I. Нота от 17 апреля 1934 года (9 февраля – 21 апреля 1934 года)

В четверг, 3 февраля, днем состоялась моя первая встреча с премьером Думергом на Кэ д'Орсе. Он попросил меня о содействии. Я ответил, что с разрешения своей партии я буду оказывать ему поддержку, не ставя никаких условий. При этом мною было высказано единственное пожелание, чтобы в своих же собственных интересах правительство придерживалось самой левой ориентации. Думерг предложил мне пост министра народного просвещения. Я попросил дать мне менее тяжелое министерство в связи с загруженностью делами в Лионе.

Пятница, 9 февраля, была решающим днем. Прежде всего я отправился на заседание парламентской группы партии. Некоторые из моих друзей, казалось, были обеспокоены поступившими из провинции, в частности из Лориана и Оша, известиями о движении в защиту республики. Однако решения, принятые накануне, не подверглись никаким изменениям. Жозеф Кайо, которого я просил временно заменить меня на посту председателя, пока я буду занят у Думерга, заявил, что он откажется вести заседание, если формируемому правительству будут предъявлены какие-либо условия. Думерг предложил мне портфель министра торговли, на что я дал свое согласие. Я посоветовал ему поручить министерство народного просвещения кому-нибудь из радикалов. Он предложил кандидатуру Берто. Это известие было встречено в группе с неудовольствием.

Марке и несколько неосоциалистов сообщили нам о своем намерении просить Думерга назначить двух государственных министров, одним из которых был бы я. Поскольку я уже принял предложение Думерга, я не мог присоединиться к этому демаршу, однако группа оказала ему сильную поддержку, и он завершился успехом. Вскоре Думерг известил меня о своем новом решении. Я сделал всего лишь одну оговорку – относительно нашего долга Америке и июньского взноса. Еще до этого я беседовал с нашим торговым атташе Моником. Он сказал мне, что если мы сделаем общий взнос в размере 4 миллионов долларов в покрытие четырех платежей, что будет равно взносу Италии, то США согласятся на это символическое покрытие и аннулируют нашу задолженность. Так произошло мое вступление в правительство, которое в тот же вечер на своем первом заседании было представлено президенту республики. Парламентская группа радикалов приняла в связи с этим резолюцию, которая глубоко тронула меня, потому что она как бы закрепляла полное согласие, достигнутое в эти дни между моими друзьями и мною: «В час, когда Эдуард Эррио слагает с себя функции председателя группы, депутаты – радикалы и радикал-социалисты вновь заверяют его в своей самой глубокой преданности. Они убеждены, что его участие, так же как и участие других наших коллег по партии, в правительстве «перемирия» явится полезным вкладом в дело защиты республиканских свобод и охраны парламентского режима, поставленного под угрозу врагами республики. Они благодарят его за вновь проявленное им бескорыстие и выражают ему самое полное доверие». На этом же заседании группа радикалов единогласно поддержала призыв ВКТ: «Вместе с другими республиканскими ассоциациями защищать находящиеся под угрозой народные свободы». Председателем группы был избран Камилл Шотан.

В субботу вечером, 10 февраля, в министерстве иностранных дел состоялось первое заседание совета министров. Решение о создании комиссии по расследованию было принято без всяких трудностей. По поводу объявленной 24-часовой забастовки правительство вопреки мнению Тардье и Шерона решило проявить терпение с тем, чтобы в дальнейшем решать вопрос о применении санкций в зависимости от обстоятельств. Барту зачитал текст ответа Гендерсону, в котором подтверждалась позиция предшествующих правительств относительно контролируемого сокращения вооружений по этапам при условии обеспечения безопасности. Мы переживали период существенных трудностей в торговле с Англией. Шерон сообщил о предстоящем аресте Боннора.

Сарро подвел итог событиям прошлой ночи: 50 раненых среди гражданского населения, один из которых умер, 86 – среди полицейских. Он информировал нас также о деле Кьяппа, который, по имеющимся сведениям (подтвержденным газетой «Тан» от 11 февраля), не соглашался ни на какой пост, кроме поста префекта полиции. Эта история могла вызвать в правительстве глубокий раскол. Думерг благоразумно предложил занять выжидательную позицию. Вопреки интерпретации Лаваля я потребовал уточнить, что мы целиком резервируем этот вопрос. «Давайте решим, – заявил премьер-министр, – что мы его не обсуждали».

Затем Жермен Мартен сделал информацию о финансовом положении. Государственное казначейство живет только сегодняшним днем, имея на своем счету всего лишь 96 миллионов. Сверх предусмотренных поступлений необходимо изыскать до конца февраля 1 миллиард, до конца марта – 2 миллиарда, до конца июля – 6-7 миллиардов. Однако наряду с этим имеются и некоторые благоприятные признаки – сократился вывоз золота, поднимаются биржевые курсы. Специалисты кабинета изыщут и сделают предложения относительно наилучшего решения, когда начнется обсуждение бюджета, однако вряд ли можно надеяться на установление равновесия. По окончании заседания я услышал, как Тардье сказал Лавалю: «Это все что угодно, только не правительство».

Второе заседание кабинета состоялось 12 февраля. Шерон представил нам два проекта декретов: первый – о политических адвокатах, второй – о порядке продвижения по службе в судебном ведомстве. Барту изложил австрийский вопрос. Дольфус требовал вмешательства Лиги наций. Италия прислала запутанный ответ, который ясно свидетельствует о ее сговоре с Германией, хотя она и признает наличие в Австрии нацистской деятельности и право этой страны на международную защиту. Французский ответ поддерживал просьбу Дольфуса и подтверждал неизменную решимость Франции защищать независимость Австрии.

Внутреннее положение оставалось весьма тревожным. Повсеместно ощущалось чувство какой-то тревоги; общественное мнение продолжало лихорадить. Всеобщая конфедерация труда опубликовала следующее воззвание: «Мы не желаем, чтобы воров и их сообщников смешивали с демократией. Мы хотим отстоять столь героически завоеванные нашими предками основные свободы, без которых жизнь теряет смысл… Надо показать, что народ не останется немым и пассивным зрителем перед лицом попыток заменить демократию диктатурой». Всеобщая забастовка приняла весьма широкий размах, особенно на железной дороге и в ведомстве связи, где работу прекратили почти все. На заводах Рено бастовало 55 процентов всех рабочих, на заводах Ситроен – 60 процентов. В демонстрации на площади Нации участвовало около 25 тысяч человек. Столкновений и жертв не было.

Барту, покинувший на некоторое время заседание для вручения австрийскому послу нашего ответа, вернулся и сообщил нам свой ответ на германский меморандум. Нота подтверждала неизменность нашей политики в вопросе о сокращении вооружений и просила дать дополнительные сведения о контроле и о связи пактов о ненападении с Локарнским договором. Французское правительство указывало на недостатки германского меморандума, подчеркивало трудности двусторонних переговоров и заявляло о своей готовности участвовать во всеобщих переговорах с целью выработки общего соглашения. При этом оно разъясняло два недоразумения – относительно контроля, который, по нашему мнению, должен быть международным, и относительно возможного сокращения войск, находящихся на заморских территориях. Было уточнено разногласие по вопросу численности вооруженных сил. Мы требовали учитывать и военизированные формирования. Я и Тардье, с согласия и при поддержке Марке, потребовали внести дополнительно фразу о нынешнем уровне германских вооружений и о необходимости контроля за ними. Министр военно-морского флота представил свои объяснения относительно специального проекта дополнительных ассигнований в 3 миллиарда франков на национальную оборону. Жермен Мартен согласен покрыть эту сумму специальным счетом и облигациями сроком на 30 лет.

