с чешскими частями. Обычно отряды составлялись на паритетных началах: наполовину из чехов, наполовину из русских. При этом командование в таком смешанном отряде должно было переходить к начальнику более крупной части, фактически же командование почти всегда принимал на себя чешский начальник. Более того, Главный Штаб Народной Армии и Галкин ведали лишь вопросами формирования частей, тогда как боевыми действиями объединённых войск на Поволжском фронте руководил Командующий Поволжской группой Чешско-Словацкого корпуса Чечек. 17 июля 1918 года он был официально назначен Главнокомандующим всеми чешскими войсками и частями Народной Армии на Поволжском фронте, а вскоре произведён в генералы.

Однако все эти новопроизведённые чешские полковники и генералы полгода назад были не более чем ротными командирами. Они не имели опыта руководства крупными воинскими соединениями и не могли обойтись без помощи русских офицеров Генштаба, перешедших в Чешско-Словацкий корпус после Октября 1917 года. То же относится и к Каппелю: не раз ему приходилось на поле боя формально объявлять о своём подчинении старшему чешскому начальнику, но фактически бой всегда вёл именно Владимир Оскарович как более опытный командир; он проводил в жизнь собственные планы, но был достаточно тактичным человеком, чтобы не напоминать об этом открыто.

Ряд непрерывных побед сделал имя Каппеля чрезвычайно популярным среди добровольцев Народной Армии и весьма грозным для большевицких отрядов и их предводителей. Вырыпаев сообщает по этому поводу одну любопытную подробность:

«Большевицкий штаб отдельным приказом назначил денежные премии: за голову Каппеля 50 000 рублей, а также за командиров частей: за капитана Хлебникова, командира гаубичной батареи, за командира полевой батареи капитана Попова и за меня по 18 000 рублей. Не помню, сколько за Бузкова, Япучина (конные разведчики), Стафиевского (кавалерия), Юдина (Оренбургская сотня); перед именем каждого стояла цена.

Каппель, читая этот приказ, сказал, смеясь: “Я очень недоволен, - большевики нас дёшево оценили... Ну, да скоро им придётся увеличить назначенную за нас цену...”»

И эти слова он не раз подтверждал на деле.

После второй победы под Сызранью командование Народной Армии Комуча решило воспользоваться благоприятной обстановкой и немедленно организовать наступление на Симбирск. Предполагалось ударить одновременно с трёх сторон: вдоль железной дороги со стороны Бугульмы наступали два батальона l-To Чешско-Словацкого стрелкового полка под командованием полковника Степанова, одновременно с этим отряд Каппеля должен был наступать на Симбирск по правому берегу Волги, а вверх по Волге, отвлекая на себя основные силы красных, должна была действовать белая речная флотилия мичмана Мейрера: наскоро вооружённые трёхдюймовыми орудиями волжские колёсные буксиры «Фельдмаршал Милютин» и «Вульф».

К этому времени отряд Каппеля успел уже значительно пополниться, как за счёт притока добровольцев, так и в результате присылки к нему отдельных рот из формирующихся по городам Поволжья полков Народной Армии. К моменту похода на Симбирск отряд Каппеля, по воспоминаниям Вырыпаева, состоял уже из двух батальонов пехоты, конного эскадрона, казачьей сотни и трёх батарей: лёгкой, гаубичной и конной. Согласно же документам, на 25 июля 1918 года в состав отряда уже входили следующие подразделения: 1-я, 2-я и 3-я роты 1-го Самарского стрелкового полка, 2-я рота 2-го Самарского стрелкового полка, 1-я рота 10-го Бугурусланского стрелкового полка, 1-й эскадрон 1-го кавалерийского полка, 1-я батарея 1-й стрелковой артиллерийской бригады и 1-я гаубичная батарея 1-го гаубичного дивизиона.

Каппель со своим отрядом выступил в поход 17 июля. Перед Симбирском он высадил отряд с пароходов на правый берег Волги, погрузил пехоту для скорости передвижения на подводы и форсированным маршем двинулся вглубь расположения красных, не обращая при этом внимания на крупные силы врага, оставляемые за спиной. Этот рискованный манёвр полностью себя оправдал: утром 22 июля отряд перерезал железную дорогу, соединяющую Симбирск с Инзой, и с тылу ворвался в город. Сильный красный гарнизон под командованием Г. Д. Гая, несмотря на военные таланты этого впоследствии знаменитого советского военачальника, не смог оказать хоть сколько-нибудь эффективного сопротивления и в панике рассеялся. Чехи капитана Степанова опоздали на три часа и вступили в уже освобождённый Симбирск вечером того же дня, хотя следует подчеркнуть, что они, вместе с речной флотилией, отлично исполнили свою часть задачи - отвлекли внимание красных и дали возможность Каппелю совершить молниеносный бросок.

О новом успехе Каппеля было торжественно объявлено в приказе войскам Народной Армии Комуча № 20 от 25 июля 1918 года:

«22-го сего июля молодой Народной Армией снова одержана большая победа: отряд подполковника Каппеля, выступивший из Сызрани 17 июля, прошёл в 4 перехода 140 вёрст и взял Симбирск. Захвачены громадные склады имущества, броневой поезд, подвижные составы, пароходы. Ещё днём и вечером 21 июля отряд разрушил железную дорогу от Симбирска на Инзу и лишил противника возможности выбраться из железного кольца, охватившего город.

Эта победа одержана, этот Суворовский марш совершён благодаря внутренней спайке частей, дисциплине, вере в себя, вере в своего начальника, вере в правое дело...

Блестящая работа боевых частей Народной Армии до настоящего дня, дух этих частей, вера в победу, пусть послужат примером для остальных частей Народной Армии».

Как же воевал отряд Каппеля? Вряд ли кто ответит на этот вопрос лучше Вырыпаева. Вот как он описывает типичные тактические приёмы добровольцев:

«...Из ближайшей деревни пригнали нужное количество крестьянских подвод для нашей пехоты, которая в это время на Волге никогда не ходила в пешем строю. Отнимая у крестьян подводы в жаркое рабочее время, мы, согласно приказа Каппеля, обязательно платили по 10-15 рублей за каждую (тогда это были приличные деньги). При таких условиях отряд мог передвигаться довольно быстро, не утомляясь.

Расспросив у первых попавшихся местных жителей о противнике, в его сторону направлялся разъезд нашей кавалерии. Приблизительно в одной версте следом за ним двигались главные силы. Наша пехота, расположившись по трое-четверо на телеге на душистом сене, обычно дремала или просто наслаждалась природой. Но лишь только слышались первые выстрелы по нашему разъезду, как будто под действием электрического тока, пригретая тёплым летним солнцем, дремлющая пехота выпрыгивала из своих повозок и, ещё не дождавшись команды и остановки, бе жала с винтовками наперевес в сторону выстрелов.

Каппель на коне впереди главных сил обыкновенно кричал в сторону командира пехоты, бежавшего впереди бойцов Бузкова: “Не рискуйте - берегите людей! Каждый боец дорог!” Бегущий мимо не го Бузков брал под козырёк и вполоборота отвечал: “Слушаюсь!”

Повозки останавливались. Я со своими орудиями съезжал с дороги вправо или влево, строил фронт, но с передков пока не снимался до приказания начальника. И когда минуты через две-три выяснялось, что противник заслуживал внимания, тогда начинался бой. Кавалерия частью оставалась прикрытием к орудиям, а часто уходила в обход врага».

В этих боях и походах руководители отряда разделяли все опасности и тяготы похода наравне с рядовыми добровольцами. На первых порах не было и денщиков, так что офицерам самим приходилось ухаживать за своими конями. Питались офицеры и добровольцы также из общего котла. И ещё одна деталь, на которую особенно обращает внимание Вырыпаев:

«В то время каждый командир, в том числе и Каппель, был в то же самое время и рядовым бойцом. На Волге не раз Каппелю приходилось залегать в цепь вместе со своими добровольцами и вести стрельбу по красным. Может быть, потому он так тонко знал настроение и нужды своих солдат, что ему приходилось вести тогда жизнь рядового бойца...

Как было заведено, все чины отряда должны были иметь винтовки или карабины. Каппель в этом отношении был самым примерным. Он не расставался с винтовкой не только как начальник небольшого отряда, но даже и тогда, когда был впоследствии главнокомандующим армиями».

