Вновь во главе армии

Приказом начальника штаба Верховного главнокомандующего и главнокомандующего Восточным фронтом армий Генерального штаба генерал-лейтенанта М.К. Дитерихса от 18 сентября 1919 г. № 1074 Южная армия переименовывалась в Оренбургскую, в командование армией вступал генерал-лейтенант А.И. Дутов с освобождением от должности генерал-инспектора кавалерии[2087]. Для усиления мощи армии в неё откомандировывались казачьи офицеры Оренбургского, Уральского, Донского, Кубанского, Терского и Астраханского войск, находившиеся в тыловых штабах и управлениях и не числившиеся по Генеральному штабу.

21 сентября 1919 г. Дутов формально вступил в командование армией, однако был вынужден задержаться в Омске, принимая участие в работе казачьей конференции и занимаясь формированием своего штаба. 24 сентября он встречался с главнокомандующим Восточным фронтом Генерального штаба генерал-лейтенантом М.К. Дитерихсом, а затем и с самим Колчаком[2088]. 28 сентября Дутов внёс предложение именовать епископа Нестора «Епископом всех казачьих войск», поскольку это «вызывается самой жизнью»[2089]. По утверждению военного министра Генерального штаба генерал-лейтенанта барона А.П. Будберга, «казачья конференция разодралась с Дутовым и Хорошхиным[2090]; им ставится в вину, что они знали от Дитерихса о его решении отрешить Иванова-Ринова от командования, но не доложили этого конференции; этим воспользовались для сведения старых счетов и наговорили Дутову таких вещей, что он собирается ехать в Новониколаевск «по семейным делам»»[2091]. Экстренный отъезд Дутова 29 сентября в Новониколаевск по семейным делам на один-два дня подтверждается документально[2092]. Скорее всего, это была последняя встреча Дутова с семьёй. По некоторым данным, здесь же находились его отец и тяжелобольной брат[2093]. Что же касается казачьей конференции, то, по всей видимости, Дутов даже в казачьей среде постоянно вёл свою собственную игру, стремясь угодить и центральной власти и казакам, возможно, устранить сильных соперников из числа других казачьих вождей и стать основным представителем казачества при верховной власти.

Вскоре Дутов вернулся к работе. 8 октября он писал генералу Деникину (№ 2809): «Разрешите мне от лица 10 казачьих войск приветствовать Вас, как могучего борца за возрождение великой и единой России и поздравить Вас с блестящими победами. Ваши успехи спасли нас и нашу армию, и только благодаря Вам удалось остановить начавшееся было безудержное отступление. Ныне дела поправились, и операции приняли планомерный характер. Мною с Генералом Нагаевым[2094] был командирован к Вам подъесаул моего артиллерийского дивизиона Жуков с письмами и докладами Вам. Полагаю, что он доехал и вручил Вам мои пакеты. Нового почти ничего не произошло и в сущности мало изменилось. Владивостокский инцидент укрепил русское имя и влияние Адмирала Колчак[а], но эсэры работу свою ведут. Восстания повсеместно в Сибири продолжаются, и хотя решительно ликвидируются, но положение ещё далеко от успокоения и розовых надежд. В настоящее время я вновь призван к работе на фронте, назначен командующим Оренбургской армией. Южная армия Белова не существует, а сам командарм отозван. Мне поставлена задача связи с Уральцами и с Вами и работа на Ташкентском направлении. Бог поможет, народ поддержит, и тогда, возможно, что-либо сделаю. Не смогу отнимать Ваше время, заканчиваю письмо. Прошу принять в лице Вашем привет всех казаков нашего фронта доблестной Добровольческой Армии. С глубоким уважением и полной преданностью. А. Дутов»[2095].