На заседании совета министров 14 февраля Думерг ознакомил нас с текстом послания к обеим палатам, подготовленным Лебреном. Мы выразили опасение, что это послание, представлявшее правительство парламенту, несмотря на свои превосходные намерения, могло быть плохо истолковано. Затем был зачитан проект правительственного заявления. Состоялись небольшие, но весьма показательные дебаты. Я предложил добавить фразу о защите парламента. Я полагаю, что Тардье, Лаваль, Фланден и Марке оспаривали необходимость этого из чрезмерной осторожности. Я настаивал на своем предложении; меня поддержали Шерон и Барту. Была принята формулировка: «Защита парламентских институтов и республиканских свобод». Барту объявил о своем намерении подготовить доклад о международном положении, которое, по его мнению, является столь же серьезным, как и в июле 1914 года. Ряд министров потребовал применения санкций в связи с забастовкой государственных служащих. Думерг благоразумно отложил дебаты. Нервная напряженность общественности смягчалась очень медленно, несмотря на содействие всех организаций бывших фронтовиков, за исключением «Огненных крестов». Думерг уже несколько раз грозил уйти в отставку, если будут осложнять его работу. «От Парижа до Турнефейя не дальше, чем от Турнефейя до Парижа», – заявил он.

На заседании совета министров 15 февраля утверждались решения кабинета. Шерон зачитал нам выдержки из отчета Лекуве, справедливо протестующего против нападок на судебные органы и особенно против давления печати и политических адвокатов на судебных следователей. Наш коллега принял решение изъять из досье все рекомендации. По принципиальным соображениям он выступил с энергичным протестом против предоставления судебных полномочий комиссии по расследованию.

Барту дополнил свое вчерашнее сообщение об Австрии. Официально объявлено, что правительство восстановило порядок в Вене и является хозяином положения в провинции. Однако число убитых достигает 400 человек. Представляется очевидным, что именно Муссолини толкнул Дольфуса на борьбу с социал-демократами и на попытку установить фашизм по сговору с Италией и Венгрией[144]. Франция обратилась к Дольфусу с просьбой действовать умеренно и предприняла аналогичный демарш перед Ватиканом, что было сделано, как говорят, по предложению Леона Блюма. Франция предложила Италии и Великобритании опубликовать совместное коммюнике по вопросу независимости Австрии. Муссолини согласился. Великобритания отклонила это предложение.

* * *

Заседание палаты депутатов прошло без особых осложнений. Не могу сказать, что мне было очень приятно сидеть на скамье министров. Несмотря на реплики и выкрики коммунистов, Думерг сохранял добродушную улыбку, что произвело хорошее впечатление. Когда он назвал себя стариком, всех депутатов на какое-то мгновение охватило почтительное волнение. Выступил Бержери с одним из обычных своих фокусов. Голосование дало правительству перемирия партий большинство в 402 голоса, однако среди воздержавшихся было 26 радикал-социалистов. Куда девалось единогласие, которое мне было обещано, когда я входил в правительство?

В пятницу, 16 февраля, палата без труда утвердила статус комиссии по расследованию. По предложению правительства комиссии было отказано в предоставлении судебных полномочий. Вечером того же дня на заседании бюро партии было решено назначить на 7 апреля чрезвычайный съезд партии.

В субботу утром, 17 февраля, в министерстве иностранных дел состоялось совещание, посвященное предстоящему визиту Идена, в котором участвовали Думерг, Барту, Тардье, Петен, Пьетри, Денэн, Леже, Массигли и я. Обсуждался вопрос о том, какую позицию следует занять по отношению к британскому меморандуму от 29 января, в котором выдвигалось предложение «о заключении конвенции, предусматривающей отказ наиболее сильных в военном отношении держав от некоторых видов вооружений» (следовательно, это касалось и Франции). В меморандуме предусматривалась возможность немедленного, но частичного перевооружения Германии – артиллерия и танки, но без авиации. С нашей точки зрения британский меморандум имел тот существенный недостаток, что он не затрагивал вопроса о военизированных формированиях. Италия, не высказываясь о военизированных формированиях, предлагала сохранить статус-кво для наиболее сильных в военном отношении держав и удовлетворить требования Германии.

Было решено, что нам следует занять осторожную позицию и дожидаться, как предлагал сам Иден, результатов его поездки в Рим и Берлин. Чувствовалось, что дебаты обостряются и что предстоит принять серьезные решения.

Маршал Петен сообщил, что с учетом войск, находящихся под ружьем и прошедших военную подготовку резервистов, Германия уже сейчас обладает армией в 840 тысяч человек. По мнению генерала Денэна, она за три месяца сможет догнать нас в области военной авиации. Альфан пишет мне из Москвы, что Советы против ослабления Франции, будь то за счет разоружения сверх пределов, установленных ее ответственным военным командованием, будь то за счет согласия на перевооружение Германии.

Политика, которой я старался следовать, ушла в прошлое. Никто не считается с Лигой наций, которая оставалась верной нам при всех попытках добиться опасного соглашения с Германией, вышедшей из Лиги. По-моему, с момента заключения пакта четырех правильный курс был потерян. Я узнал, что 5 декабря 1933 года Поль Бонкур сделал Гендерсону ряд предложений относительно контроля и «принципов гарантии исполнения», подлежащих включению в условия конвенции по разоружению. В случае нарушения конвенции можно было бы прибегнуть даже к такой мере воздействия, как разрыв дипломатических отношений с государством-нарушителем. «Если начнется война, то возможна презумпция агрессии по отношению к государству, виновному в таком нарушении».

В общих чертах на 17 февраля 1934 года вопрос о разоружении, согласно официальным документам Лиги наций, представлялся следующим образом. В течение четырех последних месяцев вопрос этот обсуждался исключительно дипломатическим путем. Прийти к соглашению не удалось, однако переговоры способствовали прояснению ситуации.

1. Французское правительство, верное принципам, получившим в сентябре-октябре 1933 года поддержку Англии и США, выступает за существенное сокращение вооружения в два этапа. В течение первого этапа европейские армии были бы преобразованы в армии краткосрочной службы с ограниченной численностью, был бы организован и налажен всеобщий автоматический и постоянный контроль; наконец, было бы проведено пропорциональное сокращение на 53 процентов основных военно-воздушных сил параллельно с установлением контроля над гражданской авиацией. В этот период государства, связанные условиями мирных договоров, не должны были бы проводить никакого количественного увеличения своих вооружений. В течение второго этапа было бы начато постепенное уничтожение военной техники, превышающей установленные количественные нормы, причем бывшие вражеские государства могли бы получить те виды вооружений, которыми бы они не располагали в 1934 году и обладание которыми было бы разрешено конвенцией всем странам. Французское правительство стояло за эффективный автоматический и постоянный контроль. Оно подчеркивало необходимость дополнить конвенцию гарантиями исполнения.

2. Германское правительство противопоставило этому тезису свое предложение соглашения, сохраняющего статус-кво для государств, разоружение которых не было предусмотрено договорами, и предоставляющее Германии право преобразовать рейхсвер в 300-тысячную армию, основанную на всеобщей воинской повинности и оснащенную нормальным современным оборонительным вооружением (150-миллиметровыми орудиями и 6-тонными танками) и авиацией. СА и СС, невоенный характер которых был подтвержден Гитлером, не должны были подвергнутся каким-либо изменениям, но будут взяты под контроль. При этом германское правительство согласно с принципом постоянного автоматического контроля.

3. Британское правительство стремится к компромиссу между этими двумя точками зрения путем сочетания немедленного разоружения с немедленным, но частичным перевооружением Германии. В связи с этим оно считает, что уничтожение определенных видов военной техники, которое во французском плане приурочено к концу первого этапа, должно начаться с момента введения конвенции в силу. С первых же лет Германия должна получить требуемые ею артиллерию и танки. Однако ее перевооружение в области авиации будет отложено на два года, а по прошествии этого срока оно осуществится только в том случае, если не будет найдено общее решение проблемы военно-воздушных сил. Что касается военизированных формирований, Великобритания предлагает запретить всякое внеармейское воинское обучение, однако из этого не было сделано вывода о необходимости роспуска существующих формирований. Англия лишь подчеркивала необходимость установления контроля над этими формированиями. Наконец, проблема военно-морского флота была практически исключена из переговоров.

