Предвыборная гонка за пост шерифа: Эспен, 1970

В среду вечером, за семь дней до выборов шерифа, мы засели на ферме «Сова» и перекрыли все доступы к этому месту. С дороги дом казался темным, пустым и нежилым. Подъезд к ферме наглухо блокировали с одного конца здоровый джип, а с другой – голубой «чеви», судя по номерам – из Висконсина. Так что попасть на ферму представлялось возможным лишь при помощи ног: бросить машину на дороге, подняться на невысокий холм и пересечь довольно-таки немаленький двор, залитый ярким светом прожектора… либо подкрасться к дому сзади, по одной из двух меж, что отделяли дом от Национального Парка «Белый лес».

Впрочем, только ненормальный или круглый идиот мог надеяться приблизиться к дому незамеченным, что сзади, что спереди. Поскольку дом являлся настоящей крепостью, которую охраняли вооруженные психи. Где-то слева, в пересохшей канаве в двухстах метрах за волейбольной площадкой сидел Большой Эд Бастиан, звезда баскетбольной команды Университета Айовы… незаметный в ледяной темноте, с 12-зарядным помповым ружьем, карманным фонарем и револьвером.38 «Special», засунутым за пояс; Большой Эд, наш многострадальный координатор избирательной кампании… Новая макробиотическая диета, которой он придерживался в последнее время, явно не пошла ему на пользу. Вдобавок ко всему недавно он заработал трещину в одной из костей левой голени, когда попытался по всем понятиям сесть в позу лотоса, и теперь носил шину. К полуночи температура упала до – 12 и продолжала снижаться. Луны не было видно.

С другой стороны дома – Майк Солхайм, главный менеджер моей кампании, патрулировавший западные подступы с двуствольной 12-зарядной «береттой» и «питоном» Кольта, «магнумом 357». Мы побаивались, как бы Майк не вообразил в каком-нибудь очередном приходе, что он снова во Вьетнаме, не впал бы в ветеранское безумие и не снес бы башку Бастиану, если они случайно столкнутся в темноте.

Впрочем, они почти не двигались, невзирая на собачий холод. Ребята выбрали позиции правильно, каждый безупречно контролировал свой сектор. Они могли отбить нападение не только сзади, слева или справа, но и открыть перекрестный огонь картечью по любому человеку, который осмелится подойти к дому спереди. Кроме того, любой подлец, подходя к дому с дороги, попадал прямо под дуло 30-го калибра Тедди Юера.

Тедди, дикий юный байкер с волосами до пояса, приехал к нам из Мэдисона в расчете повеселиться на предвыборной кампании кандидата от Власти Фриков на пост шерифа. Однако угодил он к нам на совсем невеселую, да притом еще и круглосуточную службу телохранителя. Теперь, когда из-за угрозы кровопролития первоначальный план кампании забыли и похерили, наш друг из Мэдисона оказался на ответственном посту – сидя с ружьем наперевес на кресле от «Кэтберд» у огромного затемненного окна в гостиной, с прекрасным видом на все происходящее в 30 метрах от террасы дома. Он не видел Солхейма или Бастиана, но знал, что они тоже несут вахту и что все они откроют огонь, если вдруг произойдет то, о чем нас столько предупреждали.

Во второй половине дня мы получили известия от Бюро Расследований Колорадо (БРК) – известия самые безрадостные. Нам сообщали, что сегодня ночью, между закатом в среду и рассветом в четверг, может произойти покушение на жизнь мистера Томпсона, кандидата на пост шерифа от Власти Фриков. Информация была получена от сотрудника БРК, которого нам характеризовали как «в высшей степени надежного осведомителя», человека, которому нет никаких причин не верить, потому что он (или, может быть, она, таких подробностей нам не сообщали) «раньше никогда не ошибался». БРК сообщило нам, что осведомителю не удалось выяснить личности убийц. Также не удалось выяснить, каким образом и при помощи каких средств будет совершено убийство. Осведомитель предположил, что логичнее всего ожидать использования огнестрельного оружия. Например, подкараулят Томпсона в каком-нибудь уединенном местечке вдоль дороги между Эспеном и Вуди Криком и… А если там его ликвидировать не получится, то… все отлично знали, что кандидат жил в изолированном доме, в весьма удаленной местности, а это по идее весьма опасно. Может быть, его достанут там, застрелят … или используют динамит.

Ну конечно. Динамит, типа RDX, 90 процентов нитроглицерина. Как раз несколько дней назад со склада Лыжной Корпорации Эспена на горе Аякс украли 210 брикетов этой взрывчатки, и, по сообщению Лыжной Корпорации, воры оставили записку, в которой говорилось: «Украденный динамит пустят в дело только в случае избрания Хантера Томпсона шерифом Эспена». Подпись: «СДС».

Вот так. Какое-то чмо расписалось в записке аббревиатурой «СДС». Человек из БРК даже не улыбнулся, когда мы смеялись над этой историей. Он проворно развернул другую бумажку и сообщил нам, что «надежный осведомитель» также узнал, что динамитом собираются взорвать полгорода: здание окружного суда (имелся в виду офис шерифа), мэрию (управление полиции), отель «Джером» (наш предвыборный штаб) и «Вилер-Оперу» (там располагалась контора наших адвокатов, Джо Эдвардса и Дуайта Шелмана).

Только в мозгах мусорни могла зародиться такая глупая хренотень … и хотя мы понимали, что все это – полнейшая ерунда, нам, с другой стороны, было ясно, что извращенное мышление обитателей Эспена вполне могло привести к не шибко логичному, безумному и жестокому выводу: «Их надо убрать». В конце концов, казалось разумным предположить, что если оказался кто-то настолько глуп, чтобы распространять все эти идиотские слухи, то он попробует и подтвердить их, и, того гляди, действительно взорвет что-нибудь.