10 октября была образована Московская группа армий во главе с Генштаба генерал-лейтенантом К.В. Сахаровым (начальник штаба Генштаба генерал-майор В.И. Оберюхтин), в которую вошли 3-я и Оренбургская армии, а также Степная группа[2096]. 12 октября Дутов не без влияния своего начальника штаба генерал-майора И.М. Зайцева, лично знакомого с адресатом, написал письмо начальнику мусульманского партизанского отряда в Ферганской области Иргаш-баю: «Мне, Атаману всех Казачьих Войск Российской Армии, известно, что Вы, доблестный вождь славных ферганских джигитов, будучи верным охранителем интересов России в Фергане, ведёте неустанную и упорную борьбу с большевиками, преступно захватившими власть в Туркестане и поправшими право, честь и религию предков всех народов, населяющих Великую Россию. Время их торжества так же коротко, как время тьмы от заката до восхода солнца, ибо ни один изменник Отчизне и гонитель веры её не может выдержать ослепительного блеска лучей солнца — правды и свободы, каковые несут всей России и Фергане верные сыны Родины и её могущества. Час освобождения России — близок: Русская армия победоносно приближается к сердцу России — Москве. Не сегодня завтра придёт поддержка и к Вам со стороны славных Оренбургских казаков и всего казачества. В признание Ваших заслуг перед Родиной и Вашим краем и за особые отличия в борьбе с врагами её — большевиками, произвожу Вас в СОТНИКИ с зачислением по Оренбургскому Казачьему Войску и вручаю Вам свой портрет и боевые подарки, как наихрабрейшему воину в Фергане. Да поможет Вам АЛЛАХ и ВЕЛИКИЙ ПРОРОК ЕГО МАГОМЕТ в дальнейшей борьбе с насильниками и хулителями Бога — большевиками, которые дерзнули посягнуть на религию предков и принесли миру голод, нищету и разорение»[2097].

В тот же день Дутов составляет письмо хану Джунаиду в Хиву. В письме Дутов акцентировал внимание на попрании большевиками религии и призывал Джунаида активизировать борьбу с большевиками. Весной 1920 г. он обещал, что казаки появятся в пределах подконтрольной Джунаиду территории. Как и Иргаша, Джунаида Дутов произвёл в сотники с зачислением по войску, отправил ему своё фото и подарки[2098]. Помимо этого, атаман составил похожее по содержанию на два предыдущих письма обращение «Славные джигиты Ферганы!»[2099].

Как представляется теперь, старания Дутова по формированию антибольшевистской коалиции в союзе с вожаками басмачей были напрасны. Действительно, последние были враждебно настроены по отношению к советской власти, однако при этом преследовали только свои собственные интересы, а их планы не отличались дальновидностью. Так, Джунаид-хан и окружавшая его туркменская кочевая аристократия стремились избежать зависимости от каких бы то ни было внешних сил и были заинтересованы лишь в как можно более длительном сохранении нестабильности в России. Сам Джунаид неоднократно совершал набеги на русские поселения. Уже в январе 1920 г. он был разбит красными и с отрядом в 100 человек скрылся в Каракумах[2100].

Дутов и Зайцев прибыли к войскам из Омска, когда те находились уже вдали от родных мест — в районе городов Атбасара и Кокчетава. Дутов выпустил крайне оптимистичное обращение к войскам, в котором отмечал, что он вновь со своими казаками. Атаман принял нелёгкое хозяйство — армия рушилась и безостановочно отступала по голой, безлюдной степи, не имея достаточных запасов продовольствия. Только что армия пребывала в состоянии полного разложения. Причём, как отмечал один из офицеров, «самым диким элементом развала вырисовывались оренбургские казаки, сдававшиеся в плен полками и даже более крупными войсковыми организациями»[2101].