4. Итальянское правительство заняло позицию, весьма близкую к позиции Германии. Оно предлагало сохранить статус-кво для держав, не связанных договорами, при сохранении военных расходов на уровне 1934 года. Что касается Германии, то Муссолини, по-видимому, практически признавал ее требования. Он не высказывался по вопросу военизированных формирований, однако из его заявлений нашему послу де Шамбрену видно, что он является сторонником включения этих формирований в общую численность вооруженных сил. С другой стороны, Муссолини согласен на установление контроля.

Таким образом, в то время как конференция по разоружению вела до сих пор работу в направлении поэтапного сокращения существующих вооружений, допуская лишь в отдаленном будущем ограниченное перевооружение бывших вражеских государств с целью уравнения их в правах, в настоящее время предпринимаются попытки заменить эту формулу немедленным перевооружением данных государств.

Нота, направленная Луи Барту 10 февраля председателю конференции по разоружению, уточняла позицию Парижа. Французское правительство, – говорилось в ней, – «по-прежнему считает, с одной стороны, что контролируемое сокращение вооружений должно проводиться поэтапно до того уровня, который позволит установить равноправие всех наций в условиях режима безопасности. С другой стороны, необходимы действенные гарантии исполнения». 13 февраля французское правительство направило Германии новую памятную записку.

* * *

19 февраля мы с Тардье сопровождали премьер-министра на похороны бельгийского короля[145]. Население Брюсселя оказало нам самый теплый и волнующий прием. Нас провели в большой и пустынный Лаэкенский дворец. Проходим через королевские апартаменты. В одной из комнат среди беспорядочно разбросанных книг и бумаг я заметил маленькую птичку в клетке и голубую шляпу королевы на краю стола. Чувствуется, что жизнь семьи была внезапно нарушена. Король лежит в своей комнате на кровати, украшенной белыми лилиями, по обе стороны которой стоят два старых бесстрастных генерала. На голове у него широкая повязка. Черты лица уже тронуты смертью. Под короткими усиками виден приоткрытый рот. Его сильные руки, скрещенные на груди, носят следы ран; пальцы скрючены и сжаты. Тут же молятся юные монахини в средневековых одеяниях. Мы обменялись несколькими словами с принцами, в то время как Думерг пошел засвидетельствовать почтение королеве. Трагическое событие сердечно сблизило наши народы.

В Париже продолжается обсуждение бюджета. Какая несправедливость: доклад Жакье остался без внимания. Между тем из него явствует, какие усилия были предприняты левыми для покрытия дефицита, исчислявшегося в 1932 году в 16 миллиардов франков. Дефицит почти полностью ликвидирован. С 31 мая 1932 года по 31 декабря 1933 года задолженность не превысила 12 миллиардов франков.

Вторник, 20 февраля. Заседание совета кабинета и совета министров. Благодаря докладу, переданному мне Барту, я смог разобраться в истории с венгерскими облигациями и в роли министерства иностранных дел. Основным документом в этом деле является предупредительная нота, составленная 10 ноября 1933 года Леже. Венгерские облигации были выпущены в осуществление парижского соглашения от 28 апреля 1930 года о создании аграрного фонда для возмещения убытков венгерским собственникам (оптантам), земли которых были экспроприированы государствами-наследниками. 19 октября 1931 года в нашу миссию в Будапеште в сопровождении Сержа Александра явился Боннор, предъявивший рекомендательное письмо от кабинета. Жан Люшер поддержал Дюбарри в министерстве. Председатель международной комиссии по управлению аграрным фондом де Фелькур предусмотрительно обратился 8 мая 1933 года в министерство финансов с просьбой предупредить общественность о жульнических махинациях Александра. 11 августа 1933 года соответствующее сообщение было передано в прессу. 23 ноября Фонтенэ был предупрежден об опасности, которая угрожала ему как председателю общества. В декабре 1933 года министерство иностранных дел объявило недействительным счет Венсона.

Упрощенный вариант проекта бюджета легко прошел в палате депутатов, а затем – хотя и менее гладко – в сенате. Однако дело с поступлением налогов обстоит плохо; биржа настроена весьма скверно; казначейство с трудом сводит концы с концами; мы прибегаем к всевозможным уловкам. При обсуждении вопросов социального страхования я обратил внимание на следующее заявление Марке: «Я провожу прорабочую антимарксистскую политику».

На заседании совета министров Барту информировал нас о положении в Австрии. По мнению Пюо, репрессии были необходимы. Впрочем, наши призывы к умеренности оказали свое действие; было решено выступить с совместным коммюнике. Италия не советует Дольфусу обращаться в Лигу наций, однако Дольфус, по-видимому, упорствует в этом намерении. Было принято решение послать в Россию небольшую авиационную миссию. Я отметил следующие слова Денэна: «Советская авиация – первая в мире». Барту высказался за улучшение наших отношений с Москвой. Пьетри провел предложение о закладке второго «Дюнкерка» в ответ на строительство, ведущееся в Германии. В четверг, 22 февраля, я принял Мадариага, который рассказал мне о том, что в Испании усиливается дух насилия, особенно среди молодежи. Мною была принята также делегация партии радикалов, которая потребовала принятия мер по защите республики и заявила протест против оживления деятельности «Огненных крестов», а также расширения торговли оружием.

Правительство запросило палату депутатов о предоставлении ему полномочий для принятия ряда декретов экономического характера. Это было сделано без предварительного обсуждения вопроса в совете министров. Я пожаловался Гастону Мартену. Ведь это первые признаки раскола. От имени фракции радикалов Пальмад поддержал правительство, однако 13 наших коллег голосовали против, а 24 воздержались. Правительство получило всего 368 голосов при 185 против и 43 воздержавшихся.

В пятницу, 23 февраля, я имел продолжительную беседу с послом Соединенных Штатов в России Буллитом, который передал мне привет от Рузвельта. Я изложил ему свою концепцию «треугольника безопасности»: Лондон – Вашингтон – Париж. Буллит высказал пожелание, чтобы мы проводили более твердую политику по отношению к Германии и развивали хорошие отношения с Советским Союзом.

В субботу, 24 февраля, перед заседанием совета кабинета Жермен Мартен сказал мне: «Мы снова возвращаемся к трудным дням 1925 года. Вчера утром у меня в кассе был миллион, а к вечеру мне надо было достать 700 миллионов». Нам сообщают об отъезде посла лорда Тирелла; я теряю в его лице превосходного друга.

В течение почти всего заседания говорил Шерон. Он рассказал, как ему удалось добиться ареста Боннора и как он представляет себе перенос Байоннского дела не на основе признания его Байоннским судом неподсудным ему, а в силу разрешения вопроса о подсудности Кассационным судом в связи с предъявлением в Париже гражданского иска. Говоря о смерти Пренса, Шерон в общих чертах резюмирует дело Ставиского, начиная с доклада Пашо в 1930 году. Слушая его, я прихожу к мнению, что прокуратуре следовало бы иметь более полную информацию. По-видимому, донесение Кузена от 25 сентября 1931 года о Байоннских фондах не было передано ни в министерство финансов, ни в прокуратуру; 29 октября и 4 декабря 1931 года Кузен представил два дополнительных доклада; его донесение от 3 февраля 1932 года осталось лежать в кабинете префекта полиции; донесение Кузена от 17 сентября 1933 года не было передано в прокуратуру. В 1926 году Бейяр арестовал Ставиского, но для того лишь, чтобы использовать его как осведомителя. Возникает вопрос: почему полицейский комиссар Байонны Жибер передал донесение Кузена мэру, а не префекту.