В то время избирательная кампания все еще велась между тремя кандидатами: мной, тогдашним шерифом (от Демократов) и его бывшим заместителем, долго проработавшим на этом посту и успевшим вовремя подать в отставку, чтобы выдвинуть свою кандидатуру на пост шерифа на внутрипартийных выборах Республиканской Партии, победить в них и бросить вызов своему бывшему боссу – Кэрролу Вайтмайру, местечковому глуповатому тугодуму-копу, у которого кончился первый срок на посту шерифа. За этот срок его презирали и ненавидели все те несчастные, что имели с ним дело: Городская Коллегия Адвокатов, Окружная Прокуратура, его собственный заместитель и все его помощники, а также все полицейские города Эспена.

В начале избирательной кампании Вайтмайра от него отказались люди, которые знали его лучше всех: окружной комиссар, бывший мэр, директор городской администрации, бывший окружной прокурор и бывшие подчиненные. В первые две недели конфликта он затрахал БРК и ФБР, чтобы они выкопали хотя бы одну мою судимость… Когда эта затея провалилась – у меня же нет судимостей, – этот злобный подонок задействовал тайных агентов ФБР, которые должны были спровоцировать меня и моих соратников на совершение разных глупостей, которые скомпрометировали бы меня перед выборами.

Затем он нанял какого-то мошенника, который два года работал на спецслужбы, липового байкера-внезаконника из Денвера – Джима Бромли. Он ввалился в город на безмазовом «чоппере» и сразу начал угрожать взорвать мой дом, если я незамедлительно не откажусь от участия в выборах… потом извинился за угрозы, а когда и из этого ничего не вышло – попытался наняться к нам в качестве моего охранника… позже стал распространять слухи о том, что мои сотрудники связаны с Кэти Пауэрс и бандой «Везерменов» и собираются взорвать все мосты города… потом попытался продать нам автоматическое оружие… потом предложил нам измудохать любого, кого мы захотим… потом сам погорел на том, что городская полиция совершенно случайно нашла в его машине, стоявшей в зоне запрета на парковку, незарегистрированный и запрещенный обрез 20-го калибра.

Шериф впал в панику и сам «спалил» Бромли, проинструктировав городскую полицию возвратить байкеру его нелегальный обрез, так как он является «агентом ФБР». Сказано – сделано, обрез возвратили. Но Бромли не уехал из города, а пришел в нашу штаб-квартиру, не подозревая, что один сочувствующий полицейский уже успел рассказать нам о Бромли все. Бромли завис у нас и начал предлагать свои услуги: работать оператором мимеографа или еще как-нибудь пособлять. Тем временем мы уже предложили помощнику окружного прокурора арестовать мерзавца по обвинению в организации покушения на кандидата и ношении запрещенного оружия, не говоря уже об угрозах применить силу к невинным людям. Но помощник окружного прокурора отказывался предпринимать какие-либо действия, утверждая, что ему неизвестен ни сам Бромли, ни его мотивы, пока вдруг шериф неожиданно не признал, что Бромли действительно работает на него.

Между тем Бромли в очередной раз лишился своего обреза – на этот раз его отобрал полицейский, который приехал в мотель «Эпплджек-Инн» специально, чтобы второй раз за последние 36 часов конфисковать ружье. Это произошло после того, как портье, которого мы попросили сделать фотографию Бромли, перезвонил нам и рассказал, что уборщица нашла в его комнате «ружье зловещего вида»… Но и в этом случае окружная прокуратура отказывалась делать хоть что-то, даже просто отобрать обрез. Нам пришлось просить о помощи нашего знакомого полицейского – Рика Крабтри, недоучившегося студента английской филологии Колумбийского Университета. Даже после того, как Крабтри конфисковал оружие, окружная прокуратура продолжала выражать свое недовольство по поводу наших требований арестовать Бромли. «Он возвратился в мотель «Эпплджек» в сопровождении девушки, – сообщили нам из прокуратуры, – и мы не хотим мешать ему до утра».

Собравшаяся команда левацких байкеров, Черных Поясов, Белых Пантер[3] и избранных местных громил, которая уже давно, с самого его появления, призывала открыть сезон охоты на Бромли, не могла снести такого поведения прокуратуры. Они хотели опрыскать Бромли «Мейсом» и при помощи бейсбольных бит сделать из него вкусненькую отбивную котлету… и им было совершенно по барабану, состоял он агентом ФБР или нет. Я все еще разговаривал по телефону с помощником окружного прокурора, когда заметил, что комната опустела. «Мы едем в «Эпплджек», – прокричал мне кто-то из-за двери. – Можешь сказать этой безмазовой свинье из окружной прокуратуры, что мы решили взять инициативу в свои руки… через полчаса мы передадим их ссаного стукача в тюрьму, а чтобы они поняли, кто это, передай им, что он будет упакован в пластиковый мешок».

Я передал это в окружную прокуратуру… через 15 минут Бромли утекал по шоссе на арендованной машине. Он так быстро смылся, что мы даже не успели сделать хороший снимок, поэтому на следующее утро мы обратились в «Фотоагентство Белых Пантер» в Денвере, и они поручили молодому, невинно выглядящему Черному Поясу поехать, вооружившись фотокамерой, к дому Бромли в одном из денверских пригородов. Пол Дэвидсон постучал в дверь сексота и сказал, что он восхищен припаркованным во дворе расчудесным мотоциклом и хотел бы сфотографировать его – вместе с гордым владельцем. Бдительный Бромли с большим удовольствием сел на мотоцикл и с гордостью смотрел, как из камеры вылетает птичка, а на следующий день «Aspen Times» опубликовала фото Бромли вместе с подробным описанием его короткой, но весьма активной «поддержки» движения Власть Фриков. Мы послали Бромли эту вырезку из газеты с его фото… и он почти сразу же написал мне ответ с угрозами и фотографией, которую он посчитал намного лучшей, чем та, которую наш «смешной маленький фотограф» сделал обманным путем. Даже сотрудник БРК очень удивился, увидев свидетельство полного безумия этого опытного стукача. «В это невозможно поверить, – повторял он все время. – Неужели он действительно поставил свою подпись на письме, неужели он действительно расписался на фотографии! Как можно было взять на работу такого человека?»

