Правый ботинок Джека Холла

Во время съемок третьего “Крестного отца” в Риме я поставила Алу ультиматум: или я ухожу, или он женится на мне (ну или хотя бы хранит верность). Мы расставались, сходились снова, разбегались снова. Бедный Ал, он ведь никогда не хотел жениться. Бедная я – я никак не переставала на этом настаивать. Сейчас мне даже сложно понять, почему я так отчаянно пыталась реализовать свои фантазии, не обращая внимания на достоинства реальности.

Вспоминая все свои неудавшиеся романы, я всегда думаю о Джеке и Дороти и о том, как они танцевали в Энсенаде. Мама никогда не поднимала вопрос моего незамужнего статуса. Наверное, боялась сболтнуть лишнего. Мы не обсуждали взаимоотношения с мужчинами, чего от них ожидать и как справляться с разочарованиями. Вряд ли мама, с ее полным противоречий взглядом на мужчин, могла посоветовать мне что-то дельное. У нее и самой было полно вопросов, на которые она так и не смогла найти ответы.

Не знаю, что она пыталась от меня скрыть. Вряд ли ее взгляды на романтическую любовь – скорее, на то, во что она превращается в потоке рутины.

Я не знаю, как она относилась к Уоррену и Алу и к моим с ними романам. Знаю, что она обожала Вуди, который искренне интересовался ее творчеством, особенно фотоснимками. Когда же я спросила у папы, что он думает по поводу отношения полов, он заявил:

– Женщины любят крепкие зады, – и на этом был таков.

В третьей части “Крестного отца” царит унылая атмосфера кризиса среднего возраста. Все герои постарели, но счастья не обрели. Фрэнсис Коппола предпочитал управлять процессом съемок из своего серебристого трейлера. Обстановка чуть оживилась, когда на площадку приехала Вайнона Райдер, игравшая дочь Кей и Майкла, вместе со своим женихом Джонни Деппом. Вайнону срочно отправили в гримерку, и я с жалостью смотрела, как гримеры надевают на ее изящную головку огромный черный парик. Мне сразу вспомнился блондинистый парик, который водрузил на меня Дик Смит, когда мне было двадцать три. Вечером Фрэнсису доложили, что Вайнона упала на съемках в обморок, и он отдал роль своей дочке Софии – и потом говорил, что писал эту роль изначально под нее.

Когда об этом узнали глава “Парамаунта” Франк Манкузо и его правая рука Сид Ганнис, они обещали “разобраться с ситуацией”.

На следующий день Франк с правой рукой улетели в Палермо, и за ужином Ганнис поделился своими переживаниями по поводу Софии с Алом. “Парамаунт” не хотели видеть в фильме дочку Копполы. Сид Гэнис решил, что поедет и поговорит с женой Фрэнсиса Элли, и попробует вразумить ее. Странно, что он выбрал для беседы Элли, а не самого Фрэнсиса. Конечно, в итоге роль моей экранной дочери сыграла София.

На обратном пути в машине Ала зазвонил телефон – звонила Робин. Она переживала за папу, который вдруг начал странно себя вести. Не мог вспомнить, как зовут Рэнди, потерял кошелек, но совершенно из-за этого не расстроился. Это было совсем на него не похоже. Когда спустя несколько дней я позвонила маме, она сказала, что биопсия выявила у папы опухоль центральной нервной системы в четвертой стадии. Опухоль была размером с грейпфрут. Мама передала трубку папе, и я спросила, как он себя чувствует.

– Мне собираются надеть на голову обруч, чтобы понять, докуда она выросла. У меня опухоль в мозгу, и она не выходит у меня из головы. Обещают устроить меня в экспериментальную программу, начать облучение. Не знаю, Ди-Энни, ничего не знаю. Только исполнилось шестьдесят восемь, как вся жизнь покатилась под откос.

Фрэнсис сделал широкий жест и первым же самолетом отправил меня в Лос-Анджелес. “Боинг” приземлился, и я поспешила в больницу Калифорнийского университета, где и обнаружила папу – такого же, как всегда, только с повязкой на бритой голове и трубкой, торчащей из вены. Словно трубка была поводком, а папа – собакой. Он подтянул штаны. По телевизору, прикрученному к стене, показывали его любимое шоу.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила я.

– Ох, Дайан, я уже старый человек и достаточно пожил. Поверь мне, шестьдесят восемь – это не так уж мало.

Папе предложили разные варианты лечения. Можно было пройти курс лучевой терапии и поучаствовать в экспериментальной программе уважаемого врача и ученого, который назвал папу “идеальным кандидатом”. Рак развивался очень быстро и отличался агрессивностью, но в остальном папа мог похвастать крепким здоровьем. Лечащий врач считал, что попробовать стоит. Кажется, Робин говорила, что то лечение предполагало стимуляцию иммунной системы. В общем, папа согласился рискнуть. Мама отвезла его домой, чтобы он прихватил с собой кое-какие вещи, и вместе они поселились в “Ройял Паласе” в Вествуде, откуда было недалеко до больницы. Папа начал проходить лучевую терапию.

Против лечения возражал доктор Коупленд, старый папин друг и терапевт.

– Чем старше человек, тем агрессивнее рак. А у него опухоль в фронтальной доле, которая отвечает за концентрацию. Неважно, будет лечиться Джек или нет, он все равно уже не будет таким, как прежде. Начнет терять аппетит, меньше спать, хуже соображать. В конце концов впадет в кому, у него остановится сердца, он получит пневмонию и умрет. С таким раком прогноз очень, очень неблагоприятный, – говорил он.

Я приезжала в “Ройял Палас”, брала папу за руку и шла с ним в соседний ресторан “Арби” за сэндвичами с ростбифом. Помогала снять ему пиджак – было жарко. Изнутри белел подписанный черной ручкой ярлычок: “Собственность Джека Холла, при находке вернуть по адресу Корона-дель-Мар, Коув-стрит, дом 2625”. Папа всегда ревностно относился к своим вещам – халат Джека Холла, шорты Джека Холла, пижамные штаны Джека Холла.

Мы сидели на пластиковых стульях и ели. Потом возвращались в отель – постройку шестидесятых годов с неоновыми указателями. Снаружи здание казалось безобидным и даже гостеприимным, но это впечатление быстро пропадало, стоило только попасть внутрь. В залитом флюоресцентным светом холле в креслах сидели лысые мужчины и иссохшие женщины. В воздухе витало смирение, и каждый постоялец выглядел вором, тайком позаимствовавшим у жизни лишний день. Тесный номер, в котором остановились родители, был не лучше. По обе стороны от кровати стояли папины ботинки – левый ботинок Джека Холла и правый ботинок Джека Холла.