Скандалы, в которых к денежным делам припутывается политика, всегда вызывали во мне отвращение, а это дело особенно. Стремясь разобраться в нем, я был поражен запиской Пренса от 1 февраля 1930 года по делу земельной компании. Верно ли, что после совещания, в котором будто бы принимал участие Пьер Лаваль, это дело было оставлено без последствий. Пьер Лаваль пустился в пространные разъяснения: он заявил, что он действовал в соответствии с докладом прокуратуры. А что означает справка министерства юстиции, из которой видно, что 17 октября 1929 года Пьер Лаваль и Юдело обратились к начальнику отдела уголовных дел и помилования г-ну Мутону с просьбой, чтобы следствие велось в сугубо конфиденциальном порядке? А письмо Рауля Пере от 5 июня 1930 года о «неуместности открытого следствия»?

Ясно и убедительно Шерон рассказал, как Ставиский попал в тюрьму, а затем, будучи освобожден, стал полицейским осведомителем, основателем ряда газет, театров, как он вмешивался в дела министров. Общественное мнение все еще крайне возбуждено. Смерть Пренса вновь взбудоражила улегшиеся было страсти.

Заседание совета министров 27 февраля было посвящено делу Прессара. Шерон зачитал нам не весь доклад Лекуве, которого у него пока нет, а лишь те места, в которых прокурор Прессар обвинялся в «профессиональных ошибках, в небрежности, в бездеятельности». Шерон предлагает «назначить его на другой пост», Тардье – перевести в Высший совет магистратуры. Пьетри выразил мнение, что не следует «позорить представителя магистратуры» ради удовлетворения общественного мнения. Шерон просит разрешения вернуться в министерство юстиции, чтобы еще раз рассмотреть вопрос о возможных санкциях. Он жалуется на Сюртэ Женераль. У меня создалось впечатление, что главные ведомства государственного аппарата занимаются грызней в тот самый момент, когда точные факты свидетельствуют о том, что ряд офицеров запаса готовит государственный переворот, вооруженный заговор против республики. Вернувшийся Шерон сообщает, что ему будет легко снять с Прессара подозрение в участии в убийстве Пренса, однако он назначит его на другую работу.

Все эти истории вызывают нескончаемые дискуссии. Как распознать основные интересы страны сквозь пелену ядовитого тумана? А ведь есть куда более важные вопросы. Как-то после ужина в советском посольстве Довгалевский сообщил мне, что им были запрошены и получены следующие инструкции: его страна вступила бы в Лигу наций на следующих трек условиях: 1. Россия согласилась бы на арбитраж, на что она до сих пор не шла, при условии, что арбитражная процедура будет применяться исключительно к спорам, которые возникнут после ее вступления в Лигу наций; 2. Она желает, чтобы Устав Лиги наций был приведен в соответствие с пактом Бриана – Келлога; 3. Чтобы было признано равенство наций и рас. Советский Союз готов подписать региональный пакт о взаимопомощи или взаимной обороне с Францией, Польшей, Чехословакией и Прибалтийскими странами на тех условиях, что положению различных стран не будет нанесен ущерб и что одни страны не будут вести враждебной пропаганды против других.

Это сообщение, сделанное мне лично и конфиденциально послом Довгалевским после ухода других гостей, представлялось мне гораздо более важным для Франции, чем полемика вокруг дела Ставиского и разглагольствования Лекуве на очередном заседании совета министров, о котором меня своевременно не известили. Будет ли понято, когда это станет известно, значение того факта, что огромная страна, долгое время пребывавшая в состоянии революционной изоляции, соглашается теперь сотрудничать с другими державами? Я сомневался в этом, видя, какой лихорадочный интерес вызывают в публике афиши, расклеенные на стенах парижских домов, несмотря на пресловутое перемирие партий. Нечего сказать, хорошее перемирие! На одной из афиш было воспроизведено «факсимиле» чека на 6 миллионов, переданного Стависким Боннору «на избирательную кампанию «Левого блока». Между тем сам Шерон указывал, что все 28 чеков, переданных Стависким Боннору, составляли сумму в 545 тысяч франков. Таково «национальное единение» во всей своей красе. На заседании совета министров 2 марта, на котором Сарро информировал нас о разоблачениях, сделанных прошлой ночью благодаря захвату корешков чековой книжки Ставиского, я выступил с резким протестом против афиши о «шести миллионах», распространяемой пропагандистским центром партии национальных республиканцев. Совет охотно пошел мне навстречу. Фланден предложил выступить с совместным протестом от лица его и нашей партий. Тардье молчал. Барту, как всегда, был полон сердечности. Он передал мне следующую записку: «Политически, лично и душой я с вами». Лаваль предложил свои услуги, чтобы воздействовать на Кериллиса, который возглавляет всю эту кампанию. Премьер Думерг открыто поддержал мое заявление. Я сообщил совету о своем намерении направить протест в прессу и передать афишу в комиссию по расследованию.

Выведя меня в коридор, Шерон сказал мне, что факты, установленные прошлой ночью, вызывают у него серьезную тревогу, что он невыносимо устал. Повсюду идут аресты. «Осторожнее, – ответил я ему, – вы кончите тем, что издадите приказ о своем собственном аресте». Тем временем выясняется, что в момент, когда необходимо провести целый ряд расходов на оборону, и в частности на строительство второго «Дюнкерка», казначейство находится в самом плачевном состоянии. Быстрое принятие бюджета принесло лишь кажущееся облегчение. «Если до апреля, – заявил Жермен Мартен, – мы не сэкономим 2,5 миллиарда франков, нас постигнет валютный крах. Франк, уже сейчас подрываемый США, лопнет если не в 1934, то уж, во всяком случае, в 1935 году».

Если бы хватило мужества, можно было бы посмеяться над рядом деталей. Среди бумаг, хранящихся в бюро партии, мы обнаружили письмо, в котором наш пресловутый совратитель Боннер сам обращается к нам за денежной помощью. Но, увы, теперь не до смеха. Подозрение нависло над самыми честными людьми, которых припутывают к воровской компании. Допускаются предельно странные и опасные ошибки. В субботу, 3 марта, «Эко де Пари» отмечала отступление партии национальных республиканцев. «Партия радикалов, – пишет Кериллис, – собирается выступить со смехотворным протестом против одной из наших юмористических афиш, нарочито принимаемых всерьез. Всем прекрасно известно, что невозможно выписать чек на муниципальный кредит, то есть на ломбард. Авторы афиши хотели показать, почему мафия «Левого блока» стремилась замять это дело, чтобы скрыть факт участия Ставиского в финансировании избирательных расходов «Левого блока». Несколько выше был опубликован призыв: «Пусть ничто не смущает наших друзей. Не забудьте приобрести наши абонементы на пропаганду!» Нет, перемирие партий не соблюдается. Национальное единение стало пустым звуком, ловушкой для честных республиканцев. «Эко де Пари» продолжает вести бешеную кампанию. Политический хроникер лионской газеты «Салю пюблик» выступил с тяжелыми обвинениями против Шотана, бонне и других радикалов. В воскресенье вечером, 4 марта, я выступал перед членами комитета первого района, по которому я баллотируюсь. Встретили меня совсем иначе, чем прежде, и я не ощутил того непосредственного доверия, которым я так долго там пользовался. Допрашивали и критиковали целых три часа. Обшарили меня, как на таможне. Поднималось новое поколение, жестокое и несправедливое. В конце концов после тяжелой борьбы, я все же получил единогласный вотум доверия.

На заседании совета кабинета во вторник, 6 марта, Шерон сообщил нам об инциденте с Юрло те же подробности, которые мы читали в газетах, так как профессиональных секретов более не существует. Он ознакомил нас со странным письмом помощника прокурора Ставискому, в котором я отметил следующую фразу: «Вы побьете министра юстиции премьером Даладье». Юрло был помещен в лечебницу в Сюрене. Этот отвратительный полицейский роман волнует меня гораздо меньше, чем тяжелое состояние наших финансов. Надеемся получить заем у Голландии, а также подписать французских банкиров на 1500 миллионов франков. Заем министерства связи дал небольшой эффект. Публика подписывалась плохо. От положения наших финансов будет зависеть политическая обстановка. Намеченный на апрель консолидированный заем сможет быть выпущен только в том случае, если нам удастся сэкономить на расходах. Страна настолько погрязла в долгах и нужде, что утратила свою политическую независимость и государственный суверенитет. Вся история послевоенного периода подтверждает эту печальную истину.