Хотя первые отряды в значительной степени состояли из офицеров, а некоторые роты были и целиком офицерскими (они именовались Инструкторскими), - из-за социалистических взглядов руководителей Комуча погоны были отменены. Общим отличительным знаком бойцов Народной Армии являлась Георгиевская ленточка, носившаяся на околыше фуражки вместо кокарды, а также белая повязка на левом рукаве. Так, о внешнем виде самого Каппеля, каким его увидели жители освобождённого Симбирска, Вырыпаев пишет следующее: «...скромный, немного выше среднего роста военный, одетый в защитного цвета гимнастёрку и уланские рейтузы, в офицерских кавалерийских сапогах, с револьвером и шашкой на поясе, без погон и лишь с белой повязкой на рукаве». Вид действительно весьма скромный и мало чем напоминает эффектную черно-белую «каппелевскую» форму, известную нам по фильму «Чапаев»...

Согласно приказу по войскам Народной Армии Комуча от 25 июля 1918 года, отряд Каппеля должен был быть пополнен до 3 500 человек и развернут в Отдельную стрелковую бригаду двухполкового состава. На практике же, по-видимому, отряд развернулся в бригаду лишь в конце августа, перед набегом на Свияжск. За победу под Симбирском Владимир Оскарович был тогда же, 24 августа, произведён в чин полковника. Тем же приказом Бузков был произведён в подполковники, Вырыпаев - в капитаны, а «доброволец» Борис Фортунатов - в корнеты.

К началу августа власть Комуча распространялась уже на значительную территорию с городами Самарой, Сызранью, Ставрополем (Волжским), Сенгилеем, Симбирском, Бугульмой, Бугурусланом, Белебеем, Бузулуком, Бирском и Уфой. Южнее Самары отряд Генерального Штаба подполковника Ф. Е. Махина освободил Хвалынск и подходил к Вольску. Успешно действовали Оренбургские и Уральские казаки. А на севере группа чешских войск вместе с 4-й и 7-й дивизиями Сибирской Армии под общим руководством Генерального Штаба подполковника С. Н. Войцеховского освободила Екатеринбург. Победы на фронте следовали одна за другой.

Гораздо хуже обстояло дело с новыми формированиями. С самого начала было объявлено, что в каждом освобождённом городе должен быть сформирован полк пехоты, кавалерийский эскадрон и батарея. Однако это, похоже, было полностью отдано на откуп местным воинским начальникам и выполнялось весьма неспешно. Одного притока добровольцев уже не хватало, и 30 июня 1918 года было объявлено о призыве двух возрастов: 1897 и 1898 годов рождения. В июле все формируемые части были объединены в шесть дивизий, в которые обычно входило по четыре стрелковых и одному кавалерийскому полку с соответствующим количеством артиллерии. Однако все эти дивизии так и остались административными соединениями и продолжали своё неспешное формирование вплоть до октября. А на фронте всё так же сражались небольшие добровольческие отряды Каппеля и Махина. Лишь в прифронтовых районах часть новых мобилизованных полков начала борьбу. В районе Сызрани это была бригада 2-й Сызранской дивизии полковника А. С. Бакича. В Симбирске формировалась 6-я Симбирская дивизия под руководством полковника Шмидта, а затем - полковника Николаева. Позднее к этим действующим частям добавились также Казанские формирования и часть Уфимских полков на Каме. Всё же остальные полки в этот период так и оставались не более чем тыловыми гарнизонами. С другой стороны, отряды Каппеля и Махина не имели своих запасных частей, и для их пополнения из формируемых полков по мере готовности вырывались отдельные роты и направлялись на фронт.

В результате вся Народная Армия как бы разделилась на две неравные части: очень небольшую и высокобоеспособную добровольческую армию на фронте и тыловые полки, постоянно пребывавшие в состоянии неготовности, чьи боевые качества со временем становились хуже и хуже: все сколько-нибудь активные офицеры и бойцы из них давно уже отправились на фронт, остались лишь мобилизованные и необученные солдаты, которые совершенно не рвались в бой, и такие же мобилизованные офицеры, которые пережили ужасы 1917 года и просто боялись своих солдат. Использовать такие части в бою в случае нужды не представлялось возможным, и это сулило огромные беды в самом недалёком будущем.

* * *

После освобождения Симбирска встал вопрос о походе на Казань. Напуганное громкими победами Каппеля, большевицкое руководство забило тревогу - все силы, какие только можно, направлялись на Восточный фронт. Против Симбирска и Самары были развёрнуты 1-я армия М. Н. Тухачевского (Пензенская, Инзенская и Симбирская дивизии, всего 7 000 штыков при 30 орудиях) и Вольская дивизия 4-й армии. В Казани под личным руководством нового Командующего Восточным фронтом И. И. Вацетиса лихорадочно сосредотачивалась 5-я армия (6 000 бойцов, 30 орудий, 2 бронепоезда, 2 аэроплана и 6 вооружённых пароходов). Эти силы превосходили фронтовые части белых по меньшей мере втрое. Пассивно обороняться при таком соотношении сил было практически невозможно, оставался один выход - нанести удар первыми, пользуясь неразберихой, всё ещё царящей в красных рядах.

По поводу предстоящего похода разыгрался нешуточный спор между находившимися в Самаре Чеченом, Галкиным и Петровым и готовившимися к броску в Симбирске Каппелем, Степановым, Лебедевым и Фортунатовым. Чечен и Галкин считали, что главный удар необходимо направить на Саратов, а на севере нужно ограничиться лишь демонстрацией и занятием устья реки Камы. Каппель, Степанов и Лебедев, напротив, доказывали, что необходимо нанести удар именно по Казани. И в конце концов Степанов и Лебедев буквально вырвали у Чечена с Галкиным разрешение взять Казань на свой страх и риск.

Был сформирован специальный экспедиционный отряд в составе двух батальонов 1-го Чешско-Словацкого полка и одного батальона из состава отряда подполковника Каппеля с сильной артиллерией. Часть тяжёлых орудий установили на баржах, чтобы использовать их в качестве плавучих батарей. Общее руководство экспедицией было возложено на полковника Степанова, чешскими войсками в составе этого отряда командовал помощник командира 1-го Чешско-Словацкого стрелкового полка поручик (также произведённый в полковники) И. В. Швец, а частями Народной Армии - В. О. Каппель.

1 августа десантный отряд вышел на пароходах из Симбирска под прикрытием шести вооружённых пароходов боевой флотилии мичмана Мейрера. Для красного командования это наступление явилось полной неожиданностью. 4 августа красная речная флотилия была разгромлена белой флотилией в устье Камы, 5 августа корабли мичмана Мейрера подошли к Казани, высадили десанты на пристани, а также на противоположном берегу Волги у Верхнего Услона, где была захвачена тяжёлая береговая батарея. Вечером на пассажирских пароходах подошли основные силы. Пехотные части высадились на берег, артиллерия же должна была поддерживать пехоту с пароходов. Каппель с тремя ротами был послан в обход города с востока, в то время как чешские части должны были наступать в лоб - от пристаней.

С утра 6 августа разгорелся решающий бой за Казань. Уже в час дня Каппель вошёл в город, вызвав в нём панику. Однако советский 5-й Латышский полк, дравшийся на южной окраине города, не поддался общей панике и даже начал теснить цепи чехов к пристани. Сражение затягивалось, но тут к чехам подошла неожиданная помощь в лице сербского батальона, служившего ранее у красных и размещавшегося в казанском кремле. Накануне штурма красное командование потребовало у сербов выдать всех офицеров, но батальон воспротивился этому, ушёл тайно ночью из города и присоединился к чешским войскам. Теперь эти 300 сербов во главе со своим командиром майором Благотичем, по воспоминаниям очевидца, выросли как из-под земли и с диким криком «На нож!» («В штыки!») увлекли за собою и чешские цепи. Красный 5-й Латышский полк, выказавший столько стойкости, в этом бою был уничтожен почти полностью. Беспорядочный уличный бой продолжался ещё всю ночь и утро, но к полудню 7 августа Казань была полностью очищена от красных. Трофеями стало огромное количество военного имущества, а главное - хранившийся в подвалах Казанского банка золотой запас России - 650 миллиардов золотых рублей в монетах, 100 миллионов рублей кредитными знаками, слитки золота, запас платины и другие ценности. На сторону белых перешла в полном составе находившаяся в Казани Академия Генерального Штаба во главе с генералом А. И. Андогским. Значение взятия Казани было огромным — это событие вселило надежды на освобождение от ненавистной власти большевиков в миллионы простых людей, вызвав целый ряд массовых народных восстаний в Прикамье и в частности - восстания рабочих на Ижевском и Боткинском заводах.

