Глава 2 ПЕРЕСТРОЙКА

В свое время я думал: «Оковы тяжкие падут, темницы рухнут и изо всех щелей, как тараканы повылезают художники, философы, мыслители, произойдет культурологический взрыв». Но ничего не случилось, не было там никаких тараканов. Диктатура никого не угнетала. Единственное, что мы привнесли в сокровищницу мировой цивилизации — это чернобыльский взрыв. Только благодаря нему нас и запомнят.

Я поступил на исторический факультет Киевского университета и начал учиться в его красном корпусе. Когда-то, в конце двадцатых годов, здесь учились мой дед и моя бабушка. Дед рассказывал, что начальную военную подготовку им преподавал старый прапорщик, который говорил: «Студенты, запомните: часового с поста кроме разводящего и начальника караула может снять только Государь Император».

Летом 1987 г. в Киеве возникло небольшая националистическая группа под названием «Украинский культурологичный клуб». Было организовано несколько публичных собраний с действительно культурологической тематикой. Власть оказалась настолько глупой, что вместо того, чтобы проигнорировать, начала против нее идеологическую компанию в газетах, чем сделала огромную рекламу. Тогда уже я начал думать о том, что политическое или историческое явление это не поступок, а реакция на поступок. И явление тем более значительное, чем реакция более неадекватна.

Количество трупов не важно. Важен культурологический эффект. Гаврила Принцип убил только одного человека (о супруге эрцгерцорга никто даже не вспоминает) и стал исторической фигурой. Можно найти тысячу сербов, каждый из которых мог бы посмеяться над такими количественными показателями и ни один из которых, тем не менее, не имел такой известности (а позднее такой литературы).

Перед одной из лекций на наш первый курс заявился кто-то из комсомольского начальства и предложил голосованием поддержать письмо с осуждением деятельности Украинского Культурологического Клуба.

Я вышел на кафедру и провозгласил первую в своей жизни политическую речь, в которой призвал воздержаться от этого, что все и сделали.

Двумя годами ранее такое стоило бы мне немедленного исключения, но в 1987 г. начальство посчитало целесообразным не обращать внимания на мое фрондерство.

Через день ко мене подошел низенький старшекурсник и спросил о причинах моего поступка. Я сказал, что стараюсь воспитывать в себе интеллектуальную честность. Он рассмеялся и пригласил меня посетить одно из заседаний. Вечером мы появились в коммунальной квартире на третьем этаже «сталинского» дома недалеко от парка им. Фрунзе. В комнату набилось человек с двадцать пять народа. Кто-то начал читать лекцию — что-то невнятное о голоде тридцать третьего года. Одного из присутствующих я узнал. 22 мая 1985 г. я познакомился с ним возле памятника Шевченко. Это число считалась националистической датой (день перезахоронения Шевченко в Украине, которое сопровождалось политическими выступлениями). В семидесятых годах в этот день возле памятника проходили собрания национально-сознательной публики, что обычно заканчивалось арестами. В восьмидесятых собираться уже никто не решался.

Нас было трое. Мы сидели на лавке и разговаривали. Время от времени к памятнику подходил кто-то из прохожих, клал цветы и спешил отойти. Мой новый знакомый рассказывал о некоторых из них. Это были люди известные в украинофильских маргинальных кругах. На соседней лавочке сидело двое мордатых молодых людей. С нашего места было заметно, как один из них из-под журнальчика фотографирует в профиль тех, кто кладет цветы.

Мне было интересно. Я впервые наблюдал оперативную работу органов.

Раз в неделю я стал посещать сходки клуба. В то время в Киев начали возвращаться выпущенные на волю диссиденты. Это не были люди поступка, это были люди позиции. Как и все шестидесятники, каждый из них имел хорошую дикцию, умел декламировать и был готов сказать какую-нибудь речь в любую минуту своей жизни. Неизвестно, с чем связано то, что последующие поколения не имеют культуры речи. Они разговаривают вяло, блекло и запинаясь, как и думают. Переключите канал и посмотрите, как все эти несчастные стараются отрывками слов высказывать отрывки мнений. Особенно это касается местного русскоязыческого (как называл их Патриарх Владимир) населения. Язык подобен флоре. В значительной мере это природный феномен. Определенной территории в каждую данную климатическую эпоху отвечает определенный растительный ансамбль, а в каждую историческую эпоху — определенное произношение согласных и звуковой посыл, определенная корневая и интонационная система, определенная структуральность — то есть определенный язык. Другой здесь не будет расти полноценно.

Если нас с вами обвиняют, что у нас все ограничивается разговорами, то нужно сосредоточиться на разговорах — на интонации, на согласных и на словарном запасе. «Образование не бывает законченным», — говорил Куринский. Необходимо вдруг осознать катастрофическую нехватку собственного образования, боль от этого и начать провозглашать, декламировать. Сосредоточиться на тональных аспектах языка. Это — легчайший способ достигнуть прорыва. Я, например, часто читаю проповеди ближним с единой целью поставить базар, то есть усовершенствоваться в демагогии.

В свое время Сократу постоянно снился один и тот же сон: будто какой-то голос с неба говорит ему — занимайся музыкой, Сократ, усовершенствуйся в ней.

Я хотел бы сниться вам со словами: занимайся высказыванием, негодник, усовершенствуйся в нем.

Давно замечено, что обеднение, блеклость языка является следствием прогресса. Более примитивные общества имеют более богатый язык — язык с более богатой технической базой — больше грамматических форм, больше синонимов, больший словарный запас.

Почти идеальный по своей технической простоте английский язык ранее имел больше временных форм, разделения на «ты» и «вы» и другие излишества. С развитием цивилизации, язык уступает математическому языку, образ — числу, подобно другим физиологическим функциям, которые изменяют свое значение. Ранее пищу вкушали, потом ею ужинали, сегодня ее потребляют, завтра ее будут вводить внутривенно.

Понты есть основанием политики, а отсюда любого человеческого общежития. В политике, в бизнесе, в бандитизме, часто даже в войне 90 % успеха дают артистичные качества, хорошо поставленный базар, умение говорить.

В конце концов, человек — это вешалка для языка.

В начале марта 1988 г. в общежитии физического факультета Киевского университета образовался студенческий националистический кружок «Громада».[3] Я попал на его второе или третье собрание и сразу активно включился в работу. Здесь было веселее, чем с шестидесятниками.

Прошло десять лет. Я вспоминаю сейчас всех своих товарищей по клубам, союзам, партиям, ассамблеям, боевикам и ловлю себя на том, что мне не хотелось бы увидеть их снова.

Есть считанные единицы личностей и множество ситуаций. Большинство людей является людьми одной ситуации. Ситуация поднимает их, в этой конкретной ситуации они являются сильными, красивыми, воодушевленными, но ситуация проходит и остаток жизни все эти люди доживают кое-как, вызывая удивление тех, кто видел их ранее.

Начиналась митинговая эпоха. Я с головой окунулся в организацию первых в перестроечной Украине массовых акций, в выпуск политического самиздата, в создание кружков, вербовку сторонников. Я мечтал и составлял планы будущей революции, ни один из которых не осуществился.