Маршал Петен зачитал нам отчет о недавней беседе кронпринца с начальником сомюрской военной школы генералом Лоранси. Кронпринц держался очень любезно. Он желал бы объединения германской и французской армий под единым командованием для борьбы с коммунизмом. Формула эта не является его выдумкой; мы еще встретимся с ней. Я отметил некоторые его мысли: «Я не хотел войны. Если бы мне удалось приехать в Париж, ее бы не было… Я едва не посетил Париж в апреле 1914 года… События оказались сильнее людей. В настоящее время ничто более нас не разделяет! Эльзасцы остались за вами. Через 20 лет вы скажете мне, довольны ли вы этим приобретением… Нам необходимо договориться… Если когда-нибудь я приду к власти, а это не является невозможным, я поставлю своей целью осуществление этого сближения. Оно произойдет через наши армии». То же самое мне говорил фон Папен в Лозанне.

На заседании военной комиссии сената 7 марта 1934 года маршал Петен сделал ряд важных заявлений. Цитирую их по стенографическому отчету: «Перейдем к организации обороны северной границы. В настоящее время разрабатывается проект этой оборонительной системы. Она будет организована по секторам. Что представляет собой северная граница в целом, начиная с Дюнкерка? Она является продолжением восточного укрепленного района, идущего до Лонгви – Монмеди. Необходимо продолжить эту границу до моря. От Монмеди начинаются Арденнские леса; они непроходимы, если там провести специальные мероприятия. Таким образом, для нас это зона разрушения. Опушки, обращенные в сторону врага, будут, конечно, защищены Там мы создадим укрепления. Поскольку оборона будет без глубины, неприятель не начнет в этом месте военных действий, если же он пойдет на это, то попадет под удар при выходе из зоны лесов. Следовательно, этот сектор не является опасным». На деле же именно здесь, прорвавшись сквозь эти «непроходимые» леса, германские бронетанковые дивизии вышли на стык союзных армий между Седаном и Живе.

На вопрос председателя военной комиссии относительно северной границы маршал ответил: «Укрепления, которые мы возвели бы на границе, не защитили бы, потому что граница проходит слишком близко. Надо идти в Бельгию». Вице-председатель военной комиссии Даниэль Венсен. Нельзя допустить, чтобы враг нанес удар по Франции. Необходимо обеспечить по возможности такое расположение наших сил, чтобы мы могли предупредить удар и нанести его сами противнику. Маршал Петен. Могу сказать вам, что в этом смысле все было предусмотрено, однако я ничего не могу сказать об операции, предусмотренной в Бельгии. Член военной комиссии сенатор Эйез. Обращаю ваше внимание на тот факт, что на севере необходимо защитить угольные разработки. Маршал Петен. Тыловые рубежи на случай обхода не особенно интересуют нас, так как мы хотим идти другим путем. В наши намерения не входит останавливаться здесь. Мы будем защищать Лилль не с французских укреплений, а с фортификаций, возведенных в Бельгии.

* * *

На заседании совета министров 8 марта меня поразила нервозность моих коллег. Жермен Мартен снова указал на финансовые трудности и на обязательства, которые могут заставить нас обратиться за помощью к Великобритании. Барту подготовил пространное выступление по внешней политике. Начал он с общего обзора. С Соединенными Штатами придется возобновить обсуждение вопроса о долгах (Лаваль попросил у Барту разрешения встретиться с ним, чтобы рассказать ему о своих беседах с Гувером). Положение в Тунисе и Марокко очень плохое. В Испании разразился крайне тяжелый кризис. Инцидент с Бельгией из-за неожиданной речи Броквиля, заявившего, что необходимо примириться с перевооружением Германии. Речь эта, произведшая скверное впечатление в Бельгии и благоприятное в Германии, была несколько подправлена выступлением Гиманса. Снова Бельгия идет за Англией.

Отношения с Россией с каждым днем становятся все более сердечными. Барту мимоходом намекнул на возможность вступления России в Лигу наций. Отношения с Польшей, это необходимо признать, весьма плохие. Существенно улучшились отношения с Турцией. Румынский король ведет двусмысленную политику. Отношения с югославами очень сердечные, однако Югославия требует поставок военных материалов. Барту более подробно остановился на австрийском вопросе. Внутри страны положение Дольфуса, по-видимому, укрепилось. В Вене царит порядок. Гитлер якобы сам призвал нацистов к умеренности, однако проблема Центральной Европы остается не менее острой. Барту резюмирует инструкции, посланные им 1 марта нашему послу в Риме, и отмечает двойственность политики Италии, которая то выступает солидарно с Францией и Великобританией, то предпринимает усилия по экономическому и даже политическому сближению с Австрией и Венгрией. Возвращение Габсбургов представляется возможным. Однако в настоящее время Италия, по-видимому, снова хотела бы сблизиться с Францией. Впрочем, доказательства этого желания кажутся мне весьма незначительными. Италия испытывает затруднения в связи со своей неосторожной ревизионистской политикой. Разумеется, у нас есть общие интересы: сохранение вооружений на нынешнем уровне, независимость Австрии, защита золотого стандарта. У меня складывается впечатление, что, несмотря на то, что в настоящее время у Италии плохие отношения с Германией, она обманывает нас и стремится противопоставить Малой Антанте соглашение с Австрией и Венгрией.

Во второй части своего доклада Барту затронул вопрос о разоружении, оговорив при этом необходимость резервировать решение по этому вопросу. Во время переговоров с Иденом Думерг и Барту заявили ему, что они не могли бы принять британский план, так как при всем своем желании Договориться с Англией Франция не может согласиться на перевооружение Германии без гарантий контроля со стороны Франции и без гарантий исполнения со стороны Англии. Впрочем, лондонское правительство, по-видимому, далеко не единодушно в вопросе о разоружении. Британская пресса склоняется на сторону Франции. Весьма разумно выступил Думерг, рассказавший о своей беседе с Иденом по поводу недостаточности консультативного пакта. Думерг считает, что уровень вооружений должен определяться не с точки зрения сегодняшнего дня, а с учетом эвентуальной мобилизации. Армия плохо обученных резервистов не равноценна кадровой армии; в 1914 году нас били до тех пор, пока мы не подготовили резервистов; между тем Германия может сразу же влить в свою кадровую армию около 1 миллиона 400 тысяч хорошо обученных солдат. Следовательно, заявил Думерг, благодаря своей нынешней организации Германия сильнее нас. Премьер-министр подчеркнул также необходимость санкций и настаивал на возвращении Германии в Лигу наций. В заключение он упомянул о так называемых «оскудевших призывах»[146], когда количество призывников упадет до 200 тысяч человек. Поэтому мы не можем согласиться на требуемые Германией 300 тысяч. Затем Барту подвел итог своим переговорам с Риббентропом, который развивал все ту же тему: «Майн кампф» не является подлинной доктриной канцлера… Мы не испытываем ненависти к Франции… Мы стремимся к прямым переговорам с ней».

Шерон продолжал посвящать нас в свою судебную хронику. Он показал нам чек: Camille A, Tardie? Рассматривая документ, я заметил, что в конце оспариваемого слова вертикальная черта пересекает приплюснутое «и». Министр юстиции заявил о своем намерении начать следствие по делу заговорщических лиг. Лаваль, которого маршал Петен одобрил жестом, начал защищать полковника де ла Рокка[147]. Спор принял довольно резкий оборот. В общем тон сегодня был более резким, чем обычно.

Демократическое левое крыло сената заявило протест против нарушений правыми перемирия партий. Комиссия по расследованию продолжала заслушивать показания свидетелей; дело запутывалось все больше и больше. Проведя 11 и 12 марта в Лионе, я был поражен спокойствием населения, во всяком случае по сравнению с Парижем, а также неожиданной активностью нашей ярмарки.