Действительно, как?

* * *

Эта история началась в 1968-м, когда в издательстве «Random House» мне выдали $5000 и мой редактор сказал: «Иди-ка ты да напиши про гибель Американской Мечты». Я согласился без лишних раздумий – деньги были очень нужны. Ведь помимо пяти штук аванса, речь шла о $7500 «дополнительных расходов», правда, о гонораре речь уже не шла, но я не сильно расстроился. Не говоря уже о том, что «Random House» оплачивал таким образом в той или иной степени мое обучение. Мне предстояло отправиться туда, не знаю куда, и написать то, не знаю что, – лишь бы это имело отношение к «Смерти Американской Мечты».

Задача казалась ерундовой, и долгое время я пребывал в этом счастливом заблуждении. Казалось, мне выдали кредитку, все покупки по которой надлежало оплатить, но не сейчас. Помню, тогда я еще подумал, что Джим Сильберман, редактор «Random House», не просто сумасшедший человек, но еще и полностью при этом безответственный. Иначе с чего бы он сделал мне такое предложение?

Я съездил тогда в несколько мест, сам уже не помню зачем, и вот в августе 1968 года я отправился в Чикаго освещать работу Съезда Демократической Партии с пачкой свежеотпечатанных голубеньких удостоверений для прессы и дополнительным бейджиком от своего издательства.

На самом деле меня никто не отправлял на съезд, я даже не стал брать аккредитацию от какого-нибудь журнала; мне просто хотелось оказаться там и оценить обстановку. Город настолько кишел журналистами, что я почувствовал себя туристом. Не говоря уж о том, что работающим там официально писателям и репортерам не достались более внушительные командировочные, чем они явно озадачивались при встрече со мной; хотя, если бы попросили, я написал бы эту историю и забесплатно.

Даже теперь, спустя все эти годы, мне становится не по себе, когда я вспоминаю про Чикаго. Эта неделя на Съезде существенно изменила мои представления о том, что происходит в этой стране, и определила мое место в ней. В понедельник я пришел в состояние Паралитического Шока, во вторник меня обуял Страх, потом Ярость и, наконец, – Истерия, длившаяся затем минимум месяц. Каждый раз, пытаясь рассказать друзьям, что же все-таки произошло в Чикаго, я начинал рыдать, и только спустя годы я понял причину.

Меня не били, не тащили в тюрьму. Все обстояло намного хуже. Потребуется настоящий специалист – или несколько специалистов, – чтобы избить человека и не привести его при этом в состояние шока, в котором весь эффект от избиения пропадает… затем оказаться в тюрьме вместе с закадычными друзьями – это скорее экзотичное развлечение, чем травматическая ситуация; в самом деле, это совершенно беспонтово – жить в шестидесятые годы и ни разу не оказаться за решеткой.

И все же тогда в Чикаго для меня навсегда закончились шестидесятые. Помню, как я добрел до своей комнаты в «Блэкстоуне», стоявшем через дорогу от «Хилтона», сел на кровать, скрестив ноги, и просидел так несколько часов. Меня била дрожь, ни о каких заметках я и думать не мог – только смотреть в экран телевизора расфокусированным взглядом и тихо офигевать от того, что происходит вокруг. В телевизоре творилось примерно то же самое – я видел себя самого, в ужасе убегающего от копов по Мичиган Драйв, всего в двух шагах впереди от размахивающей дубинкой свиньи, каждую секунду ждущего пули в легкое, которая поразит меня прежде, чем я даже услышу звук выстрела.

Я стоял на углу Мичигана и Бальбоа вечером в ту среду, когда копы атаковали. Помню, я тогда еще думал: «Нет. Это невозможно». Вжавшись в стену отеля, я достал из моей излюбленной голубой L.L. Bean сумки мотоциклетный шлем и желтые горнолыжные очки, полагая, что все обойдется «Мейсом», в крайнем случае – газом. Однако именно в этот раз копы не использовали ни того ни другого.

В этот вечер они пустили в ход дубинки, и разверзся натуральный ад, не имеющий аналогов в этой сучьей истории. Я стоял у стены, пытаясь нацепить шлем, а люди неслись мимо, как зверье во время лесного пожара. Люди или кричали, или истекали кровью, копы хватали их на ходу и запихивали в свои машины. Я никогда не попадал в землетрясение, но, сдается, атмосфера там примерно та же. Тотальная паника и потерянность, и притом никакого выхода. Первая волна копов ворвалась на Бальбоа, построившись клином, сметая всех на своем пути, как огонь в муравейнике. Бежать было бесполезно – со всех сторон появлялись все новые и новые копы. Вторая волна ломанулась со стороны Грант-Парка, подобно огромной перемалывающей машине, ощетинившейся длинными черными дубинками, крушившими истерически кричавших людей, отчаянно пытавшихся выбраться из этого переплета.

Некоторые пытались бежать по Бальбоа, к улице Стейт, но выхода не было и там – копы перегородили улицу, выстроившись «клещами», и быстро надвигались, избивая до полусмерти каждого, кто попадался им под руки. Иные демонстранты пытались сбиться в кучу, держа свои транспаранты и скандируя: «Держимся вместе! Держимся вместе!»

В какой-то момент я оказался в самом пекле – копы надвигались со всех сторон, и ничего не оставалось делать, кроме как искать спасения в отеле. Однако у дверей стояли два копа и отказывались пропустить меня внутрь. Они сжимали дубинки обеими руками, держа их перед собой, и отгоняли всех от входа.

К этому моменту людей уже мудохали в паре метров от меня. Мне оставались считанные секунды, когда я наконец прорвался через этих церберов с криком: «Я тут живу, мать вашу! Плачу пятьдесят долларов в день!» Я оказался внутри, ад остался позади, и я уже не видел, что происходило на тротуаре. По какому-то невероятному везению в этот день я взял с собой ключ от номера, хотя обычно оставлял его у портье. Меня спас этот ключ, да еще и безумная непоколебимая уверенность, звучавшая, должно быть, как вопль распятого Иисуса. Ведь я в самом деле жил тут! Платил наличными за этот долбаный номер! И я никак не мог представить себе, что эти козлы в синей униформе имеют малейшее ПРАВО не пустить меня в мои оплаченные апартаменты.