Однако бежавшим из Казани красным войскам удалось закрепиться в Свияжске, и в их руках оставался стратегически важный железнодорожный мост через Волгу. Большевицкое руководство напрягало все силы, чтобы как можно скорее восстановить положение. В Свияжск прибыл лично Наркомвоенмор Советской Республики Л. Д. Троцкий, развивший кипучую деятельность и применявший самые жестокие меры для установления дисциплины в разношёрстных полупартизанских красных отрядах: по некоторым данным, он даже ввёл процедуру «децимации» - расстрела каждого десятого в бежавших с поля боя частях. Советская 5-я армия спешно пополнялась новыми войсками, и вскоре Казань была уже окружена с трёх сторон. С Балтики перебросили три миноносца, а местные пароходы вооружались тяжёлыми морскими орудиями, которые обеспечивали им огромное преимущество перед белыми пароходами с их импровизированным вооружением - обычными полевыми трёхдюймовками.

Белые предполагали развернуть в Казани корпус из двух дивизий, но времени на это не оставалось. Сколотить крупные части не успевали, и фронт держали сборные «лоскутные» отряды. Каппель же со своим батальоном был ещё 14 августа спешно вызван из- под Казани обратно в Симбирск, на который наступали части 1-й армии М. Н. Тухачевского. Бои шли до 17 августа и красные были отброшены от Симбирска, но не разгромлены, как это было в предыдущих боях. «Полк[овник] Каппель рассказывал мне при встрече, — вспоминал генерал Петров, — что во время этих боев он впервые почувствовал перед собой хоть ещё слабо организованную силу, но всё же такую, которая выполняет директивы командования.

“Мы ожидали, что покончим скоро, а разыгралось целое сражение, причём мы старались нанести удар своим правым флангом, а красные своим правым. И уже прежней уверенности в успехе не было. Выручил энергичный удар Самарцев в центре. Мы обеспечены от нового удара не более как на две недели”».

Вот тут и стало сказываться отсутствие резервов. Превосходство красных становилось подавляющим: они, скоординировав, наконец, свои усилия, наступали по всем направлениям одновременно. Обстановка под Казанью всё осложнялась, и отряд Каппеля, не завершив операцию, вынужден был срочно отправиться туда.

25 августа Каппель выступил из Симбирска на нескольких пароходах. Его отряд, наконец переформированный в бригаду, состоял из двух стрелковых полков и конного эскадрона при трёх артиллерийских батареях и насчитывал около 2 000 человек с 10-12 орудиями. На следующий день отряд высадился на берег у Нижнего Услона. На этот раз Каппель предложил план глубокого рейда двумя колоннами по правому берегу Волги на Свияжск в тыл основной группировке красных. Если бы ему удалось захватить в Свияжске железнодорожный мост через Волгу, то коммуникации 5-й армии были бы прерваны, а это вполне могло бы закончиться для неё катастрофой почище казанской.

Вечером 27 августа основная колонна подошла к Свияжску. Но в только что пополненной бригаде было много недавно мобилизованных и плохо обученных бойцов, и Каппель не рискнул с таким составом давать ночной бой, а заночевал под городом в деревне Говядина.

Как потом выяснилось, в этот же день 27 августа другой колонной была занята и сожжена станция Тюрлема. А утром находившийся в этом отряде Вырыпаев выкатил свои орудия на берег Волги и прямой наводкой открыл огонь по проплывавшим мимо красным пароходам. Но на этот раз связи между колоннами не было, и Каппель не смог вовремя узнать об успехе своих левофланговых частей.

С утра 28 августа завязался бой за Свияжск. Вначале он протекал успешно, и части бригады ворвались уже на станцию, едва не разгромив Штаб 5-й армии и личный поезд Троцкого. Но в этот момент к красным подошли подкрепления, и при поддержке огня корабельной артиллерии они начали охватывать левый фланг отряда Каппеля, который вынужден был отойти.

Экспедиция вызвала сильную панику у большевиков и тем облегчила положение Казани, но главная задача - захватить мост через Волгу - выполнена не была. Увы, и эта операция под Свияжском, подобно предыдущей, осталась незавершённой, поскольку бригада Каппеля вновь в спешном порядке была вызвана под Симбирск.

К началу сентября для Народной Армии Комуча сложилась практически безнадёжная ситуация, её небольшие отряды на фронте уже не могли сдержать многократно возросший напор красных войск. В этой обстановке бригада Каппеля исполняла роль своеобразной «пожарной команды», являясь по существу единственным мобильным резервом Народной Армии на огромном участке фронта от Казани до Симбирска. Но бригада просто физически не могла одновременно поспеть всюду...

* * *

К Симбирску бригада Каппеля подошла лишь к 12 сентября, когда город уже эвакуировался. Почти одновременно, в ночь на 11-е, была сдана Казань. Теперь перед Владимиром Оскаровичем стояла трудная задача: защищать направление на Бугульму и Уфу и одновременно прикрывать отступление из-под Казани Северной группы полковника Степанова, чтобы дать ей возможность выйти на линию железной дороги. Для этого на левом берегу Волги против Симбирска Владимир Оскарович присоединил к своей бригаде все отошедшие Симбирские части и 21 сентября нанёс всеми силами короткий контрудар по переправившимся на левый берег отрядам красных, сбросив их в Волгу. Ему удалось продержаться на левом берегу реки до 27-го, пока на станции Нурлат части его группы не соединились с частями, отошедшими из-под Казани. И лишь тогда все эти войска, объединившиеся под руководством Каппеля в Симбирскую группу, начали медленное, с упорными боями, отступление вдоль Волго-Бугульминской железной дороги в направлении на Уфу.

В Уфе к тому времени открылось Государственное Совещание, на котором была образована «Всероссийская власть» - Директория, объединившая и заменившая собою Комуч и Временное Сибирское Правительство. Пять дней спустя генерал В. Г. Болдырев был назначен «Верховным Главнокомандующим всеми сухопутными и морскими вооружёнными силами России». Это означало, что формально Народная Армия Комуча прекратила своё существование, влившись в ряды общерусской армии. Но вряд ли этот факт заметили сами войска, переживавшие тяжелейший кризис и напрягавшие все силы в борьбе с многократно превосходящими большевиками. Все перемены выразились лишь в том, что кануло в Лету правительство, которое не уважало свою армию и которого не уважала армия, и ушли старшие начальники, которые и так не водили эту армию в бой. Остались всё те же солдаты и всё тёзке незаменимые фронтовые командиры, такие как Каппель и Махин, которые одни только и могли предотвратить надвигающуюся катастрофу.

Собственно, они ожидали от этого соглашения в первую очередь большей координации усилий Сибирской и Народной Армий, скорейшего изыскания достаточных резервов, которые позволили бы стабилизировать положение на фронте. Но здесь их ждало жестокое разочарование: Народная Армия оказалась всё так же предоставлена самой себе. Не следует, однако, винить в этом Сибирскую Армию - она несла не меньшую боевую нагрузку и не располагала свободными резервами. Но в её распоряжении имелись огромные ресурсы Сибири, и задача Болдырева как Верховного Главнокомандующего заключалась именно в том, чтобы правильно и своевременно распределить эти ресурсы. С этой задачей он совершенно не справился, фактически пустив всё дело на самотёк. В результате за падением Казани и Симбирска последовали падение 3 октября Сызрани и, наконец, оставление 8 октября Самары. Волга была потеряна...

К началу октября 1918 года прикрывавшая железную дорогу Симбирск - Бугульма - Уфа Симбирская группа Каппеля (начальник Штаба - Генерального Штаба капитан Ловцевич) состояла из следующих частей:

   - Самарской отдельной стрелковой бригады в составе 1-го и 2-го Самарских и 9-го Ставропольского стрелковых полков, батальона 3-го Башкирского стрелкового полка, кавалерийского дивизиона, пяти батарей, из которых одна была конной и одна гаубичной, и инженерной роты;

   - Симбирской отдельной бригады в составе 21-го и 22-го Симбирских и 24-го Буинского стрелковых полков, Офицерского инструкторского батальона, конного взвода, лёгкой и гаубичной батарей и инженерной роты;

   - Казанской отдельной бригады в составе 1-го, 2-го и 3-го Казанских и Уржумского стрелковых полков, кавалерийского дивизиона, лёгкого артиллерийского дивизиона (в составе трёх батарей), партизанского отряда Атамана Свешникова и телеграфной роты;

   - 4-го Оренбургского казачьего полка.