В начале заседания совета министров во вторник, 13 марта, Барту передал мне пространное и тревожное донесение Лабуле от 22 февраля 1934 года, в котором содержалось серьезное предостережение: «Благожелательное влияние президента Рузвельта отныне сведено на нет нашей позицией в вопросе о долгах… В случае кризиса мы больше не смогли бы рассчитывать на США. Франко-американская дружба поставлена под вопрос, возможно навсегда. Чикагский адвокат Левинсон изыскивает возможности решить проблему, увязав ее с вопросом о разоружении».

И снова дело Ставиского! Марке и Марэн считают, что меры, предпринимаемые для успокоения общественного мнения, недостаточно энергичны. Шерон заявил, что он может проявить твердость, но не хочет поддаваться влиянию внешних факторов. Так же настроен Сарро. Думерг, как всегда, хладнокровно анализировал положение. Констатировав, что успокоение не достигнуто, он предложил изыскать для этого необходимые меры. Ксавье Гишар, виновный в потере повесток Жюльену Дюрану и Далимье, будет немедленно снят с поста. Во главе дезорганизованной полиции вместо Жея будет поставлен Бертуэн. Самое ужасное заключается, по-моему, в невозможности возместить ущерб, нанесенный этим делом национальным интересам; мы живем в царстве детективных романов и кино.

Барту вновь вернулся к речи Броквиля, раскритикованной в Англии, с восторгом встреченной в Германии, вызвавшей споры среди бельгийских социалистов и лишь слегка смягченной выступлением Гиманса. Мы узнаем от Франсуа-Понсэ, что через бельгийского посланника в Берлине Гитлер передал Броквилю свою благодарность. Германия подтвердила свое согласие с Локарнскими соглашениями, однако она твердо намерена добиваться равноправия. Говорят, что новый король Бельгии якобы одобряет выступление своего премьер-министра. Барту готовит ноту. «Ваша русская политика обеспечила вам поддержку военных, – говорит ему Тардье, – им не терпится возобновить союз с Москвой и получить новые фуражки». Лишь бы они не думали главным образом о фуражках!

Жермен Мартен продолжал работать над оздоровлением наших финансов. Это его сизифов труд. Он подтвердил, что 10 февраля он действительно опасался закрытия государственных касс.

16 марта. Принимаю бюро партии в полном составе. Обсуждаем вопрос о предстоящем съезде. Я прошу, чтобы с самого начала была образована и приступила к работе комиссия по проведению чистки. Обе палаты были распущены на каникулы.

13 марта правительство Германии вручило нашему послу ответ на нашу памятную записку от 14 февраля.

17 марта. Прощальный завтрак у лорда Тирелла. В 15 часов 30 минут – заседание совета министров. Оно было посвящено в основном рассмотрению ответа британскому правительству. Сначала Барту резюмировал точку зрения британского и итальянского правительств. Судя по последнему меморандуму, Германия остается на прежних позициях. Вопрос стоит, следовательно, так: либо подписать конвенцию, включающую пункт о контроле, либо отказаться от легализации требования Германии о создании 300-тысячной армии. «Это серьезный вопрос совести, — говорит нам Барту. – Я сделал выбор. Надо ответить «нет» на предложение Великобритании. Надо отказаться от легализации перевооружения. Бельгийский сенат единодушно одобрил позицию своего правительства, предложив ему не допускать перевооружения Германии. Это означает фактически дезавуирование речи Броквиля. Комиссии по иностранным делам сената и палаты депутатов Франции высказались против перевооружения. Такова же точка зрения Югославии, Чехословакии, Польши и Румынии». Затем Барту зачитал свой ответ на британский меморандум от 29 января.

Основными документами в этом вопросе являются германский меморандум от 13 марта и французский ответ от 17 марта, полные тексты которых можно найти в сборниках документов Лиги наций (Conf. D. 166-а). Считаю необходимым хотя бы вкратце изложить их.

В начале своего меморандума правительство рейха изъявляло желание выяснить ряд недоразумений. Германия «готова взять на себя самые далекоидущие обязательства ни в коем случае не прибегать к силе». Она уважает Локарнский договор. Она согласна на международный контроль на основе полного равенства всех государств. Что касается «политических организаций», то им никак не следует приписывать какой бы то ни было военный характер. Германия вновь ставила вопрос о войсках на заморских территориях и о прошедшем военную подготовку запасе.

Нота Барту от 17 марта британскому правительству содержит намек на поездку Идена. В ней вновь указывалось, что Франция придала организации своих вооруженных сил сугубо оборонительный характер, при котором запас не может играть непосредственной роли; она не отказывается пойти на уступки в том случае, если будет обеспечена ее безопасность. Между тем Германия вышла из Лиги наций; ее вооружения значительно превысили уровень, предусмотренный существующими договорами. Не постигнет ли новую конвенцию участь военных статей мирных договоров? На каждую новую уступку Германия отвечала новым требованием. Что представляют собой ее военизированные формирования? Где гарантии исполнения? Недостаточно принять обязательство о проведении взаимной консультации в случае нарушения конвенции. Германия должна вернуться в Лигу наций. «Что бы ни говорилось и ни предпринималось против нее, Лига наций остается единственной организацией, способной дать коллективную гарантию мира. Правительство республики сохраняет свою верность этой организации… Оно не может согласиться ни с одним проектом, усиливающим разоружение Франции и в то же время представляющим Германии немедленную и практически неограниченную легализацию перевооружения, уже сейчас проводимого ею в нарушение договоров».

Маршал Петен сообщил нам следующие данные о вооруженных силах Германии: рейхсвер – 200 тысяч человек (с тенденцией к 300 тысячам), в том числе 100 тысяч предусмотренных договорами; полиция – 200 тысяч человек; военизированные объединения – 600 тысяч человек (в том числе 250 тысяч пограничников). Итого – 1 миллион человек. Необходимо добавить к этой цифре 700 тысяч обучаемых резервистов, 800 тысяч человек, недавно начавших воинское обучение, и 1400 тысяч бывших фронтовиков. Германия имеет 1200 орудий и мортир и расширяет свой моторный парк. Сделав ряд замечаний по ноте Барту, я попросил подчеркнуть, что вооружение Германии является реальным фактом, в то время как Франция провела частичное разоружение. Мои замечания были поддержаны и дополнены Тардье. Вместе с Барту мы втроем должны будем окончательно выработать ноту.

Франсуа-Понсэ прислал нам справку о гитлеровской системе образования, составленную директором французского академического учреждения в Берлине г-ном Анри Журданом. Воспитание молодежи играет существенную роль в Третьей империи. «Вы можете сопротивляться мне, – воскликнул Гитлер накануне плебисцита 12 ноября, выступая перед рабочими заводов Сименса, – но ваши сыновья будут принадлежать мне». Педагогика национал-социализма резко отличается от старой системы образования с ее индивидуализмом, гуманизмом и либерализмом; она возвращается к прусской доктрине традиций и включает в себя физический труд. Рядом с нами поднимается фанатический Лакедемон[148], и весьма прискорбно, что наша пресса столь поверхностно пишет о нем. По мнению г-на Анри Журдана, целью гитлеровского догматизма является сформирование нового типа человека, новой идеологии, исходная догма которой – идея расы. Германское общество представляется как физический факт, как результат некоего предначертания; государство является лишь карающей десницей германской нации (Volkstum), которая включает 60 миллионов имперских и 40 миллионов зарубежных немцев. Эта раса должна сохранить свою чистоту, мужественность и героизм; воспитание должно главенствовать над образованием; школа подчиняется партийным формированиям. Ректор университета во Франкфурте (на Майне) Эрнст Криг и профессор философии Берлинского университета Альфред Беймлер работают над комментариями к «Майн кампф», которая стала новой библией. Криг заявляет, что эпоха чистого разума отошла в прошлое.

Ланжерон назначен префектом полиции. Тардье и Лаваль хлопочут за Кьяппа, однако более умеренно. Думерг ставит ему в упрек то, что он предъявил, как он выразился, «ультиматум».