Я верил в это беззаветно, и этой веры хватило на то, чтобы удержать их дубинки на ту секунду, в которую я прошмыгнул в холл отеля… Однако эта вера погибла, когда через несколько дней или даже недель я наконец понял, что эти копы и в самом деле собирались меня отмудохать. Не меня персонально, но некоего анонимного «Врага», одного из толпы «негодяев», явившихся в Чикаго с намерениями, вызывавшими у мусорни только страх и ненависть.

Именно поэтому меня так трясло, когда я наконец оказался в своем номере, быстро запер дверь и накинул цепочку. Не то чтобы я испугался тюрьмы и избиений. Таким образом меня охватывал медленно подкатывающий шок, шок от понимания того, что я больше не стою в изящной позе и не Разъясняю Свои Взгляды. Эти ублюдки все знали о моих взглядах, и все-таки они намеревались вышибить мне мозги. Им было глубоко плевать на то, что Национальный Комитет Демократической партии выдал мне специальную пресс-карту, гарантирующую неприкосновенность; их не волновало, что я прибыл в Чикаго как гость с намерением поселиться в отеле, аккуратно уплатив все сборы и налоги, и что я не собирался причинять никому ни малейших неприятностей.

В том-то все и дело. Моя невиновность свидетельствовала против меня, делала меня потенциально опасным в глазах этих гнилых вороватых мразей, что рулили этим Конгрессом, – Мэром Чикаго Ричардом Дж. Дэйли и Линдоном Бэйнсом Джонсоном, тогдашним президентом США. Эти свиньи плевать хотели на какие-то там Права. Они просто знали, чего хотят, и располагали достаточной силой, чтобы смести с земли любого, кто встанет на их пути.

Пока не забыл, скажу одну важную, на мой взгляд, вещь насчет всего движения протеста шестидесятых годов. В то время казалось, что между гражданами и государством (или «системой», или «истеблишментом») шел некий диалог. Если вы боролись за свое Право, существовали шансы, что к вам прислушаются, не важно, признавалось это официально или нет. Норман Мейлер сказал давным-давно по тому же поводу, что он впервые ощутил, что между ним и Белым Домом существует реальная связь, только после избрания Кеннеди президентом. Даже когда к власти пришли такие люди, как Джонсон и Макс Банди – и даже такие, как Пэт Браун и Булл Коннор, – шум, который мы поднимали, явно достигал ушей власть имущих и не раз заставлял их менять свою политику… даже если формально эти люди отказывались говорить с нами. Так что сам акт протеста, пусть даже сопровождаемый насилием, в конечном итоге можно было рассматривать как демонстрацию исполненной оптимизма веры (по большей части подсознательной, я думаю) в благоразумных «старших», тех, кто способен изменить положение, – мы просто указывали им на неочевидные для них вещи и даже определяли политические реалии.

Эти ублюдки так никогда и не поняли самого главного – «Движение» выражало глубокую, беззаветную веру в Американскую Мечту. Люди, которые «боролись» в те годы, не были жестокими и циничными чудовищами, которыми их делал официоз. На самом деле в демонстрациях участвовали среднестатистические отцы семейств, которых лишь немного встряхнули, ненадолго оторвали от вредных привычек, от их ленивой, косной, повернутой на деньгах жизни… и, уже однажды осознав свою внутреннюю уверенность, они, несомненно, поступали правильно.

Само Стремление Спорить, пусть и с применением насилия, подразумевает готовность оппонента прислушаться к вашим аргументам и доводам или хотя бы к производимому вами грохоту под видом политического протеста. В шестидесятые много раз случалось, когда облеченные властью люди резко меняли курс под давлением сложных обстоятельств: Джон Кеннеди по поводу Кубы и Залива Свиней, Мартин Лютер Кинг-младший и война во Вьетнаме, Джин Маккарти и «закулисные перестановки в Сенате»; Роберт Ф. Кеннеди и его отношение к марихуане, и длинным волосам, и тому, что в конце концов стало Властью Фриков; Тед Кеннеди и ситуация с Фрэнсисом К. Моррисси, не говоря уже о сенаторе Сэме Эрвине, поменявшем свои убеждения по поводу прослушивания телефонных разговоров и «превентивных арестов».

В любом случае в политике шестидесятых преобладало убеждение, что Хорошие Парни медленно и верно, порой неуклюже, но берут верх над Плохими Парнями. Самым ярким примером стало невероятное отречение Джонсона 1 апреля 1968 года, в День Дураков. Так что никто всерьез не ожидал изменений, наступивших тем летом: сначала Чикаго, где Джонсон устроил на Конгрессе нечто вроде второго поджога Рейхстага, затем – появление во власти Эгню, Никсона и Митчелла, исполненных такой враждебности к переменам, такой глухоты ко всему, о чем говорили предыдущие десять лет, что потребовалось некоторое время просто для того, чтобы понять: орать на этих придурков совершенно бесполезно. Они рождены глухими и тупыми, изменить это невозможно.

Таков был урок, который я вынес из Чикаго. Выборы шерифа, в которых я участвовал два года спустя, оказались лишь повторением уже пройденного, как и в тот момент, когда в Грант-Парке меня пнул дубинкой в живот один коп, которому я показал пресс-карточку. В Чикаго я наконец уяснил: полиция США принимает в свои ряды мстительных убийц, которые занимаются тем, что нарушают те самые законы, которые должны охранять. Не далее как в четверг вечером на заседании Национального Комитета Демократической партии уже было недостаточно иметь журналистскую проходку; меня выставили из ложи прессы специально нанятые на этот случай отставные копы, а когда я заартачился, то меня поставили к стене лицом и обыскали на предмет оружия. Тут я понял: если достаточно долго выражать свое недовольство, в этой стране тебя ждет тюрьма, будь ты хоть трижды прав.