В частях свирепствовал тиф, который к середине октября выкосил до половины личного состава. По некоторым данным, Дутов сразу по прибытии приступил к реорганизации армии[2102]. В Атбасаре он обратился к войскам, отметив, что оставил армию полгода назад сплочённой и крепкой, а принимает жалкие остатки, тем не менее он рад служить и работать на благо родины и войска[2103]. По свидетельству С.А. Щепихина, «на автомобиле подъехал Дутов — прямо с пути. Я его за гражданскую войну видел второй раз. Какая разница. В июле 1918 года он был в зените славы, полный надежд, жизнерадостный. Теперь передо мной был старик с унылым лицом. Побрился, улыбался «высочайшей улыбкой», выработал уже привычки и манеры персоны, большого пана, но в глазах пустота: ни огня, ни бравости — пустые очи! Обошёл всех; здоровался. Затем молебен с поминанием на эктимиях «Славного Атамана Александра Ильича Дутова!»… Александр Ильич мне в этот раз сильно не понравился: явно было, что человек не только не верил в успех своей новой армии, не только изверился в людях с Адмиралом во главе, но что он уже вообще не верил в «белое дело». Не верил, но по инерции тянул хомут!.. А между тем Дутов должен был дать себе отчёт, что его имя, его участие в борьбе не только давало стимул многим участникам, но многие из них за это имя жертвы приносили! Имел ли право он, Атаман Дутов, в это время [не?] поддерживать этот теплящийся светильник веры в белое движение?»[2104].

14 октября 5-я советская армия вновь переправилась через Тобол и перешла в наступление. Белые отходили к следующему рубежу — реке Ишим. Как записал в эти дни в своём дневнике служивший в корпусе А.С. Бакича военный врач 35-го Оренбургского казачьего полка Л. Головин: «Не вырисовывается у храброго Колчака война, чёрт бы её взял. Мы же теперь (имелся в виду IV Оренбургский армейский корпус. — А.Г.) — голова и хвост, и могучее тело дутовской Оренбургской отдельной армии»[2105]. Головин имел в виду то, что корпус Бакича составил костяк армии Дутова.

Главнокомандующий Восточным фронтом Генерального штаба генерал-лейтенант М.К. Дитерихс телеграфировал адмиралу Колчаку 22 октября 1919 г. о тяжёлом положении армии: «Правый фланг у Тобольска не внушает спокойствия, может опять представить угрозу обхода противником первой армии… Прочие армии слабы числом, но приступают к пополнению рядов и способны вести упорную борьбу, отстаивая каждый рубеж, но перелома общего положения создать сами не смогут без помощи новых резервов. Резервы образовать смогу, но с постановкой Омска в опасное положение, так как потребуется времени до шести недель»[2106].

С вечера 23 октября красные (Кокчетавская группа 5-й армии) перешли в наступление против корпуса А.С. Бакича. Через день их наступление приобрело широкомасштабный характер. Дутов приказал Бакичу выделить два конных отряда (полковника Р.П. Степанова и войскового старшины Савельева) для переброски на север, к реке Ишим, с целью обороны переправы через неё, поддержания связи с частями генерала Лебедева и прикрытия направления на Кокчетав. Остальные части корпуса должны были отходить в направлении на Атбасар. В связи с отсутствием зимней одежды, перевязочных средств, эпидемией тифа, отступлением, приближением зимы и полной неизвестностью в будущем участились случаи дезертирства из частей корпуса. Бежали в основном казаки, стремившиеся вернуться в родные станицы, чтобы заняться хозяйством.

29 октября 1919 г. красные заняли Петропавловск и начали практически безостановочное преследование белых вдоль Транссибирской магистрали. На левом фланге белого Восточного фронта войска Дутова отступали к Ишиму, к вечеру 30 октября штаб IV Оренбургского армейского корпуса прибыл в Атбасар. Дутов рассчитывал занять оборону по реке Ишим, чтобы прикрыть сосредоточение главных сил армии. Не исключено, что из района Атбасар — Кокчетав белое командование предполагало нанести фланговый удар по войскам 5-й армии, уверенно наступавшим вдоль Транссиба[2107].

31 октября Дутов писал Верховному Правителю адмиралу Колчаку из Кокчетава о положении своей армии (№ 2985):

«Ваше Высокопревосходительство Глубокоуважаемый Александр Васильевич! Оторванность моей армии от центра и ежедневная порча телеграфа совершенно не дают мне сведений, что делается на белом свете. Сижу впотьмах. Единственный раз получил газету «Русь» и «Сиб[ирская] Речь» один № от 18/Х, вот и все сведения. Кое-как удаётся получать только директивы и почти никаких сводок.