К ноябрю 1918 года Каппель из-за постоянной угрозы обхода вынужден был оставить станции Мелекес, Нурлат и Бугульму и отвести свои части за реку Ик. Левее, на железнодорожной линии Самара - Кинель - Уфа, была 1-я Чешско-Словацкая дивизия полковника Швеца, но к этому моменту боевой дух чехов резко упал, и они всё более настойчиво требовали отозвать их с фронта и вообще вывезти из России. Дошло до того, что гордость Чешского корпуса - 1-й Чешско-Словацкий стрелковый имени Яна Гуса полк - отказался выступать на позиции. Тяжело переживая позорное поведение своих солдат, полковник Швец утром 25 октября застрелился.

Между тем 20 октября 1918 года войска бывшего Поволжского фронта были разделены на две группы войск - Камскую и Самарскую. При этом в состав Самарской группы вошли Симбирская группа Каппеля и 1-я Чешско-Словацкая дивизия, а командующим группой был назначен генерал Сергей Николаевич Войцеховский. С этим тридцатипятилетним генштабистом судьба на сей раз свела Владимира Оскаровича накрепко, чтобы больше уже не разводить. На протяжении последующих полутора лет Войцеховский был непосредственным начальником Каппеля, затем его боевым соратником - командующим Уфимским корпусом, а затем и первым помощником Каппеля в период Сибирского Ледяного похода...

Войцеховский поставил перед командирами частей вопрос о нанесении всеми силами Самарской группы решительного контрудара по красным на Бугульминском направлении. И он сумел преодолеть сомнения чешских командиров и совместно с Каппелем блестяще провёл этот контрудар. Наступление началось 10 ноября и завершилось к 14-му полным разгромом красной Бугульминской группировки. Но развить успех не удалось, поскольку чешские части, дойдя вновь до рубежа реки Ик, всё-таки отказались наступать дальше, и их пришлось вывести с фронта. Заменить чехов было некем, и примерно месяц Симбирская группа Каппеля оставалась на фронте под Уфой одна.

Вывод чехов с фронта был ускорен и окончанием Первой мировой войны. После победы над австро-германцами и объявления о создании независимой Чехословакии дальнейшие жертвы представлялись чехам ненужными, и весь корпус потребовал немедленной отправки на родину. После долгих усилий союзному командованию удалось уговорить чехов остаться и взять на себя охрану тыловых коммуникаций — Транссибирской железнодорожной магистрали. Как показало недалёкое будущее, наверное, было бы лучше, если бы их сразу отправили домой...

Ещё одним важным событием стал государственный переворот, произошедший в Омске в ночь на 18 ноября: власть Директории была свергнута и вместо неё Советом Министров был избран Верховный Правитель - адмирал А. В. Колчак. На фронте, по авторитетному свидетельству генерала Петрова, к известию о перевороте вначале отнеслись с нескрываемым удивлением. Как сторонники, так и противники свергнутой власти лишь в один голос говорили: «Нашли время!» Важнейшей задачей командиров в этих обстоятельствах было удержать спокойствие в частях на фронте, исключить всякую агитацию, как «за», так и «против».

Это неопределённое положение причудливым образом отразилось и на судьбе Каппеля. В самый день переворота прежний Верховный Главнокомандующий генерал Болдырев, объезжая с инспекционной поездкой фронт, прибыл в расположение частей Симбирской группы, чтобы лично поздравить Каппеля с производством в генерал-майоры. Производство это было вполне заслуженным, однако Владимиру Оскаровичу не раз потом аукнулось то, в какой обстановке оно свершилось: слишком многие интриганы пытались представить его эсеровским ставленником. Ответ же самого Каппеля на это известие передаёт Вырыпаев: «Я был бы более рад, если бы мне вместо производства прислали из резерва батальон пехоты!»

Тогда же на запрос, что делает в его войсках отряд члена Учредительного Собрания эсера Фортунатова, Владимир Оскарович просто ответил: «Ведёт успешную боевую работу на фронте». И не в меру ретивые тыловые начальники должны были оставить корнета Фортунатова в покое. Вообще, Каппель никогда не давал в обиду своих добровольцев, каких бы политических воззрений они ни придерживались. Главным и единственным его критерием в этом отношении была верность Родине и готовность отдать жизнь за неё.

* * *

В конце ноября — декабре 1918 года генерал Каппель с частями своей группы, которая всё чаще именовалась в оперативных документах «Сводным корпусом генерала Каппеля», продолжал медленно отступать вдоль Волго-Бугульминской железной дороги на Уфу, временами нанося красным короткие контрудары. Сил у него явно не хватало: части практически не получали пополнений, снабжение было чрезвычайно скудным; если в начале октября в Симбирской группе насчитывалось до 12 тысяч человек, то за два месяца число это сократилось до 3 тысяч, а к концу декабря «корпус» представлял собою лишь небольшие осколки прежних частей.

Выпал глубокий снег, начались морозы, в частях не хватало тёплой одежды и появилось много обмороженных. Лишь с середины декабря начали выходить на фронт долгожданные подкрепления - пять полков из состава 6-й, 11-й и 12-й Уральских стрелковых дивизий. Но первые бои оказались для них неудачными, так что основную тяжесть пришлось вновь брать на себя корпусу Каппеля.

31 декабря после долгих упорных боев Уфа была оставлена. Одновременно с этим 1 января 1919 года на этом направлении была образована Западная Армия генерала М. В. Ханжина. В её состав вошли 2-й Уфимский корпус, преобразованный из войск бывшей Камской группы, 3-й и 6-й Уральские армейские корпуса. Общее командование над всеми частями, действующими в районе Уфы, принял командующий 6-м Уральским корпусом генерал Сукин, а части корпуса Каппеля, сменённые, наконец, в начале нового года, стали отводиться в тыл, в город Курган, для пополнения и реорганизации.

Поскольку реальная численность корпуса составляла менее четверти от положенной по штату, командованием Западной Армии разрабатывались планы сведения всех его пехотных частей в один Волжский стрелковый полк в составе 1-го Самарского, 2-го Казанского и 3-го Симбирского батальонов. Позже остановились на новом проекте, в соответствии с которым части корпуса сводились в 8-ю Волжскую стрелковую дивизию в составе стрелковых полков: Самарского, Казанского, Симбирского и Волжского. Приказ об этом был подготовлен и, возможно, даже подписан 31 декабря 1918 года или 1 января 1919-го.

Однако уже 3 января вышел приказ Верховного Правителя и Верховного Главнокомандующего, который определял структуру образуемой Западной Армии уже совершенно иначе. В пункте 4 нового приказа предписывалось:

«1-й Волжский Армейский корпус образовать из трёх отдельных стрелковых бригад двухполкового состава каждая:

а) 1-й Отдельной Стрелковой Самарской - из Особой Самарской бригады;

б) 2-й Отдельной Стрелковой Казанской - из 7-й Стрелковой Казанской дивизии;

в) 3-й Отдельной Стрелковой Симбирской - из частей 6-й Стрелковой Симбирской дивизии».

Подобное резкое изменение планов можно объяснить лишь тем, что приблизительно в эти же дни генерал Каппель был вызван в Омск и имел личную встречу с адмиралом Колчаком. Известно, что окружение Верховного Правителя заранее настраивало его против Каппеля. Но при личной встрече все недоразумения быстро рассеялись, и Владимир Оскарович произвёл на адмирала самое лучшее впечатление. По-видимому, тогда же ему удалось убедить Колчака всемерно использовать кадры волжских добровольцев для развёртывания новых частей.

В результате Волжский корпус был выведен из состава Западной Армии и назначен в резерв Верховного Командования для нанесения в дальнейшем ударов на главных направлениях. Соответственно на формирование корпуса было предписано обратить особое внимание. Так, заботы о его снабжении взяла на себя британская военная миссия генерала А. Нокса, и все части корпуса получили добротное, единообразное английское обмундирование.

27 февраля 1919 года входившие в состав Волжского корпуса бригады приказано было развернуть в дивизии трёхполкового состава, и к маю корпус принял следующий вид: три дивизии, каждая из трёх стрелковых полков, егерского батальона, кавалерийского и инженерного дивизионов, лёгкого артиллерийского дивизиона (из двух батарей) и одной гаубичной батареи; сверх того в корпус входили тяжёлая батарея, кавалерийская бригада и кадровая (запасная) бригада. Начальниками дивизий в корпусе стали: 1-й Самарской - полковник Имшенецкий, 3-й Симбирской - полковник Подрядчик, 13-й Казанской - полковник Перхуров; все трое вскоре были произведены в генералы. Командиром Волжской кавалерийской бригады был полковник Нечаев, а начальником Штаба корпуса вскоре был назначен Генерального Штаба полковник Барышников.