Жаловаться было некому – вокруг сидели те самые люди, которые платили унижавшим меня свиньям. Незваным гостем я явился на территорию вечеринки Линдона Джонсона, и меня с трудом терпели, пока я молчал. Если же мне не удастся держать рот на замке, меня немедленно попотчуют тем же, что и других непонятливых на Мичиган Авеню, или Уэллс Стрит, или в Линкольн-Парке… Именно – газом, дубинками толпы обезумевших копов, получивших от Дэйли – Джонсона карт-бланш на любые зверства, пока Хьюберт Хамфри рыдал от паров слезоточивой «радости» в своем номере на двадцать пятом этаже «Хилтона».

После Чикаго многим стало не по себе. Что до меня, то это был шок от внезапного понимания реальной ситуации, от спуска с небес на землю. Я приехал туда как журналист, мой кандидат был убит в Лос-Анджелесе двумя месяцами ранее. Из Чикаго я уезжал в состоянии неконтролируемой ярости, выяснив вдруг, что все мы на самом деле находимся в глубокой заднице. Казалось, во всей этой обреченной стране не найдется силы, способной бросить вызов прогнившей, алчной и продажной машине Дэйли и Джонсона. Стоя у трапа самолета, я отчаянно пытался найти выход, и одна дельная мысль меня тогда посетила. Жизнь показала, что даже нечаянная мечта дилетанта способна воплотиться в реальность, если приложить к этому достаточно усилий.

Так все и началось. А закончилось все тем, что в первые недели октября 1970-го я выдвинул свою кандидатуру на пост шерифа Эспена. Эта предвыборная кампания стала полноцветным и отрепетированным повторением прошлогодней вакханалии «Джо Эдвардса в мэры!». Мы едва не победили тогда, поскольку местным властям не сразу пришло в голову отнестись к нам серьезно. Они смекнули, что творится у них в округе, когда уже почти проиграли. Только совершенная в последнюю минуту подмена бюллетеней позволила им остаться у власти – и то лишь оттого, что у нас не набралось $2000, необходимых для оспаривания этого нарушения в суде. 29-летнего фрика-байкера остановили буквально в метре от кресла мэра Эспена. Несмотря на то что Эдвардс проиграл, мы предложили нечто новое американской политической игре. Этакую забористую комбинацию вибраций Вудстока и активности «новых левых», замешенную на ценностях демократии Джефферсона и отдающую сильным эхом этики Бостонского Чаепития. Теперь мы знали, как бросить вызов мерзавцам большой политики с менталитетом Эгню, играя по их же правилам. Голоса вместо бомб, захват и использование их машины власти вместо ее разрушения.

Национальная пресса вдоволь отплясалась на этих выборах – в основном на разные лады передирая статью о выборах 1969 года, которую я написал для «Роллинг Стоун» («Rolling Stone-67», 1 октября 1970). Статья досконально описывала процесс, шаг за шагом, в мельчайших деталях – я надеялся, что наш концепт «власть фрикам» будет применяться повсеместно для массового распространения и станет именно тем волшебным ключом, который откроет двери для странной политической активности в других местах.

* * *

Так что было нелегко вообразить, что за хуйня могла приключиться в эту беспокойную ночь перед выборами шерифа. Не вызывало сомнений, что местные силовые структуры пришли в состояние глубокого невменоза.

Мы, безусловно, как следует укрепили ферму «Сова». Описанный выше «внешний огневой треугольник» представлял лишь первую линию обороны той безлунной промозглой ночью. Неосвещенный дом был полон вооруженных до зубов фриков, готовых драться до последнего. Снаружи светил один только фонарь, все окна дома надежно затемнили. Внутри вооруженные люди прохаживались взад-вперед, пытаясь унять нервозность за каждодневными занятиями: пили, ели, обсуждали недавние события, планировали ближайшие действия… Все мы были вооружены, никто не собирался спать, и ни один из нас не был уверен, что мы действительно поступаем разумно. Все казалось безумно странным, необычным до нереальности, как будто мы снимались в фильме по сценарию, написанному под кислотой в момент скверного прихода в Шато Мармоне. Какая-то выполненная безумцем халтура о Большой Политике.

Однако все происходило в самой что ни на есть реальной реальности. И никто из нас в этом на самом деле не сомневался. Будьте уверены – никто не накуривался, не закидывался и не пил той ночью. И когда за несколько часов до заката стало ясно, что за дикая и опасная ночка нам предстоит, мы неторопливо и осознанно выбрали полдюжины человек, способных иметь дело с тем безумием, что посулило нам колорадское отделение ФБР.

Атмосфера царила мрачная. Было ясно, что мы все обречены. Половина не переживет этих выборов, а другая будет безжалостно вырезана в неизбежном холокосте за ночь до голосования. Когда NBC-TV появились здесь, где-то на середине предвыборной гонки, я посоветовал им остаться: «Здесь будет кровавая баня, если меня выберут, а если я проиграю, тут все равно будет кровавая баня. В любом случае незабываемая резня гарантирована, держитесь поближе, если не хотите упустить момент для прекрасного репортажа».

Это происходило в те времена, когда мы еще находили возможным стебаться над таким вот невероятным вызовом, брошенным истеблишменту «Властью Фриков». Теперь все смешки закончились. Они закончились в тот момент, когда власти Эспена вдруг сообразили, что я реально иду на победу. Округ Питкин в штате Колорадо находился на пути к тому, чтобы выбрать первого в истории нашей нации Мескалинового Шерифа… шумливого бритоголового фрика, который отказывался идти на компромисс с кем-либо по любому вопросу, включая его собственные склонности к психотропным наркотикам; которому ничего не стоило во всеуслышание заявить, что он намерен искалечить и изуродовать всех этих жирных и жадных тварей во властных структурах Эспена вместе с их идиотскими надеждами и похотливыми фашистскими чаяниями.