21 марта. Страсти не успокаиваются. Всевозможные инциденты, дела шпионов, деятельность комиссии по расследованию и пресса настолько лихорадят атмосферу, что можно лишиться рассудка. Пьетри весьма тонко заметил: «Конечно, нужно сделать все возможное, чтобы разыскать убийц Пренса; но необходимо также, чтобы они понравились публике». Преступление это или самоубийство?

18 марта Жермен Мартен представил нам пространный доклад о положении финансов и о бюджете; он требует мероприятий по экономии средств. На заседании совета кабинета 22 марта он снова настаивал на том, что финансовое положение тяжелое. Петен сообщил нам новые данные о перевооружении Германии. По сведениям Денэна, промышленность Германии выпускает 45 самолетов в месяц, то есть в два раза больше, чем мы (мы выпускаем в месяц 23 самолета). На заседании совета в четверг, 29 марта, Барту познакомил нас с результатами своей поездки в Бельгию. В оправдание своей речи Броквиль сослался на ряд малоприемлемых, можно сказать, несерьезных внутриполитических соображений. В коммюнике Гиманса и Барту осуждается гонка вооружений и выдвигается требование конвенции. Выступив по вопросу о бюджетном дефиците, исчисляемом им в 4 миллиарда франков, Жермен Мартен потребовал сократить бюджетные ассигнования на 627 миллионов, в том числе 300 миллионов по линии министерства обороны, обложить налогом государственных служащих и аннулировать льготы, предоставленные ранее служащим, получающим менее 15 тысяч франков в год. В целом эти мероприятия должны сэкономить 2585 миллионов франков. 1 мая необходимо выплатить 1 миллиард. Ряд министров выступает с предложением разработать программу национальной технической реконструкции. Правительство дало согласие на проведение в Париже в 1937 году Всемирной выставки.

Утром в четверг, 29 марта, совет собрался на свое последнее заседание перед короткими пасхальными каникулами. Шерон представил нам свой декрет о торговле оружием, сообщив, что он отдал приказ генеральным прокурорам взять это дело под свой контроль ввиду серьезной тревоги, охватившей общественность, а также указал на необходимость пересмотреть закон об индивидуальной свободе, принятый в феврале 1933 года, с тем чтобы хотя бы частично восстановить статью 10. Он предложил разработать конкретные меры наказания за опубликование ложных новостей.

Барту в нескольких словах рассказал о предложениях России, но только в том, что касалось Лиги наций. К моему сожалению, он, по-видимому, пока не заинтересовался проектом договора о взаимопомощи, по поводу которого заменивший больного Довгалевского Розенберг сообщил мне ряд конкретных и, на мой взгляд, обнадеживающих сведений. По-моему, при хаотическом состоянии нынешней международной обстановки такое соглашение явилось бы наилучшей гарантией безопасности Франции. Что касается Италии, то Шамбрен внушает Барту иллюзии, которые я отнюдь не разделяю. Британское правительство просит ответить, сможем ли мы поддержать британский меморандум, если будет достигнуто соглашение о гарантиях выполнения. Оно просит уточнить: готова ли Франция в случае удовлетворения ее требований принять германские поправки к британскому меморандуму от 29 января при условии, что эти «поправки будут по возможности сведены к более скромному уровню»? Французское правительство еще 5 декабря 1933 года вручило Гендерсону ноту по поводу гарантий выполнения. Мы не можем дать ответ в 24 часа, как этого требует Англия.

Вновь вернулись к вопросу о декретах по экономии. Шерон и Марке не скрывают своей антипатии друг к другу. Битва вокруг дела Ставиского не утихает. «Эко де Пари» 4 апреля снова напала на партию радикалов. Перемирие продолжается! Зачем только я впутался в эту историю! 3 апреля муниципальный совет Лиона единогласно принял по моему предложению резолюцию о своей приверженности закону 1884 года и «республиканским институтам, посягательства на которые являются недопустимыми».

В среду, 4 апреля, в 16 часов состоялось важное заседание совета министров по вопросу о 14 декретах экономии, пространные объяснения к которым представил Жермен Мартен. Он учел сделанные Берто и мною замечания по поводу служащих, получающих низкие пенсии. При обсуждении вопроса о пособиях по многодетности Жермен Мартен заявил: «Самый тяжелый налог – это дети». Марке попросил созвать до 15 апреля комиссию министров для подготовки программы национальной технической реконструкции. Фланден сообщил, что его министерство уже провело подготовительную работу. Жермен Мартен просил до выпуска консолидационного займа ничего не сообщать об этом мероприятии. Предложенные им проекты были приняты с небольшими частными поправками. Сумма дефицита была определена в 4 миллиарда. Численность государственных служащих будет сокращена на 10 процентов путем упразднения ряда должностей. Вместо ранее установленных вычетов будут введены единые пятипроцентные вычеты из окладов низкооплачиваемых и десятипроцентные – из окладов высокооплачиваемых служащих.

6 апреля. Первые сведения о реакции общественности на опубликованные декреты довольно благоприятны. Барту изложил различные варианты решения вопроса о разоружении: 1. Разоружаются все государства. Это тезис Гендерсона, с которым Франция согласна, однако шансов на успех мало. 2. Франция разоружается, Германия перевооружается. Это английский тезис, который мы отклоняем. 3. Франция не разоружается и отказывается легализировать перевооружение Германии. Это будет означать гонку вооружений. 4. Франция не разоружается, а Германия частично перевооружается. С этим тезисом сейчас согласны Англия, Италия и Бельгия.

«Сегодня, – заявил нам Барту, – мы должны только ответить на английскую ноту о гарантиях исполнения. Принимает ли французское правительство британский меморандум в качестве основы конвенции? Лорд Тирелл утверждал, что фактически речь идет не о перевооружении, так как Германия собирается ввести краткосрочную службу. Он подчеркнул, что идея гарантий выполнения завоевала в Великобритании большую популярность. Между тем, судя по поступившей от Франсуа-Понсэ информации, в 1934 году германский бюджет увеличится более чем на 2 миллиарда франков. Значительные средства ассигнованы на штурмовиков и «отряды трудовой повинности»[149]. Объяснения германской прессы поэтому поводу выглядят весьма неубедительно. В дополнительном бюджете на общественные работы предусмотрены, по-видимому, скрытые кредиты. Таким образом, Англия фактически предлагает пойти на коренное изменение принципов Женевской конференции, ибо, что бы она ни утверждала, она соглашается на перевооружение Германии. Барту предложил подождать с окончательным решением и ответом Лондону, сославшись на Генеральную комиссию и Гендерсона. Затем он зачитал нам резюмированную выше английскую ноту от 28 марта о гарантиях выполнения и предложил обсудить принципиальный ответ, подготовленный им на тот случай, если проблема разоружения будет решена либо путем заключения всеобщей конвенции, либо путем перевооружения Германии. Новая конвенция противоречила бы принципам, которых до сих пор придерживалась конференция по разоружению. Только Генеральная комиссия имела бы право пересмотреть свои принципы. Поэтому Франции необходимо выяснить ряд вопросов. Резервируя права Генеральной комиссии, она готова провести с Великобританией обмен мнениями. В настоящее время французское правительство не в состоянии дать окончательный ответ по вопросу о гарантиях выполнения. Оно сможет сделать это через несколько дней. Оно не хочет затруднять работу конференции по разоружению.

В итоге мы отказывались дать ответ на поставленный Англией конкретный вопрос и принять январский меморандум Великобритании в качестве основы для дискуссии, потому что в конечном счете он совпадал с германской нотой. «На нынешнем этапе переговоров, – писал Барту 6 апреля, – правительство республики не может принять меморандум Соединенного Королевства от 29 января с последовавшими изменениями в качестве основы конвенции, которая включала бы новые гарантии исполнения. Наше согласие на это имело бы слишком общий и поэтому двусмысленный характер и не учитывало бы слишком многих вопросов технического и политического порядка, которые еще ожидают своего разрешения и которые недостаточно поставить, чтобы решить их». Образуется порочный круг. Конференция по разоружению передала стоящие перед ней проблемы на рассмотрение держав – участниц конференции; эти же последние ссылались на конференцию по разоружению. Я всегда считал, что иначе и быть не может, после того как отказ от протокола подорвал всю систему безопасности, являющуюся непременной основой любой системы разоружения.

