* * *

Открываю свежий номер литературного журнала и читаю в рассказе Ирины Васильковой: “И только тактильный ток чистейшего телесного соития, эти черные ленты Мебиуса и завершающая топологическая инверсия родов, делают нас другими”.

Как, однако, эволюционировал язык русской прозы, и какой же читатель после тактильного тока чистейшего соития должен родиться, чтобы разобраться в “топологической инверсии” сказанного?