* * *

Утром в День Выборов корреспондент «Life» зашел к нам в штаб, располагавшийся в отеле «Джером», и с ухмылкой сообщил, что мы четко идем на победу.

– Я вышел на улицу, – сказал он, – и провел там свой собственный опрос. Я поговорил с двумя сотнями самых разных людей, и все, кроме пары дюжин, собираются голосовать за тебя.

Он потряс головой, все еще ошеломленно улыбаясь.

– Это невероятно, совершенно невероятно, – продолжил он, – но речь идет не просто о победе, а о победе с большим отрывом.

Он открыл пиво, отхлебнул и принялся помогать своему фотографу, который укреплял лампы на потолке, дабы заснять победителя как положено, в цвете.

История наклевывалась что надо, и «Life» повезло в этот раз больше других. Они находились в городе всего 24 часа, но, едва прибыв в наш штаб в понедельник утром, немедленно застали воистину умопомрачительную сцену. Тут находился кандидат, будущий шериф Эспена и всего округа Питкин, штат Колорадо; он истерично вопил что-то про Армагеддон и колотил по столу кулаком в кожаной перчатке. Всю ночь мы разруливали непростые проблемы, обрушившиеся на наш дружный лагерь и угрожавшие похоронить всю кампанию, если только мы с ними не совладаем. Так что к утру понедельника царило настроение полуистерики, отягощенной усталостью, похмельем и сдобренное всепоглощающим чувством того, что наконец все дела улажены. Хотя если подумать, облегчение касалось только меня одного: Вил Нунан все еще печатал бюллетени, Солхайма ждало несколько радиоэфиров в понедельник и вторник, а на Эде Бастиане висело еще обеспечение штаба телефонной связью, чтобы продолжать долбать избирателей.

Так или иначе, этот понедельник стал первым за месяц днем, когда я мог расслабиться и поговорить от души, – так что команде «Life» повезло. Им достались мои хохмы о движении «Власть Фрикам» и о том фантастическом ударе, который мы наносим либералам в самое сердце.

– Начиная со среды мы потащим этих мерзавцев в суд! – хорохорился я. – Пол, у тебя готов список? Быть может, уже сегодня мы зачтем его по радио.

Пол Дэвидсон улыбнулся.

– На самом деле мы начнем гонять ублюдков завтра же вечером. Правда, сейчас нам понадобятся деньги на «Мейс», может, вы как раз подкинете?

– Да не волнуйтесь так, – подхватил я. – Денег у нас хватит, а если нет – то всегда полно мескалина на продажу, этот товар не залеживается. Давайте сюда «Мейс», несколько галлонов, и немного картечи, чтобы отстрелять двурушников!

* * *

Через два часа после закрытия избирательных участков Битва за Эспен была завершена… по крайней мере так это выглядело тогда под дерьмовый аккомпанемент внезапно пошедшего дождя. В нашем лагере воцарилось уныние, и даже не требовался RCA 1060, чтобы спрогнозировать финал, – даже несмотря на то что предварительные результаты свидетельствовали о нашей победе. К несчастью, предварительных результатов недостаточно. Наши самые преданные сторонники, хардкор-фрики, пришли на избирательные участки первыми, и мы и в самом деле уверенно победили в центральной и восточной частях города. Мы играючи обставили конкурентов в избирательных участках под номерами Один, Два и Три, однако этих голосов не хватило – исход выборов решили Эгнювильские жители пригородов и обитатели стоявших на окраине трейлеров. Уже в середине дня радостное возбуждение спало. Никто из нас не озвучивал худшие ожидания, но, думаю, все знали, к чему дело идет.

Так что ближе к закату мы уже порядочно налегли на мескалин, текилу, гашиш, пиво и все остальное, что только попалось под руки… после этого оставалось лишь перетирать какую-то хуйню с представителями национальной прессы и ждать, когда секира истеблишмента оттяпает наши головы. Наш штаб в некогда элегантном отеле «Джером» мало-помалу превратился в дурдом. Казалось, каждый присутствующий держит в руках черный микрофон размером с бейсбольную биту, а те, кому микрофона не хватило, сжимают в руках камеры – «Никоны», «Нагры», «Эклэйрсы», «Кодаки», «Полароиды», а ребята из Калифорнийского Института Искусств и вовсе притащили с собой видеокамеру.

На полу не осталось свободного места от сваленных в беспорядке кабелей, к потолку присобачили лампы со стробосветом. Фотограф из «Life» препирался с двумя громилами из Лос-Анджелесского отделения CBS; главный оператор «Вудстока» собачился с режиссером команды британского телевидения… в самом разгаре была непрерывная жестокая схватка за место для камер вокруг стола с телефоном, и все взгляды были устремлены на Элисон и Вики Колвардов, подводивших итоги голосования. Билл Кеннеди, писавший для «Harper’s», коварно и с тактическим знанием дела использовал локти в борьбе за место под солнцем и занял-таки самое выгодное место, ведомый своим инстинктом, – еще бы, ведь это тот самый парень, что вел прямые репортажи во время беспорядков в Олбани и Сан-Хуане.

Авторы «Life», «Look», «Scanlan’s», «Ski», «The Village Voice», «Fusion», «Rat» – тут терся даже корреспондент из голландского издания под названием Suck – беспорядочно толпились в комнате, переругиваясь между собой. Телефон разрывался от междугородных звонков из крупнейших новостных агентств типа AP и UPI, от телевизионных каналов, не говоря уже о простых любопытных, звонивших из Виргинии, Мичигана и Орегона, чтобы узнать результаты. Одно из лучших описаний того хаоса вышло из-под пера Стива Левина, молодого ведущего колонки в «Denver Post», проведшего с нами минимум полдня.