На самом деле, однако, большая часть всех этих реорганизаций осталась лишь на бумаге. Стрелковые полки, входившие в состав корпуса в декабре 1918 года, продолжали состоять в нём в своём прежнем виде и к маю 1919-го, переменив лишь свои номера и названия.

Повис в воздухе и один из самых существенных вопросов - о пополнении частей личным составом. Ветераны Волжского корпуса намекали, что это могло быть следствием недоброжелательства и интриг со стороны Ставки в Омске и едва ли не лично начальника Штаба Верховного Главнокомандующего генерала Д. А. Лебедева. На наш взгляд, однако, всё было гораздо проще и обыденнее. Ещё до решения о развёртывании и пополнении Волжского корпуса в Ставке уже были выработаны основные принципы комплектования действующих частей. Согласно им, вся территория Сибири и Урала была разделена на «корпусные округа», к которым были «приписаны» сражающиеся на фронте корпуса, так что все мобилизованные в данном районе прямиком направлялись в «свой» корпус. Тогда для корпуса Каппеля такого района, разумеется, не выделили. Позднее, когда было решено корпус всё же разворачивать, для его пополнения пообещали выделить часть мобилизованных из районов Сибирской Армии. Но 4 марта 1919 года Сибирская, а за нею и Западная Армии перешли в решительное и успешное наступление. Все мобилизованные при этом, разумеется, направлялись в первую очередь в действующие части на восполнение потерь. Ставка же, по существу, пустила дело пополнения Волжского корпуса на самотёк, и в результате этот нерешённый вопрос превратился в своеобразную «мину замедленного действия», которая должна была взорваться в самый неподходящий момент.

К тревогам о судьбе корпуса у его командующего в это время прибавились ещё и личные переживания. С начала Гражданской войны жена Владимира Оскаровича с детьми проживала в Перми у своих родителей. По данным, появившимся позднее в эмигрантской литературе, летом 1918 года, когда стало известно, что Каппель возглавил отряд Народной Армии, его жена была взята местными комиссарами в заложники и увезена вглубь России. Весть об этом Владимиру Оскаровичу принесли старики Строльманы, которые после освобождения Перми перебрались вместе с внуками к зятю в город Курган. Каппель, конечно, был очень рад увидеть своих детей живыми и невредимыми, но с этого времени его не покидала тревога за судьбу жены.

Хватало и служебных волнений. Уже в апреле из частей формирующегося корпуса был выделен отряд в полторы тысячи человек при четырёх орудиях под командованием полковника Н. П. Сахарова для подавления большевицкого восстания в городе Кустанае. Отряду удалось освободить этот город лишь 10 апреля, после двух дней упорных боев. Одновременно из состава 1-й Самарской дивизии один полк с батареей и кавалерийским эскадроном был отправлен в командировку в Сибирь для борьбы с партизанами, где он и находился в течение четырёх последующих месяцев.

Лишь в середине апреля дело с пополнениями для корпуса сдвинулось, наконец, с мёртвой точки, однако вместо мобилизованных Каппелю прислали военнопленных красноармейцев, захваченных во время весеннего наступления. Вообще говоря, пополнение частей за счёт военнопленных было в годы Гражданской войны обычным явлением, но одно дело, когда за счёт пленных пополняют лишь текущую убыль (когда таких людей попадает по два-три человека в роту, они постоянно находятся на виду у старых добровольцев и постепенно в ходе боев переучиваются, воспринимая дух своей новой части); здесь же части больше чем на три четверти оказались разбавленными бывшими красноармейцами, а старые добровольческие кадры совершенно растворились в сырой и подчас враждебной массе и больше уже не могли определять лицо части. И всё же Каппель пошёл на этот шаг, надеясь, что силой своего личного влияния в короткий срок сумеет перевоспитать этих людей. Ведь пленные были теми же насильно мобилизованными крестьянами, чьи головы изрядно затуманила красная пропаганда, но которые в основной массе своей должны были скоро осознать гибельность большевицких идей, опасность этих кровавых экспериментов лично для себя и своего уклада жизни. Надо было только найти к ним правильный подход, а также вовремя выявить в их среде затаившихся большевицких агентов и агитаторов. Для этого нужно было только время, но именно его-то Каппелю и не дали.

23 апреля 1919 года перешла в контрнаступление красная Южная группа Восточного фронта под командованием М. В. Фрунзе. Белые оказались в критическом положении. На помощь большевикам пришла измена: когда на фронт был прислан «национальный» Украинский курень (полк) имени Тараса Шевченко, он в первую же ночь в полном составе перешёл на сторону красных, прихватив с собою офицеров и обстреляв по дороге соседние части. В образовавшуюся брешь немедленно хлынули красные войска, и начался отход, вскоре распространившийся на весь левый фланг Западной Армии. И тогда, чтобы заполнить брешь, на фронт в спешном порядке был вызван корпус Каппеля.

Очевидцы вспоминают, что генерал Каппель был чрезвычайно подавлен этим известием. Он прекрасно понимал, что бросить в бой столь сырые части нельзя, - это неминуемо приведёт к беде. Им был составлен и послан в Ставку подробный доклад, но командование настаивало на своём.

Первой, 6 мая, вышла на фронт 3-я Симбирская дивизия, и сразу же, не успев закончить сосредоточение, ей пришлось вступить в бой. Вот тут-то и сказались все просчёты и ошибки: в первых же боях значительная часть 10-го Бугульминского полка, перебив своих офицеров и немногих оставшихся старых добровольцев, перешла к красным. Наступление захлебнулось. Приехавший в эти дни на фронт Верховный Правитель, по свидетельству генерала Петрова, «несколько истерическим голосом» сказал Каппелю, «что не ожидал этого, но просит не падать духом». Однако и в дальнейшем такие же случаи, хотя и в значительно меньших масштабах, повторились в других полках корпуса. Вследствие нерадивости высшего командного состава корпус, едва успев попасть на фронт, был погублен чуть ли не наполовину.

Правда, Каппель быстро навёл порядок в частях, но ни о каких ударных функциях корпуса уже не приходилось и говорить. Полки едва ли достигали даже трети штатного состава, а вся 1-я Самарская дивизия фактически представляла из себя лишь один полк, усиленный артиллерией. Волжская кавалерийская бригада также вначале действовала отдельно, а вместо неё корпусу была придана 3-я Оренбургская казачья бригада. Кроме того, генералу Каппелю были временно подчинены два полка 12-й Уральской стрелковой дивизии, и всё это соединение получило официальное название «Средней группы Западной Армии». С этой группой Каппель, ведя упорные арьергардные бои, медленно отступил за реку Белая, где части его корпуса заняли позиции значительно южнее Уфы, а приданные части были выведены в армейский резерв.

Во время боев за Уфу 7-9 июня, вопреки всем известным советским легендам, войска Волжского корпуса ни с одним бойцом 25-й Чапаевской дивизии не сталкивались; они дрались против советской 24-й стрелковой дивизии, причём действовали наиболее удачно среди всех белых частей, защищавших линию реки Белой. По свидетельству самих советских историков, трижды за это время, 9-го, 12-до и 13-14 июня, части 24-й дивизии делали попытки форсировать Белую - и трижды с огромными потерями откатывались на свой берег. Вырыпаев вспоминает, как в одном из этих боев Каппель лично возглавил атаку своего последнего резерва - Уржумского стрелкового полка, силою... в 80 штыков. По свидетельству Вырыпаева, «весть о появлении Каппеля прошла по рядам нашей пехоты как электрический ток». В результате дружной атаки многократно превосходящие силы красных были сброшены в реку, было взято 200 пленных и 27 пулемётов. Передавая этот эпизод, мемуарист сам удивлялся тому, как можно было со столь ничтожными силами достичь победы. После боя он специально расспрашивал об этом солдат, и выяснилось, что большинство из них просто «слепо верило, что в тяжёлую для них минуту Каппель явится сам, а если так, то должна быть и победа».

В результате Волжская группа Каппеля дольше всех задержалась на линии реки Белой: лишь 16 июня покинула она свои позиции и начала медленный, с арьергардными боями отход в Уральские горные проходы. Упорные бои там длились до середины июля.