В народе и армии тьма слухов, один нелепее другого, то все разбежались, то Вас уже нет в Омске, то Пр[авительст]во выехало в Павлодар, то в Иркутск и т.д. Развеять их не могу, ибо нет ни газеты, штаб не сформирован, вся армия в движении, согласно новой директивы, кроме того формируется вновь, свёртываясь из 5 в 2 корпуса и т.п. К тому же огромные пространства без телеграфа. Есть 20 мотоциклов, но они сейчас не работают, ибо грязь и снег. Автомобилей нет. Имею только два своих. Грузовики — исправных только пять. В общем, я получил от Южной армии тяжёлое наследство.

Но главный наш ужас — это полное отсутствие хотя бы какой-либо одежды. Кровью обливается сердце, смотря на войска. Холод, где грязь, где снег, населённые пункты редки и очень малы, тиф косит и направо и налево. Бывшие штабы Южной армии, оставшиеся расформированными, поступили по-свински — уехали в Омск на автомобилях и экипажах и назад ничего не вернули. Я совершенно без перевязочных средств. Сапог нет, а валенки, в малом числе, есть, но сейчас грязь. Я реквизирую везде, где могу, но только озлобляю население и что из этого выйдет — не знаю.

Настроение в частях вверенной мне армии удовлетворительное, а в 4-м корпусе даже хорошее. Будь теплее и сапоги, шинели и полушубки, тогда бы армия была стальной. То, что в ней осталось, закалено и испытано, и только её одеть, дать артиллерию и винтовки, и она будет драться до последнего. В 1-м корпусе у меня только 5 орудий на весь корпус, из них три французских, часть орудий на быках.

Больше всего меня смущают больные — их уже до 3000, все тиф, куда их девать, жел[езной] дор[оги] нет и транспортов тоже, тёплого ничего. Принимаю все меры, но достаю только десятки, когда нужны тысячи. Верю в Бога, в правду и честь русскую, и это даёт мне силы работать.

Я объехал все части свои, и то, что я пишу Вам, есть результат осмотра. Мой фронт — это необъятная степь и расстояния громадны. Я пишу, как всегда Вашему Высокопревосходительству, совершенно открыто и правдиво.

Меня не пугает обстановка, я к ней привык и не вижу ничего страшного. Я только прошу Вас, если возможно, лично приказать прислать мне винтовок, орудий, тёплое, патроны, бельё и табак. Если можно, то георг[иевских] крестов. Было бы очень важно получить это именно от Вас и с Вашим посланным от Вашего Имени.

Буду бороться, пока есть силы. Будьте уверены, Ваше Высокопревосходительство, что Оренбургская армия, первая Вас признавшая, Вас поддержавшая, всегда будет с Вами и за Вас, только помогите нашим действительным нуждам. Всегда преданный Вам и верный Вам Атаман Дутов»[2108].

В связи со значительным усилением эпидемии тифа и натиском красных закрепиться на Ишиме не удалось. Дутов приказал оставить у реки разведывательные части, а основным силам продолжать движение к Атбасару форсированным маршем с целью закончить сосредоточение к 8 ноября и приступить к переформированию и укомплектованию корпуса. Было решено отходить на Омск. По причине отступления войска потеряли соприкосновение с противником. 6 ноября было получено известие о переименовании Оренбургской армии приказом Верховного главнокомандующего в Отдельную Оренбургскую.

В этот же день отход армии был приостановлен. Части IV корпуса заняли оборону в районе городов Атбасар — Кокчетав. Вплоть до получения 19 ноября известия о сдаче Омска, оставленного белыми 14 ноября, армия стояла на месте, на фронте всё ещё наиболее боеспособного корпуса Бакича было спокойно. Лишь после получения вести о падении столицы белой Сибири отступление было продолжено, к тому же вновь активизировались красные. Как писал Генерального штаба полковник А.Ю. Лейбург, из всей армии «только 4-й корпус и был пока боеспособным, и собственно весь фронт держался пока только им и двумя казачьими полками 1-го [Оренбургского казачьего] корпуса»[2109].