«Безумие и печаль, алкоголь и трава, слезы и ярость, вымученные глумливые улыбки, – писал он. – Отель «Джером» содрогался в тот день от потолка до фундамента, стены неумолимо покрывались надписями, как приличными, так и не очень. Журналисты, съехавшиеся отовсюду, начиная с Лондона и заканчивая Лос-Анджелесом, мешались с зеваками и сочувствующими, многие были обдолбаны по самое не хочу и излучали оптимизм, и лишь избранные лучше знали, как обстоят дела…»

Действительно… Те, кто быстрее других смекнул, как обстоят дела, скапливались в прокуренной напрочь комнате Номер Один, всего в двухстах футах от водоворота безумия в переполненном холле гостиницы. В этой комнате проживал Оскар Акоста. Две недели кряду он не выходил из номера, неустанно разруливая один кризис за другим, едва успевая немного поспать, выполняя одновременно три роли: старого друга, телохранителя и юридического консультанта «самой странной политической кампании, которую только видели в Америке», как писали в «New York Times». Однако ребята в газете не знали и половины правды; ведь Оскар прибыл в город в начале октября, задолго до того, как избирательная кампания превратилась во фрик-шоу такого размаха, что и сам «New York Times» не сумел описать его правдиво.

В тот момент, когда Акоста прибыл в Эспен, политическая жизнь тут здорово напоминала удолбанную пародию на гангстерские войны из «Крестного Отца». И за неделю до выборов мы действительно сели в осаду. Оскар, видный адвокат мексиканского происхождения, работал в Лос-Анджелесе и оказался в Эспене, возвращаясь из Денвера, где наносил визит своему клиенту Корки Гонзалесу – ответу Чиканос на Хьюи Ньютона или, возможно, на Г.Рэп Брауна добрых старых дней. В середине ноября Корки предстояло держать ответ перед судом по обвинению в незаконном хранении оружия, с которым его поймали во время августовских беспорядков в восточном Лос-Анджелесе. Напомню, та буча закончилась убийством Рубена Салазара окружным помощником лос-анджелесского шерифа. Оскар взялся защищать Гонзалеса, так что в середине октября ему было нечем особенно заняться, и, заехав в Колорадо, он решил ненадолго остановиться в своем старом доме в Эспене и посмотреть, что творят тут Хонки/Габачос. Тот беспредел, который он застал тут, окончательно убедил его в том, что белому среднему классу Америки нет ни оправдания, ни искупления.

* * *

В ночь выборов в маленький номер Оскара в «Джероме» быстро набился народ – как местные, так и со стороны, – полностью разделяющий его уверенность в том, что исход выборов в Эспене серьезно повлияет на внутреннюю политику США. Эта история с самого начала шла странно и непредсказуемо, но под конец, когда казалось уже, что Радикально-Наркотический кандидат и в самом деле может победить в головокружительном противостоянии с людьми Эгню, избирательная кампания шерифа Эспена действительно привлекла внимание нации, как своего рода нарыв – и если его прорвет, то это будет событие небывалого значения. Не остались в стороне и сердитые легионы Новых Левых Радикалов, которые громогласно кляли нас за то, что мы пошли на сделку с системой, приняли ее правила игры. Согласно их заявлениям, «внутри системы» больше ничего уже добиться нельзя.

Но скажем прямо – если уж такой насквозь консервативный город Республиканцев, как Эспен, мог выбрать шерифа, основой предвыборной программы которого была радикальная платформа «Власти Фриков», то Демократия и в самом деле превращалась в эффективный инструмент. Появлялся шанс спасти эту страну от пучины фашизма и не спалить ее дотла в процессе спасения. На эту соблазнительную возможность и клюнул Дэйв Меггайси из Сан-Франциско. Меггайси, бывший защитник «St. Louis Cardinals», тогда недавно забросил свою успешную футбольную карьеру в пользу радикальной политики и стал своего рода знаменитостью. Первая публикация его книги «Только не с ними» в те самые дни активно обсуждалась на первых полосах «LOOK», также он планировал выступить в популярном шоу Дика Каветта в Нью-Йорке. Впрочем, «LOOK» писал слишком заумно для тех, кто собирался голосовать против нас в Эспене; для них Меггайси был одним из тех «грязных коммунистов-аутсайдеров, которых Томпсон понатаскал в наш город».

Трудно общаться, когда не говоришь с нами на одном языке, так что Меггайси забил на все и подрядился помогать нам в качестве телохранителя, присоединившись к команде, в которую уже вошли некоторые из слетевшихся на поднятый нами шум: Тедди Юер, дикий молодой байкер из Мэдисона; Пол Дэвидсон из Денвера, обладатель «черного пояса» и член Белых Пантер; и Джин Джонсон, полубезумный арт-дилер из Ньюпорт Бич… все «как один» – коммунисты, еженедельно получающие содержание из Пекина.

Эти прекрасные чудаки – а также многие другие – среди прочих толпились в комнате Акосты в ночь выборов, ночь, когда первая избирательная кампания «Власти Фриков» в Америке потерпела крах.

* * *

Не так-то просто изложить тут причины, по которым мы проиграли. Некоторые из них столь очевидны, что даже нет смысла лишний раз говорить о них – разве что для истории. Впрочем, истории надлежит сохранить тот факт, что, несмотря на все невероятные препятствия и подножки, которые нам ставили на каждом шагу, мы все-таки набрали 44 процента голосов по округу. Вот это явилось настоящим шоком. Не проигрыш наш, а тот факт, что мы подошли к победе вплотную.

История также зафиксирует, что мы хорошо учли уроки предыдущей кампании, когда Джо Эдвардсу не хватило шести голосов для победы в 1969-м. Нашей ошибкой – моей на самом деле ошибкой – оказалась публикация сделанных из той кампании выводов в общенациональном журнале, который, едва появившись на прилавках, сразу же стал для нас камнем на шее. Вышедший 1 октября 1970 года номер «Rolling Stone» подложил нам изрядную свинью сразу по нескольким причинам: 1. Статья напугала наших оппонентов до полусмерти. 2. Она появилась на неделю позже, чем мы задумывали, – к тому времени регистрация кандидата-фрика уже состоялась. 3. Она открывала противнику всю нашу стратегию в мельчайших деталях – чем вражьи морды и пользовались с чудовищной эффективностью с самого начала до самого конца.