* * *

К этому времени Волжский корпус был уже преобразован в Волжскую группу, в которую, кроме собственно частей корпуса, входил ряд других частей и соединений. 14 июля 1919 года это положение было закреплено официально во время новой реорганизации, при которой все войска Сибирской и Западной Армий были преобразованы в три номерные неотдельные армии и включены в состав новообразованного Восточного фронта. Западная Армия стала именоваться 3-й, и в её составе Волжская группа приняла участие в наступлении под Челябинском 25 июля - 4 августа.

Планируя эту операцию в обход только что назначенного Главнокомандующего армиями Восточного фронта генерала М. К. Дитерихса, командующий 3-й армией генерал К. В. Сахаров предполагал заманить в ловушку советскую 5-ю армию, одновременно нанеся удары: севернее города - войсками Уфимской группы генерала Войцеховского, а с юга - Волжской группой генерала Каппеля. Эти группы должны были перейти в наступление 25 июля и сомкнуть вокруг красных кольцо окружения, но у Каппеля произошла досадная заминка. Его группа была с самого начала относительно малочисленной, и кроме 1-го Волжского корпуса в её состав вновь была включена 12-я Уральская стрелковая дивизия генерала Р. Бангерского. В момент выхода на исходный рубеж атаки Уральцы на марше были в свою очередь внезапно атакованы красными, смешались и отступили. Войска быстро оправились, но всё же наступление Волжской группы началось на два дня позже, 27 июля, и не достигло ожидаемого размаха. Челябинская операция закончилась неудачей; белые вынуждены были оставить Урал и отступить вглубь Сибири.

Новая и на этот раз весьма успешная попытка перейти в наступление была предпринята 2 сентября под Петропавловском. Волжская группа Каппеля действовала в центре вдоль железной дороги, справа от неё наступала Уральская группа генерала Косьмина, а слева - Уфимская группа генерала Войцеховского. И хотя согласно планам главные удары предполагалось наносить именно по флангам, первый успех в этом наступлении выпал на долю Волжан: 4-5 сентября в районе деревни Теплодубровной части входящей в её состав Ижевской стрелковой дивизии генерала В. М. Молчанова окружили и почти полностью уничтожили 2-ю бригаду 26-й стрелковой дивизии красных. Войска 3-й армии нанесли противостоящим им большевикам тяжёлое поражение и к 2 октября вышли на линию реки Тобол. За успешное руководство войсками во время этого наступления генералы Сахаров, Войцеховский, Косьмин и Каппель были награждены адмиралом Колчаком орденами Святого Георгия III-й степени.

Но блестящее наступление на Тоболе стало для армий Верховного Правителя лебединой песней. Все резервы были исчерпаны, и контрудар противника, последовавший 14 октября, отразить белые оказались уже не в состоянии. Началось их безостановочное отступление, которому суждено было завершиться четыре месяца спустя лишь за Байкалом.

Генерал Дитерихс понимал, что с поредевшими и уставшими войсками немедленно остановить наступление красных невозможно, а потому все надежды возлагал на подготовку свежих сил в глубоком тылу. Но реализация этого плана фактически означала отказ от упорной обороны Омска, что вызвало резкие возражения Верховного Правителя, настаивавшего на безусловной защите своей столицы. В результате Колчак 4 ноября сместил Дитерихса, заменив его К. В. Сахаровым, вместо которого командующим «Московской группой армий» (так с 12 октября именовались объединённые 3-я армия и Степная группа) 5 ноября 1919 года был назначен генерал Каппель, передавший, в свою очередь, командование Волжской группой генералу Имшенецкому. По-видимому, в конце ноября Владимир Оскарович был произведён в генерал-лейтенанты.

Все эти перестановки, конечно, не могли изменить положения несчастной армии, поспешно отходившей к Иртышу. А здесь её поджидала новая опасность: из-за сильной оттепели Иртыш, вопреки обыкновению, никак не хотел замерзать. Он отрезал пути отхода белым войскам - единственной переправой через реку оставался железнодорожный мост у станции Куломзино.

В эти дни в Штаб Каппеля вернулся, едва оправившись от тифа, подполковник Вырыпаев. Вот какую безрадостную картину увидел он из штабного вагона, стоявшего на станции Куломзино:

«Начало темнеть. Западный берег Иртыша был занят десятками тысяч всевозможных повозок, сгрудившихся на берегу непроходимой мощной реки, по которой густо шли разной величины, угловатые льдины...

Каппель указал на бесчисленные обозные повозки сражавшихся с врагом наших частей; вокруг этих повозок сновали плохо одетые люди, разводившие костры, на которых готовили свою незатейливую пищу. Каппель тихо сказал: “Если река не замёрзнет, то часы этих повозок сочтены. Фронт совсем недалеко, а враг наседает... Переправы другой нет”».

Мороз грянул лишь в ночь на 10 ноября. Иртыш стал, и отступающая армия сумела перебраться на другой берег. Но об обороне города никто уже всерьёз не думал. Омск был оставлен 14 ноября чрезвычайно поспешно, и в нём были брошены огромные запасы военного имущества, необходимого для армии. Это произвело на войска очень тяжёлое впечатление.

Но ещё более тяжёлые последствия имело то обстоятельство, что Транссибирская железнодорожная магистраль в тот момент находилась под контролем союзного Чешско-Словацкого корпуса. Накануне сдачи Омска был опубликован меморандум - обращение чешского командования к союзным державам, в котором чехи объявляли, что снимают с себя все обязательства перед Россией и будут организовывать эвакуацию по железной дороге лишь сообразуясь с нуждами собственных войск. Своё заявление чешское командование тут же и начало претворять в жизнь, пропуская на восток только свои эшелоны и многочисленные составы с «благоприобретенным имуществом» и задерживая западнее станции Тайга все русские поезда.

Эти действия «союзников» превратили неудачи на фронте в катастрофу для всего Белого движения в Сибири, поскольку зимой, в малонаселённых местах, среди тайги и бездорожья, единственной надёжной коммуникационной линией для войск оставалась Транссибирская магистраль, и от её бесперебойной работы зависела боеспособность армии. Теперь же русская армия оказалась разом отрезанной от тыла и лишилась возможности своевременно получать боеприпасы и эвакуировать раненых.

В дополнение к перечисленным бедам, к началу декабря выявилась также и ненадёжность в моральном отношении полков 1-й армии, пополнявшихся в Ново-Николаевске, Томске, Красноярске и других городах Сибири. Боеспособность войск быстро падала, люди теряли веру в возможность дальнейшего сопротивления. В частях раздавались заявления, что пора-де кончать войну, что большевики тоже люди, и с ними тоже можно договориться или, по крайней мере, выторговать себе жизнь. Подобные химеры захватили не только рядовой состав армии, но проникли и в среду его руководства, вызывая многочисленные случаи неподчинения начальству и даже открытые бунты.

В этой обстановке генерал Сахаров продолжал разрабатывать уже совершенно нереальные планы нового перехода в наступление, да кроме того ещё и затеял сворачивание всех действующих на фронте частей: корпуса сводились в дивизии, дивизии в полки и т. д. Мера эта была совершенно правильна, но в условиях беспрерывного отступления практически неисполнима. Наконец, планом свернуть 1-ю армию в корпус, с последующим подчинением его командующему 2-й армией Войцеховскому, Сахаров чувствительно задел самолюбие командующего 1-й армией генерала Пепеляева и спровоцировал его на открытое выступление. 9 декабря на станции Тайга генерал А. Н. Пепеляев вместе со своим братом премьер-министром В. Н. Пепеляевым арестовал Главнокомандующего, обвинив его в преступном оставлении Омска, и потребовал у Колчака суда над Сахаровым. После двух дней переговоров Колчак был вынужден согласиться снять Сахарова с поста Главнокомандующего и назначить над ним следствие.

Этот поступок генерала Пепеляева показал всей армии пример грубого нарушения дисциплины и был чреват самыми тяжёлыми последствиями. В сложившейся обстановке лишь Каппель обладал достаточно высоким авторитетом, чтобы все остальные высшие руководители армии безоговорочно подчинились его приказам. Поэтому ему пришлось, хотя и против своего желания, возглавить отступающие войска: 12 декабря генерал-лейтенант В. О. Каппель был назначен Главнокомандующим армиями Восточного фронта.

Генерал оценивал положение гораздо реалистичнее своего предшественника: он осознал, по точному замечанию начальника Камской дивизии генерала Пучкова, «что невозможны никакие наступательные операции с расстроенными частями, без огнеприпасов и налаженного снабжения, что необходим спешный отвод в глубокий тыл большинства частей и полная реорганизация их в спокойной обстановке, при условии успешного задержания красных на каком-либо удобном рубеже».