5 ноября Дутов пишет командующему Московской группой армий, что «надежд на Оренбургскую армию возлагать каких-либо в смысле боевых временно нельзя. Части бывшей Южной армии мной осмотрены. Дух и вера подорваны. Люди и командный состав устали до предела. Армия, вернее остатки, всё время в движении, обременены обозами, или, вернее, сами обоз. Кадры же, которые представляет из себя Оренбургская армия — превосходны. Если дать хотя бы 1? месяца, отдых, пополнить и одеть, то армия воскреснет»[2110]. В том же донесении атаман отметил, что в армии половина оружия в негодном состоянии, нет артиллерии, авиации, автомобилей, парков, мастерских, типографии, каких бы то ни было запасов. Не было и одежды, что не замедлило вскоре сказаться на личном составе армии самым печальным образом. Росла эпидемия тифа. «Живём сейчас только местными средствами, раздевая население и делая из них большевиков», — писал Дутов[2111]. Отступавшая армия растянулась на 1200 вёрст в длину и 200 в ширину. Наиболее надёжным и сплочённым Дутов считал корпус Бакича. В письме Дутов отметил важность удержания богатого продовольствием и фуражом района Атбасар — Кокчетав — Акмолинск, добавив в заключение: «Я не просил армии, мне её дали, я пошёл на понижение, т.к. я командовал ранее отдельной армией и уже более года генерал-лейтенант, исключительно памятуя пользу дела и блага родины. Меня армия звала и встретила восторженно, поэтому и доношу, что можно сделать из армии или же её погубить вконец»[2112]. Как обычно, атаман изображал из себя бессеребреника и, как обычно, рассказывал об этом на каждом шагу.

Между тем организация снабжения армии находилась в катастрофическом состоянии. Представители армии в Омске прилагали все усилия, чтобы обеспечить войска всем необходимым, но при хаотическом состоянии снабжения, характерном для белого тыла того периода, необходимо было не только раздобыть необходимое для армии, что само по себе было непросто, но и суметь отстоять заготовленное от посягательств со стороны. Так, для армии Дутова из Степной группы была получена колонна грузовиков, но её тут же забрали на разгрузку эвакуировавшегося Омска. Представитель Дутова в Омске поручик Зубков всерьёз опасался, что транспорты с обмундированием и тёплым бельём, приготовленные для оренбуржцев, перехватят представители Омской группы Генштаба генерал-майора С.Н. Войцеховского[2113].

В день сдачи Омска главнокомандующий армиями Восточного фронта Генерального штаба генерал-лейтенант К.В. Сахаров[2114] писал родственнику и однокашнику Дутову со станции Татарская:

«Дорогой Александр Ильич! Должен тебе обрисовать в полной откровенности обстановку и перспективы[2115] на будущее 1) Сила армии и физическая и моральная подорвалась в значительной мере: форсированное наступление в сентябре, давшее нам в результате ряд частичных успехов и выход на То[бол], не было совершенно поддержано с тылу[:] ни одного солдата пополнения, ни тёплой одежды. Даже не было дальнейшего плана наступления, фронт преступно бездействовал. Красные оправились, усиленно подвезли новые части и перешли 14/10 в наступление. Несмотря на геройское сопротивление, армия не способна к её обороне (так в документе. — А.Г.), покатилась назад к Ишиму, затем к Иртышу, неся большие потери, тая с каждым днём, имею ряд доказательств и свидетельствую, что армия тяготилась бездействием на Тоболе и жаждала нового наступления. Ясно, [то], что теперь переживает армия от своего верха до рядовых бойцов, такого ещё не было. При начале отхода мы получили свыше 20 тысяч пополнения, но влитое в невыгодной обстановке, это пополнение из мобилизованных — только отсюда, а частью и предатели [2]) в настоящее время: первая армия г[енерала] Пепеляева выведена [в] стратегический резерв [в] район Томск — Новониколаевск — Барнаул, формирует части, широко применяя добровольческое начало; рассчитываю к 30 Января 1920 года довести её до 30 тысяч штыков. Вторая армия ген[ерала] Войцеховского (бывшая Н. Лохвицкого) отходит за Иртыш севернее ж[елезной] д[ороги], третья армия ген[ерала] Каппеля, каков состав и численность армии, могу установить лишь восточнее Иртыша. Теперь же никто из начальников не может дать этих данных, хотя бы приблизительно. Но ясно, что потери велики и [в] ближайшее время к решению крупных задач наступательной операции этими силами приступить нельзя. [3]) План, данный в последней моей директиве, следующий[:] теперь же группировать резервы Войцеховского, Каппеля примерно на меридиане ст. Татарской, приведя части в порядок, усилить их, разбив красных коротким ударом по пяти — 7 перехода[м], дабы обеспечить возможность[2116] подготовки к весне путём формирования дивизий из существующих в армиях кадров. 4) Как я и доложил Верховному Главнокомандующему, эти печальные результаты распыления сил и крушения частных успехов, основанных на величайшем напряжении фронта, знаменуют собою определённое крушение той системы, которая поставила [правительство?] с его всероссийскими министерствами превыше фронта как необходимого для победы[,] напряжения тыла[, —] это не нападки на правительство и тыл, вызванные неудачами фронта; нет, это именно всё указывает [на] усилия фронта и лучших русских людей — бойцов, разбивших систему тыла; его полную неспособность, его страшную бездеятельность и непонимание обстановки в целом и в частности. 5) Приняв после этого пост главнокомандующего, я принял его не как почёт и праздник, а как тяжёлую честную работу и великую ответственность, буду работать до конца, объединю людей, которые не складывали оружия ни разу и заставлю работать и сражаться всех отживающих и укрывающихся, каждому понять, что мы бьёмся в неимоверно тяжёлых условиях[2117]… я очень сомневаюсь[2118], что нет возможности переговорить подробно с тобою и установить общие взгляды на планы дальнейших действий, иностранную политику — ибо теперь снова выдвигается вопрос об активной помощи нам Японии; если без этого продолжение борьбы будет невозможно, то мы должны добиться активной помощи. [6]) Представляю те трудности, которые всего больше выпали на твою долю, на твою армию, в тяжёлую [минуту] ты был снова призван на пост командующего армией, [мы] сделали всё, что в силах [для] снабжения фронта, но прошу понять, [что] этой возможности малых… по сколько возможно… твой план активных партизанских действий на Кокчетав — Атбасар (или как ты план на Кустанай и Ор[ск]); главные силы армии на Павлодар на восток привожу все силы, чтобы войти армии (Каппеля) и тобою действительно ли связь (так в документе. — А.Г.) путём высылки отдельных отрядов и налаживания… подвоза и прошу верить в моё искреннее чувство уважения и старой братской дружбы, жму руку, да хранит тебя [и] твою армию Господь, верю, что с его помощью мы выйдем из тяжёлых времён и в конце концов победим жидовский интернационал. Твой Сахаров. 14/11 1919 г. ст. Татарская»[2119].

Этот весьма интересный документ, несмотря на ряд неясных мест в тексте, свидетельствует о критическом взгляде К.В. Сахарова на состояние фронта и демонстрирует постепенное крушение характерной ранее для белого военного командования абсолютной уверенности в победе. В то же время Сахаров скрывает своё негативное отношение к Дутову, которое было заметно в Омске[2120].