Заседание совета министров 10 апреля. Декреты об экономии вызвали меньше трудностей, чем можно было опасаться, Думерг, Петен и Риволле приняли делегацию бывших фронтовиков, заявивших о своей готовности пойти на новые жертвы; в их настроении произошли значительные сдвиги. 24 мая соберется Генеральная комиссия по разоружению; решение об этом было принято после переговоров между Гендерсоном и Барту.

Английское правительство обратилось с нотой к правительству Германии, в которой заявило о своей «весьма серьезной озабоченности» в связи с увеличением военных расходов Германии. Оно хотело бы знать, не имеет ли Германия намерений нарушить Версальский договор. Эта нота соответствует заявлениям, сделанным в палате общин сэром Джоном Саймоном в ответ на запросы г-на Бутби и генерала Спирса. 10 апреля сэр Джон Саймон запросил нашего посла Корбена об ответе французского правительства по поводу гарантий выполнения.

Сближение с Россией опять откладывается. Премьер-министр, по-видимому, не торопится с этим делом. Барту, кажется, относится к этому сближению без враждебности, однако придерживается тактики оттяжек. «Прежде чем принять решение, необходимо проконсультироваться с Румынией, Италией и т. д…» По-видимому, существует чье-то скрытое противодействие. Я убедился в этом по окончании заседания, беседуя с Тардье и Марке. Тардье благожелательно настроен в отношении Японии. Что касается Марке, то его враждебность объясняется, очевидно, внутриполитическими соображениями, его вновь проявляющимся антимарксизмом. К тому же он не считает Красную Армию серьезной силой на международной арене.

13 апреля я впервые председательствовал вместо Пенлеве на заседании руководящего совета дирекции Института культурного сотрудничества, где встретился с профессором Оксфордского университета Гилбертом Мэрреем и бывшим министром юстиции Италии, ректором Римского университета и редактором фашистского уголовного кодекса Рокко.

На заседании совета министров 14 апреля Барту подтвердил, что позиция Польши вызывает большую тревогу, особенно в отношении Чехословакии. Жермен Мартен зачитал нам свой доклад президенту республики относительно последней части чрезвычайных декретов и дефляционной политики правительства.

В субботу, 14 апреля, в Доме инвалидов я председательствовал на заседании комиссии, которой было поручено изучить вопрос об эвентуальном разоружении Франции. Думерг попросил меня и Тардье поочередно руководить работой этой комиссии. Барту ни разу со мной об этом не говорил. Условия нашей работы были весьма неопределенны. В связи с тем что события этой эпохи или остались неизвестны или же были извращены, мне представляется необходимым процитировать подлинные документы.

6 апреля 1934 года Барту писал Думергу:

«Вручение английскому посольству вербальной ноты, содержание которой было одобрено советом министров, предполагает, что мы в ближайшее время направим британскому правительству два других документа: один – относительно уточнений, которые нас просят сделать по поводу гарантий выполнения обязательств по сокращению вооружений; второй – с просьбой дать необходимые разъяснения о предполагаемой системе ограничения вооружений с тем, чтобы мы могли со знанием дела судить об этой системе.

Поскольку политический вопрос о гарантиях выполнения был поставлен по инициативе Франции, я полагаю, что мы должны немедленно разработать концепцию нашей системы, принципы которой были изложены в нашем обращении от 5 декабря прошлого года к председателю конференции по разоружению, В связи с этим я направляю вам, а также моим коллегам-министрам – военному, военно-морского флота и авиации – вместе с данным письмом проект такой разработки, обсуждение которого, если вы сочтете это необходимым, можно было бы провести на одном из ближайших заседаний правительства.

С другой стороны, прежде чем переговоры вступят в стадию технического уточнения предлагаемой системы ограничения вооружений, мне представляется необходимым, изучив имеющиеся у нас сведения о требованиях Германии и о предложениях Англии, наметить, хотя бы в общих чертах, решение, отвечающее интересам нашей национальной обороны и новой ситуации, сложившейся в результате последних переговоров. По вашему указанию Секретариат национальной обороны уже начал работу по сбору необходимой документации. Мне кажется, что настало время предложить Исследовательской комиссии национальной обороны изучить технические вопросы, связанные с переговорами, самые главные и неотложные из которых, по моему мнению, могли бы быть сформулированы следующим образом:

а) В том случае, если ограничение вооружений будет дополнено гарантиями выполнения, которые французское правительство сочтет достаточно действенными, то

1. На каких взаимных условиях ограничения и контроля сможем мы согласиться на новый уровень вооружений, требуемый Германией, и на предлагаемое ею решение вопроса о военизированных формированиях и какие поправки следует внести в требования и предложения Германии?

2. На каких взаимных условиях ограничения и контроля и, в частности, на каких количественных ограничениях могли бы мы согласиться на сохранение статус-кво наших вооружений в течение нескольких лет?

б) Рассмотрение программы сокращения вооружений, сформулированной в британском меморандуме от 29 января, а также изменений, необходимость внесения которых в программу вызвана тем новым обстоятельством, что на нынешнем этапе переговоров не было выдвинуто требований о каком бы то ни было сокращении вооружений до истечения вышеупомянутого периода сохранения статус-кво.

Таковы вопросы, которые, если вы разделяете мою точку зрения, следовало бы представить генералу Жаме для немедленного изучения совместно со всеми заинтересованными ведомствами. Работа эта должна быть проведена Исследовательской комиссией национальной обороны как можно быстр ее с тем, чтобы, не предвосхищая дальнейших обсуждений в Комитете национальной обороны или в Высшем совете национальной обороны, я как можно скорее получил возможность компетентно руководить работой моего министерства в ходе предстоящих переговоров. Эти вопросы рассматривались сегодня утром на заседании совета министров.

Луи Барту».

Специальная комиссия провела два заседания – 14 и 17 апреля. 14 апреля генерал Вейган вручил нам следующую докладную записку:

«В связи с тем, что Исследовательская комиссия Высшего совета национальной обороны получила задание изучить исключительно технические условия проекта конвенции, генерал Вейган просит принять к сведению следующее заявление:

Генеральный штаб по указанию правительства рассмотрел вопрос об условиях конвенции и составил проект этих условий; однако это отнюдь не означает, что верховное командование считает приемлемой конвенцию, учитывающую эти условия или признающую их.

Верховное командование считает:

1) Что сама по себе эта конвенция технического порядка

– санкционирует нарушение Германией военных статей мирного договора, нарушения, на которые мы неоднократно указывали;

– предоставляет юридическую санкцию перевооружению Германии;

– ликвидирует исключительно важную статью мирных договоров и тем самым наносит им решительный удар и, следовательно, таит в себе угрозу для нашей национальной обороны.

2) В связи с этим такая конвенция технического порядка не может рассматриваться отдельно от вопроса об обеспечении гарантий».

Обычно считают, что нота от 17 апреля 1934 года оказала решающее влияние на историю отношений Франции с гитлеровской Германией. Однако французская и иностранная общественность была недостаточно или плохо информирована о происхождении этого документа и о его характере. Этот эпизод с наибольшей полнотой и точностью был изложен Андре Франсуа-Понсэ в недавно опубликованных «Воспоминаниях посла» (в Берлине). Надеюсь, что он не будет возражать, если сведения, почерпнутые им на посту посла, должность которого он так замечательно исполнял, будут дополнены, а в ряде случаев оспариваемы мною на основании данных, имеющихся у меня, как у члена тогдашнего правительства. Весьма интересно как можно лучше осветить это важнейшее событие предвоенного периода, возвращаясь по необходимости к его различным эпизодам.