В соответствии с этим Каппель 15 декабря предписал отвести 2-ю и 3-ю армии за 60-вёрстную полосу Томской (Щегловской) тайги. Отдохнувшие части 1-й армии при этом должны были закрыть немногие выходы из тайги и обеспечить остальным войскам столь необходимый им отдых. Однако и этот приказ исполнен не был: 17 декабря в Томске части 1-й армии восстали против своего командующего генерала Пепеляева. Дурной пример начальника принёс свои страшные плоды.

1-я армия распалась и открыла дорогу красным. В результате тайга стала ловушкой для белых армий. Стараясь как можно быстрее преодолеть её, части перемешивались во многокилометровых пробках, и пришлось в конце концов бросить все обозы и большую часть артиллерии. А при выходе из тайги войска уже ждало новое известие: на их пути восстал гарнизон Красноярска во главе с командующим Средне-Сибирским корпусом генералом Б. М. Зиневичем.

Попав под влияние местных эсеров, Зиневич разослал по всем направлениям телеграммы о том, что он подчиняется новой «Земской» власти и «объявляет войну гражданской войне», вступил по телеграфу в переговоры с приближающимися красными частями, а Каппелю и его войскам предложил немедленно сложить оружие. Впрочем, вскоре сам генерал Зиневич был арестован собственными подчинёнными, выдан красным и расстрелян. Но своё каиново дело он совершить успел. Перед Каппелем теперь вставала уже задача не остановить красных на каком-либо рубеже, а пробиться мимо Красноярска на восток.

В первые дни восстания в Сибири летом 1918 года полковник Зиневич был ближайшим помощником А. Н. Пепеляева, а затем одним из главных героев освобождения Перми в декабре того же года. Среди подчинённых ему частей тогда отличились и Енисейские стрелковый и казачий полки, составлявшие теперь гарнизон Красноярска. Таким образом, все эти люди (как, впрочем, и сам генерал Пепеляев), вольно или невольно, собственными руками губили то дело, ради которого два года отдавали свои силы. Увы, среди всеобщего разброда и помрачения умов лишь очень немногие ясно понимали горькую истину: спастись можно только одним способом — продолжая вопреки всему сражаться до конца. И совершенно закономерно, что руководителем этих последних оставшихся верными бойцов сама жизнь выдвинула Владимира Оскаровича Каппеля.

* * *

4 января 1920 года, в тот день, когда адмирал Колчак, отрезанный от своих войск и опрометчиво доверившийся слову «союзников», подписал указ о сложении с себя звания Верховного Правителя, войска 2-й армии сосредотачивались на станции Минино перед Красноярском. Здесь же находился и поезд Штаба фронта с генералом Каппелем и его начальником Штаба генералом Богословским. На следующий день была предпринята попытка разбить восставших и пробиться через город силой, но она сорвалась. Тогда командование решило бросить всё имущество и поезда, а войскам на санях прорываться на восток севернее Красноярска. Рано утром 6 января колонна начала выдвигаться по просёлочной дороге в сторону деревни Дрокино. Но на деревенской околице шедшая в авангарде Уфимская стрелковая дивизия была внезапно обстреляна.

Как потом оказалось, деревня Дрокино была занята подошедшим авангардом регулярной Красной Армии. Его силы были слишком малы, чтобы перерезать дорогу белой колонне, но и белые стрелки находились не в том состоянии, чтобы суметь выбить красных из деревни одним решительным ударом. В результате бой вылился в многочасовую перестрелку. Вскоре прибавился ещё и обстрел со стороны Красноярска. Но две наиболее боеспособные дивизии белых, Уфимская и Камская, приняли удар на себя и, прикрывая общее отступление, дали возможность пройти всем тем, кто не хотел сдаваться.

Под перекрёстным огнём по ровному заснеженному полю между предместьями города и деревней нестройно поползли многочисленные санные обозы вперемежку с частями. В то же время огромное количество отчаявшихся солдат, иногда даже целые части, бросали оружие и шли в Красноярск сдаваться. Потери оказались огромны, по некоторым данным, после Красноярска в строю осталось меньше половины армии.

Как только завязался бой, генерал Каппель лично возглавил небольшую группу кавалеристов своего конвоя (по оценке очевидцев - не более чем в 30 человек) и с нею решил атаковать во фланг засевших в Дрокино красных. Но лошади завязли в глубоком снегу, отряд уклонился от курса, заблудился и вышел в расположение своих войск лишь поздно вечером и далеко за Красноярском, так что в течение всего дня судьба Владимира Оскаровича оставалась для его подчинённых неизвестной. Не имея, таким образом, Главнокомандующего, Штаб фронта опоздал с выходом из вагонов и вместе с начальником Штаба генералом Богословским попал в плен к красным. Руководство прорывом в этой обстановке взял на себя командующий 2-й армией генерал Войцеховский. Он до последнего момента оставался в поезде, организуя и направляя вперёд все не желавшие сдаваться части. Наконец, уже в темноте, Войцеховский лично возглавил последнюю колонну из чинов своего Штаба и с нею завершил прорыв.

В ночь на 7 января такой же прорыв повторили и части 3-й армии, которыми временно командовал бывший начальник Штаба Каппеля генерал Барышников. Благодаря решительности и инициативе начальника Ижевской дивизии генерала Молчанова, 3-я армия обошлась гораздо меньшими жертвами. Но и ей не удалось миновать своей Голгофы: ещё раньше, при выходе из тайги на линию железной дороги, часть войск оказалась отрезанной красными авангардами. Затёртые среди бесконечных обозов, некоторые полки были уже не в состоянии оказать сопротивление и сложили оружие. Эта участь постигла и ряд частей 1-го Волжского корпуса: по некоторым данным, Симбирцы погибли целиком, из 13-й Казанской дивизии вышел только её начальник генерал Ястребцов со Штабом и адъютантами, и лишь 1-я Самарская дивизия, благодаря твёрдой воле своего молодого начальника генерала Н. П. Сахарова, сумела прорваться как организованное, боеспособное соединение. Прорвалась и значительная часть Волжской кавалерийской бригады во главе с её командиром генералом Нечаевым.

7 января, в день Рождества Христова, вышедшие из красноярской катастрофы части начали собираться в селе Чистоостровском на реке Енисее. Настроение у всех было подавленное, потери ещё не подсчитали, но уже стало известно, что они превосходят всё, чтотолько можно было предполагать. Кроме того, армия оказалась окончательно отрезанной от железнодорожной магистрали, которую чехи по специальному соглашению повсеместно передавали красным партизанам. Поэтому на совещании старших начальников было решено идти дальше кружным путём - вниз по Енисею и затем по льду порожистой реки Кан. Этот тяжелейший переход, совершенный 9-10 января и ставший потом для прошедших его легендарным, полковник Вырыпаев описывает следующим образом:

«Обыкновенно зимой таёжные охотники проезжали по льду реки до первой деревни Барги, 90 вёрст от деревни Подпорожной.

Передовым частям, с которыми следовал сам Каппель, спустившимся по очень крутой и длинной, поросшей большими деревьями дороге, представилась картина ровного, толщиной в аршин, снежного покрова, лежащего на льду реки. Но под этим покровом по льду струилась вода, шедшая из незамерзающих горячих источников с соседних сопок. Ногами лошадей перемешанный с водою снег при 35-градусном морозе превращался в острые бесформенные комья, быстро становившиеся ледяными. Об эти обледеневшие бесформенные комья лошади портили себе ноги и выходили из строя. Они рвали себе надкопытные венчики, из которых струилась кровь.

В аршин и более толщины, снег был мягким, как пух, и сошедший с коня человек утопал до воды, струившейся по льду реки. Валенки быстро покрывались толстым слоем примерзшего к ним льда, отчего идти было невозможно. Поэтому продвижение было страшно медленным. А через какую-нибудь версту сзади передовых частей получалась хорошая зимняя дорога, по которой медленно, с долгими остановками, тянулась бесконечная лента бесчисленных повозок и саней, наполненных самыми разнообразными, плохо одетыми людьми.

Незамерзающие пороги реки приходилось объезжать, прокладывая дорогу в непроходимой тайге.