В письме Сахарова Дутову упоминался план партизанских действий, разработанный Дутовым. Этот план был изложен им подробно в телеграмме Колчаку и Сахарову:

«20 ноября Акмолинск. Телеграмма № 130 я доложил кратко свои соображения относительно предстоящих действий вверенной мне армии и представил на утверждение намеченный план зимней кампании, сущность которой сводится к следующему: [1)] Совместно со 2-м Степным корпусом [занимать] настоящий район театра военных действий и удерживать богатый хлебородный край, состоящий из областей: Акмолинской, Семипалатинской и уездов отдельных областей. 2) Широко развить партизанские действия, чтобы смелыми налётами непрерывно громить тыл красных. Всякие попытки красных вытеснить нас из занимаемого района парировать сильными короткими ударами. 3) [В] Течение зимнего периода привести растрёпанные войсковые части в должный порядок, укомплектовать, вооружить и снабдить их всем необходимым; сформировать новые части путём мобилизации русского населения и вербовки добровольцев из местного туземного населения. 4) Весною, пользуясь этим районом как плацдармом, в согласии с действиями других армий Восточного Фронта развить смелые и решительные действия в любом направлении, намечая сейчас же главным[и] из них направления: Кустанай, Троицк и Орск. Ставя себе такую тяжёлую задачу, я всё же нахожу в интересах общего дела, что удержание в наших руках района Атбасар — Акмолинск — Каркаралинск — Павлодар — Семипалатинск крайне необходимо помимо разного назначения успокоительного воздействия на население сопредельных областей, особенно туземного и преждевременного ликования красных, обладание указанным районом будет иметь решительное влияние на развитие операций в будущем, с потерею для нас этого края, выход наших армий за реку Обь, движение в западном направлении, будет весьма затруднен[о]. Однако директивой Вашей № 7938/Оп. указано Оренб[ургской] армии развить партизанские действия из района Кокчетава и Атбасара, главные силы направлять к Иртышу, другими словами, намечается преднамеренный отход за Иртыш, ибо вследствие пустынного характера района к западу от Иртыша на протяжении 350, 450[2121] вёрст немыслимо располагать войска в этом районе, и для того, чтобы развить партизанские действия в крупном масштабе, повиснув на фланге красных и громя непрерывно их тыл, держать красных всё время в тревоге, наши партизанские отряды, опираясь на сильное ядро, откуда получали бы подкрепление и снабжение[,] после [отхода] главных сил вверенной мне армии за Иртыш партизанские отряды будут предоставлены самим себе и будет трудно рассчитывать на их серьёзную работу, кроме того, имеются сведения, что в уездах: Троицком, Кустанайском и Орском войсковых частей красных почти совершенно нет и Оренбургские казаки формируют партизанские отряды, которые намерены пробраться во вверенную мне армию, отсюда принимаются меры для установления и поддержания тесной связи с войском. С отходом армии за Иртыш будет немыслимо поддерживать связь с войском, что невыгодно отразится на настроении Оренбуржцев, [как] находящихся в армии, так и оставшихся в войске. Принимая во внимание все эти соображения, я наметил план предстоящих действий, который и представил на Ваше утверждение, но ответа до сих пор не получил. Убедительно прошу уведомить меня [в] спешном порядке — вести ли мне все подготовительные работы в духе намеченного мною плана или же выполнять указания, данные в последней директиве № 7938/Оп оттягивать главные силы за Иртыш. В случае одобрения намеченного мною плана необходимо для облегчения его выполнения для обеспечения необходимо сейчас же осуществить все те мероприятия, которые мною изложены [в] телеграмме № 130. № 675/Оп. Командарм Отдельн[ой] Оренбургской Генштаба Ген[ерал-]лейт[енант] Дутов»[2122].

Радостное событие произошло в отступавшей армии в эти дни. В штаб армии в Акмолинске[2123] была доставлена икона особо почитаемой на Южном Урале Табынской Божьей Матери. Дутов телеграфировал главнокомандующему по этому случаю: «16 ноября неожиданно явилась в Штаб вверенной мне Армии Чудотворная икона Табынской Божьей Матери с небольшим штатом священнослужителей. Видя Перст Божий, неисповедимыми путями направивший святой образ в Оренбургскую Армию, принял икону, и отныне она находится под защитой Оренбургской Армии. Донося о чём, прошу объявить Оренбургским казакам, башкирам и уфимцам, что святыня края найдена и 25 ноября назначено молебствие перед чудотворной иконой о даровании победы»[2124].