Помимо этих неуместных откровений, статья некоторым образом поясняла, по каким причинам мы никак не смогли бы победить тогда в 1970-м, когда демократы и республиканцы успешно объединятся против нас, расколов и без того колеблющийся лагерь избирателей центристского толка. Ниже приводится дословная цитата из статьи «Битвы за Эспен», напечатанной в «Rolling Stone-67» (1 октября 1970 г.):

Главный урок избирательной кампании состоит в следующем: политическая ситуация в Эспене настолько нестабильна, что после Джо Эдвардса отныне каждый кандидат от «Власти Фриков» – это потенциальный победитель.

В моем случае, к примеру, мне пришлось вкалывать по полной программе – и выблевать из себя в ходе кампании некоторые действительно ужасные идеи, чтобы получить более чем 30 процентов голосов при наличии еще двух конкурентов от основных политических партий. Кандидат от андеграунда, который и в самом деле хочет выиграть, должен запомнить с самого начала, что не менее 40 % только и ждут, чтобы выразить свой протест против власти, и его шансы заработать эти голоса зависят напрямую от его вызывающего поведения. Чем больше страха и отвращения вызовет он среди обывателей, тем с большей охотой за него проголосуют остальные.

* * *

Так что чего уж удивляться: как только стало очевидно, что «Власть Фриков» наберет не менее 40 процентов голосов, мозговой трест нашего отделения Великой Старой Партии[4] решил в последнюю минуту пойти на компромисс со своими «заклятыми врагами» из другой существующей в нашей стране партии. Разница между ними в Эспене ничем не отличалась от разницы между Никсоном и Линдоном Б. Джонсоном на национальном уровне: то есть, кроме личных склок и лоббистских передряг, между ними не было никаких отличий. Сущность политических проблем их не интересовала.

К середине избирательной кампании обе партии истеблишмента поняли, что им противостоит местный вариант «Черных Пантер»[5], проповедующий «теорию великого страха». Как бы сильно они ни были отвратительны друг другу лично, «Власть Фриков» они ненавидели еще больше – и решили, что ее надо остановить, чего бы это ни стоило.

Менее чем за 48 часов до выборов они заключили зловещее гнусное соглашение, согласно которому каждая партия жертвует в пользу другой своего кандидата, дабы избежать ситуации, при которой кандидат от Партии Фриков наберет больше голосов (на выборах шерифа и окружного комиссара), чем Республиканцы или Демократы. Таким образом, они сумели объединить сторонников обеих партий, и оба переизбиравшихся чиновника – шериф от Демократической Партии Кэррол Вайтмайр и комиссар Дж. Стерлинг Бакстер – смогли сохранить свои посты.

Договорились путем своего рода циркулярных звонков в канун выборов – перезвон оказался настолько рьяным и лихорадочным, что одному республиканцу позвонили 18 раз за вечер и каждый звонящий считал своим долгом сообщить, что в штаб-квартирах партий решено голосовать «по договоренности», – «мы отказываемся от Рикса (республиканского кандидата в шерифы), а Демократы приносят в жертву своего Коудхилла».

* * *

Вот еще один урок, преподанный нам в Эспене: если вы решили «работать в рамках системы», то проигрывать никак уже нельзя: «система» снабжена специальным механизмом, разминающим в лепешку проигравших, осмелившихся бросить ей вызов.

Если мозговой фонд «Власти Фриков» чему и научился за эти выборы, так это тому, что «работать в рамках системы» означает в точности то же, что и «играть по их правилам». Вы попробовали, вы проиграли, и теперь – особенно если речь идет о маленьком городке, где проживает менее 2500 избирателей, – и теперь пожалуйте поваляться в дерьме и получите изрядное число плевков, как настоящий джентльмен/политик. Таковы неизбежные последствия сорвавшегося вызова глубоко коррумпированным Властным Структурам.

Законы Политики в Америке чем-то напоминают законы физики: любое действие вызывает эквивалентное противодействие. Наша странная избирательная кампания мобилизовала множество местных фриков, которые, как они сами уверяли, в противном случае нипочем не пошли бы на выборы и никогда больше не пойдут. Все они утверждали, что оказались у избирательных урн единственно потому, что ненавидели «политику» и особенно «политиканов».

Платформа «Власти Фриков», да и вся ее предвыборная кампания, была предельно далека от общепринятой концепции «политики», мы черпали нашу силу среди людей, гордящихся тем, что они никогда не ходят на выборы. В городке, в котором ни один кандидат на выборную должность никогда не набирал больше 250 голосов, полностью лысый и высшей степени радикальный кандидат от «Власти Фриков» набрал на выборах шерифа в 1970 году 1065 голосов – и тем не менее проиграл сопернику, набравшему на 400 голосов больше.

«Власть Фриков» настолько поляризовала Эспен, что мы напугали и настроили против себя слишком многих избирателей и, таким образом, не сумели использовать голоса фриков, впервые пришедших на выборы. Но так напугали этих мерзавцев, что они притащили на выборы людей в инвалидных колясках и даже на носилках, чтобы они проголосовали против нас. Они привели на выборы молодых и старых людей, которые были уверены в том, что «Айки» Эйзенхауэр все еще является президентом США. «Я никогда, черт возьми, не видел ничего подобного, – сказал один из наблюдателей. – Я находился на первом участке, где, как мы полагали, все будет клево, но вдруг, откуда ни возьмись, на нас обрушилась волна калек и инвалидов. Я ни разу в жизни не видел такого количества грузовиков-пикапов».

Да, пикапы все еще стоят у нас перед глазами. И любой человек, который попытается перейти им дорогу, должен готовиться к смерти. Именно это мне все время говорили, когда я баллотировался на пост шерифа: «Даже если вы победите, вы никогда не войдете живым в офис. А если вы проиграете, то они позаботятся о том, чтобы больше никто из вас больше и не мечтал о том, чтобы стать шерифом».