Через 4-5 вёрст по Кану проводники предупредили генерала Каппеля, что скоро будет большой порог, и если берега его не замёрзли, то дальше двигаться будет нельзя, вследствие высоких и заросших тайгой сопок. Каппель отправил приказание в тыл движущейся ленты, чтобы тяжёлые сани и сани с больными и ранеными временно остановить и на лёд не спускаться, чтобы не очутиться в ловушке, если порог окажется непроходимым.

При гробовой тишине пошёл снег, не перестававший почти двое суток падать крупными хлопьями; от него быстро темнело и ночь тянулась почти без конца, что удручающе действовало на психику людей, как будто оказавшихся в западне и двигавшихся вперёд полторы-две версты в час.

Идущие кое-как прямо по снегу, на остановках, как под гипнозом, сидели на снегу, в котором утопали их ноги. Валенки не пропускали воду, потому что были так проморожены, что вода при соприкосновении с ними образовывала непромокаемую ледяную кору. Но зато эта кора так тяжело намерзала, что ноги отказывались двигаться. Поэтому многие продолжали сидеть, когда нужно было идти вперёд, и, не в силах двинуться, оставались сидеть навсегда, засыпаемые хлопьями снега.

Сидя ещё на сильной, скорее упряжной, чем верховой, лошади, я подъезжал к сидящим на снегу людям, но на моё обращение к ним встать и идти некоторые ничего не отвечали, а некоторые, с трудом подняв свесившуюся голову, безнадёжно, почти шёпотом отвечали: “Сил нет, видно, придётся оставаться здесь!” И оставались, засыпаемые непрекращающимся снегопадом, превращаясь в небольшие снежные бугорки...

Генерал Каппель, жалея своего коня, часто шёл пешком, утопая в снегу так же, как другие. Обутый в бурочные сапоги, он, случайно утонув в снегу, зачерпнул воды в сапоги, никому об этом не сказав. При длительных остановках мороз делал своё дело. Генерал Каппель почти не садился в седло, чтобы как-то согреться на ходу.

Но тренированный организм спортсмена на вторые сутки стал сдавать. Всё же он сел в седло. И через некоторое время у него начался сильнейший озноб, и он стал временами терять сознание. Пришлось уложить его в сани. Он требовал везти его вперёд. Сани, попадая в мокрую кашу из снега и воды, при остановке моментально вмерзали, и не было никаких сил стронуть их с места. Генерала Каппеля, бывшего без сознания, посадили на коня, и один доброволец (фамилии его не помню), огромный и сильный детина на богатырском коне, почти на своих руках, то есть поддерживая генерала, не приходившего в себя, на третьи сутки довёз его до первого жилья, таёжной деревни Барги - первого человеческого жилья, находившегося в 90 вёрстах от деревни Подпорожной, которые мы прошли в два с половиной дня, делая в среднем не более двух с половиной вёрст в час».

В тяжелейшем состоянии Владимира Оскаровича внесли в хату. Ступни ног пришлось ампутировать, но и так он всё ещё продолжал вести войска, даже садился порой на коня, чтобы пропустить колонну и приободрить людей. При этом с обеих сторон его поддерживали двое верховых, чтобы он не упал. Однако вскоре к первой болезни прибавилось ещё и воспаление лёгких.

Между тем, сколь бы парадоксальным это ни показалось, тяжёлый поход закалил отступающих. Слабые отсеялись и погибли, а остальные разобрались по немногим оставшимся частям, всё ещё именуемым по инерции дивизиями и бригадами.

Сами части были очень невелики, обычно от ста до трёхсот человек с несколькими пулемётами на дивизию, зато при каждой были громадные санные обозы с больными, ранеными и семьями солдат и офицеров. Да и сами строевые бойцы, независимо от того, кем они считались, пехотой или кавалерией, передвигались частью на санях, а частью верхом на крестьянских лошадях, постоянно обмениваемых на свежих во всех попутных деревнях. Орудий сохранилось лишь восемь штук в Иркутском и Боткинском артиллерийских дивизионах, из них два везли на санях собранными, а другие — в разобранном виде; снарядов к ним почти не было. И эта армия проделала за четыре месяца по непролазной тайге 2 000 вёрст. Впоследствии люди, совершившие этот поход, назвали его Великим Сибирским Ледяным походом, в большинстве случаев считая его началом оставление Омска, а окончанием — выход в Забайкалье.

За Канском отходящие колонны вновь вышли на линию железной дороги. Иркутский Ревком, успевший уже уверить себя, что они не более чем толпа беглецов, не представлявшая никакой боевой силы, теперь всполошился и выставил против них сильный отряд большевика Нестерова. 30 января 1920 года в упорном бою на станции Зима этот отряд был наголову разбит частями колонны генерала Вержбицкого, а оставшиеся в живых красные партизаны поспешили сдаться чехам, чей эшелон также стоял на станции.

Но генерала Каппеля уже не было со своими бойцами, чтобы порадоваться этому успеху.

23 января в Нижнеудинске умирающий Каппель передал командование войсками своему заместителю и ближайшему помощнику С. Н. Войцеховскому. Владимир Оскарович умирал на руках своего соратника и друга ещё по волжским боям, Василия Осиповича Вырыпаева. Вот что вспоминал тот впоследствии:

«В последующие два-три дня больной генерал сильно ослабел. Всю ночь 25-го января он не приходил в сознание.

На следующую ночь наша остановка была в доме железнодорожного смотрителя. Генерал Каппель, не приходя в сознание, бредил армиями, беспокоясь за фланги, и, тяжело дыша, сказал после небольшой паузы: “Как я попался! Конец!”

Не дождавшись рассвета, я вышел из дома смотрителя к ближайшему стоявшему эшелону, в котором шла на восток вместе с чешскими войсками румынская батарея имени Марашети. Я нашёл батарейного врача К. Данец, который охотно согласился осмотреть больного и захватил нужные принадлежности. Быстро осмотрев больного генерала, он сказал: “Мы имеем один патрон в пулемёте против наступающего батальона пехоты. Что мы можем сделать?” И тут же тихо добавил: “Он умрёт через несколько часов”.

У генерала Каппеля было, по определению доктора К. Данец, двухстороннее крупозное воспаление лёгких. Одного лёгкого уже не было, а от другого оставалась небольшая часть. Больной был перенесён в батарейный лазарет-теплушку, где он через шесть часов, не приходя в сознание, умер.

Было 11 часов 50 минут 26 го января 1920 года, когда эшелон румынской батареи подходил к разъезду Утай, в 17 вёрстах от станции Ту луна в районе города Иркутска».

7 февраля Каппелевская армия, как она уже стала себя называть, подошла к Иркутску. Войска готовились к штурму города, но, узнав, что адмирал Колчак, содержавшийся в тюрьме, накануне ночью убит большевиками, Войцеховский отказался от ставшего уже бессмысленным штурма. Армия обошла Иркутск стороной, перешла по льду озеро Байкал и вышла 14 февраля 1920 года к Мысовску, где соединилась с войсками Атамана Семёнова и японцами. Всего в Забайкалье вышло около 30 000 человек, из них в строю на тот момент было не более 5 000. Но всё же они вырвались и остались живы.

Гроб с телом Каппеля войска везли с собой, и его бессменно сопровождал Вырыпаев. Смерть Главнокомандующего до поры не афишировалась, и лишь в Чите гроб открыли для прощания. Каппеля похоронили в кафедральном соборе города в самой торжественной обстановке. В ноябре 1920 года при оставлении Читы войска вновь забрали с собою дорогие для них останки любимого генерала и перезахоронили их в Харбине. Но и здесь Владимиру Оскаровичу не дано было упокоиться окончательно: в 1955 году его могила была разрушена по приказу коммунистических властей Китайской Народной Республики.

В Забайкалья в 1920 году остатки армии были переформированы во 2-й и 3-й стрелковые корпуса. При этом части бывшего 1-го Волжского армейского корпуса были сведены в Отдельную Волжскую бригаду, состоявшую из одного стрелкового и одного драгунского полков и одной батареи. Ею командовал бывший начальник 1-й Самарской стрелковой дивизии генерал Н. П. Сахаров. Эти бойцы ещё принимали участие в боях в Забайкалья, а позднее, в Приморья в 1921 году, они составили 1-й Волжский Генерала Каппеля стрелковый полк и 3-ю Волжскую Генерала Каппеля батарею, участвовали в наступлении на Хабаровск зимой 1921/1922 года под общим командованием генерала В. М. Молчанова и во всех боях вплоть до октября 1922 года, когда был эвакуирован Владивосток.

Таким образом, Каппелевцы стали последней Белой армией, покинувшей родную землю.